Крылья

Разведчик первого разряда Дродусженгар Год Дур с тоской наблюдал за оседавшей прямо у него на глазах пеной. Величественные снежные шапки сморщились, провалились, осели на поверхность пива жалкой мыльной плёнкой. Со стенок кружек потихоньку сходила испарина. Гости опаздывали. Он решил, что, если не увидит их в ближайшие пять минут, то начнёт пить без них; а если пройдёт аж пятнадцать, то и вовсе уйдёт, и пусть они потом его разыскивают по всей Фабрике. Их дело.

— Дрод!

Он вздрогнул, обернулся на знакомый голос. Ахнул.

— Камби?

— А то!

Камбибардук Ур Гагг почти не изменился внешне; может, рыжая борода чуток потускнела, может, татуировок на лице и руках прибавилось; но руку жал по-прежнему крепко, и улыбался всё так же задорно и зубасто. Не дожидаясь приглашения, он занял один из стульев и облокотился на стол.

— Какими судьбами? — робко осведомился Дрод.

Камби помедлил с ответом. Его широко посаженные, выразительные глаза настойчиво, оценивающе буравили Дрода. Ни капли недоверия. Словно ничего и не случилось. Будто их дорожки сами собой, случайно разошлись.

— Столичные неженки решили задобрить нашего Вождя, — сказал наконец Камби, — и по-тихому начали нас, того, отпускать пораньше. Вот я и вернулся.

— Это хорошо. Фабрике тебя не хватало, бригадир Ур Гагг.

— А тебе?

— Мне не хватало моего друга, — сказал Дрод.

— Ха! — Бригадир опустил глаза. — Я не держу зла…

— Погоди, погоди, — остановил его Дрод. — К этому разговору тебе бы пива.

— Сейчас не могу, — тряхнул тот головой. — Да и разговор, глядишь, придётся отложить. Ты ведь занят, нет? Крыски шепчут по углам, что ты, Дрод, вот-вот поведёшь каких-то важных птиц из наземников вниз. К Чорге.

— Я их ещё даже не встречал, — сказал Дрод. — Оберу до нитки, половина — на дело. Это если они явятся. Мне кажется, коленки затряслись.

— Денежку на дело, — задумчиво произнёс Камби. — По-прежнему не хочешь ручки марать, а?

— Друг мой, — рассмеялся Дрод. — Уж ты-то должен понимать, что ручки марать порой чревато. Я честно служу Фабрике. Фабрика растёт. Вождь доволен. Чего ещё ты от меня ждёшь?

Камби сложил перед собой руки домиком и возвёл глаза к потолку. Опять улыбнулся, только теперь как-то невесело.

— И правда, — молвил он. — Всё чуток изменилось, а?

— Немного, — подтвердил Дрод. — Жаль, что ты присел, но, думается мне, ты порадуешься, когда поймёшь, как далеко мы с тех пор продвинулись. Сам посуди, тебя освободили! Вождя зауважали…

— Это к тебе? — спросил Камби, указывая пальцем в направлении входа. Дрод привстал, присмотрелся: в толпе в дверях показались два тощих силуэта в плащах с капюшонами. Он довольно выдохнул.

— Наверняка. Эй! — Дрод поднял руки повыше. — Сюда!

— Ну тогда я не буду мешать, — Камби хлопнул по столешнице ладонями и оттолкнулся от стола. — Приятной прогулки, Дрод. — Он отошёл на шаг и бросил через плечо: — Ты, пожалуй, прав. Времена поменялись.

— Паршиво, что ты потерял три года, бригадир! Как вернусь — выпьем, поговорим по душам!

— Ага, — согласился Камби и растворился в толпе. В Фабричной Питейной вот так исчезнуть не составляло труда: двухуровневая зала вмещала до трёх тысяч душ, и практически никогда не пустела, рабочие приходили сюда целыми сменами, стоя порой так тесно, что девицам-разносчицам приходилось просто протягивать подносы и просить передать назад. А уж когда Вождь выступал, так и вовсе приходилось доставать переносные заграждения, иначе передавили бы друг друга…

— Мы опоздали. Приносим свои извинения, мастер разведчик.

Женский голос. Почти без акцента. Говорившая подняла руки, сбросила капюшон: эльфка. Темнокожая, темноволосая, кареглазая. Невысокая для наземницы. С ямочками на щеках. На неё хотелось пялиться.

— Меня зовут Эйдель, — представилась она, подавая руку. Дрод осторожно пожал её тонкие пальцы. — Со мной — Скифа Аэс. Она не говорит на ангре.

Скифа Аэс капюшона не стала снимать, но в темноте под отороченным мехом краем Дрод различил блестящий кончик клюва. Значит, не лгали ему. Орлица. Первая в Анграбрадд.

— Ничего, ничего, я знаю: у нас лабиринт. — Дрод подтолкнул две кружки к гостьям, забрал третью себе. — За знакомство?

Эйдель схватилась за кружку обоими руками. Она носила хорошие, плотные кожаные перчатки, которые тесно облегали её маленькие кисти; в Анграбрадд такие стоили целое состояние. Скифа Аэс медленно выпростала из-под полы плаща длинную, костлявую руку, тоже в перчатке, только с обрезанными пальцами и длинными, прочными манжетами. Её когти мягко скребнули по кружке.

Дрод одним глотком выдул треть кружки. Эйдель еле-еле пригубила; Скифа, показалось ему, даже не окунула кончик клюва. Дрод поймал себя на том, что понятия не имел, способны ли орлы пить из таких кружек. Но спрашивать не стал. Захочет — сама объяснит, что ей нужно. Тут, при Фабрике, каждый говорит за себя.

Он ударил кружкой по столу и хлопнул в ладоши.

— Вы, дорогие, хотите спуститься к Чорге. К нашей бездонной яме. Расскажите-ка мне, зачем.

— Я хочу взглянуть в пустоту, — и глазом не моргнув, сказала эльфка. — Хочу знать, как выглядит вечное, не знающее границ Ничто. Чорга постоянно упоминается в сказках и легендах, на которых я росла, мастер гном. Моему народу она попеременно была известна и как средоточие зла в этом мире, и как путь к вознесению. Я желаю её увидеть. Я хочу знать, что такое Чорга в этой эпохе.

— Ого как, — сказал Дрод. — И за этим к ней нужно спускаться? А то ведь, знаете, я и сам вам могу сказать, что такое Чорга. Яма.

— Бездонная.

— Не бывает бездонных ям.

— Уверены, мастер гном?

— Определённо. Я ребёнком швырял в Чоргу камни, и…

— …что-нибудь слышали, — закончила за него эльфка. — И всё же. Если вы возьмётесь нас провести, я по пути вниз докажу вам, что дна у неё и в самом деле нет. Идёт?

Дрод аж дар речи на миг потерял, потом — рассмеялся.

— Хитрите вы что-то, госпожа, — сказал он, — да больно мне теперь любопытно. А заплатить у вас есть чем?

Эйдель что-то вполголоса произнесла и опять пригубила пиво. Её спутница выудила плоский кошель, который толкнула через стол к Дроду. Кошель бесшумно проехался по столешнице. Дрод потянулся, ощупал его, думая о том, что плащ на птице-то сидел неопрятно; она могла бы и за горбунью сойти… и там, под этим плащом, в перьях, Скифа Аэс наверняка много чего ещё могла припрятать. Надо бы держать с ней ухо востро.

Он развязал тесёмки кошеля, заглянул внутрь, обнаружил с десяток аккуратно завёрнутых, тяжёлых слитков. Улыбнулся. Вынул один, толкнул остальное обратно.

— На вот это, — потряс он серебром, — мы вас снарядим. А всё остальное пойдёт по возвращению. Это мне стимул вас в Чоргу не сталкивать. Впрочем, твоя пернатая подруга пожалуй, что и вылетит оттуда обратно. Ей-то там чего надо?

— Того же, что и мне, — сказала Эйдель. — Нас объединяет любовь к… как это можно назвать? Чудесам природы?

— Ха! — рассмеялся Дрод. — Как скажешь, эльфка. А на Фабрику ты взглянуть не хочешь? Мы тут тоже создаём чудо.

— Нет, — помотала она головой. Дрод вдруг заметил, какая у неё изящная была шея; и вообще в ней было что-то изящное, птичье, какой-то намёк на воздушность. Иронично, конечно, ведь она пришла с всамделишной орлицей, но Скифа Аэс была покрыта перьями и щеголяла острым клювом — в ней эта птичность сама собой разумелась, а в Эйдель привлекала. — Не в этот раз.

Он не стал спорить; он догадывался, чего ей там, в Анграбрадд, могли наговорить про Фабрику. Умирающая городская аристократия не жаловала Вождя. Там его боялись. И правильно. Когда Вождь говорил в стенах фабричной Питейной, её стены тряслись, гремели, будто гигантский колокол; так яро его поддерживали собиравшиеся внутри рабочие. Подпольные печатные прессы без перерывов выпускали его дерзкие декламации. Во всём королевстве Анграбрадд только на Фабрике ещё теплилась жизнь, только на Фабрике горел свет, и это Вождь нёс жаркий, искрящийся факел надежды. Но Эйдель и Скифе вовсе не нужно было во всё это вникать. На них и так уже косо поглядывали.

— Вернётесь через пару лет, и уже всё вокруг будет, как Фабрика, — назидательно заметил он. — Так что ничего не теряете.

Эйдель кивнула. Её кружка опустела в лучшем случае на четверть, а Скифа Аэс не сподобилась даже просто окунуть клюв во второй раз. С трудом удержавшись от печального вздоха, Дрод вышел из-за стола и повёл их за собой наружу.

***

Когда-то под Фабрику выдолбили огромный котлован. Поначалу она ютилась в самом его центре, а потом — разрослась, разжирела до стенок, и вывалилась наружу. Теперь щупальца труб, гусеницы конвейеров и усики железных дорог тянулись во все стороны, как будто Фабрика пыталась всё заграбастать и подмять под себя. В некотором роде так оно и было. Вождь любил говорить о том, что, может, поначалу грузовая дорога до верхнего Анграбрадд и связывала Фабрику, будто цепь, но теперь всё менялось на глазах… теперь Фабрика готовилась подчинить гниющую столицу себе.

— Ваша Фабрика голодна, — сказала Эйдель.

— О да, — яростно закивал Дрод. — Ещё как. Я знаю, как о ней говорят городские, Эйдель. Фабрика, дескать, хочет их всех сожрать. Вон как гремит, как коптит… А! Сколько из них сюда хоть раз спускалось!..

Под “сюда” он имел в виду окружавшие Фабрику районы. Бараки, в которых когда-то спала сотня-другая рабочих, разрослись в многоярусный, вырубленный в камне лабиринт. Вокруг Фабрики вырос город, Нижний Анграбрадд; покрытый копотью и масляным налётом, тесный, шумный, горячий, вечно бодрствующий…

— …вот как мы живём, а зайди вы на Фабрику, вы бы увидели, что такое гномы, живой, жаркий, работящий мы народ, а тем, гёрцогам вашим, им даже бороду сбривать ни разу не приходилось…

Но всё-таки хорошо, что они отказались идти на Фабрику; Дрод уже не уверен был, что им там стоило появляться. Гостьи привлекали внимание. Весть об их прибытии, верно, успела широко разнестись по прифабричным районам, и Дрод то и дело подмечал любопытные глаза в окнах и переулках. Он не винил своих собратьев; большая часть из них всю жизнь возилась здесь, в клубах фабричного дыма. В некоторых взглядах Дрод подмечал откровенную враждебность, и тут он тоже судить не собирался. Вождя порой слишком буквально, слишком превратно понимали. Не лично ведь Эйдель со Скифой были виноваты в унижениях гномьего народа. Взять вот того же Камби: умный мужик, хороший, честный, а — перегнул палку… Повезло ему, что вышел. Надо будет по возвращению с ним обязательно выпить, да так, хорошо, чтобы разобраться, не держит ли он на Дрода зла… Но это потом.

Он оценил имевшееся у Эйдель и Скифы снаряжение. Мягкие сапоги эльфийки он сразу забраковал, поэтому они остановились у сапожника, где взяли пару хороших ребристых ботинок с укреплёнными носами. Птица обуви не носила, но её лапы должны были сослужить ей хорошую службу, поэтому Дрод ограничился тем, что посоветовал щитки на голени.

Плащи у гостей оказались чересчур тёплыми.

— Я думала, тут жарко из-за Фабрики.

— Ага, как же. — Дрод отвёл их к ближайшей стене и принялся чертить пальцем в саже. — Вот тут — Анграбрадд, вы там были, там прохладно. Вот — Фабрика, это уже четверть версты ниже, тут жарче. Чем глубже, тем жарче, и не в Фабрике дело, а в пламени земном. Поэтому плащики вы оставите тут, у меня, а я вам возьму что полегче… Воды возьмём побольше, это я, так уж и быть, на себе потащу… Не-не-не, вон какая ты тощая, и подружка твоя, небось, тоже… под всеми этими перьями…

Перчатки. Шесты. Лампы. Ножи. Молотки. Провизия. Верёвки; лазать по скалам он не планировал, но лишними верёвки не бывают. Мел, потому что, если с ним что-то случится, находить дорогу им придётся самостоятельно.

— Что смешного?

— В моём народе есть старая поговорка, — рассмеялась Эйдель, — что гном — что вьючный мул. Когда ваши воинства гуляли по поверхности, они всё носили с собой…

— А-а! А, плох тот гном, что со своим весом на шее смену не вынесет!..

И, конечно, он захватил с собой арбалет. Хороший. Солдатский. С двумя десятками первоклассных бронебойных болтов. Оружие он вручил Скифе. Наверняка птице там, вверху, наговорили, что ей вблизи Фабрики вообще появляться опасно. Вот! Пусть видит, как он ей доверяет.

— Я думала, на Гудх-Стар безопасно.

— Безопасно, — прорычал он. — Ты же понимаешь, эльфка, почти всё, что ниже — просрано, потеряно, вот эти вот анграбраддские хмыри сами от всего там отказались, сами… Наше наследие! Приходи, разворовывай… А, сами увидите! На всякий случай возьмём...

Эйдель умела; ей он оружие и вручил.

***

Лестница Королей, строго говоря, состояла из нескольких десятков пологих, широких лестниц. Между отдельными участками Гудх-Стар порой приходилось шагать по несколько часов: где-то путь пролегал по старым грузовым тоннелям, где-то — по складским помещениям. На ближайших к Фабрике участках рабочие старались сохранять освещение в рабочем состоянии; светильники потускнели, затуманились, потекли, но по-прежнему сияли…

— …и это мы, Фабричные, их снова зажгли, — вещал Дрод. — И эти поезда мы тоже когда-нибудь опять запустим…

Они пересекали вытянутый, просторный отсек; под ногами скрипели истлевшие шпалы, а по обе стороны от них протянулись червями ржавые брошенные поезда. Пустые вагонетки присохли к рельсам. Слепые, серые окна локомотивов безучастно смотрели в никуда, будто глазницы искрошившихся черепов.

— …а пока, видите, они винят нас, что мы их бросили, — проговорил он. — Но мы уже несколько собрали на Фабрике, это они возят грузы в Верхний Анграбрадд… А вот там, видите, это грузовой подъёмник, поезд ведь не может спуститься… Но этот обвалился. Целого нам по пути не попадётся…

Но Эйдель, читал он по глазам, не слишком-то интересовали поезда и подъёмники. В депо она задержалась только у старого, покосившегося расписания, по которому поезда когда-то выводили на техническое обслуживание.

Через час — очередной пролёт; ещё чуть вниз, каких-то десять саженей, по кривой винтовой лестнице, где на стенах красовались выцветшие портреты и темнели ниши с маленькими литыми образами. У подножия в полу сверкало белым глубоко врезанное кольцо. Он вынул одну из захваченных на Фабрике ламп, зажёг, подцепил к поясу. От винтовой лестницы проход сразу разветвлялся; Дрод повёл их налево, толкнул очень старую дверь со свежим маслом на петлях, и вдруг они оказались на тонком мосту с толстыми зубчатыми перилами, а где-то внизу, под ногами, шумел бурный поток…

— Река?

— Ага, — буркнул он. — Это Шмейка. Фабрика, кстати, тоже на ней стоит. Почти по течению спускаемся… А тут, кстати, раньше была дозорная вышка, сто лет служила, пока наш народ не двинулся выше. Вот так!

Они пересекли мост. Скифа Аэс один раз задержалась, уставилась во тьму. Она сдёрнула капюшон. Её глаза хищно светились в темноте: золотые пуговки с чёрными сердечниками. Птица ткнула когтистым пальцем вниз.

— И вышка эта, формально, в границах Дордехольда, — заметил Дрод. — Но подъёмника тут тоже, как видите, не осталось, поэтому туда нам идти ещё часов восемь, разве что пернатая решит нас вниз на своих крыльях спустить.

— Нет, — улыбнулась Эйдель. — Дойдём уж пешком. А привал будет?

— Вот после моста и прикорнём…

Он не зря так решил; на той стороне моста Дрод давным-давно обустроил перевалочный лагерь, которым пользовались фабричные разведчики. Там от Гудх-Стар отходил узкий, змеистый тоннель, который раскрывался в величественный треугольный чертог со сводчатым потолком. Дальняя от входа стена была испещрена выбоинами, в глубине которых сидели сиротливые золотые блёстки. К другой стене Дрод с Камби когда-то сдвинули разбитую мебель и прочий мусор. В середине стояла молчаливая железная печка, которую разведчик, недолго думая, разжёг.

Скифа сразу устроилась возле печки. Установив сверху котелок, Дрод закинул внутрь горсть сушёных грибов, солёного мяса и щепотку соли; потом, залив всё водой, плотно накрыл крышкой и уселся рядом на скатанную валиком подстилку. Эльфка зависла у входа: она зажгла свою лампу и увлечённо разглядывала стену.

— Чего такое?

— Мне кажется, тут была дверь, — ответила она. — Я вижу паз, вижу царапины в полу… она, наверное, отходила в сторону, как щеколда…

— Больше скажу, их было две, — почесал в затылке Дрод. — Одна, лёгкая, тут, внутри, но мы с Камби её сломали, когда это место нашли. А вторая была снаружи, и она была каменная, вот валун и валун, но её ещё до нас кто-то снёс…

— Сломали? — с удивлением глянула Эйдель в его сторону.

— Ну да. Сломали.

— Зачем?

— Да кому она нужна, — выдохнул он. — Очередное мёртвое место.

Она чуть помолчала, потом пристроилась на полу; теперь они треугольником сидели вокруг печки. Эйдель начала развязывать тесёмки ботинок.

— Если наружная была, как валун, то, может, они это место прятали. — Она замерла, осмотрелась, прищурившись, по сторонам, будто задумавшись. — Что тут было раньше? Секретный храм?

— Может быть, — согласился Дрод.

— Ты не знаешь?

— Тут всего не узнаешь, — помотал он головой, нескромно постреливая в её сторону глазами. — Даже Гудх-Стар постоянно меняется. Живой маршрут. Какие-то участки становятся непроходимыми и приходится расчищать и искать новые. А это, ну, не главное…

— Не главное? — Она поочерёдно стянула ботинки, потом — чулки; стопы у неё оказались худые, с длинными пальцами, высокими арками и светлыми подошвами. Эйдель принялась их поочерёдно разминать. Дрод придвинулся поближе, хлопнул себя по бедру. Эльфка замерла.

— Не главное, — повторил он нетерпеливо. — Сейчас гномы — это Фабрика, и Фабрика — гномы. Нет на всё это времени. Давай, потру тебе лапы.

Опять этот задумчивый прищур. Дрод решил, что ему он очень нравится. Ему нравилось и всё остальное: тёмное лицо в форме сердца, изящная, совсем не гномья, фигурка, рост, и, наконец, ноги, которые она послушно вложила ему в руки. Вождь, верно, не одобрил бы такого интереса к остроухой гостье, но Вождя тут не было, а Эйдель — была. Да и у Вождя-то, на самом деле, мозгов хватает, просто некоторые своё додумывают. Как Камби один раз додумал. Дурак.

В воздухе повисла неудобная пауза. Скифа Аэс протянула руку, взяла ложку, приподняла крышку и помешала варево в котелке. Дрод провёл большим пальцем по подошве эльфки, поскрёб мозоли на плюсне, и, не церемонясь, энергично заработал ладонями. Эльфка довольно выдохнула и что-то в нём поднялось, забурлило, как не бурлило даже в те годы, когда борода ещё только-только проклёвывалась…

— Неженка, — шутливо бросил он.

— Просто ботинки неудобные, — сказала Эйдель. — Может, вы и обувь разучились делать. В следующий раз я подготовлюсь лучше.

— Никогда не поверю, что эльфы подходящую обувь для наших мест сошьют. Дальше-то тяжелее будет. Ещё по отвесу спускаться будем.

— Я просто возьму сандалии, — раздалось в ответ, — и попрошу гнома в подходящих уродливых ботинках меня отнести.

Дрод расхохотался и чуть-чуть подвинулся. Пока он мял одну пятку, вторая грозила съехать в очень неловкое место.

***

Поев, они чуть-чуть поспали; гостьи оказались непривычны к гномьей манере спать короткими урывками, но он их всё равно поднял, и, сонных, погнал на выход. Путь к Дордехольду и Чорге лежал через ещё несколько жирных точек на карте; сначала — медная шахта, где при спуске приходилось держаться за оставшийся от старой канатной системы трос; тут смотреть было практически не на что, разве что на гору когда-то добытой, но не переправленной в плавильные печи руды, от которой разведчики иногда откалывали кусок-другой. Потом были старые Оружейные залы, в которых, как Дрод поведал спутницам, покойный король Ангр III когда-то лично тренировал легион своих телохранителей; этот же Ангр III потом стал первым гномом, завоевавшим уделы на поверхности, чем покрыл своё имя славой; это уже его наследники начали терять и подземные владения, и надземные…

— На поверхности о нём дурная память осталась, — заметила Эйдель.

— Да, да, конечно. Та же сволота, просто удачливая, — ответил Дрод.

Скифа вдруг подала голос. Эйдель перевела:

— А разве ваш Вождь не любит его цитировать?

Дрод нервно рассмеялся.

— Ну, иногда. Но это же, ты понимаешь, ржавчиной всё покрылось. Это давно было. Легенды уже… — Он махнул рукой. — Вождь просто знает, что надо сказать, вот и говорит. Ну и в самом деле, Завоевателя мы, конечно, больше чтим, чем нынешних слабаков. Эти-то — позорище, этим-то вообще ничего не нужно…

А после оружейных залов были и другие затихшие места; места, которые Дрод уже исходил вдоль и поперёк, и которые у него теперь почему-то вызывали лёгкое чувство стыда: холодные горны, молчащие мастерские, почтовые станции, гарнизоны, сады сталагмитов, длинные, резные галереи, отполированные до блеска лестницы... Он-то думал, что смирился с царившей тут смертью, но теперь рядом с ним шагала эта Эйдель, и она на всё посматривала с лёгким осуждением. На Фабрику она не попала, а под Фабрикой нашла только сплошное запустение, и, значит, по-настоящему она посмотрела только на затхлый верхний Анграбрадд, в котором дряхлые, худые гномики с бородами до пола играли в карты, писали всё новые бессмысленные книги и продавали фабричные изделия купцам с поверхности. Знать, мать её! Вот же… тьфу; не в первый раз он кого-то тут водил, уже бывали и учёные, и алхимики, а стыдно ему было в первый раз. Хотелось, чтобы глаза у неё раскрылись пошире, чтобы она чуть не плакала от величия и великолепия гномьих уделов, чтобы своды казались ей небом, а изысканные мозаики и барельефы затмевали собой воспоминания о бескрайних пейзажах поверхности! Чтобы видела то же, что он!

Тщетно. Но, по крайней мере, она шла рядом и слушала. Когда их взгляды встречались, он видел в тёмных глазах эльфки неподдельный, живой интерес. На каждом участке Лестницы она спрашивала, где они находились; а когда останавливались, хотя бы на несколько минут, передохнуть, записывала что-то карандашом в журнал.

— У меня такое чувство, что мы идём по паутине, — сказала она в какой-то момент.

— Паутине?

— На поверхности есть такие животные: пауки. Они плетут сети и ловят ими добычу. У каких-то сети плоские, у других… такие, что на первый взгляд и не разберёшь, где она начинается, где — заканчивается. Моя родина, Дрод, совсем плоская, один слой зданий под сенью деревьев. Твоя — объёмна…

— Куда там, — помотал он головой. — Это же всё пока мёртвое. Не моё это ещё. Да и сколько лет Фабрике потребуется на то, чтобы вдохнуть во всё это жизнь… разжечь опять тут пламя…

В ушах нарастал мерный гул Швейки.

— Но, на самом деле, конечно, пацаном я сюда часто бегал, — сказал вдруг Дрод. — Надолго. Чувствую тут что-то родное. А ты? Что ты чувствуешь?

Она ответила не сразу.

— Я исходила много троп, Дрод, и не раз уже осматривала руины павших народов. Но ни одни не были так… свежи. Понимаешь? Кажется, будто в какой-то момент вы просто ушли. И я понимаю, что всё вокруг старше, чем мне кажется, просто здесь, под землёй, время идёт медленнее. Но я не могу забыть о том, что мы идём к бездонной пропасти…

— …на самом деле не бездонной…

Она улыбнулась.

— …к этой Чорге, и мне кажется, будто это она только что отсюда высосала гномов, потушила ваши огни и кузни… А ещё я думаю о том, что здесь, Дрод, совсем не видно неба. Под небом, особенно ночным, ощущаешь себя порой жалкой и маленькой, а здесь, наоборот, я чувствую себя большой. И сильной. Твой народ укротил камень. Тем страшнее, что от него так мало осталось.

— Укротил, — повторил Дрод. — А это ты ещё не видела наши древние хольды! Хотя… — он картинно развёл руками, — если вы, дорогие гостьи, всмотритесь во тьму пред нами, то увидите, уже вот-вот… великие врата Дордехольда!

Одна величественная створка плотно сидела на петлях, вторая, расколотая, лежала на полу, и им пришлось осторожно перебраться через большие плоские осколки. Скифа Аэс споткнулась о брошенный засов и рефлекторно взмахнула крыльями; “горб” на её спине затрепетал, дёрнулся, но птица уже восстановила равновесие. Они прошли под аркой и вышли на мост Дордехольда, широкий, но испещренный провалами. Новых с последнего раза не прибавилось, с удовлетворением отметил Дрод.

А впереди лежал древний город-колоннада, искрошившийся, покосившийся, но по-прежнему тяжеловесный; не лучший из старых хольдов в окрестностях Анграбрадд, но по-своему прекрасный. Под мостом бурлила парящая Швейка; от неё пахло знакомо, гарью, маслом, серой…

— …почему она так смердит? — спросила Эйдель.

— Фабрика! — с гордостью ответил Дрод. — Отходы Фабрики сливаются в Швейку.

Эльфка промолчала, но её брови грозно сошлись на переносице.

За прошедшие столетия часть города осела и превратилась в озеро: цилиндрические дворцы вздымались из жёлтоватых, мутных вод. Лампы тут можно было затушить: на испещренных трещинами стенах поселилась светящаяся грибная поросль, заливавшая всё вокруг мягким зеленоватым светом.

На центральной площади уцелел высокий каменный помост, с которого Наместник, должно быть, давал однажды речи. Уцелела часть фонарных столбов. Под ногами хрустел ломкий мусор. Дрод гордо протопал к помосту, уложил у его подножия свою поклажу и залез наверх, где, расправив затёкшие плечи, взглянул сверху вниз на Эйдель. Вот с такой трибуны, подумал он, должно говорить Вождю, а не с прикрытого знаменем столика…

— Это чей?

Эйдель подобрала что-то с пола. Он присмотрелся. Череп — маленький, низколобый, с острыми зубками.

— Мискал, — сходу опознал он.

— Что такое мискал?

— Варвары пещерные. Мелкие такие. Строят хижины изо всякого дерьма. — Он поморщился. — Тут как-то была деревня, вроде даже пытались чем-то с разведчиками торговать, потом — ушли.

— Ушли? И никто не знает, куда?

— Эйдель, говорю же, варвары. Плевать, куда ушли. Скатертью дорожка. Это гномий хольд.

Она присела, опустила череп на место, а потом, встав, медленно попятилась с площади, осторожно ступая по собственным следам. Скифа Аэс, только сейчас заметил Дрод, и вовсе с самого начала осталась на краю. Она стянула капюшон, обнажив белую голову с комично топорщащимся хохолком: сначала он подумал, что она смотрела прямо на него, на этот помост, потом вспомнил, что глаза-то у птицы по бокам головы, а значит, не на него…

Дрод спрыгнул с помоста и пошёл за Эйдель.

— Гномий хольд, — повторил он. — Гномье наследие! Фабрика раскрутится — и всё вернётся, и Дордехольд опять заживёт…

Она приостановилась. Выдохнула.

— Как скажешь. К Чорге?

— К Чорге.

Они пересекли Дордехольд наискосок, шагая по растрескавшимся дорогам под монументальными колоннами опустевших дворцов, и несколько раз ещё Эйдель останавливалась, что-то записывала, зарисовывала, а у него рука не поднималась её подгонять. Духота и смрад Дордехольда эльфку, казалось, совсем не трогали. Зато от них страдала Скифа. Она перемотала клюв мокрой тряпкой и стянула плащ, который обернула вокруг пояса. Ремень её сумки глубоко вгрызался в плечевые перья. Кончики притянутых жёлтой лентой крыльев собирали с пола пыль. Окончательно устав, она процокала к Эйдель, что-то ей прошептала, и та, убрав журнал, поспешила за Дродом.

***

Самый сложный — и последний — участок Лестницы Королей их ждал всего в двух часах пути от Чорги. Поначалу они шли широкой прогулочной дорогой, потом — нырнули в массивную, звонкую трубу. Тут по пути встречалось много ответвлений, и Дрод по пути делал мелом отметки, по ходу комментируя, что лежало там, дальше.

— Есть, например, такой грот со сталактитами поющими, стукнешь, и стой, слушай, они так тихо, приятно гудят…

Но Эйдель и Скифа говорили друг с другом, говорили тихо, и он не стал навязывать им своего общества; Чорга, цель их спуска, близилась, а он тут, в конце концов, всего лишь играл роль проводника. Что-то там, на площади, эльфку задело, думал он, и чувствовал себя из-за этого уязвлённым; Дордехольд, в конце концов, был в некотором роде жемчужиной Гудх-Стар, такого гномы уже веками не возводили, а на поверхности, верно, и вовсе никогда не умели. Не её ведь, в конце концов, разруха, чтобы из-за неё расстраиваться. И череп там лежал не эльфский, и даже не гномий…

Труба резко сворачивала в сторону, но в её металлическом локте зиял широкий, выгнутый наружу разрыв; Дрод посветил в его сторону лампой, постучал пальцем по острым лепесткам, и протиснулся наружу. Эйдель и Скифа последовали за ним. Небольшое скалистое плато в двух десятках шагов резко изгибалось и уходило вниз. Он закрепил

— Вообще я тут спускаюсь без верёвки, — заявил Дрод, встав на краю и опустив лампу пониже. — Он простой, не сыпется, всегда есть, на что опереться. Детский. Но ты её прикрепи к поясу, чтобы, если сорвёшься, она тебя удержала. У тебя там скоба есть.

— Конечно, — сказала она. — Справлюсь. На животе сползу.

— Отлично. Пернатая, надеюсь, своим ходом спустится?

— Тоже слезет, — перевела Эйдель.

— У неё что, крылья сломаны?

— Нет.

Скифа Аэс сорвала с пояса скатанный плащ, прикрепила его к своему спальному валику и, недолго думая, скатила вещи вниз по склону. Потом, не обратив внимания на верёвку, начала спуск вниз, ловко перебирая когтистыми руками. Она мгновенно растворилась во тьме. Разведчик уважительно кивнул.

— Скажи ей, пусть внизу лампу зажжёт.

Эйдель что-то прокричала.

— Хорошо она спускается.

— Она вот так, на руках, слезла с Дьюкк-Кар-Стеккет, Хищного Пика, — сказала эльфка. — Сквозь метель. Прекрасно лазит. Я видела, как она брала стены, казавшиеся мне отвесными.

Дрод хмыкнул.

— Но у неё же есть крылья.

— Да, есть.

— Так зачем же…

Эйдель пожала плечами.

— Она и в Чоргу слезть хочет? — внезапно озарило Дрода. — Да?

— Нет. Не совсем.

Он цокнул языком. Внизу зажёгся оранжевый огонёк лампы.

— То есть, всё-таки, вы не просто поглазеть на неё пришли?

— Не просто, — согласилась Эйдель. — Но там так, мелочь.

— Мелочь, значит. Ну, давай, спускайся. Посмотрим на вашу мелочь…

Эльфка спустилась медленно и осторожно; сам Дрод позволил себе чуть-чуть покрасоваться, сойдя вниз спиной к стене. Они оказались на дне неглубокой расщелины. Троице стала видна тёмная, почти идеально круглая пасть Чорги. Её край виднелся всего в паре десятков шагов; ровный, гладкий, с чёткой границей между твёрдым камнем и пустотой. Если Гудх-Стар менялась в такт марширующему по мёртвому королевству разложению, то здесь, у Чорги, ничего никогда не менялось.

Скифа Аэс вышла на край, так близко, что кончики её когтей за него зацепились. Повернула голову. Глянула вниз (или вверх). Отошла. Пошла по кругу. Лампа еле заметно покачивалась в её руке.

— Дрод, — подала голос Эйдель. — А правда ли, что где-то рядом есть тайник?

— Тайник?

— Да. Ниша в стене, прикрытая большим и плоским камнем. В одном походном дневнике, что мне попался в руки, его называли Гробом Чорожьим…

— Есть.

Он ответил, даже не задумываясь. Скифа, стоявшая теперь по ту сторону чёрного круга в камне, пялилась ему в лицо хищным жёлтым глазом.

— Чуть дальше, — сказал Дрод. — У неё за спиной. Он вообще сквозной. Там… А, пойдёмте, покажу. Только “крышку” отвалить надо будет в сторону…

Найти Гроб не составило труда. У стены высилась плоская, почти круглая плита, которую Дрод и Эйдель, уперевшись в неё вместе руками, сумели оттолкнуть в сторону. Скифа поднесла лампу поближе, и их взглядам открылась овальная ниша в Дродов рост.

— Видите, вглубь сужается? — ткнул он рукой. — На самом деле там она просто изгибается. Сквозная она, и где-то соединяется с Чоргой. А вот откуда я это знаю, я вам не скажу, мне, наверное, предыдущий разведчик сказал, а как он понял, туда ж не протиснешься…

— Один из учёных вашей древности, — тихо сказала Эйдель. — Алхимик, но сюда он пришёл философом. Он доказал, что в этом ущелье есть ещё несколько таких вот… трещинок, таких отверстий, которые, рано или поздно, сходятся с Чоргой. И на основе этого написал трактат, в котором задавал вопрос: если Чорга разветвляется, и если воздух здесь, рано или поздно, обменивается с поверхностью, то где же в самом деле начинается бездонная пропасть? Не в наземных ли небесах?.. — Она тряхнула головой, будто бы вдруг очнувшись ото сна. — Дрод. Скифа Аэс хочет провести в этой нише восемь часов.

Он подумал, что ослышался.

— Я прошу прощения?

— Она хочет, чтобы мы её заперли в Гробу Чорожьем на восемь часов, — терпеливо повторила Эйдель. Птица скребнула пол когтями. Её жёлтый глаз смотрел немигающе и неумолимо.

— Зачем?

— Мы обещаем тебе рассказать, если ты исполнишь эту просьбу. Поможешь мне её закрыть. Дождёшься, вместе со мной. — Она позволила себе еле заметную улыбку.

Дрод поднял глаза на Скифу. На воинственно топорщащийся хохолок. Как странно, подумал он, что он и об этих птицах практически ничего не знал; ведь когда-то король Ангр III там, на поверхности, и их подчинил своей воле… А орлица чуть щёлкнула клювом, блеснула мелкими, ровными зубами, и до гнома дошло вдруг, что понимала-то она куда больше, чем показывала, и что сейчас не столько просила, сколько требовала. У него, у фабричного разведчика — требовала! Кем эти двое приходились друг другу? Как их приняли в верхнем Анграбрадд? Зачем крылатой, свободной птице просить о таком…

…А разве не выходил он сам на долгие прогулки по старому королевству, в ущерб себе находя новые пути, разве не карабкался, сдирая кожу с пальцев, по скалам? Разве не вкалывал на Фабрике? Разве не верил, что гномы Анграбрадд могли быть лучше, больше, чем они были…

— Хорошо, — сказал он, и Скифа Аэс, не говоря ни слова, оставила лампу, пригнулась и забралась в нишу. Она протолкнула себя внутрь; оказалось, под одеждой и перьями она была совсем худенькой. Эйдель на прощание сжала её пальцы, а потом они с Дродом поставили каменный круг обратно на место, и гордая орлица пропала с глаз.

***

Они устроились поудобнее у противоположной от Гроба Чорожьего стены ущелья. Дрод поставил лампы поближе друг к другу, разогрел на них немного воды, вымочил в ней сушёные продукты. Умылись. Поели. Приготовились ждать.

Дрод прикрыл глаза. Но не уснул.

— Ну и что там, в Дордехольде, случилось? — спросил он.

Эйдель вздохнула.

— Меня впечатляет Фабрика. Меня впечатляешь ты. Ты будто из железа выкован, не устаёшь, знаешь эти места, как свои пять пальцев. И ты во что-то веришь. Но я не понимаю…

В её голосе прорезалась досада.

— …вот этот слив фабричных отходов в реку, вот это… отсутствие… интереса к тому, что есть… как будто бы тебе интереснее идея того, что там было, а не сам хольд. Ты так отозвался об этих мискалах! А ведь это другой народ, который там жил, ещё один пласт истории на ваших руинах.

— Истории…

— Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, потому что желаю сохранять, — выпалила Эйдель. — Если бы только я имела возможность взглянуть назад, прямо в прошлое! Но я не имею, и потому могу только рассматривать артефакты, копаться в руинах. И всё равно. Почему этот Дордехольд так построили, цилиндрами? Я не знаю. Что в нём увидели пришедшие позже мискалы? Тоже не знаю. Всё, что я там нашла — пыль, ядовитую воду, таблички на стенах, которые кое-как срисовала. — Она постучала по своей сумке. — Я не понимаю. Объясни мне!

— Ну ты же видела Верхний Анграбрадд, — пробормотал он. — Старые, истлевшие козлы. Чахнут над жалкими остатками своих богатств. В книжках копаются… Вот о чём мы думаем…

— Я видела! Я знаю! Я слушала их пустые речи, наблюдала за тем, как праздно они проводят время. Я знаю, о чём ты: им ничего не нужно. Но что нужно Фабрике?

— Величие! — рявкнул он громче, чем хотел. — Гномье величие. Фабрика — вот в чём гномий дух!.. С Фабрикой мы вернём себе величие…

— Но я ведь об этом и говорю! Вы же не выказываете к этим местам никакого уважения. Что это за гномье величие? Что за город был Дордехольд, кто там жил, зачем…

— Гномы!

— Само собой.

Оба умолкли.

— Ты увидела лишь крошечный кусочек, — заявил Дрод. — Сколько ещё всего остаётся. Нетронутого. Такого, каким его гномы однажды построили. Механизмы. Города! Фабрики! Когда наша, последняя, Фабрика раскрутится, тогда мы и задумаемся, что нам тут нужно восстанавливать, а что — не нужно. Я покажу тебе карты!

Но он не взял свои большие карты, у него при себе была только простенькая схема Гудх-Стар, а потому ему пришлось взять у неё карандаш и в её же журнале начать чертить.

— Смотри! Здесь рукотворные водопады, до сих пор чистые! Здесь — Медное Сердце, лабиринт из труб, затихший, но, стоит его оживить, погнать опять по нему пар, кто знает, что он сотворит! Тут — памятник… — перечислял он, а карандаш танцевал по бумаге, на которой Анграбрадд стремительно становился центром целой сети. Он проставил примерные расстояния. — Величайшая цивилизация! Величайшая, только потерянная! И я обходил, Эйдель, не меньше половины её, и я всё видел, и, когда вы уйдёте, я продолжу ходить и строить свою карту, чтобы наша Фабрика всё это оживила, когда Вождь придёт к власти… Воля нужна, Эйдель! Воля строить, воля менять, а не желание копаться в прахе! Понимаешь?

Она смотрела на него своими огромными глазами; её зрачки, непривычные к темноте, расширились так, что карие радужки почти исчезли. Лицо и оголённый треугольник под шеей блестели от выступившего на коже пота. Уши торчали ножами.

— Раз построили Фабрику, значит, надо строить, — беспощадно и едко произнесла она. — Правда, судя по руинам, в прошлом у вас не получалось.

— Ну да. Можно на жопах ровно сидеть, как благородные крысы в Верхнем…

— Они боятся прошлого, да, — с готовностью кивнула эльфка. — А вы не боитесь, но… равнодушны к нему. Вам, фабричным, похоже, нравится только то, что гномы когда-то подземелья рельсами опутали. А уж зачем, и кто по рельсам ездил…

— Гномы!

— А как их звали? Чем они жили?

— Что за глупости, — выдохнул он. — Главное — это были мы! Гномы! Тебе не понять…

Оба откинулись на стену. Впереди виднелся холодный круг крышки Гроба Чорожьего. Сама Чорга виднелась в стороне. Ещё часов семь тут сидеть, подумал Дрод. Ещё часов семь…

— Ага, — неожиданно согласилась Эйдель. — Мне нравитесь вы, гномы, но, может, и правда не понять. Как можно… просто вот так плюнуть…

— А мне нравятся эльфы, — бросил Дрод.

— О?

— Ага.

— Чем?

— Откуда ж я знаю, чем. Смотрю и нравится.

— Вот как. — Она хихикнула. — Как ты красиво уходишь с темы.

— Я не ухожу. Я предлагаю стратегический перерыв.

— Стратегический? — изогнула Эйдель бровь.

— Ага. Я думаю, он позволит мне перехватить инициативу.

Она чуть повернулась и двинула ногой. Ему в бедро уткнулся носок её ботинка.

— Ну, перехватывайте, разведчик, — сказала она. — У меня от вашей Лестницы Королей ноги болят. У гномок, небось, пятки крепче моих.

— Крепче, — согласился Дрод, развязывая тесёмки. Он осторожно взялся за задник ботинка, потащил его вниз; тот соскользнул с еле слышным влажным хлопком.

…Чуть позже они в спешке развернули свои подстилки, бросили поверх одежду, потом упали сами; и потом некоторое время он уже ни о чём не мог думать, кроме как о том, как сильно они с ней различались, как контрастировала его бледная, не знавшая солнца плоть с её, тёмной и гладкой; его мышцы походили на переваливавшиеся камни, её — на верёвки; даже в запахе пота эльфки он чувствовал солнечное, травяное, чуждое. Различия заводили. Но было и что-то ещё, какое-то чувство родства и общности; ещё одна путешественница, думал он, ещё одна душа, которую неуклонно зовёт куда-то дорога, и надо же такому случиться, что их дороги пересеклись…

— …А ведь ты права, — сонно пробормотал он чуть позже, когда Эйдель с него уже слезла и обтёрлась запасной рубашкой. Лежать в объятиях друг друга было бы слишком липко и потно. — Мы… славим нашу же пыль, но не вникаем, не читаем по ней… Пусто! А, пусто!

— Не мне судить, — с виноватым видом ответила Эйдель. — Ваша, в конце-то концов, история. Просто… — Она вздохнула. — Скифа могла бы сказать лучше.

Оба глянули в сторону Гроба Чорожьего.

— С ней всё будет в порядке, если мы поспим? — спросил Дрод.

— Уверена, что да.

— А если выйти захочет?

— О, если она захочет, чтобы мы её услышали, мы услышим, — рассмеялась Эйдель, устраиваясь поудобнее. Дрод тем временем протопал к лампам, затушил одну; нечего, решил он, топливо тратить. Вернулся. Растянулся на боку, глядя эльфке в лицо. Хорошо, думал он. Хорошо бы птица там, внутри, подольше посидела. Потом ведь обратно придётся идти. Может, дорогу подольше выбрать, может… а впрочем, не было смысла ничего планировать, слишком у них разные миры, и уж, если честно, не лучшее сейчас время для Эйдель тут задерживаться… А сейчас — хорошо, что случилось, просто хорошо…

Когда он проснулся, эльфка ещё спала; глаза подрагивали под тонкими веками, щека смешно сплющилась на сгибе локтя. Он бесшумно приподнялся и на четвереньках пробрался к своей сумке, в которой нашарил флягу с водой и часы. Ещё чуть-чуть — и одеваться… Отпил, утёр протёкшее с бороды, обернулся на Эйдель, уставился на её вытянутые, голые, скрещенные в лодыжках ноги, и подумал, что, может, времени-то осталось и мало, но достаточно, и пополз обратно к ней, намереваясь разбудить как-нибудь приятно.

Но тут он уголком глаза приметил светляков.

Дрод повернул голову. По склону, по которому они без малого восемь часов назад сюда спустились, сейчас быстро снижались ещё три ярких огонька фабричных ламп. Он видел и силуэты: приземистые, широкоплечие, родные. Гномы.

Видел и сноп ярко-рыжей, коротко остриженной бороды.

Дрод наспех натянул трусы и безрукавку. Потом выпрямился. Рядом зашевелилась Эйдель. В обход Чорги к ним шагали, тяжело топая, трое фабричных гномов. Лампы они закрепили на поясах. Двое держались чуть позади. Дрод их не знал.

Впереди вышагивал пружинящей походкой бригадир Камбибардук Ур Гагг, и он на ходу натягивал до боли знакомые, страшные, окольцованные сталью чёрные перчатки.

***

— Дрод, — сказал Камби, криво ухмыляясь. Он смотрел куда-то сквозь Дрода. Он разминал пальцы, и перчатки громко скрипели; стальные пластинки со скрежетом тёрлись друг о друга. — Хорошо провёл время?

— Что ты тут делаешь? — Разведчик напустил на себя деланное спокойствие, но в горле встал комок. Воздух показался ему вдруг нестерпимо горячим.

— Слежу, а как же, — ответствовал Камби. — О тебе беспокоюсь.

— Обо мне не надо беспокоиться.

— А о твоих подопечных?

Камби потрепал Дрода по плечу и скользнул мимо. Разведчик перехватил взгляды пришедших с Камби мужиков, прочитал в них презрение.

— Как тебе, остроухая, наследие империи? — раздался голос Камби. Дрод круто развернулся. Эйдель уже стояла спиной к стене, лицо — немая маска; Камби встал на расстоянии вытянутой руки, обманчиво расслабленный. Дрод подскочил к нему.

— Послушай…

— Я хочу от неё услышать, — оборвал его Камби.

Эльфка вымученно улыбнулась.

— Я только хотела взглянуть…

— Взглянуть! — загоготал Камби. — А кто тебе сказал, паскуда, что тебе на это можно смотреть, а?

— Камби, брат, — миролюбиво начал Дрод, и тут Камби как-то странно дёрнулся. Перед глазами сверкнуло. Под затылком что-то жалобно звякнуло. Дрод крякнул, потянулся рукой, нашёл смятый котелок и пятно разгорающейся боли…

…а Камби уже сжимал одной рукой волосы Эйдель, и один из его молодчиков помогал ему стянуть руки эльфки верёвкой. Камби говорил.

— …а меня, кстати, Камби зовут, мы с Дродом друзья хорошие, он не рассказывал? Дрод! Дрод, слизняк, расскажи-ка ей, а? Расскажи, как мы с тобой Вождя почитали и решили пойти, избавить фабрику от всяких сраных псин. Чего молчишь?!

— Я не хотел, — запротестовал Дрод.

— Он перехотел, бедняга, у него кишка тонка оказалась, — доверительно прорычал Камби в лицо Эйдель. — А я вот за Вождя кулаками поработал и меня за это прибрали. Но я не жалею, меня Вождь вытащил. Вовремя. Тут, понимаешь, по нашей Фабрике, по нашим хольдам эльфы топчутся. Дальше что? Кого ещё ветхие уродцы из Анграбрадд сюда пустят?!

Она молчала. Смотрела куда-то в пол. Её дёрнули, бросили, пнули под рёбра, не то покатили, не то потащили к Чорге, и Дрод, потеряв рассудок, рванулся туда, где под его пухлым рюкзаком лежал арбалет. Он уложил болт в ложе, упёрся ногой в стремя, дёрнул так, что спина заныла. Поднял. В каких-то двух шагах застыл второй спутник Камби. Он замер, продемонстрировал Дроду пустые ладони.

— Отпусти её, Камби! — заорал разведчик. — Отпусти, мудила!

Бригадир уставился на него, или, точнее, всё ещё сквозь него; одной рукой он поглаживал свою бороду, а второй — поигрывал свободным концом верёвки.

— Дродище, — проговорил он почти дружелюбно. — Дрод, старик. Ну ты же всё помнишь, и знаешь, что я помню. Ты отказался тогда ручки марать. Зассал. И сейчас у тебя ручки трясутся.

— Заткнись!

— Тогда-то ты был просто трус, — продолжал Камби. — А теперь ты ещё и гордая сволочь. Вождь-то что пишет? Ну-ка, скажи нам, что нам Вождь пишет о наземниках? Расскажешь?

Взгляд Эйдель метался между ними. Дрод шумно, медленно выдохнул. Мир собрался вдруг в одну точку на самом острие болта; болт готов был эту точку доставить Камби в глаз. Подрагивал. Рвался в полёт.

— Чего молчишь, Дрод? Чего стоишь?

Из глотки Дрода вырвался нечленораздельный стон.

Он опустил арбалет.

Дружок Камби мигом оказался рядом. Дроду под дых врезался кулак. У него выдрали арбалет из рук. Он попятился, задыхаясь; в глазах потемнело, будто что-то в нём силилось скрыть от него и Камби, и Эйдель, и Чоргу…

— Говнюк, — прошипел где-то бригадир. — Ну да ничего, Дродик, потрахался, поразвлёкся — и хватит тебе. Пойдёшь обратно с нами, посмотрим, что тебе Вождь скажет, когда узнает, как ты с этой шлюхой остроухой погулял… О? Это что?

Дрод заставил себя протереть глаза. Второй боец держал в руках журнал Эйдель. Он отковырнул с него ножом застёжку, полистал, демонстрируя один разворот за другим: срисовки со стен в Дордехольде, записки, схемы… Карта. Карта, которую он сам нарисовал. Пальцы сжались в кулаки.

— Ублюдок ты конченый, Камбибардук, — выдавил он из себя. — Тогда ты за дело в карцеры ушёл, и…

— …И тогда ты стоял, ссал и смотрел, и сейчас стоишь, ссышь и смотришь, — заключил Камби. — Знаешь, что я сейчас сделаю? Я подвешу эту дрянь за волосы над Чоргой, и с тобой вместе посмотрим, как она ножками дрыгает, а потом скинем вниз. Вот так-то. Единственный у меня к тебе вопрос остался, Дродик. Птичка-то где? Куда ты её дел?

Дрод не ответил. Зато голос подала Эйдель.

— Она за камнем, — прошептала она. — В Гробу. Послушайте, эта орлица — Скифа Аэс, ко…

Камби ударил её. В лицо. Нос Эйдель хрустнул, слова утонули в горле; мгновением позже она попыталась их всё-таки выдавить, но бригадир врезал ей ещё раз. С пересохших губ Дрода сорвалось:

— Нет, нет…

Камби швырнул Эйдель под ноги мужику с ножом, потом — протопал к Гробу Чорожьему и постучал рукой по каменному кругу. Хмыкнул.

— Странный ты, Дрод.

Бригадир взялся обоими руками, напрягся, дёрнул “дверь” на себя и отскочил в сторону.

За упавшей с грохотом дверью Гроб Чорожий оказался пуст. Только в глубине, там, где стены сходились так, что ниша переходила в узкую трещину, поблёскивали на камне следы крови. Местами к породе пристали пух и перья.

Ближайший из дружков Камби грязно выругался. Второй, не решаясь оставить Эйдель, глухо спрашивал:

— Что там?

Камби присвистнул. Его рубленое лицо резко посерьёзнело.

— Слопала нашу птичку гора, — проговорил он, подходя поближе. Бригадир запустил руку поближе, пошарился внутри, вышел обратно; теперь кусочки пуха прилипли к его перчатке. Он поднёс руку к глазам, рассмотрел получше. — Ну и ну. Дродик, а ты знал, что так будет? Что ты тут устроил? Ты, может, решил этих двоих в жертву принести кому? Так их можно было сжечь на Фабрике…

Он отряхнул руки.

За спинами последователей Вождя над краем Чорги показалась чёрная, когтистая рука. Дрод сглотнул и громко заговорил, на ходу подбирая слова, совсем о них не заботясь:

— А если и так?! А если и так?! А может, Камби, Вождь — лжец, и ты идёшь за лжецом, а истинная сила и власть — здесь, в старой Пасти, ждёт нас там, внизу. А тебя просто обманули! Козёл отпущения… палка ходячая… сам ни черта не понимаешь, вот Вождь для таких, как ты, дураков, и разжёвывает…

Ему в челюсть прилетел удар. Дружки Камби заржали; сам рыжебородый неспешно поправил перчатку. Дрод сплюнул кровавый сгусток и пару зубов. Над краем Чорги возникла вторая рука. Потом оттуда, снизу, подтянулся чёрно-красный, остроносый призрак в изорванном, багровом плаще. Разведчика замутило.

— И это ты трус, — выдохнул он, — ты из страха бьёшь, даже из писулек Вождя берёшь только самое трусливое, самое худшее, а я…

“А я не видел до сих пор”, хотел он сказать, только с языка не скатывалось, потому что он, конечно же, всё видел и всё понимал, и действительно всё это время стоял в стороне, ибо верил в Фабрику, верил, что у Вождя был настоящий план, а таких, как Камби, лучше было просто держать поближе — иначе они где-то ещё бед натворят… и бригадир опять его ударил, и опять в лицо, и теперь уже нос Дрода хрустнул; он повалился наземь, обхватив голову руками в преддверии новых ударов.

Но их не последовало. Где-то басом заорал гном. Дрод рискнул взглянуть сквозь пальцы.

Чёрный призрак, вышедший из Чорги, сложился втрое и запрыгнул на спину мужику с ножом — или, вернее, уже без ножа; руки призрака хлестали по бородатому, безглазому лицу, а гном верещал и пытался с себя чудовище сбросить. Камби прыжками помчался на помощь своему дружку; второй гном подскочил поближе и наклонился к земле. Выпрямился он с арбалетом в руках. Дрод привстал, дотянулся до зажжённой лампы, той самой, при свете которой они с Эйдель засыпали рядом, и швырнул её в лицо вставшему в стрелковую стойку гному. Звонко взорвалось стекло; борода мгновенно занялась, затрещала, и несчастный пронзительно закричал. Пропела тетива. Болт высек искру из выступа на стене.

Гном с горящим лицом налетел на Дрода, слепо молотя руками. Разведчик прикрыл лицо, пригнулся, ударил в горячее, услышал с удивлением с собственных губ:

— Прости! Остановись, дурак!

Но тот не останавливался, только рычал что-то нечленораздельное, а совсем недалеко от них Камби пытался дотянуться до Скифы Аэс. Орлица, помятая, покрытая кровью и угольно-чёрной пылью, спрыгнула со спины гнома, которому выцарапала глаза. Она встала на одну ногу и пыталась когтями второй располосовать Камби лицо. Её крылья обвисли изломанными, жалкими тряпками. На краю Чорги виднелась Эйдель, по-прежнему со связанными руками; лицо — кровавая маска, глаза прикованы к дерущимся, губы что-то шепчут…

Дрод отпрыгнул, подхватил одеяло, на котором спал, бросил его горящему гному — сработало; тот прижал к лицу, принялся ожесточённо в ткань биться подбородком. Разведчик в три шага преодолел расстояние, отделявшее его от арбалета. За эти три шага Камби поймал Скифу за лодыжку и дёрнул на себя. Орлица потеряла равновесие и рухнула. Она ударилась о пол крыльями и издала жалкий, высокий визг.

Дрод прицелился.

— Отпусти её!

Но Камби не послушался. Может, не услышал. Он выволок Скифу к краю Чорги, где ему навстречу поднялась вдруг Эйдель: она плечом врезалась ему в грудь. Бригадир даже не пошатнулся.

— Оставь их! Оставь их! — завопил Дрод. Руки будто присохли. Блестящий кончик болта смотрел в спину Камби. Жаждал крови. Гномьей. Фабричной. Почти родной.

— Да оставь же!

Но Камби не оставил, и Дрод выстрелил. Болт впился бригадиру в основание шеи. Он пошатнулся, бросил на Дрода через плечо последний взгляд налитых кровью глаз, и рухнул в Чоргу. Его руки не разжались. Скифа и Эйдель, упираясь, сползли вниз вслед за ним.

Выронив арбалет, Дрод подбежал к краю и уставился вниз. Огонёк лампы Камби стремительно удалялся. Три тела вокруг него казались размытым, серым пятном. Где-то за спиной Дрода хныкали дружки Камби. Но ему не было до них дела. Он смотрел в Чоргу, в её страшную, чёрную пасть, а огонёк становился всё меньше, пока, наконец, не затух совсем, и тогда разведчик подумал: а ведь она, и в самом деле, бездонная, и он теперь всю жизнь будет это знать, всю жизнь будет помнить, как Камбибардук, Скифа Аэс и Эйдель туда падали…

Сверкнула искра.

Дрод протёр глаза.

Искра. Золотая. Она чуть подросла, потом разделилась на две; теперь уже два золотых огонька стремительно мчались вверх. Он поверить не мог в то, что видел, а огоньки всё росли, и вдруг Дроду пришлось отшатнуться. Из шахты пробкой из бутылки вылетела Скифа. Руками она крепко прижимала к себе Эйдель. Её изломанные крылья по-прежнему свисали двумя драными тряпками. Но за спиной развевались вторые: пламенно-золотые, прекрасные, невозможные…

Она приземлилась и сразу споткнулась. Дрод подскочил к ней поближе, помог опустить Эйдель наземь. Руки эльфки до сих пор связывала верёвка, и Дрод помчался за ножом. Когда он вернулся, орлица пыталась ладонью стереть с лица Эйдель кровь. Дрод сначала освободил несчастной руки, потом — опять встал, поискал глазами флягу с водой.

Рядом с их поклажей стояли раненые гномы. Оба прикрывали глаза руками: их слепили золотые крылья Скифы. Оба выглядели неважно.

— Вон отсюда, — прошипел Дрод. — Укокошу.

Сзади скребнули когти по камню. Гномы попятились, потом по кривой обошли Чоргу с противоположной от Скифы и Эйдель стороны. Дрод подумал, что дорогу назад они без Камби могут и не найти. Могут даже засесть где-то в засаде. Но это проблема для другого Дрода. Того, который через несколько часов найдёт в себе силы повести гостей обратно.

Подобрав флягу с водой, он вернулся к Эйдель и сполоснул ей лицо. Кожа лопнула там, где пришлись кольца кулака Камби; вся правая сторона лица опухла. И голень одна покраснела, заметил он вдруг, покраснела и отекла… Он помог Эйдель немного попить, а она чуть не поперхнулась. И вдруг заговорила.

— Ты должен знать. — Жнать. — Она королева.

— Что?

— Скифа. — Шкифа. — Королева.

Дрод поднял неверящий взгляд на орлицу. Золотые крылья за её спиной успели потерять свой блеск. Сквозь их края он видел неровную стену. Они испарялись.

Разведчик чуть наклонил голову. Скифа что-то проклекотала. Что-то знакомое. Может, не сейчас. Но Эйдель продолжала:

— Королева Хищного Пика.

У него слов не нашлось. Он нескладно, неуверенно поклонился, просто потому что в голову больше ничего не пришло.

— Потому что, — силилась Эйдель, — ей хотелось… почувствовать… вес всего мира. 

***

Где-то там, над головой, лежала поверхность, которой разведчик Дродусженгар никогда в глаза не видал. Над поверхностью расстилалась бескрайняя синева; о ней слагали страшные песни. Ни одному разумному гному не пришло бы в голову там жить, потому что гномы любили блоки, крепления и подъёмники, а всё это требовало надёжных, крепких потолков. Даже легендарный король Ангр III, хоть и подчинил себе изрядный кусок поверхности, правил из недр. Народы поверхности жили на привязи на своей земле: ни вверх не могли подняться, ни вниз. Люди, эльфы, орки; все ползали в грязи. Потому-то и показались орлам червями.

Королевство Ангра III давным-давно развалилось, и гномы потеряли интерес к тому, что происходило в их бывших поднебесных колониях. Может, до верхнего Анграбрадд ещё какие-то вести и докатывались, а вот до Фабрики — нет. Фабричным не было дела. Гномы за гномов.

Но Эйдель не останавливалась, говорила, пуская кровавые пузыри. Говорила, пока одевалась, говорила, пока Дрод и Скифа поднимали её по склону. Сбивчиво. Тихо. Её мутило.

— Но ты должен знать…

…и он, конечно, и правда должен был знать, потому что Камбибардук, может, всё ещё падал, и потому что где-то рядом рыскали два обезображенных гнома. Дрод смотрел на свои руки и поверить не мог, что вот эти вот руки поднялись на других фабричных бойцов. На людей Вождя. Его сжигал изнутри стыд, который становился только сильнее, когда он смотрел на бедную Эйдель, на переломанные крылья Скифы Аэс…

— …это не просто так, она должна была, должна, она так чувствовала…

Молодая королева готовилась занять свой престол на Хищном Пике, и среди её придворных очень много было таких, кто не прочь был бы обагрить кровью свои клювы и когти. Она желала сохранить мир. Желала знать, что такое земля; желала погрузиться в темноту; желала почувствовать вес земной тверди на своих плечах.

В её планы не входило ломать собственные крылья, но на сцену вышел Камбибардук Ур Гагг, и тогда Скифа Аэс, рискуя застрять, проползла по трещине, соединявшей Гроб Чорожий с Чоргой. И бросилась защищать подругу.

— А крылья?

В воздухе за её спиной рассеивались последние обрывки золотистого тумана.

— Мы не знаем, — выдохнула Эйдель. — Не знаем.

Но глаза у неё заблестели. Дрод прекрасно её понимал.

***

Эйдель еле шла. В Дордехольде Дрод соорудил для неё костыль. Потом эльфка и Скифа почти час потратили на то, чтобы подвязать и обездвижить искалеченные крылья королевы Хищного Пика. Оттуда они двинулись дальше в гору.

Арбалет несла птица. Дрод не возражал. 

По мосту Дордехольда гном эльфку пронёс на руках. Дальше он не стал повторять уже пройденный путь, свернул; Скифа поначалу взбунтовалась, но Дрод по начерченной в журнале Эйдель карте всё объяснил.

Им нельзя было возвращаться к Фабрике.

Путники регулярно останавливались отдохнуть, но сон не шёл к Дроду; его сознание раз за разом возвращалось к декламациям, плакатам, речам и лозунгам Вождя: гномы за гномов, братья мои, прекрасные фабричные братья, и достойные, покорные сёстры; бородатые торгаши, слабаки, нытики из верхнего Анграбрадд забыли о том, что гномы должны быть за гномов, и спиваются, растрачивая наше наследие, но мы — мы помним Ангра III, мы помним нашу подземную империю, прекрасную, не знавшую границ, чудесную, ужасную, и мы всё восстановим, всё вернём, былое величие заиграет золотыми красками, наша славная Фабрика всё может построить и всё может сжечь!.. Так вернитесь к своим горнам, мужчины, и встаньте у очагов, женщины, стучите молотами, гремите скалками, приближайте час триумфа, приближайте возрождение гномьего народа, лучшего, величайшего — только посмотрите, посчитайте в руинах слои, как в осадочных породах… и скрежетали зубы, и до боли крепко сжимались кулаки, и хотелось, чтобы Эйдель его коснулась и успокоила, но она лежала калачиком где-то рядом, пытаясь хотя бы во сне спрятаться от боли. 

Чуть позже Дрод наконец сказал Эйдель:

— Прости меня.

— А?

— Я струсил. Камби был прав. Я не сразу тебе помог.

Эльфка пожала плечами.

— Не каждый бы смог. Ты помог позже.

Она очень аккуратно выбрала слова. Эйдель часто опиралась на него; порой он даже нёс её на руках; он теперь хорошо был знаком с теплом и запахом её тела, но она не могла бы быть от него дальше. Дрод это принял. Пожелал про себя, чтобы Камби падал вечно…

— А я ведь понимаю теперь, — сказал он ломающимся голосом на очередном привале. — Понимаю. Ты не можешь проверить, а значит, она такая, какой тебе хочется, хочешь бездонную — будет бездонной. И, если зло моего народа и впрямь оттуда взялось… или, постой, если я могу себе представить, убедить себя, что оно оттуда… значит, и впрямь нет дна, нет его, быть не может… И с золотыми крыльями так же…

***

— Пойдём с нами, — предложила Эйдель.

Воздух в этом тоннеле двигался. Гулял по лицу, шевелил волосы, нёс с собой непонятные ароматы. Этот воздух хотелось узнать получше. Равно как и белый, блёклый свет — может, ещё даже не сам свет, а какие-то его многократные отражения, с трудом прорывавшиеся глубоко в тоннель.

Скифа Аэс торжественно вернула Дроду арбалет. Он взвесил его в руках, потом, пожав плечами, отдал обратно Скифе. Пернатая с лёгким кивком приняла.

— Нет.

— Почему нет?

Воздух, свет и Эйдель, думал он. Может, с ней ещё не всё кончено. Она, конечно, поможет ему найти себе место на поверхности, и тут он сможет стать кем-то лучше, кем был там, внизу. Тут его никогда не достанут фабричные гномы.

Красивая сказка.

Он перевёл глаза на Скифу. Она сломала несколько когтей на ногах. Из ноздрей лезла какая-то дрянь. Но так и не согнулась.

— Ты прошла той трещиной, — сказал Дрод. — До сих пор не могу поверить, что прошла. И…

Он сглотнул.

— …я бы пошёл с вами, правда, но…

Эйдель закусила губу. Скифа наклонилась к Дроду, протянула руку, положила её ему на плечо. Всмотрелась своим жёлтым глазом ему в лицо. Кивнула.

Он кивнул в ответ.

— …в другой раз.

Они с Эйдель обнялись на прощание. Скифа Аэс, порывшись в своих вещах, протянула Дроду свёрток с серебром, и он, почтительно склонив голову, принял награду. Сказав друг другу последние прощальные слова, они расстались.

Дрод направился к Фабрике. С каждым шагом к нему возвращались силы. Будто что-то подталкивало его в спину. 

Она ждала его, коптящая, изрыгающая едкие отходы, полная ревности, жажды и ненависти. Не было в Анграбрадд ничего лучше Фабрики, ничего прекраснее, ничего, чему он хранил бы большую верность. Во всём мире не было. На Фабрике ковалось будущее Анграбрадд, ковалось руками тысяч гномов.

Он был одним из них.

Как и бригадир Ур Гагг.