"ЭксПИдициЯ"
Если бы тогда, с пьяных глаз, Илюха Касатонов не оставил у меня свой «наиценнейший блокнот», в моей жизни и не произошло столь кардиальных изменений. Блокнот, стало быть... Отдельно скажу что, у интеллигентнейшего человека, аспиранта-биолога, была прямо-таки нездоровая привязанность к этой раритетной рухляди, с обтрепанной кожзамовой обложкой и страницами, держащимися буквально «на соплях» (и одной денежной резинке).
Полномасштабный гудёж закончился только под утро, и вереница зеленоглазых такси развезла по домам всех моих собутыльников, начиная именно с Ильи — тот покинул дружный коллектив где-то в районе полуночи, под благовиднейшем предлогом: работа, дескать, и рано вставать — ну туда тебе и дорога, а нам больше достанется!
И вот мой заслужено-похмельный сон был немилосердно разрушен бесконечным телефонным звонком, который тут же сменился слезливыми просьбами этого отщепенца: «Гаррик, миленький, будь другом привези мой блокнотик сейчас в институт. Очень-очень надо! До зарезу!!!» По понятным причинам ехать я никуда не хотел, вообще не планировал выходить сегодня из дому, благо имел такую возможность. Но нытье не поддавалось никаким увещеваниям, и даже кнопка «отбой» не спасла — еще одна бесконечная трель и столь же бесконечные уговоры: «Привези, да привези».
Сорок минут спустя я выполз из дому и поплелся к метро: садиться с таким перегарищем за руль, как подсказывала интуиция, было не самым разумным поступком. И точно, на выезде из жил массива дежурили торговцы полосатыми палками. Подземка ожидаемо встретила меня сногсшибательным коктейлем запахов — «одарил» же Бог таким обонянием! Тысячи тел, разной степени свежести, залиты парфюмом разной степени натуральности. Вот мало кто из «девушек», да и «джентльменов», впрочем тоже, задумывается, что же в действительности представляет собой содержимое их любимых благоухающих флакончиков. Бытовая химия — ароматизаторы местами идентичные натуральным, а местами… и боевым отравляющим! Присовокупить сюда ещё и амбре механизмов, во всём их метало-смазочно-пластиковом разнообразии, а также неистребимую затхлость, вечно сырых тоннелей, и картина, доступная моему носу, складывается полная! Хорошо, что час пик уже миновал, и доехать удалось с относительным комфортом.
Каменная громада рассадника знаний приближалась с каждым шагом. Стал вызванивать Касатоныча, чтобы как можно скорее отдать ему «драгоценное сокровище» и кружечкой холодненького разливного пива, наконец, вознаградить за этот подвиг во имя дружбы. Не вышло — учёный муж радостным голосом сообщил, что оставил на вахте для меня пропуск, и я могу подняться к ним на кафедру.
Одолев четыре монументальных пролета и коридор, оказался перед дверью, за которой скрывался виновник вынужденного променада. Самая что ни на есть площадная брань была готова сорваться с моих уст, но Илюха в кабинете оказался не один. Честна́я компания в составе четырёх человек − сам Касатоныч, два седовласых джентльмена, профессорского вида, и дама того же сорта и возраста. Они сидели и вели беседы за чашечкой чая… с недурственным коньяком. И пусть бутылки не наблюдалось, но аромат благородного напитка мой нос уловил доподлинно!
Над столом витала самая благожелательная атмосфера, и не успел я что-либо вымолвить, за исключением «Здравствуйте!», как тут же был представлен благородному собранию − Игорь Хортов, прошу любить и жаловать! − и приглашен разделить напиток и беседу. Искренне хотел отказаться и даже попытался это сделать, все еще лелея мысль о холодном пиве, но Илья буквально умолял взглядом не уходить. Делать нечего − плюхнулся на свободный стул и даже состроил заинтересованную мину. При этом мысленно подбивая калькуляцию «счёта», который непременно выставлю этому коварному злодею!
Профессура беседовала о гоминидах, о предстоящей поездке куда-то в глухую Сибирь. Молодой аспирант тоже, время от времени, вставлял свои пять копеек, а я чувствовал себя деревом. Натурально − дуб дубом. И всё вот так и тянулось, пока у благородного собрания не закончился бы «чай», но научный руководитель моего товарища, приспустив на кончик носа очки и вперившись в меня внезапно задал сакраментальный вопрос:
− Молодой человек, будь у вас возможность, захотели бы вы отправиться в экспедицию, и походить тропами, где оставил свои следы «снежный человек»?
Как точно изрек Пятачок, в незабвенном мультфильме: «До пятницы я совершенно свободен!» − я был совершенно свободен на более продолжительный отрезок времени. Целый месяц отпуска и ещё неделя отгулов, за переработку, вдогонку!
− Хотел бы! — с энтузиазмом парировал я, неожиданный выпад учёного мужа, в надежде поставить его в тупик и хоть немного развлечься таким образом.
− Замечательно! Ну, так присоединяйтесь к нам... на общественных началах! — совершенно серьёзно продолжил профессор. − Илья говорил, что вы фотоделом занимались в юности? Наш экспедиционный фотограф угодил в больницу с аппендицитом, а искать другого времени уже нет — выезд послезавтра!
− Да, занимался, − подтвердил я, пораженный в самое «сердце».
Счет Касатоныча становился неоплатным…
* * *
На самолет до Кемерова «академики» не раскошелились. И посему мы с Илюхой поздним вечером явились на Ярославский вокзал. Ну а гражданин аспирант, верным цербером, материализовался перед моими дверями с самого утра: помочь собраться. По дружески...
Ага, при таких друзьях и врагов не надо! Досадно только что даже коварный план, теплившийся в моей голове, напоить сотоварища до бесчувствия не увенчался успехом — тот крепился и держался! И ее то чтоб я не хотел ехать — как раз наоборот — авантюра казалась всё более и более захватывающей, но отмсить этому Макиавелли, вятского разлива, нужно было непременно. Так что к отправлению наш дружный дуэт был заметно навеселе.
Компания подобралась пёстрая... Человек двадцать. Профессура, в количестве трех единиц (двоих видел в первый раз); основанная масса − студенты и аспиранты (среди которых встречались даже девушки); еще чуток энтузиастов, без профильного образования. И несколько человек из совсем другой тусовки − спонсоры, как выяснилось впоследствии.
Ночное отправление (без десяти одиннадцать), да еще и в компании молодежи, что может быть лучше?! Плацкарт стоял на ушах, ведь впереди было целых два дня и пять часов путешествия, до столицы Кузбаса, под мерный перестук колес. Хотя эти часы и были основательно подпорчены Илюхой — он всю дорогу, своими «душевными излияниями», настойчиво отвлекал моё внимание от миловиднейшей попутчицы.
Оказывается — хотя раньше он об этом стоически помалкивал − мой друг и в биологи-то пошёл (не то что в эту экспедицию поехал), потому что в детстве не раз слышал от местных рассказы, а однажды и видел, собственными глазами, гигантские человекообразные следы в лесах под родной Вяткой. И с тех самых пор не оставляла Илью мечта, доподлинно выяснить кто же в действительности эти йети!
Наконец, Кемерово-Пассажирская. Хотя, конечно, никакой не конец: еще пара пересадок со сменой вида транспорта (в самом Кемерово и каком-то Таштаголе) и достигнута цель нашего путешествия − Горная Шория — родина предков, где не был я ни разу. Как гласит семейное предание, мой прадед, по материнской линии, сгинувший еще в гражданскую, происходил из этих мест. Сей факт и стал, пожалуй, последней каплей, перевесившей мои сомнения на предмет целесообразности, предложенного вояжа.
После непродолжительной, всего-то час с небольшим, и не особо сильной тряски в чреве пассажирского УАЗика, по, на удивление, хорошим лесным гравийкам, и резной деревянный дорожный указатель возвестил: «Приветствует п. Усть-Кабырза. Основан в 1703 г».
Вот оно как — ровесник Питера? Однако!
На этом сходство с культурной столицей и закончилось — сибирская глушь являла взору лишь деревянное зодчество, условной исторической ценности, двух этажей максимум. Хотя самое парадоксальное, что таежная глубинка встретила меня приветливо — как родного — обняла звенящей тишиной, столь желанной после вечного, проникающего до самых костей, городского гула; омыла сладостными натуральными запасами моё измученное парфюмом обоняние. Эта дикая глушь казалась ближе и родней, чем отчий кров панельной многоэтажки.
Под бойкие команды экспедиционного начальства, привезенный скарб, при нашей помощи, перекочевал из трех «буханок» под крышу местного «отеля». Возрадуйтесь жители мегаполисов — вам отпущена еще целая ночь цивилизованного сна на кроватях и с постельным бельем — на поиски йети выступаем завтра с утра!
К вечеру явились проводники — два мужика из местных. И как не дорого брали эти «товарищи» (профессура и спонсоры торговались как черти, но аборигены были не приклонены), однако идти без них было не возможно. Во-первых, территория заповедника, а во-вторых, толпа горожан в дикой тайге это ж прокорм для волков и закуска для медведей.
Ясное дело, проводники в дикой и опасной местности нужны, особенно с учётом того что платят за их услуги другие. Но, как бы то ни было, столкнувшись на лестнице с этими двумя персонажами, я испытал сильнейшее немотивированное беспокойство, граничащее с паникой — меня прошиб холодный пот, сердце сжалось, застучало в висках и даже волосы на затылке зашевелились. Не могу объяснить как, но чувствовал безошибочно, исходившую от них латентную угрозу. Младший, но более рослый и широкоплечий, встретившись со мной взглядом, нахмурил брови, немного прищурил глаза и с шумом втянул носом воздух, чуть заметно поведя головой в мою сторону. Доля секунды и детина подобрался, приготовившись для удара. Старший − жилистый мужик, годков где-то сорока с гаком, склонив голову на бок сверлил меня единственным здоровым глазом (на другом, рассечённом застарелым шрамом, «красовалось» бельмо). Оскалившись щербатым ртом, тот блеснул перед моим носом ножом, невесть откуда взявшимся в мозолистой руке. Краткий миг всё расставил на свои места — они полноправные хозяева, от веку властвовавшие в этих местах, а я, пришлый чужак без роду и племени, забредший без всякого права в чужие угодья. Будь у меня хвост, непременно бы поджал его! Удовлетворенные произведенным эффектом, аборигены прошествовали по ступенькам вниз, я же, всё ещё потряхиваемый адреналиновым всплеском, поплёлся наверх.
Всю ночь снились СНЫ! Давненько уже, несколько лет точно, не посещали меня эти ведения, что были реальнее самой реальности. Снова чувствовал, что «Я», который не является вполне мной, находится в ином, но более настоящем, чем обыденная повседневность, месте. Образы, звуки, запахи и ощущения виделись и чувствовались намного ярче и острее. СОН приходил и дарил незабываемые ощущения, но к утру рассеивался, как и самый обычный сон. Впрочем, в этот раз наутро что-то пошло не так, вернее, именно так, как до́лжно быть — СОН ушёл, но яркость и острота ощущений осталась!
Рассвет манил и, выскользнув потихоньку из комнаты, что делил с ещё тремя сотоварищами (Илюхой в том числе), двинул прямиком к реке, которая краем пересекала поселок. Избавившись от лишних условностей − в чём мать родила − погрузился в кристально прозрачную воду, бодрящей температуры. Купание доставило несказанное наслаждение, которое, однако, было несколько подпорчено маленьким происшествием.
Выбравшись на берег, неспешно подбрёл к своей одежде, но, не сделав и пары шагов, предельно четко ощутил чье-то пристальное внимание. Обернувшись, увидел молодую деваху, лет семнадцати, весьма приятной наружности, стоящую тут же на берегу. Она без всякого стеснения и с явным интересом рассматривала подробности моей анатомии. Я парень, конечно, без комплексов, но такой потребительский взгляд, от столь юной деревенской особы, меня здорово покоробил. Натянув одежду, быстренько ретировался, дабы не нарваться на выяснения с местными на предмет: «Неча вам, городским, перед нашими девками голым задом сверкать!»
* * *
Общая побудка, крайняя (на несколько предстоящих недель) кормежка в цивильных условиях, перекличка и вереница биологов, антропологов, этнографов и просто увлеченных криптозоологией людей, с большими рюкзаками, двинулась прочь от человеческого жилья в дебри сибирской тайги. На мне, кроме прочего, болталась фото-видеоаппаратура, выданная под отчет, организаторами экспедиции — очень хороший цифровой Кенон, чуть похуже (запасной) Никон и полупрофессиональная видеокамера от Панасоник, к ним комплект объективов, сменных аккумуляторов, горсть карт памяти и зарядка на солнечных элементах. Очень приличный довесок к рюкзаку с палаткой, спальником, вещами и продуктами, но самое странное, что веса всего этого скарба я почти не ощущал. Шагать было на удивление легко — лес, что подступал к самой тропе, словно бы невидимыми руками поддерживал меня, не давая оступиться, предохраняя от падения на коварном грунте, восполняя силы. Хотелось и моглось без устали идти туда, куда манила неведомая цель.
Я вырвался вперед, обогнав почти всех попутчиков, и пристроился позади наших проводников. Старший — Дмитрий Борисович, как называло его наше ученое руководство, или дядька Митяй, для всех прочих, — глянув на меня, косо ухмыльнулся, без слов дозволив идти подле. Страха во мне больше не было — это их земля, их вотчина — мы установили паритет, и я занял отведенное место, следом за вожаками.
Впрочем, кроме собственно Митяя, и встреченного накануне бугая Алексея (по прозвищу Лешак), из местных была еще та самая девица, что рассматривала меня у реки. Галина − дочь одного и двоюродная сестра другого. Как выяснил впоследствии, вчерашняя школьница исполняла обязанности стряпухи и судомойки из стратегических соображений: «Вона сколько профессоров институтских понаехало, авось протекцию окажут и девку в какой ВУЗ пристроить помогут!». И во имя достижения этой цели, Галка старательно мозолила глаза экспедиционному начальству.
Хотя моей персоне она выказывала ещё более пристальное внимание — неотрывно преследуя взглядом и не только. Семейное у них что ли, столь демонстративно обнюхивать заезжих гостей?
Истины ради, надо признаться, что не замечать ее заигрывания, для меня самого было тем ещё испытанием — девушка симпатичная, даже очень. И все мое естество настоятельно тянулось откликнуться, на более чем однозначный позыв. Но батин ножик и кулаки брательника здорово остужали любовный пыл. И чтоб не мучиться бесплотными фантазиями, переключил своё внимание на аспирантку-этнографа Мариночку. Вот только зря, очень зря — Галка смотрела на соперницу волком!
* * *
В течение полутора недель провожатые водили наш дружный исследовательский коллектив по тайге, с завидной регулярностью — раз в три-четыре дня − показывая «древесные образования». В начале, верхушки молодых пихт, надломленные, на высоте более двух с половиной метров. Затем, похожую на широкие ворота, сдвоенную арочную конструкции из наклоненных друг к другу крон рябин, переплетённых между собой, и оплетённых вокруг соединения тонкими ветками.
«Маркеры присутствия реликтового гоминида», как многозначительно пояснил мне Илья.
На третий раз, почти на самой тропе, экспедиции преградило дорогу интересное укрытие, построенное с использованием огромной упавшей ели. Исследователи пришли в экстаз, обнаружив поваленную лесину, ветви которой были нарочито подправлены и на них набросаны принесённые обломки, так что образовывалась обширная ниша, в которой можно удобно расположиться на отдых или переждать непогоду. Лешак особо заострил внимание, пришлых горожан, насколько тщательно сделана «лёжка», и что даже сильный дождь не помеха в таком отличном укрытии.
Фиксируя на видео данное сооружение и выслушивая замечания аборигена на его счет, никак не мог избавиться от подспудного чувства, что местный с гордостью расхваливает перед учёными творение собственных рук. Ещё, в метре от входа в это, с позволения сказать, строение, была арка образованная длинным тонким стволом ольхи, подоткнутым под сучок на стволе лиственницы, растущей метрах в трёх от этой самой ольхи с другой стороны от входа. Научный руководитель Касатоныча, первым сделавший сие замечательное открытие, однозначно определил укрытие и арку как дело рук гоминидов.
Ну, гоминидов, так гоминидов — мое дело маленькое бери и снимай! А пофотографировать и запечатлеть на видео тут, действительно, было что. Природа дикого края захватывала дух — вековые деревья, то мрачные ельники, стерегущие свои сокровенные тайны; то жизнерадостные березняки, белоснежными «расписанными» стволами, повествующие лесные сказки. А бесчисленные ручейки и речушки! От кристально-прозрачных до молочно-белых или даже с рыжиной, катящие свои говорливые воды, в нехоженой глухомани. Нет-нет, да сверкнёт на поверхности, шальной солнечным зайчик, прорвавшийся сквозь полог ветвей, или плеснёт рыбий хвост, в тихой заводи под бережком. И горы, горы, горы. Даже состарившись, разрушенные водой и ветром, много где захваченные корнями деревьев, кустов и трав, они не сдались ещё неумолимому времени, и при каждом удобном случае являли нам свой характер. Тропа беспрестанно петляла, то ныряя вниз по крутому склону, то змеясь к вершине больших и малых возвышенностей, через коварные осыпи или же и вовсе по голым камням. Хорошо хоть погода благоволила — сухо и солнечно — не хочу даже себе представлять, как бы мы преодолевали, эти коварные преграды в дождь, ведь даже утренняя роса делала каменные выходы и мелкий галечник предательски скользкими.
И горожане, в массе своей, оказались совершенно не готовы к путевым трудностям. За день экспедиция проходила не много — от силы несколько километров и даже эти скромные показатели, на третий день, снизились еще на треть. Но указанный нашими гидами первый же «маркер», придал силы тем, кто особо пал духом, поскольку позволил сделать внеочередной привал, дабы «как можно более тщательно изучить окрестности на предмет следов».
Ну, изучит, так изучить — тут и заночевали, благо место для стоянки оказалось на редкость удачным. Холмик, над речкой, с которого открывался прекрасный вид, обдуваемый прохладным ветерком. Сделав требуемое количество снимков самого́ древесного образования, и обшарив, под руководством бывалых следопытов, чуть ли не с лупой все близлежащие окрестности, был отпущен научным начальством на все четыре стороны, а именно в сторону костра, где уже готовился ужин, чей запах я ощущал очень и очень издали.
Да, я всегда обладал хорошим − явно выше среднего − обонянием, но в этом путешествии мои возможности различать запахи возросли настолько, что, кажется, уже выходили за рамки человеческих. И если бы только нос! Со слухом тоже творилось что-то неладное − я стал различать тишайшие шорохи, производимые зверьком или птицей, притаившимися в кустах и траве. Мог по звуку, не оборачиваясь, различить, кто приближается ко мне со спины. Даже тихий, вполголоса, разговор моих попутчиков, за несколько десятков метров, гремел в ушах громогласным крещендо.
Это же, кстати, позволило мне случайно подслушать один, до крайности экспрессивный, дамский междусобойчик. Галина объясняла Мариночке, что той не надо «разевать рот на чужого мужика» − меня, стало быть. Еще «этой ученой курице, не стоило распускать перья и крутить хвостом». И все это, похоже, из-за того, что, на этой самой первой долгой стоянке, я помассировал бедной девушке усталые плечи, натруженные рюкзаком, которые она благосклонно обнажила, распустив донельзя ворот рубашки. Ну, вот что в этом такого? Но обещание, сибирячки, «повыдёргивать руки-ноги городской фифе» я воспринял более чем серьёзно. Вот ведь влип!
Впрочем, вечер того дня − вернее ночь последовавшая за ним − принесла еще один негаданный сюрприз. Ярым и опытным криптозоологам, уж точно. Ведь под покровом темноты, нас собственной пресной посетил йети! Да, именно, вот так запросто и пришел, хотя по всем «приметам» и заверениям наших провожатых: «Их тут давненько не было и вряд ли скоро появится вновь».
Сюрпризом это, конечно, оказалось для всех, но особенно для дежурного кострового — совсем зеленого в походных делах студента третьекурсника − и бедняжки Марины. Вот ведь день у девчонки не задался!
Владик, а паренька звали именно так, был приставлен поддерживать огонь с вечера до полуночи. Работёнка не пыльная — знай себе подбрасывай поленья, дров в достатке − главное не уснуть. Он и не заснул, хотя сменщик, продравший глаза и выползший из палатки к назначенному часу, клеймил бедного Вадика последними словами, поскольку на «посту» того не обнаружил. Но костер горел весело и принявший пост счёл, что Вадя, набросав дров побольше, слинял дрыхнуть в свою палатку. Каково же было всеобщее удивление когда «неоправдавший доверие дежурный», на утро, был обнаружен вовсе не в палатке, а на высоте семи метров на березовом стволе. Причем все сучья, по которым взбирался горемыка, им же самим и были обрублены. Стащить это щуплое тело с верхотуры оказалось не слишком, но все же, затруднительно.
Вадя, отпоенный самогоном, поведал, что он собственными глазами видел, как йети бродил, ничуть не боясь огня, прямо между девичьих палаток. А когда очевидец указывал место, где наверняка должны быть следы, выяснилось, что ночного гостя видела и Мариночка. Она, в состоянии близком к истерике, сидела в наглухо застегнутой палатке и напрочь отказывалась выходить. Увещеваниями и уговорами девушку извлекли из её ненадежного укрытия. И, после аналогичной анестезии, она смогла-таки рассказать леденящую кровь историю.
Напившись на ночь душистого травяного чаю, Марина, некоторое время спустя, почувствовала непреодолимое желание выйти. Вооружившись фонариком, отправилась в близлежащие кусты, где её поджидало (да-да, именно так ПОДЖИДАЛО) мохнатое нечто огромного росту. Когда лучик света, от того «мышиного глаза», что девушка сжимала в руке, выхватил из темноты, нечто косматое и чёрное, аспирант-этнограф уже буквально уткнулась в волосатую тушу — человеческое дыхание шевелило шерстинки на широкой груди, но и её собственные волосы колыхались от чьих-то могучих выдохов. Фонарик пал в траву, девушка бежала в палатку и всё это в полной тишине! Потому-то о визите ночного гостя стало известно только на утро.
Дядька Митяй ходил мрачнее тучи, Лешак тоже диссонировал пессимистичной миной, с нежданно-негаданно осчастливленными учёными. Галки вообще не было видно. Странно, но пропажа назойливой девчонки взволновала меня не на шутку — липкая волна страха накатила и никак не хотела отступать, в голове неотвязно крутились мысли: «Вдруг её утащило это доисторическое чудище?» и думать так у меня были все основания. Ведь каких только историй я не наслушался за прошедшие дни — этнографы так и сыпали приданиями коренных малочисленных народов, в частности эвенов, как их местный эквивалент «снежного человека» − хэеки, похищал, в не столь стародавние времена, девушек и женщин. Впрочем, пару часов спустя, Галина все же появилась.
* * *
С момента обнаружения «лежки с аркой» минула еще неделя. Неделя бесплодных скитаний по лесам и косогорам. Хотя наши проводники, надо отдать им должное, на пятый день всё же вывели группу к небольшой цепочке отметин, отдаленно напоминающих следы босой ноги сорок последнего размера. Отметины были мной обстоятельно задокументированы. Сверх того с отметин даже сделали слепки. Рутина!
Однако это всё было не важно — жизнь казалась прекрасной и удивительной, ведь мой роман с Галочкой, развивался полным ходом. Поскольку для психики Марины, пережившей стресс, амурное приключение было уже перебором.
От букетной стадии (с конфетами в тайге напряжёнка), перешли к прогулкам с поцелуями, и темпераментная девушка, не особо комплексуя, очень быстро освоила лобзания на французский манер. От нежных прикосновений, но более от аромата ее молодого тела у меня кружилась голова. Природа брала своё, и мне хотелось большего. Впрочем, зайти особо далеко случая не подворачивалось — постоянно, в самый неподходящий момент, на горизонте образовывался Галкин брательник. Он буквально чувствовал мои намерения и, всякий раз, неожиданно вырастал из кустов, разрушая интимность момента. Что поделать — патриархальные нравы...
В общем, смирившись с мыслью, что дальше поцелуев и предварительных ласк дело, просто наслаждался самым романтичнейшем из всех моих романов не пойдет. Смирился я, но не моя возлюбленная... И надо признать, что простой деревенской девчонкой увлекся на удивление сильно — мне, буквально, физически требовалось ощущать её присутствие рядом.
Так вот, моя возлюбленная решила иначе!
В одно «прекрасное» ранее утро, когда, в половине пятого, ночная мгла понемногу начала сереть, подсвечиваемая, поднимающимся солнцем, кто-то с силой дернул меня за ноги и поволок из палатки. Это была Галина.
− Тихо, тихо Игорёк, − проворковала она, когда я, спросонья, начал возмущаться такому бесцеремонному обращению. — Вставай, милый, я тебе что-то покажу!
− А подождать это не может? — поинтересовался у своей девушки, со всей возможной деликатностью, на которую был способен в сложившейся ситуации.
− Нет, не может. Пошли быстрее пока все спят! — громким шепотом ответила та, понукая пошевеливаться, нервными движениями руки.
Как мог быстро выбрался из спальника и натянул одежду, под нетерпеливо-влюбленным взглядом.
− Куда идем? Что смотреть будем? — без особого энтузиазма осведомился я, когда мы покинули пределы лагеря.
− Тебе понравится! — в радостном предвкушении пообещала она.
Скорее всего, слишком ранний час тому виной, но её обещание воспринял до крайности критически. Ну что такого особенного здесь можно увидеть? Еще одну арку? Укрытие? Следы? Клочки шерсти, которыми бредили наши учёные? Так это всё не ко мне. Лицезрение очередного маркера можно было прекрасно отложить, и на более подходящее время, допустим, после завтрака. Может хоть место красивое? С хорошим видом.
«Эх, жаль, что камеру не взял! А так бы, пофотографировал свою кралю, на фоне диких красот — Галочка на симках выходила замечательно!» − думал я, просыпаясь с каждым шагом. Особенно учитывая, что передо мной маячила такая «картинка» − энергично шагающая, красивая девушка, в облегающих бедра штанах.
Видами, похоже, любоваться будем в другой раз! Тропинка, круто забиравшаяся по склону, привела нас к небольшой пещере − ну, точно укрытие йети.
− И что я тут должен увидеть? — резюмировал с сарказмом.
− Смотри, какая лежаночка… − заговорщически произнесла Галина, указывая на большую кучу сухого папоротника, набросанного в дальнем конце пещеры.
− И что?
− А ты ляг и попробуй… − сладострастно произнесла она, сверкая глазами и расстёгивая верхнюю пуговку на рубашке.
− Ах вот оно как? — прогулка приобретала смысл. — Ну, это ж совсем другое дело!
Подхватил на руки её гибкое тело. Сильные, но нежные руки любимой обвили мою шею, а сладкие губы запечатлели на моих губах бесконечно долгий и огненно-страстный поцелуй. Я отнес её к этому дикому ложу! Запах юной прелестницы, смешанный с пряным ароматом сухой травы и первозданной остротой влажной земли и камня, неудержимо кружил голову. Сознание вытворяло разные непонятные штуки − моя плоть словно горела внутренним огнем, что бешеным потоком разносился по венам, и с каждым ударом сердца выбрасывался в артерии подобно лаве из жерла вулкана. Сузилось поле зрение − и всё что я мог видеть, так это только мою милую. Под гладкой кожей перекатывалась упругие мышцы, высокая грудь, вздымалась при каждом вздохе, дразня темными маковками. Не задумываясь более ни о чем, ласкал её, покрывая поцелуями, и принимал ответные ласки. Нежно и не торопясь проник в сокровенные глубины, юного тела, не знавшего мужчины до меня. Моя девочка коротко вскрикнула, но не позволила остановиться. Я наращивал темп, подгоняемый хриплыми стонами, что вырывались из её горла и адреналиновым пожаром, пылающим в моей крови. В момент наивысшего наслаждения, она изогнулась всем телом и с силой впилась зубами в мое плечо. Неудержимая, огромной силы волна острейшего наслаждения, расцвеченного чудовищной болью в каждой клеточке моего тела, затопила сознание. И пришла темнота!
* * *
Темно и все болит.
Стал себя ощупывать — тут и там прикосновения отзывались, то острой вспышкой, то тупым нытьем. На голове большая шишка и ощутимая припухлость гематомы на лице. Множество ссадин на голом теле.
«Это уже интересно! Куда делась одежда?»
Ладно, Бог с ней с одеждой — надо для начала сориентироваться!
«Хотя не так уж и темно» — повертев головой и, в конце концов, сфокусировав взгляд, смог определить, что тусклый свет льется из крошечного окошка какой-то малюсенькой избушки. А сам я валяюсь на грубо сколоченном топчане, у дальней от окна стены. Еще один топчан, стол, несколько полок и ящиков, дверь. Дверь!
Превозмогая боль во всём теле, доковылял до двери, подергал — заперто. Похоже снаружи — массивный засов, основательно пристроившейся на, кое-как струганном, дверном полотне, в моем заточении участие не принимал. Тяжело опустился на ящик, что располагался рядом с косяком, обдумывая сложившееся положение.
Неожиданно с той стороны раздался до боли знакомый голос Лешака:
− Игорёха? Очухался никак? Добре!
− Лешак, ты ли это? — забыв о боли, бросился к окну в надежде рассмотреть, что происходит снаружи. Кроме деревьев в маленькой квадратной рамке разглядеть ничего не удалось.
− Я, это я. Кому же ещё быть-то? — вопрос прозвучал риторически.
− Лешак, родненький, выпусти. Меня тут кто-то запер, − взмолился я, возвращаясь обратно ко входу, откуда и слышался голос аборигена.
− Так я и запер. Не помнишь, поди? В первый раз оно завсегда так. Ни удержу, не памяти!
− В какой первый раз? — слова аборигена тонкой ниточкой потянули из подсознания какие-то смутные образы.
− Ну когда, не незнаючи, в первый раз перекидываешься, завсегда вспомнить не можешь! Разум-то тогда не человеческий, а звериный, как бы.
Звериный! Слово, как вспышка молнии, на миг озарило ландшафт моего подсознания. Оттуда полезли лохматые монстры, одним из которых был я сам.
С абсолютной явственностью ощущал, что габариты моего тела значительно превышают теперешние и что всё оно покрыто длинной и жесткой шерстью, а гортань изменилась и более не способна на членораздельную речь. Чудище, бывшее мной, неудержимо продиралось по лесу в неуёмном желании бежать, куда глаза глядят. Хотя нет, так было только в начале, когда дикий зверь, вырвался из глубин моего «Я», разбуженный чем-то… Но именно чем вспомнить пока не мог.
В начале, дикий зверь, действительно, просто бежал, наслаждаясь безграничной свободой, что дарила нетронутая тайга, но потом, откуда ни возьмись, объявился преследователь. Такая же громадная тварь, густо покрытая черной шерстью. Двигаясь с куда большим проворством, он (да, именно ОН) неуклонно нагонял меня и, в конце концов, совершив резкий рывок, сбил с ног, повалив на землю. Посыпались увесистые удары, отразить которые мне явно не хватало опыта, наносимые торцом или ребром громадных ладоней, снабженных когтями, которые, в следующий после удара момент, рвали мою плоть. Считанные секунды, и в голову прилетела особенна сильная оплеуха, погрузившая дикого зверя в забытьё.
− Лешак, меня, кажется, кто-то, побил. Вспоминается, зверюга какая-то, − поделился я своими ощущениями с аборигеном. − А может это сам йети?!
− Так я и побил. Сказал же уже, что в первый раз удержу совсем нет. Таких бед можно наворотить! А если бы ты к людям ломанулся? Порадовать любителей «снежного человека» визитом оного в лагерь, среди бела дня! Хотя ты их и так порадовал — целую просеку для них протоптал. Совсем по лесу ходить не умеешь!
− Какого снежного человека? Какую просеку? Ты вообще о чем? — почти прокричал я; бестолковые объяснения деревенского мужика только больше меня запутывали.
− Вот непонятливый! Говорю же, перекинулся ты. А всё Галка! Тьфу, дура малолетняя — играй мой гормон! Прибежала с утра, помятая вся, поодаль так встала (у дядьки Митяя, нос к старости заметно сдавать стал, но я-то учуял кем, а главное чем от нее за версту несет), и говорит, что ты в лес ушел, дескать. Совсем убежал, а она догнать не смогла: перекидываться не захотела. И сразу деру дала, бросив твою одежонку, пока батя не просек, с какой такой радости ты в лес погуляти отправился.
− Галя! С ней все в порядке?
− А чего не в порядке-то? За непотребное поведение люлей от родителя в воспитательных целях получит и будет как шёлковая, − назидательно просветил меня Лешак. − Хотя наверное уже получила… − прибавил он задумчиво.
− Что значит «перекинуться»? — снова перешел в наступление я, выяснив судьбу свой возлюбленной и то, что ей ничего серьезнее порки не грозит. Патриархальные нравы, однако!
− А то и значит что «обернуться». Никак, городской, про оборотней не слышал? — с издёвкой прокомментировал тот.
− Какие оборотни? Ты же, вроде, про снежного человека говорил? Подкалываешь, да? — он, кажется, шутил, хотя раньше чувства юмора за ним не замечалось.
− На полном серьёзе, − советующим голосом заметил Лешак. — А так, что оборотень, что снежный человек, всё одно, всё едино. Кличут только по-разному. Ты что ли эт-но-графов ваших не внимательно слушал? Они дело говорят, хотя и сами понять не могут что сказка совсем не ложь, да и намеков − так хоть отбавляй!
− Ты чего такое плетешь? Я что, по-твоему, оборотень?
Тут же в мозгу громыхнуло: «Галя же меня укусила!» − даже в тусклом свете единственного крошечного окна, на плече явственно читался след её зубов.
− Погодь, погодь, погодь! Вы тут ВСЕ что ли оборотни?
− Ну, зачем же все? Только некоторые.
− Те, кого вы покусали? — в бессильной злобе прокричал я.
В голове вставали сцены из фильмов и книг − что укушенный, на всю оставшуюся жизнь, обречён терять человеческий облик каждое полнолуние, превращаясь в ужасного монстра. А что бы избавиться от мучений должен непременно убить покусавшего его монстра. Но Галю я убивать не хотел — я любил её, действительно любил.
− Зачем покусали? Кого? Мы людей не трогаем — в лесу дичи полно?
− Меня Галя укусила, и я обернулся! — прокричал на грани истерики, через дверь, этому бестолковому зверю, зачем-то заточившему меня здесь. Вроде ведь не зачем? День на дворе!
− Ах вот оно что! — прыснул Лешак и залился богатырским хохотом, а отсмеявшись, продолжил. — Коли в роду оборотней не было, хоть всего тебя поешь, ничего не будет. Ну а коли есть − так распечатать только. Вот Галка и распечатала! Она это может. Но ты не думай, даже в отмеченных семьях не у каждого проявляется — генетика! Закон Менделя! — многозначительно резюмировал он.
Прадед! Вот от кого достался этот замечательный, мать его, ген!
Мы долго молчали. Мне требовалось всё переварить, и как-то смириться с полученной информацией. Постепенно кусочки мозаики становились на свои места. И мое хорошее от рождения обоняние, и недюжинная сила проявлявшаяся время от времени, и растущие с досадной быстротой ногти и волосы, и еще многие другие, незначительные тогда, но очень весомые теперь, мелочи. Всё это было своеобразной демо-версией скрытых возможностей организма.
− Но я тогда не понял, причем тут снежный человек? — прервал вопросом тягостное молчание.
− Вот чудак-человек! Оборотней боятся, да и официальная наука нас сказками считает. Ну, а йети вполне так себе явление — гоминид! Осколок древности, дескать, сохранившийся до наших дней, но только в самых глухих местах.
− А зачем вы тогда учёных разных и туристов к себе водите? — в моём сознании нарастал непреодолимый когнитивный диссонанс.
− Ну сам посуди? Когда Союз распался, работы не стало: леспромхозы загнулись, потребкооперация тоже, промысловики только как-то концы с концами сводили. И тут «сверху» спускают ЦУ: «Всё, робяты-демократы, туризм развивать будем. У нас же такая природа — Сибирская Швейцария». Ну развивать, так развивать, но кто ж в такую глухомань добровольно-то поедет? Но стоило одному из наших, «в шкуре», на видео в тынтернете засветиться, как народ косяком повалил. Вон даже, в две тысячи первом в посёлок электричество провели — при советах и то не было, а теперь, «пожалуйста — пользуйтесь»!
− Понятно — вы просто, таким образом, зарабатываете, − и ведь действительно отличный способ, а наше учёное начальство, да и народ попроще, аж до хрипоты спорили с чего это вдруг так повысилась активность реликтового гоминида.
− Слушай, Лёша, а я… мы, это собственно где? И почему это я «тут», под замком сижу? Я же, вроде, уже ни буйный? — задал давно мучавший вопрос, моему визави.
− Ты в зимовье. Я когда тебя изловил и успокоил, то сюда принес и запер от греха подальше. Как шкуроход спал, ты в нормальный облик вернулся. Оно так всегда бывает, − заверил Лешак.
− Ну, так выпусти. Я в туалет, между прочим, хочу — сладким голосом увещевал я своего тюремщика
− Ничего, потерпишь. Вон и дядька Митяй уже идет с твоим барахлишком. Вот порешаете с ним, по-семейному, как вы с Галкой жить будете. И мы тебя выпустим. Сам понимаешь — девку попортил — женись! А коли под венец не согласен… Не обессудь — тайга закон, медведь хозяин. Скажем что не смогли найти тебя, горемычного…
* * *
В лагере был переполох.
Хотя еще большой вопрос, что всполошило народ сильнее — моё внезапное исчезновение или обнаружение, энтузиастами криптозоологии, такого обилия маркеров в одном месте.
Нет, моя судьба их, конечно, тоже волновала — кто же снимать будет? — и обеспокоенные вопросы «Где?» «Что?» и «Как?» посыпались со всех сторон. Дядька Митяй и Лешак, попеременно удовлетворяли любопытство окружающих, заодно и осаживая особо назойливых: «Не лезьте вы к парню. Что не видите? Упал человек, головой ударился, а по такому разу не мудрено в лесу потеряться. Целые сутки, почитай, по буреломам продирался, пока мы на него не наткнулись!»
− Ну как же вы так, молодой человек? — укоризненно посетовал один из профессорской «тройки».
− Да вот как-то так, − неопределённо ответил я.
− Самочувствие-то как? Руки-ноги не переломали? Максим вас сейчас осмотрит, − произнес учёный муж, подзывая жестом нашего экспедиционного фельдшера.
− Нет-нет. Всё в порядке! Я цел. Крупных ран нет, а мелкие Дмитрий Борисович уже обработал, − поспешно отверг поступившее предложение, демонстрируя следы йода, из аптечки зимовья, на своих ссадинах. Как-то не грела меня мысль, подвергнуться осмотру профессионального медика. А вдруг заметит что?..
− Вам, наверное, отдых нужен? Ну уж сытный обед, так точно! — гнул заботливую линию тот.
− От обеда действительно не откажусь! — согласно кивнул я, а переводя разговор в другое русло «искренне» поинтересовался. — А где все? Меня что ли ищут?
− Нет не вас! Вашими поисками занимались профессионалы, наши уважаемы знатоки этих мест, − он многозначительно глянут на Митяя и Лешака. — А остальным, дабы потом и поисковиков не разыскивать, было приказано сидеть на месте до их возвращения.
Посчитав, что в должной мере оправдал передо мной всеобщее бездействие, учёный, наконец, осчастливил меня новостью, буквально распиравшей его изнутри.
− Но нам было чем заняться! Представляете, к нам снова заглянут «снежный человек»! Ни он ли вас так напугал, что опытные люди целые сутки потратили на ваши поиски?
− Нет-нет! Я просто прогуляться вышел и поскользнулся. А когда пришел в себя не смог найти обратную дорогу.
− Ну, полно-полно. Я пошутил, − примирительно замахал руками профессор. — Не буду вас дальше задерживать. Идите, подкрепитесь, отдохните, а если найдёте в себе силы, потом сможете и своими глазами взглянуть на нашу находку. Михаил Борисович, вы тоже, по всей вероятности, голодны? — поинтересовался у аборигена ученый муж. — Не могли бы вы, как поедите, сходить и профессиональным взглядом оценить обнаруженные маркеры?
− Мог бы, − коротко ответил Митяй, утаскивая меня подальше от начальства и поближе к кухне.
В след полетело:
− Как закончите, Виталик, вас проводит!
− А то сам не найду! — буркнут он себе под нос, в ответ на профессорскую заботу.
Отдыхать мне естественно никто не дал и, в сопровождении будущего тестя, отправился знакомиться с «троглодитовыми» маркерами.
Наше, а в особенности мое, появление было встречено бурной радостью, хотя им уже и сообщили о возращении поисковиков, вместе с «пропажей». Снова посыпались расспросы типа «Тебя, где носило, что ты такой красивый?» Илюха, приставленный, за неимением меня, к камере, радовался действительно искренне. Друг как-никак.
− Ты с какого поперся среди ночи, по лесу шататься? Приключения на свою голову поискать? А если б случилось что? Как бы я твоей матери в глаза смотрел? — волнение последних суток вылились в эмоциональную тираду, что, неудержимым потоком, обрушилась на мою голову.
Это он, конечно, в точку! Как я своей матери буду в глаза смотреть, когда приеду домой с молодой женой? «Встречай, маменька, знакомься это Галя — невестка твоя из сибирской глуши!» А что выслушать, скорее всего, придется? Даже и представлять не хочу!
− Да ладно тебе! Видишь же — живой! А шрамы мужчину украшают! — отозвался беззаботно-бравурным голосом.
− Мужчину украшают мозги, деньги или слава! А лучше когда все это вместе! — отмахнулся от моей бравады Касатоныч. — Ладно, иди и яви себя, в целости и сохранности, ответственным лицам.
«Ответственные лица», кстати говоря, уже приближались, оживленно переговариваясь на ходу. И обменявшись приветствиями, так же приступили к допросу меня:
− Игорь, мне сказали, что вы в порядке? — осведомился один из профессоров и получил в ответ мой утвердительный кивок.
− Не считайте нас бесчувственными грубиянами, но вашу увлекательную историю мы выслушаем потом, − извиняющимся тоном подхватил другой. — Ну, а сейчас, пока тут всё окончательно не затоптали, не моли бы вы заняться своими прямыми обязанностями. Поскольку снимки Ильи не выдерживают никакой критики!
− Мог бы, − согласился я, протягиваю руку, в которую тут же лег фотоаппарат.
− Дмитрий Борисович, взгляните какие чёткие следы. И в каком количестве. А ещё шерсть на ветках! — взахлеб кудахтал первый, указывая рукой туда-сюда.
− Да, здорово он тут накуролесил! — энергично подтвердил второй. − Вы сможете определить, куда ушёл гоминид?
− А пёс его знает, куда он ушёл? — философски заметил Галкин отец, с хитрой ухмылкой поглядывая на меня. — Кажись вниз по ручью…
− Игорь, вы снимаете? Зафиксируйте все следы! — поочередно распорядилось начальство.
− Да-да! Сейчас всё сниму, − пробубнил я, пряча лицо, покрасневшее до корней волос, за массивом фотокамеры, и тут же стал методично скармливать прожорливому аппарату изображение собственных отпечатков на влажной земле.
