Имаго

Душный воздух ночного Толедо невыносим. Мне нравится этот прекрасный старый город, я люблю Испанию, но это не мешает мне ненавидеть. Ненавидеть этот край, по божьей милости одаренный красотой природы и богатством, но лишенный мира и покоя. Здесь все время льется кровь. Мусульман и христиан. Кровь льется на войне и в мирное время. В подворотнях и в домах вельмож. Но хуже всего та кровь, что льется в застенках Церкви — во имя Христа и во славу Его.

Я тихо пробираюсь по ночным улочкам старого города будто вор. Скрываюсь от взоров жителей и дневного солнца, под лучами которого, кажется, невозможно никакое зло. Но все это, разумеется, не так. Я не вор, а солнце еще никому не мешало воплощать в реальность темные замыслы. Меня зовут Доменикос Теотокопулос, я художник, известный как Эль Греко.

Что я делаю ночью на пустынных улицах? Направляюсь в поместье Ниньо де Гевары, Великого инквизитора, пожелавшего встретиться со мной неофициально. Де Гевара называет меня своим другом, но это, разумеется, не имеет ничего общего с действительностью. Да, я знаю его еще с тех времен, когда он был простым монахом. Мы встретились впервые в студии Тициана в Венеции в бытность мою учеником великого мастера. И с тех самых пор де Гевара проявляет неподдельный интерес к моей работе и ко мне самому. Его холодный разум пытается проникнуть в мои мысли, а подчиненные неустанно следят за тем, что я создаю. Иногда мне кажется, что инквизитор едва ли не лучше меня самого знает, зачем я пишу и что хочу сказать миру. Де Гевара — удивительный человек, обаятельный умный, обходительный, вселяющий в окружающий неуверенность и страх. Неудивительно, что он столь быстро стал Великим Инквизитором. Де Гевара — создан для этой роли и отдается ей с искренностью. Да, он не отправляет несчастных на костер тысячами, но это нисколько не мешает ему держать город в страхе и подчинении. Де Гевара не фанатик, он талантливый хирург, который уверен, что спасает больного, пуская ему кровь выверенными до последней унции порциями.

Высокая каменная стена, массивные кованые ворота — я на месте. Слуга де Гевары уже ожидает меня и жестом показывает следовать за собой. Великий Инквизитор избегает роскоши, но поместье его поражает размерами и красотой геометрически правильных линий. Розовый камень выглядит необычно, отражая лунный свет. Кажется, что это — живая плоть, в сосудах которой течет кровь, а мышцы и жилы пребывают в постоянном движении.

Большой зал с ярко пылающим камином. В интерьере преобладают серый и пурпурный цвета. Царит полумрак. Я сажусь в глубокое кресло, на которое мне указывает слуга. Он кланяется и предлагает взять с подноса большой хрустальный бокал с красным вином. Я благодарю его и принимаю бокал. Слуга скрывается за одной из массивных пурпурных драпировок, кажущихся в полумраке бесформенным темным сгустком.

Рядом со мной появляется высокая фигура де Гевары. Я не заметил, откуда он появился. Инквизитор склоняется надо мной и целует в лоб. Прикосновение оставляет ощущение жара. Я растерянно улыбаюсь, не зная, как следует себя вести и как ответить на столь необычное выражение дружеского расположения. Но инквизитор избавляет меня от сложного выбора, садясь в кресло напротив и складывая ладони как для молитвы.

— Мой друг, Доменикос, я крайне тебе признателен за согласие посетить меня в столь необычное время, когда мы, богобоязненные слуги Христа должны предаваться лишь праведному сну или истовой молитве. — Инквизитор аккуратно поднимает с изящного резного столика бокал с вином и делает маленький глоток. — Но никак не вкушать вино и вести светские беседы.

— Жизнь полна противоречий, — несколько невпопад замечаю я, пригубив вино.

Инквизитор широко улыбается, демонстрируя безупречные белые зубы, отчего его лицо, обычно надменное и задумчивое, приобретает незнакомое мне выражение. Я не могу понять, что именно вижу на его красивом лице с резкими чертами, будто вытесанными из белого мрамора. Какая-то обреченная радость. Я как художник всю жизнь учился видеть в людях потаенное, стремился заглянуть им в душу, понять их мысли. Вот и сейчас я пытаюсь это сделать неосознанно, не имея на самом деле такого желания. Вряд ли мне удалось что-то понять, ведь слишком сложная и противоречивая личность скрывается в теле де Гевары.

— Ты для меня — настоящая загадка, Эль Греко! — Голос инквизитора вывел меня из задумчивости. — Такая потрясающая яркость и сила в твоих картинах при полном отсутствии всякой набожности! Это истинная духовность или просто фарс, мой друг?

Вопрос инквизитора не удивил меня. Я давно ожидал чего-то подобного, хотя не предполагал, что речь о таких вещах пойдет в доме де Гевары, а не во дворце Инквизиции.

— Я верю, Ваше Святейшество, — я старался чтобы голос мой не дрогнул, хотя чувствовал себя я, мягко говоря, неуютно.

— Я не сомневаюсь в этом, мой друг — де Гевара улыбался, в его темных до черноты глазах, казалось, мелькали искорки. — Вопрос лишь в том, во что ты веришь. О, не отвечай, не надо. Это на самом деле не важно. Твой талант дает тебе защиту от подобных вопросов. Бог доказал, что любит тебя, наделив им. И кто я такой чтобы ставить под сомнение взаимность этой любви.

Я вздрогнул. Слова инквизитора содержали в себе явный намек на то, что если я и не еретик, то уж точно и не верный последователь Христа. Я действительно никогда не понимал, как можно верить во что-то настолько эфемерное как христианский Бог. Можно верить в жизнь, можно в смерть. Можно верить в себя, в любовь, в ненависть. Да много во что еще. Но как верить в то, что какому-то высшему существу есть дело до людских дел, до которых нам самим часто нет вовсе никакого дела.

— Для меня удивительны ваши слова, Ваше Святейшество. Я всего лишь художник. Мой талант скромен. Я не заслужил столь теплых слов. Я просто передаю холсту то, каким передо мной предстоит этот мир, согретый божьей любовью.

Де Гевара ухмыльнулся и отпил вино.

— Друг мой, я буду откровенен с тобой! Ты вдохновлял меня с нашей самой первой встречи. В тебе есть сила, которой нет во мне. В тебе есть любовь и воля к жизни. Есть уверенность в своих силах, есть убеждения. Ничего этого у меня нет. Я люблю Бога, но он не любит меня. Он со мной не говорит, сколько много я не пытался к нему взывать. И тогда твой пример вдохновил меня. Я понял, что если не могу услышать Бога, я его увижу!

Мне стало откровенно неуютно. Я никогда не предполагал, что де Гевара настолько поглощен поисками Бога. Мне он всегда казался человеком хоть и странным, но по-своему практичным и трезво мыслящим. Поэтому подобные речи не просто удивляли — они пугали!

Де Гевара резко встал.

— Достаточно разговоров, Доменикос! — инквизитор улыбался. — Пора и тебе увидеть Бога.

Де Гевара поставил бокал на столик и жестом пригласил следовать меня за собой. За одной из темных драпировок скрывался проход. Я шел по плохо освященному коридору вслед за инквизитором, даже не предполагая, что в итоге сегодня увижу. Сердце мое учащенно билось, с каждым шагом мне все больше хотелось повернуть назад и бежать из дома де Гевары, не оглядываясь. Но сделать этого я, конечно, не мог. Коридор кончился. Моему взору открылась большая хорошо освященная комната с высоким потолком и полом, имевшим уклон от дальней стены ко входу. Эту деталь я заметил не сразу, но в конечном итоге она показала мне, насколько Великий Инквизитор был последователен во всем.

Вся противоположная входу стена являла собой картину с трудно различимым изображением. Гротескное нагромождение оттенков черного, фиолетового, красного и коричневого. Смешение цветов порождало какие-то смутные образы, которые никак не хотели складывать в цельную картину.

Де Гевара смотрел на меня с задумчивой улыбкой.

Это создал я, Доменикос, — тихо произнес инквизитор. — Я не художник, но Бог направлял мою руку и помогал выбирать краски.

Краски. Да именно краски ставили меня в тупик. Я никогда в своей жизни не видел подобных оттенков. Они были неяркими, но при этом выглядели очень натурально. Как опавшая листва, смешанная с грязью во время дождя. Как ствол упавшего дерева, на котором растут грибы… И тут я увидел деталь, которая поставила все на свои места. Глаз. Не нарисованный глаз. Настоящий человеческий глаз, который будто бы смотрел мутным остекленевшим взглядом из сгустка чего-то фиолетово-бурого. Чем был этот сгусток, я даже не хотел думать. Мой взгляд начал опознавать отдельные детали. Человеческие волосы, зубы, раздавленные внутренние органы. Я отшатнулся и потерял равновесие поскользнувшись. Инквизитор поймал меня за плечо и тем самым предотвратил мое падение.

— Боже, Гевара, что это? — я потерял всякое самообладание. — как это возможно?

— Осторожнее, мой друг. Пол имеет скат, и вся влага собирается у входа. Давай подойдем ближе к картине.

Я высвободил плечо из цепких пальцев де Гевары. Меня трясло.

— Это Он, — инквизитор был само спокойствие.

— Кто Он? — проорал я. — Это просто мешанина из растерзанных тел.

— Перед тобой Бог, — де Гевара направился к картине. — Бог, которого можно увидеть. Бог, чье существование — не результат умозаключений, а реальность. Пойдем со мной, Доменикос, ты все увидишь.

Я еще раз взглянул на картину, если это можно было вообще так назвать, и с ужасом осознал, что образы на ней пришли в движение. Будто бы огромные черви — бурые, алые и фиолетовые — сплетались медленно в тугие узлы. Комнату начал наполнять белесо-желтый туман. Будто бы гной сочился из пор картины, движение «червей» стало размытым. Я попятился к двери и попробовал ее открыть — тщетно. Инквизитора я не видел, всю комнату теперь наполнял густой туман.

Внезапно в лицо мне подул горячий ветер, смешанный с песком. Мои глаза начали слезиться, а на зубах противно заскрипело. Туман стал рассеиваться, и я увидел, как то, что было «червями» стало похоже на огромного уродливого жука, выползающего из белесого кокона, лежащего в черной пыли на фоне лимонно-желтого безоблачного неба. Воздух наполнял какой-то низкий гул, ветер становился все сильнее. Песок больно резал лицо, слезы заливали мне лицо, дышать было просто невозможно...

— Доменикос, друг мой, — голос инквизитора звучал глухо. — ты Его видел?

Я осознал, что лежу на полу, в той же комнате, где была чудовищная картина. Мою голову держит на коленях Ниньо де Гевара, Великий Инквизитор, и заботливо, будто монахиня, ухаживающая за больным, пытается напоить меня водой из глиняной чашки.

— Я ничего не видел, Гевара, кроме твоей уродливой, чудовищной картины, — я взглянул на полотно, которое пребывало в своем исходном состоянии, просто мешанина из смутных образов, неподвижная и плоская, как и положено быть картине.

Ты это не хочешь признать, Эль Греко, но ты видел. — инквизитор улыбался с каким-то снисхождением. — Великий художник, талант, гений. Скажи, Доменикос, а в твоих картинах есть жизнь? Помнишь, я спрашивал у тебя, можно ли нарисовать душу? Ты тогда лишь улыбнулся и ничего мне не ответил.

***

В тот день я возвращался из поместья де Гевары подавленным и озадаченным как никогда в своей жизни. Увиденное поразило меня. Я и сейчас не знаю, был ли реальным чудовищный Имаго* или всему виной воображение, сыгравшее со мной эту злую шутку. Но я уверен в одном — картина, созданная безумным Ниньо Де Геварой, была поразительна сама по себе. Ничего подобного я бы не смог даже измыслить. Она была отвратительна, омерзительна. И все же в ней было что-то, что заставляло мою память возвращаться к ней вновь и вновь. Будто бы ее уродство достигло того уровня, за которым начинается уже нечто иное. Не красота, конечно, но нечто притягивающее взгляд, завораживающее.

Не узнаю я также и то, использовал инквизитор для своего творения тела еще живых людей или применял материал, который можно было достать в пыточных камерах или на кладбище. Как и при каких обстоятельствах пришла к нему эта идея, была ли она его собственной? А еще для меня так и останется загадкой, каким образом в ту ночь в складки моей одежды и в волосы попал мелкий черный песок, отливавший при свете солнца красивым фиолетово-алым цветом.

___________________________________________________________________________

*Има́го (лат. imago — «образ») — взрослая стадия индивидуального развития насекомых и некоторых других членистоногих животных со сложным жизненным циклом.