Post mortem

Post Mortem

Детский плач доносился из студии. Тонкий и пронзительный, звук пронзал слух, ребенок почти захлебывался, так надрывно кричал.

Макс замер, держа в руке набросок. Сначала не поверил — откуда в его холостяцкой квартире может быть ребенок? Но плач нарастал, заполняя собой темный коридор, смывая тишину, нарушая покой.

Идти и смотреть не хотелось. После трех часов усиленной работы голова раскалывалась, руки дрожали. Наверное, перестарался. А теперь галлюцинации. Выглянув из спальни, заметил, что в квартире царит полумрак, лишь бра немного освещали стены. А студия находилась в дальнем конце коридора, в самом черном коконе тьмы.

Игнорируя звук, Макс рассматривал набросок. Отлично, просто отлично! Еще немного — и будет готова очередная выставка. И новый поток денег. Радость омрачало осознание, что люди с большим удовольствием покупают странные и извращенные картины, а не портреты и натюрморты, которые он ранее с удовольствием, и без ночных кошмаров, создавал. У него есть талант, он знал это, это знали все. Но кому нужен очередной портрет? Во времена, когда селфи умеют делать даже старики, людей не интересовали нарисованные от руки лица. Пейзажи и натюрморты стали обыденностью. Макс пытался создавать фэнтезийные миры, наполненные сказочными героями, вековечными лесами, замками, древесными городами, подземными дворцами, но и это не привлекало покупателей. А жить на что-то надо. Иной работы для себя он не видел — талант не стоит хоронить, даже если никто не ценит творчество.

А затем он распечатал несколько фотографий с мест аварий. Искореженные автомобили, переломанные тела, боль и страдание. Словно некая невидимая сила двигала им. Мольберт, краски, кисти и талант создавали мрачные шедевры смерти. Работал ночью, в самое темное время, когда человек беззащитен перед старухой с косой. Кровавые следы на дороге, горящие автомобили, изуродованные тела давались ему с такой же легкостью, как раньше портреты и пейзажи.

И эти картины продавались. Он создал свой сайт, оформив его как можно более мрачно. Гнетущая мелодия на главной странице, фотографии с мест происшествий. И его работы. Заказы сыпались один за другим. Каждую ночь он создавал новый черный шедевр, каждый день на сайте появлялись десятки запросов на создание новой картины.

За авариями последовала серия работ с изображениями мертвых тел в морге, на вскрытии. Благо, интернет богат на такие фотографии. Цены на работы Макса взлетели, появились фанаты. Но с каждой картиной его настроение падало. Подойти к мольберту и взять в руки кисть становились все труднее. Зато когда первый мазок нарушал девственность холста, энергия текла потоком, и остановить художника не смог бы даже конец света. Сам себе он напоминал наркомана, пытающегося завязать с пагубной привычкой. Макс понимал, что ежевечернее погружение в мир смерти и страданий влияет на него, но не мог остановиться. Теперь в людях он видел лишь будущий материал. Каждый станет частью его созданного мира.

Сейчас он создавал шедевры на основе фотографий девятнадцатого века. Мертвые дети и скрытые матери. Конечно, это не кровавые шедевры с мест аварий или из морга, но застывшие улыбки, пустые глаза и странный цвет кожи на этих фотографиях пугали больше, чем самое жуткое происшествие на дороге.

На одном из фото две девочки смотрели в объектив. Макс даже не сразу понял, какая из них мертва — застывший взгляд обеих пугал, неестественные позы напоминали манекенов. Но внимание привлек цвет рук одной из девочек — почти черный, словно гниение уже началось.

Кошмары не заставили себя долго ждать. Ночами, после работы, он ворочался с боку на бок, стараясь мысленно отогнать от себя опухшие лица младенцев и детей постарше, окружавшие его со всех сторон, льнувшие к нему. Мертвецы словно мечтали попасть на его картины.

Как-то Макс постарался создать что-то светлое, например, осенний пейзаж. Пальцы сжимали кисть, он застыл у мольберта. Так и простоял три часа, но не смог даже нанести первый мазок. Мир обычных картин был закрыт для него. Разум художника жаждал новых смертей, навеки запечатленных на холсте.

Скрытые матери пугали не меньше мертвых детей. Эти женщины были живы на момент съемки. Их дети тоже. Что именно так угнетало Макса, он и сам не мог объяснить. В девятнадцатом веке процесс фотографирования казался еще чем-то очень странным, чуть ли не фантастическим. Многие мечтали запечатлеть своих детей в младенчестве. Малышей иногда тащили на другой конец города в трясущейся карете, их наряжали в неудобные наряды. Это пугало младенцев и детей постарше, за это время они могли заснуть, начать плакать, пускать слюни. В таком виде, конечно, никто не хотел смотреть на своих чад спустя десятилетия. Помимо прочих неудобств, сама экспозиция занимала не менее полминуты. Ребенка нужно было усадить, правильно повернуть его к камере, и ждать, пока фотограф будет готов. В то время для взрослых существовали специальные фиксаторы для головы, для детей же единственным утешением могла послужить лишь мать. Ее заботливые руки, обнимающие ребенка, согревали и дарили покой. Но фотографировали именно ребенка, и женщин скрывали разными способами. Их накрывали тканью, прикрывали драпировками, прятали за стулом. Чтобы зафиксировать изображение при мокром коллодионном процессе, женщинам приходилось стоять рядом, сидеть, иногда даже лежать до минуты, не шевелясь, истекая потом под тяжелыми темными тканями. Детей это успокаивало, хотя, некоторые родители чаще просто поили малышей лауданомом, усмиряя их на несколько часов.

Снимки со скрытыми матерями наводили на Макса страх — эти темные, массивные силуэты, вцепившиеся в испуганных малышей. По ночам он представлял, что под слоями ткани скрыты не мамы, а нечто иное, пришедшее из тьмы веков. Выжидающее, чтобы похитить ребенка. И в кошмарах теперь ему являлись мертвые младенцы, и молчаливые черные силуэты матерей. Но именно сейчас, в этом жанре, его талант обрел максимальную силу. Идеи вырывались из него мощным черным потоком, сносящим все преграды. Детально прорисованные лица, идеально вырисованные складки на одежде, предметы интерьера, его картины выглядели реалистичнее фотографий. Он попросту не мог остановиться, каждую ночь тратя по семь-восемь часов на создание новых образов.

Теперь, судя по всему, за ночными снами о мертвецах, пришли галлюцинации. Пока он несколько минут выжидал, плач лишь набрал силы, отражаясь от стен, обволакивая болью и страданиями. Сглотнув, Макс постарался сдвинуться с места, но ноги словно приросли к ковру. Может, выбежать из квартиры и вызвать полицию? Но в темной комнате, скорее всего, ничего нет. Выглядеть дураком ему не хотелось, но и списывать все на разыгравшееся воображение тоже не выход. Пойти и проверить — логичное решение, но и опасное. Вдруг там действительно что-то есть? Что-то черное, массивное, пародирующее детский плач. Почему-то перед глазами появилась картина скрытой матери, держащей мертвого младенца на руках.

Уйти, остаться и не реагировать, или проверить? Вот что сейчас делать? Долбанная неуверенность, с детства мешавшая наладить отношения с людьми, никуда не делась. Ни фанаты, ни деньги, ни талант — ничто не могло излечить его раненую душу. Надо взять себя в руки, и хотя бы раз принять решение, не раздумывая часами. Обычно, все заканчивалось тем, что ночью вместо сна Макс ворочался в постели, представляя миллионы вариантов и сценариев, как можно было бы поступить, что сделать и сказать. А утром он все равно отказывался от самых удачных идей, продолжая дальше плыть по течению.

Медленно идя по коридору, он зажмурился. Каждый миллиметр квартиры ему знаком, здесь он прожил почти всю жизнь. Когда не стало родителей, Макс оказался полноправным хозяином. И память о прошлом старался вывести всеми способами, избавиться от гнилого душка ненависти и отвращения, пропитавшего стены за годы, проведенные с отцом и матерью.

Плач набирал сил, грозя разорвать барабанные перепонки. Нет, ждать больше бесполезно. Решительно подбежал к двери и распахнул ее. В студии, как он называл бывшую спальню родителей — мрак. Звук тут же прервался, в воздухе лишь звенела последняя нотка, словно оголенный нерв. Ну и где этот чертов ребенок? Значит, все-таки галлюцинации? Это плохо, очень плохо. В студии, когда не рисовал, Макс терпеть не мог находиться. Все пропитал запах убогой жизни родителей. Старая мебель, кровать, которую он так и не перестелил, застиранное белье. В памяти еще всплывали образы избитой матери, пьяного отца, орущего и стучащего кулаками по стенам и мебели. Макс словно законсервировал эту комнату, пряча ее от окружающего мира. Все, что происходило здесь, тут и останется. Еще одна надгробная плита для родителей.

-Ну и где ты, паршивец мелкий? — старался говорить твердо и уверенно, но голос прозвучал слабо, дрожащие нотки не смогли скрыть испуг.

Включив настольную лампу, бросил взгляд на стены. Завершенные работы из нового цикла. Безучастные лица мертвецов взирали пустыми глазами. Скрытые женские фигуры словно застыли в скорбных позах. Темно-серые обои сливались с тьмой ночи, завешенное плотными шторами окно не пропускало света уличных фонарей. Идеальное место для создания шедевров мрачного искусства. Может, именно поэтому у светлых картин не было шансов? Боль и страдания пропитали студию, стали ее неотъемлемой частью, как и частью самого Макса. Все его старания создать что-то милое провалились, ведь в нем попросту не было ни малейшего лучика света. Душу поглощал мрак, сердце почернело, и только вид мертвых и искалеченных мог разжечь угольное нутро.

В любом случае, в комнате, кроме призраков отца и матери, навеки запечатанных в четырех стенах, никого не было. Любуясь картинами, на которых мертвые дети сидели, стояли и лежали, иногда в окружении горюющих родственников, Макс ощутил дрожь вдохновения. Потратить еще время и создать новый шедевр? То, как краски ложатся на холст, смешиваясь, переливаясь, в основном черные, серые и коричневые цвета грусти и тоски…в этом было что-то божественное. Ощущение, словно он вдыхал жизнь, творил. И на седьмой день создал Макс шедевр. Мертворожденное, но не умершее, что-то, чему жизнь не требовалась.

Поглощенный странными мыслями, он развернулся…и уперся в темную фигуру. Нечто возвышалось над ним, скрытое тяжелой темной тканью. Силуэт молча смотрел на него, там, где должно было быть лицо, материя подрагивала, словно существо принюхивалось. Застыв, не зная, что предпринять, Макс попятился. Сущность напоминала рисунки — скрытая мать, ищущая погибшего ребенка.

-Где он? — тихий голос, зловещий шепот, наполнил комнату.

-Кто? — смог выдавить из себя Макс.

Пока он пялился на угрожающую темную фигуру, из дальнего угла студии донесся тонкий плач. Волосы на шее приподнялись, пот ручьем тек по лицу. Галлюцинации, да? Дрожащими руками, Макс дотронулся до черной материи, скрывающей силуэт. Шершавая плотная ткань. Эта тварь, застывшая перед ним — также реальна, как и он сам. Стараясь не закричать, понимая, что тогда точно лишится рассудка, он закрыл глаза, прогоняя от себя видение. Оно не реально, не реально… Плач за спиной оглушительной сиреной вливался в него, заставляя каждый нерв дрожать. Резко повернувшись, увидел ребенка в неудобной одежде, застывшего на кровати родителей. Мальчик, года два-три. Широко распахнутые белесые глаза, скривившийся в посмертной улыбке рот, темные ручки, беспомощно лежащий на коленях…

Не выдержав, Макс заорал, его крик сливался с плачем мертвого ребенка. Звучащие в унисон стоны боли и страдания метались от стены к стене, словно трепетные крылышки мотылька. В студии потемнело, почти кромешная тьма скрывала картины, словно стирая образы мертвецов и скрытых матерей. Что-то шуршало, все ближе и ближе подбираясь к жертве. Душераздирающий крик девочки вплелся в нестройный хор других голосов. От истекающих болью стен, где Макс развесил картины, прошла волна боли и гнева.

Стараясь не потерять сознание, Макс оттолкнул перекрывающий проход темный силуэт, выбежав в коридор.

Что там произошло? Откуда появились все эти дети? Мельком разглядел десятки синюшных лиц, вывалившиеся языки, пустые глаза. Почему они преследуют его? Мог ли он своим талантом вдохнуть жизнь в то, что давно не живо? Или же он просто пробудил мертвых?

Заперев дверь, прислонился к ней спиной, чувствуя, как удары сердца отдаются пульсацией крови в голове. Так и инфаркт получить можно. Стараясь дышать глубоко и спокойно, понял, что запертые в комнате существа — не галлюцинации. Они пришли за ним. Что-то в его действиях пробудило их от вечного сна. Или же… Могли ли они быть новыми созданиями, не имеющими никакого отношения к давно умершим? Боль и страдания обладают кумулятивной силой, могла ли его черная душа создать нечто уникальное? А теперь они ищут своего господина. Своего Бога.

Понимая, что сходит с ума, схватил ключи с тумбочки, накинул куртку и побежал к входной двери. Здесь он не останется. Можно снять номер в гостинице, а квартиру родителей продать к чертям собачьим, все равно он никогда не был здесь счастлив. Пора скинуть ношу из боли и унижения, начать новую жизнь. Перестать создавать кошмары, продавая их другим, распространяя по миру, словно вирус.

Запирая дверь, он все еще слышал крики и плачь. В коридоре возникло несколько темных силуэтов, медленно двигающихся в его сторону.

Спускаясь по лестнице, Макс налетел на соседа по этажу. Пожилой мужчина (и что только этот старикашка делал так поздно на улице?) возмущенно фыркнул. Повернувшись к нему, Макс хотел извиниться, но в ужасе увидел, как сморщенное лицо пенсионера разглаживается, исчезают морщины, пропадают остатки волос. Через несколько секунд на него смотрел младенец. Взрослое тело выглядело несуразно. Пустые глаза уставились на Макса, рот скривился, и пронзительный плач вырвался из стариковской груди. Стенания разошлись по подъезду, словно круги по воде. Перепрыгивая через ступеньки, Макс видел раскрывающиеся двери на всех этажах, выглядывающие оттуда детские лица на взрослых телах, и все они подхватили вопль старика. Хор голосов пронзал разум, выворачивал все потаенные страхи, забытые обиды, унижения, боль. Прижимая к ушам руки, Макс рыдал, вторя своим творениями.

Уже снаружи он смог остановиться. Здесь плач не слышен, только приглушенный шум спящих улиц. Это безумие нужно остановить, он не сможет жить так, зная, что в любой момент могут прийти те, в кого он вдохнул жизнь. Но как остановить то, что ожило благодаря его страданиям?

Набирая полную грудь свежего осеннего воздуха, Макс старался привести мысли в порядок. Он понимал, что передышка временная. Не квартира виновата в том, что мертвецы с картин преследуют художника. Он сам — источник своих бед.

Вдали промелькнули высокие черные силуэты. Они парили над землей, низко склонив головы, ткань трепетала на ветру. Двигаясь к нему, существа тянули руки. Рядом, из мусорного бака, раздался детский плач. Послышался стук открываемых окон. Подняв голову, Макс увидел десятки опухших лиц, взирающих на него, плачущих, молящих помочь.

Их короткая жизнь наполнена болью и страданиями. В этот мир они уже пришли мертвыми, неполноценными. Скрытые матери извивались под тканью, протягивая руки к детям. Макс создал их страждущими, состоящими из горя и ненависти. Все, что копилось в нем на протяжении двадцати трех лет, воплотилось в этих несчастных созданиях. И только он может помочь им.

Страх перед сущностями прошел — они не причинят ему вреда, но будут постоянно сопровождать, напоминая о пережитых страданиях. Они подпитывают друг друга, и если он мечтает о нормальной жизни, нужно прервать этот жуткий симбиоз. Позволить обрести свободу и себе, и своим творениям. Он стал их богом, они — его паствой. Но богом жестоким и беспощадным, обрекших своих детей на вечные боль и муки.

Возвращаясь в квартиру, Макс старался не смотреть на свои творения, тянущие к нему тонкие бледные руки. Выпученные глаза глядели вслед божеству. Рты кривились в оскалах, означающих улыбку признания и любви. Они все хотели прикоснуться к высшей силе, к Отцу. Темные фигуры, скрытые тканью, следовали за ним по лестнице, преклоняя колени, ползя по ступеням. Их плач и стоны слились в единую молитву, прославляющую творца.

Столько боли и страданий, тоски и одиночества… Макс рыдал, открывая дверь. Если бы он только знал, что его картины принесут в мир такие эмоции…

В комнате родителей рылся в шкафу. На нижней полке, под старыми носками и трусами отца, нашел спрятанные бутылки с водкой. Бережно снимая со стен картины, складывал их на полу. Нарисованные лица растягивались в улыбках, матери падали на колени, дети тянули ручки в молитвенных жестах.

Спирт растекался по холстам, пропитав комнату вонью дешевого алкоголя. Так он избавится не только от новых призраков, но и от теней матери и отца, навеки поселившихся в своем последнем пристанище. Спичка полыхнула, огонь осветил темные углы комнаты. Младенцы ползли к его ногам, дети постарше шагали, словно одеревеневшие, на негнущихся ногах, матери скользили над полом, шурша тканью. Вся его паства собралась у очищающего пламени. Он не настолько жесток, как изображаемый религиями Бог, требующий жертв и страданий. Достаточно того, через что прошел он сам. Огонь коснулся холста. Несколько секунд ничего не происходило, а затем пламя охватило все картины. Черный дым поднимался вверх, заполняя комнату гарью и чадом. Призрачный свет отражался в глазах Макса. Пока разум боролся с тоской и болью, руки сами тянулись к новому холсту, краскам и кисти. Его талант, или проклятие, так просто не остановить. Он сожжет все старые картины, но тут же возьмется за новые. Порочный замкнутый круг. То, что скрывалось глубоко внутри Макса, вырвется на свободу снова, создавая еще более мрачные сюжеты, вдыхая жизнь в еще более несчастных и страдающих существ.

Оглянувшись, увидел стирающиеся из нашего мира силуэты матерей и детей. Плач не оглушал, он слышал лишь тихие шепотки, молитвы, которыми они благодарили его за свободу. Пройти еще раз через все это он не сможет. Хватит плодить боль.

Крепко сжав губы, Макс резко сунул руки во вздымающееся и беснующееся пламя. Кожа на пальцах почернела, он видел вздувающиеся и тут же лопающиеся волдыри, отслаивающуюся пригоревшую плоть. Боль пронзала все тело и душу. Крича, он еще дальше просунул кисти. Нужно избавиться от инструмента, создающего страдания. Исчезающие мертвецы и черные силуэты вторили ему, ощущая последнюю боль, видя, как мучается их создатель.

Упав на пол, Макс смотрел на обугленную плоть, местами просвечивающие кости. Все, что осталось от его рук. Вместе с последним мертвым ребенком что-то еще исчезло из комнаты, возможно, призраки родителей все-таки освободились и теперь смогут обрести покой.

Теряя сознание, Макс понял, что впервые в жизни он счастлив.