Маг по имени Джи

Гравитационный кокон вокруг кресла лопнул и осыпался синими прозрачными осколками. Они исчезали, растворялись, чуть-чуть не долетая до пола. Золотистые линии каркаса погасли. Я откинулся на спинку кресла и сложил сцепленные ладони на животе.

«Максима девятая: «Подумай, что делать, прежде чем подумать, что сделал».

Глубокий вдох и кривая усмешка.

— Уже сделал. Поздно думать, — сказал я в пустоту.

На панели зажегся индикатор входящего вызова.

— А вот и расплата.

Я еще раз вздохнул, прикрыв глаза. Секунда задержки, и коготь вдавливает кнопку.

— Борт «три пять два ноль» — челнок Академии. Зафиксировано: отключение помощника. Зафиксировано: отклонение от расчетной точки посадки.

Механический голос планетарного помощника размерено и без эмоций перечислял причины и последствия положения, в котором я оказался. В которое себя загнал.

— Пилот!

Голос вдруг стал живым и чувственным. Я услышал в нем рокот едва сдерживаемого гнева.

— Ты нарушил пятьдесят девятый принцип Кодекса.

В голове сами собой всплыли слова: «Приказ должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок».

— Я уже сообщил в Академию. Твое счастье, пилот, что ты еще не сконцентрирован. Конец связи.

Голос вновь стал сухим и равнодушным. Хотя вот только что в нем клокотал гнев, еще совсем недавно он осуждал и упрекал.

Помощники — самые ревностные хранители принципов и максим, самые бдительные стражи, верные служители Кодекса. Еще более верные, чем мы сами.

Я слегка царапнул сенсор панели, и свет местной звезды ворвался в кабину. Залил все вокруг бликами, вспышками и отсветами. Фонарь кабины освободился от тяжелых оков, и мне открылась удручающая картина. Везде, куда бы я ни посмотрел, была пустыня. Бесконечные желтые дюны и выцветшее небо. Словно весь синий цвет сгорел в лучах светила. Под блеклым небом грязно-желтый, почти оранжевый песок. И только в ложбинах редкая чахлая зелень.

Я почесал единственное свободное от шерсти местечко за ухом. Меня это всегда успокаивало.

— Посадка в пустыне, — сказал я. — Чудесное завершение чудесного дня.

Разговор с самим собой — не очень веселое занятие, но я отключил помощника. Привычка разговаривать, даже болтать с этим вездесущим, всезнающим чурбаном; исподволь, исподтишка, но заставляла говорить хоть с кем-нибудь.

Я посмотрел на маленький неприметный тумблер на самом краю панели. Еще раз почесал за ухом и переключил тумблер, восстанавливая цепи помощника.

Молчание. Помощник первым делом соединился с сетью колонии. Еще несколько мгновений тишины — «Похоже, сразу направил запрос в Академию», — подумал я. Кожа за ухом чесалась и зудела. «Да что такое? Тумблер сломался?» Я уже потянулся к дурацкой железке, но обманчиво спокойный голос заставил остановить руку.

— Итак, ты снова нарушил Кодекс? Пятьдесят девятый принцип? Неслыханно для курсанта Академии. Немыслимо для будущего офицера. Я уже не говорю о…

Я вскинулся, хотел возразить. Грубый гневный окрик вернул меня на место.

— Молчать! Помощник колонии был к тебе слишком снисходителен. Нарушение девятой максимы! Вот что вижу я. А это уже не шутки, правда?

Я не знал, что ответить. Не был уверен, что ответа ждут. Я вжался в кресло и втянул голову в плечи. Молчание затягивалось

— Хорошо, — сказал вдруг помощник.

В его голосе больше не было гнева, но не было и безразличия.

— Пусть будет так. Повтори пятую максиму, Ланго.

— Урок должен быть усвоен, — произнес я намертво вбитую в голову формулу.

— Вот именно!

Индикатор рядом с тумблером погас. Помощник молчал.

-То есть это урок? Урок мне?

Я пощелкал тумблером туда-сюда — безрезультатно.

— Что за урок? — закричал я. — Ракс тебя сожри, что я должен делать?

Размахнулся и с силой опустил кулак на панель. Гнев залил черепную коробку. Я стиснул челюсти, вцепился в подлокотник и часто задышал. Я успокаивался. Сейчас для гнева нет времени. Окинул взглядом вид с лобовых панелей и слез с кресла.

— Ну, да и ладно, мамочка, — крикнул я с издевкой. — Пойду, прогуляюсь по песочку под солнышком.

Мой пистолет хранился в металлическом контейнере, наглухо закрытом полем. Я нажал на сенсор: ничего не произошло. Еще попытка и еще. Ничего. Я видел его через переливающуюся синеву поля и золотые нити каркаса. Он лежал на мягкой обивке контейнера, а я не мог его взять.

— Ты нарушаешь принцип Кодекса. Несколько принципов на самом деле — сказал я.

Тишина.

— Открой этот дурацкий контейнер! — заорал я.

Тишина.

Усилием воли подавил, поднявшуюся было волну гнева.

— Ты хочешь, чтобы я сорвался? Порушил здесь все, а ты бы потом успокаивал? Объяснял бы неразумному, что это все моя эндокринная система. Она заливает кровь гормонами, — я усмехнулся и постучал когтем по корпусу контейнера. — Ну, уж нет! Я не хуже их. Даже без концентрации, я не хуже их всех! Понял, глупый болванчик? Твой план провалился.

Я еще раз посмотрел на пистолет. Накинул капюшон и вдавил кнопку в панель. Раздался шелест, заработали приводы. Корабль раскрыл зев выхода и откинул трап, я встал на первую ступеньку.

— Ну, что, Ксандра. Я не увидел парадный вход. Посмотрим на черный.

Пески восточного континента Ксандры Прайм уже несколько тысяч лет молчали. Промолчали и сейчас.

 

 

Много позже я не раз возвращался к приключению на этой планете. Раз за разом задавал себе одни и те же вопросы, и ответы, что приходили в голову, не могли меня удовлетворить.

Почему это произошло? Зачем? Невероятная случайность, или все-таки закономерность?

Мне все чаще кажется, и я старательно гоню эти мысли, что случайностям в мире просто нет места. Может быть, что-то древнее внутри меня. Что-то слепое, безумное поднялось. Это что-то решило, хватит. Довольно.

Я не знаю ответа до сих пор. Тогда, на Ксандре, я не знал и вопроса.

Я поднялся на вершину высокой дюны. Ветер срывал с вершины песок, неаккуратными мазками размазывал его по бледно-голубому небу. Швырял в лицо. Песчинки ударялись о защитное поле капюшона с еле слышимым треском.

Я хотел осмотреться. Может быть, увидеть границу пустыни или, на худой конец, оазис. Да хоть что-нибудь кроме песка. Вместо этого, я попал под порывы ветра зарождающейся бури. Лапа, делая очередной шаг, не нашла под собой опоры и провалилась. Я раскинул руки, пытаясь остановить падение, но только зачерпнул две горсти песка. Я падал всего мгновение, а в следующий миг уже лежал на холодной каменной поверхности. Я успел сгруппироваться. Приземлился на лапы, но удар о камни стоил вывихнутого плеча и саднящей раны на боку.

Первым делом оглядеться. Забыть про боль. Выявить опасность.

Свет ровным потоком лился сквозь прореху в каменном своде. Желтая, пористая порода соревновалась с бежевой, бугристой и стекала отовсюду, образуя высокие ломаные стены. Я лежал на дне глубокой пещеры в неровном овале света.

— Ты слишком шумный, знаешь ли.

Прости, боль, ты сегодня не у дел. Я осторожно выглянул из-за широкого валуна, за который откатился сразу, как услышал голос. За мгновение до этого ладонь разочарованно ткнулась в пустую кобуру.

— И очень прыткий, — вновь раздался голос из темноты. В нем отчетливо слышалось восхищение.

Глаза постепенно привыкали к сумраку. Скоро я смогу рассмотреть говоруна. Я метнулся влево, сделал кувырок через плечо и прижался спиной к валуну, который был немного ближе к говорившему.

— Хватит скакать по камням. Ты, что насекомое? Выходи.

— Зачем?

Упал на неровный пол и выглянул лежа. Присел, откинулся на валун и закрыл глаза. Я всматривался в незнакомца. Его портрет отпечатался на сетчатке глаз.

— Я расскажу тебе, как найти выход, и ты оставишь меня в покое.

Это был не риая. Он был далеко, и глаза все еще привыкали к сумраку, но это был не риая.

— Я к тебе не приставал, — крикнул я. — Это ты со мной заговорил.

— Ты чуть не упал мне на голову, — возмутился незнакомец. — Помешал медитации. А я, знаешь ли, медитирую вот уже…

Я продолжал сидеть спиной к огромному холодному камню. Мне совсем не хотелось выходить.

Мой вид никогда не встречал подобных существ. Риая знали восемь разумных видов: в изученной части галактики разумная жизнь была редкостью. И вот теперь я сижу на полу пещеры под песками необитаемого континента не самой молодой нашей колонии и разговариваю с неизвестным разумным существом.

— Все, насекомое, хватит прятаться. Выходи, расскажи мне, какой сейчас год.

Как то все по-дурацки получается. Помощник молчит, а незнакомец, наоборот, все никак не заткнется. Я с сожалением огладил пустую кобуру и вышел из-за камня. Я курсант Академии. Будущий офицер: «Я не страшусь судьбы. Судьба боится меня».

Сумрак больше не скрывал детали. Сквозь блестящие крупинки потревоженной пыли я всматривался в это существо. Оно сидело в узкой нише под тяжелым карнизом. Фигура, будто выточенная в камне, казалась частью свода. Волнистая поверхность плавно переходила в конечности и тело. Голова, как будто часть каменного рельефа, сливалась гранями скул, губ и бровей с желто-белыми гранями породы. Тонка, длинная шерсть без подшерстка. Носовые щели внизу странного гладкого нароста посередине лица. Белые глаза с круглыми, черными зрачками в голубых кольцах. Гладкая кожа на лице и ладонях: остальное тело скрыто за широким одеянием.

— Кто ты такой? — не сдержался и крикнул я.

— А ты как думаешь, кто я такой? — ответили мне с раздражением. — Хозяин дома, куда ты вломился без приглашения.

Его правое плечо дернулось, посыпались мелкие камешки. С широкого рукава свалился целый пласт пыли. Рука медленно поднялась. Тонкие пальцы без когтей направлены в мою сторону.

— Чего стоишь? — спросил он. — Подойди и помоги мне. Я слишком долго сидел. У меня все затекло.

Я продолжал стоять на месте.

— Ты боишься меня, воин?— спросил он с удивлением.

— Теперь я воин? — усмехнулся я. — Совсем недавно ты называл меня насекомым.

— Ты еще жалуешься? Посмотри, что ты сделал, — тонкий палец указывал на дыру в своде. — Как мне теперь сосредоточится для медитации?

Я почувствовал что-то вроде смущения.

— Ты мне должен, знаешь ли, — сказал он. — Ты помогаешь мне встать. Я показываю тебе выход. Ты снаружи заделываешь эту дыру и идешь на все четыре стороны.

Он может показать выход. Может быть, я смогу найти его сам, а может, и не смогу. Рука дряблая и тонкая: под этой белой кожей вряд ли скрываются тренированные мышцы. Под мешковатой одеждой может быть оружие. Левой рукой поднять. Стоять вполоборота. Следить за свободной рукой. Я потер когтем большого пальца коготь указательного и решительно шагнул в сторону незнакомца. Левой рукой ухватил протянутую ладонь и потянул на себя. Он с видимым усилием встал.

Быстрое неуловимое движение, и резкая боль в плече. Я попытался вырвать руку, но не смог. Коготь вошел в черный зрачок. Почти вошел. Хлесткое движение левой ладони отбросило мою руку. Он присел, и локоть воткнулся в мой саднящий бок. Я закричал, отшатнулся. Схватился за пылающий бок.

— Ах ты, гад, — зарычал я и набросился на незнакомца.

Почти набросился.

Открытая ладонь, направленная в мою сторону, и окрик «стой», как каменная стена. Как холодная вода на разгоряченную голову. Я остановился, прислушался к ощущениям. Боль в плече прошла, бок больше не саднил.

— Сколько ты собирался терпеть этот вывих? — спросили меня. — А эту рану на боку?

Я уставился на разорванный костюм. Раны, пусть небольшой, но доставляющей беспокойство, больше не было — только мягкая серая шерсть и густой белый подшерсток.

— Что ты сделал, ракс тебя сожри? — закричал я, не в силах бороться с удивлением.

— Вылечил, — ответил он.— Давай уже, сними эту блестящую штуку с головы.

Я сделал пару шагов назад. Эта высохшая мумия на поверку оказалась быстрее и сильнее меня.

— Никак не пойму, кто же ты такой, — сказал он, внимательно меня осматривая. — Эти сгибы на лапах, эти когти. Ты, правда, хотел выколоть мне глаз?

— Ты напал на меня.

— Я тебя вылечил, — возмутился он.— Снимай свою маску.

— Я не уверен, что в воздухе нет опасных примесей или патогенов, — ответил я.

— Нет в нем ничего, снимай.

— Да откуда ты знаешь? — рявкнул я.— Ты даже не знаешь кто я.

Почему я отвечаю ему? Зачем вообще разговариваю? Где-то здесь должен быть выход. Надо его найти и оставить этого чокнутого в пещере.

— Я не знаю, — ответил он, — я чувствую.

Это существо вызывало во мне странную реакцию. Нет не странную. Кому я вру? Обычную. Уже вполне привычные: гнев, ярость, растерянность и удивление. Эти чувства не делают чести риая. Противоречат Кодексу. Невозможны после концентрирования. Чем ближе срок, тем чаще я их ощущаю. Тем ярче и острее я чувствую.

«Что мне делать?»

Помощник молчал

Я стянул с головы капюшон. Поле треснуло и осыпалось прозрачными чешуйками. Линии каркаса моргнули и погасли.

— Малыш риая? Что ты здесь делаешь? — спросили меня удивленно.

— Странный вопрос.

— Нет, нет! На планете. Что ты делаешь на Этере?

— Я не знаю, что такое Этера, — сказал я. — Ксандра Прайм — наша колония вот уже пять стандартных лет.

— Постой. Не может быть! Вы в космосе?

Он подошел совсем близко. Вплотную. Он смотрел мне прямо в глаза.

— Мы в космосе уже десять тысяч стандартных лет, — ответил я.

 

 

Желто-красные языки танцуют на обугленных боках. Сучковатые ветки, сложенные крест-накрест, скрывают под собой расплавленное золото. Яркие и быстрые росчерки искр. Чуть слышное шипение. Мягкое потрескивание. Дым.

Дым не стелился по земле, не клубился над костром: тугим сизым столбом уходил куда-то вверх, к невидимому в ночной темноте пролому.

— Так ты уверен, что тебя найдут? — спросил Джи.

Сати Ка К`ходжи. Джи. Маг по имени Джи. Так он себя назвал. Он вернулся в свою нишу. Сел на каменный выступ. Закрыл глаза и замолчал. Когда я спросил его, где же выход, то он только махнул рукой в сторону темного закутка.

Там я нашел узкий лаз. Он вел в пещеру поменьше. В этой пещере несколько коридоров. Шестнадцать темных провалов в желто-бежевом камне. Шестнадцать разных дорог. Сколько шансов выбраться они мне дадут? Может, я буду бродить по бесконечным коридорам, пока не умру от обезвоживания?

— Ты слышал его, помощник? — спросил я. — Магия! Это же волшебство, так? Это же — швырять огненные шары, вызывать дождь, поклоняться богам? Нет. Последнее вроде что-то другое.

Помощник молчал.

— Ты должен прекратить дуться и вытащить меня отсюда.

Помощник молчал.

— У меня контакт с неизвестным видом. Мы нарушаем процедуру первого контакта.

Тишина.

— Хорошо! Ты был прав, как всегда. Я не должен был сажать челнок сам. Но ведь офицер обязан уметь это делать! Да, только после концентрации. Ну и что с того? Это ничего не значит. Ничего!

Глухое эхо аккомпанировало мне.

— Я нарушил принцип, да. Но максима, это уже чересчур. Я риая! Я не могу нарушить максиму.

Аплодисменты. Одобрительные возгласы. Гул. Затихающее эхо. Шепот.

Тишина.

— Этот Джи, он свихнулся, слышишь? Магия. Ха! Какая чушь.

 

Я вернулся в пещеру. Меня встретил разгорающийся костер. Джи сидел на камне рядом.

— Ты вернулся, Ланго! — сказал он.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

«Откуда он знает, сожри его ракс?»

— А как я смог развести костер? Как мы понимаем друг друга, если говорим на разных языках? Это магия, Ланго.

— Хватит с меня этой ерунды, — крикнул я.

Я захотел уйти. Вернуться в зал с коридорами.

— Остановись, — сказал Джи, неожиданно властным голосом. Потом уже тише, просяще. — Пожалуйста, погоди. Присядь.

Я сел рядом.

— Расскажи, что там? — сказал Джи и посмотрел вверх, туда, где дым сливался с темнотой.

— Песок, — ответил я.

— О! Ты шутишь. Это хорошо. Я начал волноваться за твое психическое состояние, знаешь ли.

— За мое состояние? — удивился я.

— Ты разговариваешь сам с собой!

Я отвернулся. Особенно крупная и прыткая искра упала рядом с лапой.

— Там Ксандра, — сказал я. — Мы колонизировали ее пять стандартных лет назад, а до этого двадцать лет изучали. Там два континента: один покрыт лесами, другой песком. Разумной жизни нет.

Джи немного помолчал, потом улыбнулся и сказал:

— Глупый риая. Все совсем не так. Там Этера — моя родная планета. Мой дом. Прямо над нами бескрайние поля биопродуктивных генераторов. Чуть севернее, ближе к экватору — навигационный комплекс. Сотни кораблей садятся и взлетают каждый день. Из года в год. Они летят сквозь бездну космоса в тысячах разных направлений: к мудрым айю, к могучим фэй, к гордым риая.

Джи повернулся ко мне и продолжил:

— Мы учим вас. А вы называете нас богами. Ну, какие мы боги, Ланго? Вся разница между нами, только лишь…

— Десять тысяч лет, — сказал я.

— Не будь таким зазнайкой. Всего лишь пара десятков тысяч лет. Вот и вся божественность.

Джи встал с камня, отошел от костра, потянулся и развел руки в стороны.

— Мы с тобой в системе сбора конденсата. На дне прозрачного озера. Я люблю приходить сюда. Наслаждаться спокойствием водной глади, ее запахом. У холодной воды есть свой аромат, знаешь ли. Она пахнет серебром и колким северным ветром.

«Он точно псих», — подумал я.

— Почему ты говоришь обо всем этом в настоящем времени?

— Потому что все это было вчера! — ответил Джи. — А сегодня ты и целая куча песка падаете мне на голову, и мы жжем костер в центре высохшего озера.

Он стоял вплотную к костру. Пламя тянулось к нему. Искры то и дело падали на мешковатую выцветшую ткань. Джи не обращал на них внимания. Он смотрел на пламя, не отводя глаз. Словно уговаривал себя шагнуть вперед. Или, наоборот, отговаривал. Огонь ревел и метался. Протягивал желтые руки. Пытался ухватить за рукав.

Порыв ветра взметнул пламя высоко вверх.

— Что ты делал все это время, Джи?

Джи покачал головой и сел на камень поодаль от костра.

— Я медитировал, знаешь ли, — усмехнулся он. — Но, похоже, просто уснул.

Огонь опал успокаиваясь. Потом, вдруг разом ослаб. Начал затухать.

— Ты нашел выход? — спросил Джи.

— Нет. Какой из шестнадцати коридоров выход?

— Тот, из-за которого такая замечательная тяга, — сказал Джи и показал на ровный столб дыма.

Я мысленно отвесил себе подзатыльник.

— Хотя раньше там не было никаких коридоров, — сказал Джи удивленно.

— Можешь не беспокоиться об этом, — сказал я, — меня в любом случае скоро найдут.

— Ты так в этом уверен?

— Конечно! — ответил я. — Вторая максима Кодекса: «Вид превыше всего».

Джи посмотрел на меня, чуть прищурив глаза.

— Мне кажется, ты хотел продолжить.

Я смотрел на него. Впервые не хотелось цитировать Кодекс. Впервые я ощущал смущение от необходимости произнести максиму вслух.

— Вид превыше всего, кроме прогресса, — сказал я.

— Ого, — встрепенулся Джи, — значит, первая максима?

— Прогресс превыше всего.

— Прогресс! — усмехнулся Джи. — Что такое прогресс, Ланго?

Он встал и в два шага оказался рядом со мной.

— Зачем вам прогресс? Для чего?

Я с недоумением уставился на румянец на щеках этого странного существа. Смотрел на бегающие глаза и подергивающиеся уголки губ. Его губы, как будто не знали в каком положении застыть: выразить усмешку или грусть. Я видел безумие в его глазах.

— Ты задаешь странные вопросы, Джи.

— И все же, и все же, для чего?

Его голос звучал все громче:

— Быстрее всех бегать? Дальше всех плавать? Вкуснее всех кушать?

— Больше всех знать! — ответил я вставая.

Я отошел подальше от затухающего костра, поближе к чернеющему лазу, но Джи уже взял себя в руки.

— Что такое жизнь, Ланго? — спросил он еле слышно. — Что такое мир: горы, земля, море? Все эти планеты и галактики? Что, если мы живем в желудке черепахи, которая медленно переваривает травинку нашей вселенной? Хотел бы ты это знать?

— Ты пытаешься понять, куда приведет дорога, даже не ступив на нее, — сказал я. — Мы же просто идем по ней.

— О, мы были такими же, Ланго, — сказал Джи. — Где мы теперь? Что мы теперь?

Он наклонился и зачерпнул песок в ладонь. Выпрямился, а песок посыпался, потек сквозь пальцы. Тонкие струйки перетекали в маленькие ровные горки — песчинка к песчинке. Некоторые песчинки не могли удержаться на склонах и скатывались. Одни оставались у подножия, другие откатывались чуть дальше. Одна крупная и прозрачная откатилась к самому костру.

— Вот выскочка, да? — удивился Джи. — Все мы лишь песок, Ланго. А некоторые, как вот эта выскочка, мнят о себе невесть что.

Он стряхнул с ладони остатки песка.

— Так для этого-то и нужен прогресс, — воскликнул я. — Чтобы познать самих себя, познать мир вокруг. Вселенная жаждет, чтобы ее познали.

— Вселенная жаждет познать саму себя, — сказал Джи, — но хочет ли она, чтобы мы познали ее? Мне кажется, нет. Может она хочет, чтобы мы познали себя? Я думаю ей все равно.

— Да с чего ты взял? — удивился я. — Мы рождены для этого. До самой смерти мы только тем и занимаемся, что растем и развиваемся. Познаем. Мы — риая, пошли дальше остальных. Мы придумали Кодекс. Следуем ему, не нарушаем его. Мы проводим концентрирование. После уже ничто не способно помешать познанию. Прогрессу! Уже сейчас мы многое знаем. Скоро мы будем знать все!

Я ходил от костра до камня и обратно, увлеченный разговором, воодушевленный таким разительным отличием нас от них. Нашим превосходством. Я отчаянно жестикулировал. Я обрушивал на Джи довод за доводом. Факт за фактом. Древний сверхразвитый вид. Ха! Какой обман.

Джи стоял чуть поодаль и с улыбкой наблюдал за мной, как вдруг резким быстрым движением выбросил руку вперед, и в меня полетел горящий белым пламенем комок. Он шипел и сыпал искрами. Я был настолько обескуражен случившимся, что еле-еле успел вскинуть руки, защищая лицо. Пылающий комок врезался в плечо и рассыпался огнями. Я поспешил смахнуть с головы пепел и тлеющие искры. Еще пара таких же снарядов пролетела мимо.

— Да ты псих! — заорал я.

Джи смотрел на меня и ухмылялся. В его руке горел еще один шипящий комок.

— Погаси этот проклятый огонь. Хватит.

— О, ну если ты просишь, — сказал Джи.

Огонь зашипел еще сильнее, затем съежился и погас. Джи вскинул руку и махнул в мою сторону. Повинуясь его жесту, с карниза сорвалась каменная глыба. Она с грохотом обрушилась на место, где я только что стоял. Бесноватый маг уже собирался снова вскинуть руку.

Я сорвался с места. Одной рукой захватил запястье, другой схватил за горло, а в следующий миг уже лежал на земле. Монолитный выступ над головой вдруг покрылся трещинами. Трещины начали раскрываться, из них посыпался песок и мелкие камешки. Скрежет, треск, хруст — куб с идеально гладкими гранями вылетел из каменной ячейки, словно кирпичик из стены. Я сделал обратный кувырок через плечо. От удара глыбы заклубилась серая пыль.

— Да чтоб тебя ракс сожрал! — заорал я. — Прекрати.

Я сел, стряхнул пыль с головы. Вытряхнул ее даже из ушей.

— Просто прекрати, — сказал я.

Хотел встать, но осмотрелся вокруг и передумал.

— Все это какая-то ерунда, — прошептал я. — Да что это за ерунда такая? Слышишь, ты?

Джи уже стоял рядом и протягивал руку. Я воспользовался его помощью и встал.

— Это не позволит познать мир, Ланго. Никому и никогда. Это магия. Она разрушает все.

Джи показал на разбросанные вокруг камни:

— В первую очередь, здравый смысл.

Подвел меня к гладкому широкому валуну и помог сесть.

— Отдохни, — сказал он, — ты должен прийти в себя. Я бы предложил тебе воды, но она вся высохла. Кто бы мог подумать, что такое возможно. Хотя, что такое невозможно, а Ланго?

— Ты хотел убить меня, — сказал я тихо.

— О нет, нет. Конечно, нет. Я не хотел тебя убивать. Это ты не хотел умирать.

Джи посмотрел мне в глаза и удовлетворенно кивнул, как будто нашел, что искал.

— Какая нелепая глупость, смерть. Правда, Ланго? Все живое противится ей, борется. Бессмыслица. Смерть неизбежна. Неотвратима. И только разум знает, что такое смерть. Для всех остальных борьба с ней лишь инстинкт.

Теперь настала его очередь говорить. Выговориться. Он сидел на гладком камне, сложив руки на коленях. Смотрел на тлеющие угли и говорил. Говорил и говорил без умолку. Без остановки.

— Ты считаешь, мы рождены, чтобы познавать? Но, нет же. Мы рождены, чтобы бороться. Мы познаем, чтобы бороться. Чтобы жить. Долго. Всегда. Я боялся умереть, Ланго. Боялся смерти. Как же так? Ведь я столько знаю. Весь мир у моих ног. Я не могу умереть. Только не сейчас, когда тайна почти раскрыта. Когда ответ на вопрос почти найден. Ты знаешь, что это за вопрос, Ланго?

Я отрицательно помотал головой.

— Зачем? Зачем все это? — сказал Джи. — Теперь, когда я точно знаю, что ответа нет, я перестал бояться. Какая нелепая глупость: теперь я не могу умереть. От старости, так точно.

Джи вдруг хлопнул себя по колену и расхохотался.

— Ох, Ланго. Я тут вспомнил: мой друг любил говорить, что первопроходцы — это фантазеры со слаборазвитым инстинктом самосохранения. Он заменил свой мозг на искусственный и умер после шести часов агонии. Подумать только да? Мда. Вот и я этот самый первопроходец. Вы, риая, встречали еще магов кроме меня?

— Никакой магии нет, и не может быть, — ответил я.

— О, ну не начинай, пожалуйста. Конечно, магия есть. Только вот зачем она? Как ты думаешь?

— Как ты это сделал? — перебил я. — Как контролировал огонь? Как заставил камни падать на меня, даже не притрагиваясь к ним?

— Я же говорил…

— Должен быть какой-то секрет. Ну конечно. Всему есть простое объяснение, нужно просто знать секрет. Это поле, да? А генератор где-то под этой хламидой. Ну, давай же, признайся.

— Нет никакого секрета, Ланго! — сказал Джи. — Я просто хочу, чтобы что-то случилось, и это случается. Почему так? Я не знаю. Десять тысяч лет рассуждаю об этом, знаешь ли. Я очень боялся смерти когда-то. Не знал, что там за гранью. Теперь же я не знаю, что перед, а грани больше нет. Слушай, Ланго, а может быть, я умер?

— Не сходи с ума, — сказал я.

— Да, ты прав. Не думаю, что в посмертии так хочется пить.

— И есть.

— Еды здесь тоже нет, — вздохнул Джи.

— Может быть, в одном из тех коридоров найдется вода? — спросил я. — Родник или ключ, к примеру.

— Может быть. Тебе стоит сходить и проверить, а я пока разведу костер. Холодает.

Джи зябко поежился. Я просто кивнул и встал. Уже было направился в сторону лаза, но Джи остановил меня:

— Пока ты не ушел. Пожалуйста, ответь на вопрос. Эта ваша концентрация, что это?

Я удивился вопросу, но ответил:

— Мы давно осознали, что инстинкты, страхи, переживания только мешают. Мешают прогрессу. В возрасте двадцати лет каждый риая проходит курс гормональной терапии. После нее мысли становятся чистыми.

— Умно, — сказал Джи. — Сколько тебе лет, Ланго?

— Почти двадцать.

Джи кивнул и отвернулся. Я подошел к лазу, опустился на колени и пополз. Джи говорил очень тихо, почти шептал, но я все равно услышал его.

— Очень умно. Но, Ланго, а зачем тогда мораль? Для чего этика?

Я не ответил. Мне кажется, Джи не рассчитывал, что я его услышу.

Узкий лаз с низким неровным потолком, пещера с высокими сводами, черные провалы коридоров. Рядом с одним из них я почувствовал движение воздуха. Ветер. Свежий ветер, в нем не было ни грана затхлости. Выход совсем рядом.

«Причем здесь мораль, Джи?» — подумал я. — «Что не так с этикой?»

— Этот чокнутый постоянно несет какую-то чушь.

Я чувствовал раздражение оттого, что приходится искать ответы на дурацкие вопросы. Чувствовал досаду от того, что дурацкие вопросы застряли где-то в голове. Они не дают мне покоя. Я чувствовал гнев. И в то же время поиск ответов зарождал где-то в груди чувство удовлетворения. Правильности.

«Ну, хорошо. Твоя взяла», — подумал я.

Наши взрослые сконцентрированы. Они практичны и экономичны. Все, что они делают, легко согласуется со словами: логика и эффективность. И это правильно. Так и должно быть. Все эти переживания и сомнения: они отвлекают. Даже мешают. В конце концов, даже так, даже с грузом эмоций и инстинктов, мы все равно идем по дороге познания. Так зачем отвлекаться? Зачем нести лишний груз? Мы бы проводили концентрирование раньше. Намного раньше, если бы оно не было так опасно для ребенка.

Знают ли наши взрослые, что такое мораль? Конечно, само понятие им известно. Но ведь мы про эффективность сейчас. Практичность. Когда хищник пожирает свою жертву, он эффективен. Но, что с моралью? Что думает о морали яйцеклад, вспарывающий кожу личинки? Он откладывает яйца в еще живую гусеницу, а потом уже его личинки питаются ее жировыми отложениями. Они действуют умело и точно, эффективно, не трогают жизненно важные органы.

«Причем здесь мораль, Джи?»

В коридоре совсем нет света. Иду на ощупь, но поток свежего воздуха ведет вперед не хуже фонарика.

«Зачем мне возвращаться, Джи? Выход впереди. На корабле есть вода и еда. Я просто дождусь помощи, расскажу про тебя, а там как получится. Логично и практично. И ни причем здесь этика».

— Что ты собираешься делать, Ланго?

Голос, прозвучавший в голове, оказался для меня полной неожиданностью. Я слушал его каждый день несколько лет подряд, а теперь вдруг подпрыгнул от удивления, когда он зазвучал.

— Повторяю вопрос. Что ты собираешься делать?

— А мне вот интересно, какого ракса ты вдруг заговорил? Мой урок уже усвоен?

— Я проанализировал результаты контакта и пришел к выводу, что…

— Ты вообще слышишь меня? — заорал я.

— Ты должен убить его.

— Что?

— Я тщательно взвесил все отрицательные и положительные последствия. Всего четырнадцать тысяч двести два аспекта. Ты должен убить его. Первая максима, Ланго.

— Да вы сговорились, что ли? Вы оба решили свести меня с ума?

Я был раздражен. Я был зол. Я был на грани.

— Послушай меня. Там, — я зачем-то махнул рукой в сторону пещеры, — древний, выживший из ума старик. Он, ракс его сожри, чокнутый, я уверен. Но у него есть знания. Странные, необъяснимые знания. Мы должны их объяснить. Должны разгадать загадку.

— Ты веришь ему, Ланго? Веришь, что он маг?

— И ты туда же. Да какая магия? Это просто знание. Какая-то неизвестная технология.

— Просто ответь на вопрос. Ты веришь ему?

— Да.

Помощник замолчал. Я звал его мысленно. Кричал вслух, но лишь тишина была мне ответом.

 

Я вернулся в пещеру.

Я нашел выход: то, что когда-то было выходом. Теперь это просто груда огромных валунов и узкая изогнутая щель размером с мою голову. Я вернулся в пещеру без воды и еды. Честно говоря, я не понимал, что теперь делать. Чего ждать и на что надеяться. Странный, нелепый разговор с помощником не выходил из головы.

«Этот чурбан слишком много на себя берет», — подумал я.

Помощник действовал неправильно, и мораль не причем. Он не может так поступать. Ведь он просто слабый искусственный интеллект. Просто автомат. Набор алгоритмов. Его эмоции — видимость, фикция. Они для тех, кому нужна материнская забота, кому нужна отеческая строгость. Кого нужно воспитывать. Для давно забывших, что такое эмоции, они только помощники. Интуитивная база данных. Универсальный инструмент.

«Так почему, ракс его сожри, он так себя ведет? Максима вторая: «Вид превыше всего». Я здесь уже сутки, где поисковая группа? Что вообще происходит?»

Джи пытался разжечь костер. Он стоял на коленях, склонившись над уложенными крест-накрест ветками. Сжимал между ладонями тонкий деревянный стержень, который упирался острым концом в узкую дощечку. Стержень быстро-быстро крутился в его ладонях, а от дощечки шел легкий дымок.

— О, Ланго! Ты вернулся, — сказал Джи. — Помоги мне. Непросто, знаешь ли, крутить эту деревяшку.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь разжечь огонь, — удивился Джи. — Ты разве не видишь? Очень хорошо, что ты вернулся. Мне кажется, я слышал рык гарпа. Лютая тварь, знаешь ли. Я надеялся, что они вымерли, но, похоже, один еще…

— Что ты делаешь? — перебил я.

— Мне казалось, я уже ответил.

— Зачем ты крутишь эту деревяшку?

— О, ну, ты знаешь, у меня кончилась пропитанная бумага, а огниво слишком маленькое, — Джи пощелкал пальцем о палец, и с его руки посыпались желтые и синие искры. — Эти искры слишком слабые. Я не смог разжечь костер.

«Ты веришь ему, Ланго? Веришь, что он маг»?

— А камни, Джи? Что с камнями?

«Ты веришь ему»?

— Это ловушка для гарпов. Кровожадные создания, знаешь ли. Я не хотел быть сожранным во время медитации и соорудил ловушку. Там тросы, такие тонкие и незаметные.

«Ты должен его убить».

Два шага вперед. Он вскидывает голову, пытается встать. Бью без размаха сверху вниз. Кулак едва цепляет скулу. Не останавливаясь, бью левой. Какая же быстрая и юркая сволочь. Успевает увернуться. Встает.

— Ланго, постой!

Когти вспарывают рукав, а хочется вот также вспороть плоть, чтобы выпустить гниль наружу. Взмах еще взмах. Алая полоса на щеке. От когтей пахнет металлом. Пропускаю прямой удар в грудь. В лицо. Еще раз в грудь. Бью лапой наотмашь, уворачиваюсь, ловлю руку на излете. Тяну на себя: когти входят в плечо. Неглубоко. Жаль. Джи кричит, отскакивает. Зажимает рану на плече, но смотрит в сторону, не на меня.

— Ланго, остановись, — заорал Джи. — Он идет!

«Не смотрит на меня. Еще секунда, и вскрою ему брюхо, выпотрошу как животное, а он даже не смотрит на меня. Что это? Чувствую его страх. Сильный. Почти ужас».

Шерсть на затылке встает дыбом. Инстинкты: древние, забытые, убитые принципами, похороненные под максимами, но все еще живые где-то там, в глубине кричат. Смерть. Смерть близко!

Джи схватил меня за ворот костюма. Я почувствовал, как лапы отрываются от земли, и я лечу спиной вперед. Еще быстрее летят острые каменные осколки, они жалят и кусают. Огромные куски камня летят медленнее и не так далеко, но падают тяжело, с грохотом. Пыль взметается и клубится, словно дым.

Где-то там, под камнями Джи.

Падаю. Инерция подкидывает меня, бьет о высокий камень. Больно. Наплевать.

Темный рваный провал в стене. Пол засыпан камнями.

Тварь была похожа на дерево. Дерево из плоти. Витой ствол бугрился красными тугими мышцами. Корни, как толстые подвижные черви, извивались, копошились в каменных обломках. Каждая из четырех длинных веток заканчивалась широкой пастью. Пасти скалились, клацали острыми зубами. Серая вспененная слюна капала на землю. Ствол чуть изгибался и наклонялся вниз. Белый вытянутый череп. Изогнутые рога, два ряда клыков и большие красные глаза с темными маленькими зрачками. Подвижное тело перетекало и сплеталось. Оно не останавливалось ни на миг.

Оно увидело меня.

Удар в грудь сбивает с ног. Ветка пытается вцепиться в лапу. Упираю ладони в землю, оттаскиваю тело в последний миг. Пытаюсь встать. Еще одна ветка опрокидывает. От удара темнеет в глазах. Откатываюсь в сторону. В лицо летит каменная крошка. Третья ветка бьет рядом, раскалывает камни.

Удар за ударом. Падение за падением. Тварь играет со мной. Забавляется, перед тем как сожрать.

Ухожу от удара вправо и бью с размаху кулаком в самый угол ощерившейся пасти. Тварь лишь слегка дергает веткой. Пасть изворачивается, пытается укусить. Бью еще раз и еще, словно пытаюсь избить камень.

Удар сверху вжимает в землю. Задыхаюсь, перед глазами красная пелена. Вцепляюсь когтями, рву плоть. Оно ревет. Визжит. Ветви бьют, хлещут по стенам, по земле. Игры закончились. Теперь оно жаждет убить.

Увоарачиваюсь. Бегу на двух лапах. Слишком медленно. Опускаю ладони на землю, бегу на четырех. Так хорошо. Так правильно. Перепрыгиваю ветку. Подныриваю под следующую. Судорога проходит по телу твари от извивающихся корней до рогатого черепа. Ствол выгибается, закидывает голову назад. Рывок, и рога протыкают меня насквозь.

Почти протыкают.

Отталкиваюсь руками и лапами. Прыгаю так высоко, как никогда раньше.

— Ланго, сюда!

«Что это? Что за Ланго?»

Изгибаюсь всем телом. Падаю. Мчусь, вырывая когти. Туда. На голос. Там жизнь. Тварь прыгает следом. Обрушивается на землю.

Ныряю в узкий лаз.

— В сторону!

Отталкиваюсь лапами. Кидаю тело вправо. Стены пещеры трещат от удара. В узком проломе — рогатая башка. Длинный серый язык вывалился из зубастой пасти.

— Сдохни! — заорал Джи.

Он с силой потянул за трос. Скрип. Свист. Камень размером со ствол твари падает откуда-то сверху и обрушивается на череп. Череп лопается с хрустом. Взрывается ярко-желтой слизью.

— Подумать только, а ведь пригодилось, — восхитился Джи. — Эй, Ланго, а ты ругался. Смотри, какая полезная штука.

Красная пелена спала, но на самом краю зрения появилась белая муть. Она росла, ширилась, сжирала пространство. Вот уже все вокруг только мутная серая мгла.

— Ланго. Эй, Ланго, что с тобой?

Лапы подкосились. Я упал на землю. Темнота.

 

Искры от костра взлетали высоко в черное, расцвеченное звездами небо. Невидимые в темноте редкие тучи закрывали то одну звезду, то другую. Искры взлетали яркими точками, и, остывая, гасли — калейдоскоп перемигивающихся самоцветов на черном бархате неба.

Я всматривался в сверкающие переливы, мечтал о том, как однажды поднимусь на громовой колеснице и соберу все самоцветы. Боги помогут мне. Один из них сидел рядом, у костра. Чудесное, небывалое событие: небожитель почтил своим присутствием простого солдата.

— Охота была успешной, Ланго?

— О да, — ответил я. Подумал и добавил, — господин. Мы отловили всех беглецов.

— Что вы с ними сделали?

«Какой странный вопрос», — подумал я. — «Конечно же, мы их…»

— Мы их убили, господин, — сказал я.

— Понятно, — ответили мне.

В голосе слышалось разочарование, и даже недовольство.

— Очень скоро, мы захватим эту страну. Недовольных казним, а остальных сделаем рабами, — поспешил добавить я.

— И что потом, Ланго?

— Потом, наконец, наступит мир, господин.

— Понятно, а что мешает миру наступить сейчас?

 

Черные тучи съедали одну звезду за другой, пока не осталась одна, единственная. Тучи твердели, бугрились и ломались гранями, превращались в камень. Дым от костра поднимался и выходил из пещеры через провал в каменном своде.

— Ты знаешь это, Ланго? То, что мешает прогрессу? Знаешь! И ваши взрослые знают, что это, но давно забыли, как это.

— Почему так, Джи?

— Они сконцентрированы. Прогресс превыше всего, помнишь? Что они забыли, Ланго? Скажи!

— Чувства.

Маг исчез. Растворился в воздухе. Он только что был здесь. Я всего-навсего моргнул, и вот на его месте пустота.

 

Кто-то теребил меня за ухо, бил по щекам.

— Ланго! Эй, Ланго!

Ах да, и орал.

«Да, что тебе надо, ракс тебя сожри»?

Я открыл глаза — вокруг все та же пещера ее стены освещал дневной свет. Воздух с трудом заходил в легкие. Грудь что-то сдавливало.

— Знаешь, — прошептал я. — Эти твои фокусы. Я почти поверил.

Я осторожно приподнялся и навалился на камень. Закинул голову назад и закрыл глаза.

— Для чего все это, Джи? Кто ты такой?

Джи вздохнул:

— Тебе стоит поберечься. Гарп, — кивок в сторону туши, — чуть не убил тебя.

Джи присел на корточки рядом и осмотрел меня. Потрогал бок, потом другой. Тело отозвалось тупой болью. Джи кивнул и встал.

— Я сделал все, что мог, Ланго, — сказал он. — Подлатал тебя, и это, знаешь ли, было непросто.

Отвернулся от меня. Голос его стал тихим, еле слышным.

— Я просто хотел предостеречь, чтобы вы не совершили тех же ошибок. Пошли другим путем. Глупо конечно. Вы уже здесь. Грань, она зовет вас. И вы пройдете сквозь нее, рано или поздно. А я. Я боюсь этой грани. Боюсь также сильно, как когда-то боялся смерти. Что мне делать, Ланго?

Слова пришли сами собой. Они были омерзительно напыщенными, неуместными, но…

— Перестать бояться, — сказал я.

Удивленный взгляд. Губы дрожат, вопрос вот-вот готов сорваться с них, но поздно. Яркий, жгучий свет заливает все вокруг. Заставляет зажмуриться, даже закрыться руками, но даже руки не помогают. Не спасают от всепроникающего света.

Яркость резко падает, я успеваю заметить голубые с белыми разводами всполохи, облизывающие остатки каменного свода — аннигиляционый заряд растворил и камень, и весь песок на нем.

Сквозь широкий пролом сверху сыпятся бойцы гвардии. Фигуры в черных костюмах. Быстрые и ловкие. Я видел, как еще в воздухе центровой отдает приказ, и рой разозленных насекомых, целый рой самонаводящихся, маневрирующих пуль вгрызается в мага.

Я должен был успеть, должен был остановить их, но не успел. Джи исчез в залпе нескольких автоматов. Гвардия действует наверняка, хватило бы и одной пули. Рой съедает мага.

Почти съедает.

Прозрачная полусфера, словно огромный водный пузырь вдруг вспучивается там, где стоит Джи. Волна прокатывается по пещере, и там, где она проходит, воздух густеет, становится вязким. Бойцы вязнут и замирают, кто уже на земле, а кто в воздухе. Я с трудом перевожу взгляд с одного воина на другого, а потом с усилием поворачиваюсь обратно. Смотрю туда, где должен быть Джи. И он там. Вот оно чудо. Вот она магия — он там. Он жив. Пытаюсь сказать, пытаюсь крикнуть, что он, ракс его сожри, везучий чокнутый псих, но рот не открывается, язык не шевелится.

Джи смотрит мне в глаза, подмигивает мне, улыбается и исчезает. Воздух разом становится нормальной плотности. Гвардейцы падают вниз, как перезрелые фрукты с дерева. Я откидываюсь обратно на камень и вновь закрываю глаза.

«Чокнутый псих, ракс его сожри».

 

Мы выбрались на вершину дюны. Два бойца без разговоров подхватили меня на руки и, пока остальные рассредоточились по периметру пещеры, подняли наверх. За нами последовал остальной отряд. Ни вопросов, ни даже заинтересованных взглядов.

«Какая знакомая картина — максимум эффективности, минимум эмоций», — подумал я.

Они сконцентрированы.

Мы почти спустились со склона. Я уже мог рассмотреть литой блестящий корпус моего корабля.

Песчаный фонтан взметнулся вверх, а вместе с ним взлетели ошметки тел двух гвардейцев. Еще один фонтан смел бойца справа. Я упал на песок. Попытался откатиться, но лишь зарылся почти по плечи. Я смотрел на свой корабль. Обе бойницы открыты, гладкие пушечные стволы смотрят в мою сторону. Еще один взрыв и еще четыре тела на желтом песке.

«Что ты делаешь?»

Тишина

«Ракс тебя сожри»!

Темнота.

«Прогресс превыше…»