Путь домой
Крик болотной птицы-перепевки разбудил О-тО среди ночи. Он поднял голову и прислушался. Перепевка замолчала на миг, словно собралась с силой, а потом продолжила свои старания:
— Р-ру-фа-ха! Р-ру-фа-ха, — доносилось откуда-то из лесной чащи.
О-тО бросил взгляд в ту сторону, стараясь разглядеть трехлапую бескрылую проказницу. Странная причуда природы в их мире, где у всех по шесть конечностей! Нелетающая перепевка вечно пряталась в кустах поблизости от путей двуединых. Она слушала их звуковую речь — в обмены мысленными потоками одноголовая пернатая тварь проникать не умела — и пыталась её копировать.
Сейчас, похоже, исключения не было. Только кого же она засекла там, глубоко в чаще? О-тО вышел оттуда недавно с побратимом То-О. Они укрылись на болоте от атак свирепого панцерхвата. Безмозглая бронированная громадина не реагировала на мысленные обращения ни О-тО, ни его побратима, а гнала и гнала их обоих в едином теле по лесной тропе.
И только здесь, на зыбкой болотистой почве, тяжёлые ороговелые лапы твари не смогли дать ей надёжной опоры. О-тО и То-О пробежали по относительно неглубокой лужице на крохотный островок, за которым простирались бескрайние топи. Тут они постарались укрыться в траве, прижавшись к холодной мокрой земле в надежде, что панцерхват промахнётся в очередной атаке и завязнет в топи.
Зверь мог, несмотря на свой крохотный мозг, — не больше земляного ореха кус-фус — почуять опасность, остановиться и прекратить погоню. Всё-таки воля к жизни и страх уйти в небытие, которого не ведали двуединые, преследовали всех неудачников круга жизни. В единственных головах они не имели даже одного ума. Что уж говорить о блестящей удаче О-тО и его побратима, как и остальных их сородичей! Те обладали двумя разумными головами на общем крепком теле.
А то, что тело крепкое, да ещё обильно поросло плотной шестью, не раз спасало при сборе орехов кус-фус в окружавших селение лесах и на вылазках на разведку подальше. Сколь часто О-тО с побратимом углублялись в лес так, что не успевали добраться домой до поры, покуда светило уходило на покой! Что им оставалось? Только залечь в траве, прижаться головами друг к другу и, свернув общее тело в комок, пережидать ночное бесчинство местных тварей.
А лесные создания словно ждали своего шанса накинуться на отбившегося от сородича двуединого, напасть на него (них) и…
«Зависть это, что ли? — думал всегда О-тО. — Неужто мстят за минуты собственного бессилия, когда мы силой объединенных парных умов гоним их в нужном нам направлении?»
Двуединые не извлекали особых выгод из власти над прочими тварями, исключая стремление запрячь часть из них в плуг и вспахать поле. Да и так-то стали поступать совсем недавно, после известных событий, неожиданного прихода Небесной Гостьи.
Дивная Фрэнки научила двуединых новому, невиданному!
А так ни есть, ни как-то иначе пользоваться зверьём, скажем, вытягивая соки из странных органов для кормления потомства, двуединые не стремились. Они просто давали всем цель — двигаться мимо селения и не причинять его жителям дурного.
Однако стоило зверью уйти из-под власти мысленных приказов, и стремление к дурному, казалось, возвращалось с удвоенной силой. И что же, дикие твари вновь и вновь обращали неукротимую ярость на недавних властелинов, возвращались, атаковали их… А дальше всё повторялось: перехват контроля, мысленные приказы, направление, уход, возвращение.
Недаром двуединые издревле мыслили мир в полном подчинении кругу жизни! Входили в него по воле гермафродитных отце-матерей. И их самих те направляли воспитанием в нужную сторону. А потом юная поросль кустов преемства мужала и включалась в общее дело. И принималась помогать соплеменникам в противостоянии враждебному окружению.
Совершенно ясно, что ничего хорошего противники не могли бы подумать о происходящем, умей любой из них вообще думать своей единственной головой. Но думать они не умели. И тем лишь яростнее были чувства, которые их охватывали. Обуянные безумной злобой, движимые слепым желанием, неразумные звери стремились вырваться из подчинения и отомстить.
Так это виделось О-тО и его соплеменникам.
В тревожном сне на болоте вздрогнул и невнятно забормотал То-О. О-тО посмотрел в его сторону, соединил физический контакт с мысленным движением, нежно коснулся ума побратима и прошептал-прошелестел:
— Тихо, тихо, родной. Зверь нас оставил. Это глупая перепевка что-то увидела в своём одиноком сне и вот повторяет увиденное.
То-О послушался, затих на плече побратима и погрузился в глубокий сон. Поверил! «Вот ещё бы и мне так», — промелькнуло в голове О-тО. Эту мысль он пустил окольно, встроив в поток переживаний, параллельный сознанию побратима. Зачем того тревожить, и так настрадался!
Недавняя встреча с панцерхватом добром не кончилась. Тупая настойчивая тварь не поняла, куда влечёт её глупый инстинкт. Видать, страсть наконец-то сквитаться с отбившимся от соплеменников двуединым пересилила страх перед болотом, грозившим поглотить и убить. Панцерхват кинулся, промахнулся — увы, почти! — и всеми шестью лапами угодил в ловушку топи.
И всё бы хорошо, ведь О-тО и побратиму оставалось лишь с немым сожалением следить как бронированная туша медленно погружается в глубину. Помочь они всё равно не могли, да и вряд ли бы глупое создание оценило благородство. Даже сумей двуединые вытащить гиганта, тот обязательно довершил бы начатое ранее.
Жаль ещё, последний прыжок хищника вышел не совсем уж бесплодным. Одна из передних лап могучим когтем зацепила-таки шею То-О, пробороздила её, выпустив наружу обильную струю крови. То-О вздрогнул, забился и утратил мысленный контроль над своей частью тела.
Кровь хлынула пуще прежнего. Она заливала оказавшееся столь неверным прибежище двуединого — этот невзрачный островок между ничтожно малой по глубине лужей и неизмеримо превосходившей её топью.
О-тО смотрел в бессильном ужасе: каждая половина тела подчинялась лишь одному из умов, иначе никак — неминуемая борьба уже в утробе. Ещё бы немного и потерявший сознание побратим дал широкой и длинной ране исторгнуть всю живительную субстанцию из их общего тела. И что тогда, неминуемый уход в беседы Общего Ума за пределами круга жизни?
Кстати сказать, Небесная Гостья Фрэнки, помнится, всё никак не могла понять, как это — не верить в смерть? О-тО посчастливилось когда-то подобрать посланницу небес у её разбитого корабля, позвать соплеменников и дотащить с ними Фрэнки до селения. В дороге как раз говорили об этом: о молекулах разума, об их разбеге до входа в круг жизни и сближении после выпадения из него в диалоги двуединого Общего Ума первородных богов-близнецов. Увы, Фрэнки так ничего до конца не уяснила. Надо же, столько чудес скрывал её разбитый корабль, а таких простых вещей не знала!
Но пустое. Панцерхват не убил их общее с побратимом тело. Конечно, слияние с Общим Умом не худший вариант, но у То-О и О-тО оставалось ещё столько не оговоренного и не решённого! Последним усилием воли То-О буквально на мгновение пришёл в сознание. Мысленным указанием он затворил рану. А потом снова рухнул во тьму и оставил побратима созерцать тоненькую корочку на повреждённом месте.
Обессиленный О-тО тоже провёл какое-то время в тяжёлом сне, наведённым страхом и усталостью. И вот теперь неожиданно проснулся и тревожно вслушивался в выкрики перепевки, так старательно повторявшей фырканье бегущего от преследователя двуединого:
— Р-ру-фа-ха! Р-ру-фа-ха!
Что это? Вправду лишь воспоминание о недавней виденной птицей погоне, новая какая-то беда или, даст Общий Ум…
Была же ещё причина, по которой общее с побратимом сердце О-тО наливалось скорбью. А совсем ведь недавно стало так радостно! Ибо разве не чудо, что после годов ожидания в недрах общего тела пробудилось и первыми слабыми толчками дало о себе знать новое маленькое сердечко? Вслед за тем пробились робкие ростки двух тоненьких и совсем-совсем ещё слабых потоков мысли.
О да, время пришло и славное тело двуединого, отце-материнская утроба гермафродита подала знак: в круг жизни грядёт приход нового двуединого!
А что теперь? Да, что теперь, когда страшный коготь панцерхвата почти оборвал ток жизни в теле и последнее усилие…
Ох, Общий Ум предвечных богов и его чарующие песни!
Умение управлять токами жизни в теле, его частях, имело оборотную сторону. Разве можно что-то дать, ничего не забирая? И, наоборот, как можно взять, не отдав ничего взамен?
Рану на шее затворить удалось, но потраченные силы… О-тО лежал на холодной сырой земле, прислушивался к затухающему биению маленького сердца внутри себя и никак не мог отделаться от страшной мысли: «Жизненных сил дойти до селения не хватит, если оставить ребёнка жить».
А как не идти? Остаться здесь, на болоте, рискуя встретиться с новой опасностью? Как же тогда подпитать силы и чем, не двигаясь с места и оберегая бесценный плод? Время жизни стремительно уходило.
И вот — голос перепевки, в котором узнавались звуки, которые она слышала… от кого? Было ли то воспоминание о старом или вновь услышанное фырканье двуединого? О-тО со страхом вслушивался в темноту ночи. Со слабой надеждой он питал иллюзию, что столкнулся не с миражом, а реальным приходом помощи.
А параллельно отголоском тягучего сна побратима билась далёкая мысль: «Ох, Фрэнки, Фрэнки, чудесный дар небес! К чему ты сверкнула молнией надежды на небосводе двуединых? А затем ушла в небесные чертоги, стоило всем поверить, что наш союз навсегда!»
С неба спустилась команда спасателей и забрала гостью с собой. Та обещала вернуться, но…
— Р-ру-фа-ха! Р-ру-фа-ха! — «сказала» опять перепевка.
Душу О-тО затопила надежда: ближе, она голосит ближе! Это значит, что, может, вовсе и не птица вторит чьему-то подслушанному выкрику, а всё обстоит совсем иначе. И сейчас неподалёку темноту ночного леса силится пронзить взгляд минимум двух пар глаз на общем теле. Они ищут заветную цель, едва-едва представляя, что где-то здесь скрывается соплеменник.
«Проклятый панцерхват! Когда бы не ты, мы не сошли бы с маршрута. А так…» — подумал О-тО, ещё раз поминая призрачность надежд на то, что их с побратимом отыщут. И всё-таки он, пусть обессиленный, попытался мысленно коснуться округи.
Сил общения без слов между телами недоставало и в лучшие дни, без смертельной раны снаружи и ребёнка внутри. А теперь и подавно. О-тО прямо-таки всей своей половиной ощутил вопль ужаса, который лился от малыша внутри. Но что поделать? Приходилось рисковать, тратить жизненные силы, надеясь, что это не путь до селения. Усилие продлится всё же не столь долго, чтобы убить растущую внутри жизнь.
Но увы… Мысленная «рука» потянулась, слепо шаря по округе. Она столкнулась с подобием чёрной холодной стены — это одиночество вне ответа и внешней поддержки обступило О-тО со всех сторон.
И всё же он тянулся и тянулся в холодную ночь всё дальше, стараясь поймать хоть отголосок чужой мысли. И вроде что-то нащупал. И даже, казалось, понял откуда. Но…
Ребёнок внутри стал умирать. Сил поддерживать тело, рваться мыслью наружу и пестовать новую жизнь не доставало. А будить То-О и взывать к его помощи — рисковать погрузить всё их содружество в ещё больший ад испытаний.
Поэтому О-тО последний раз послал беззвучный крик о помощи в сторону, откуда почудился отклик. А затем оборвал его, чтобы дать приказ своей части тела свернуть до предела большинство процессов и оставить самый главный из них, тот, что поддерживал угасающую жизнь плода.
Хватит ли сил? Удастся ли ценой выхода из сознания — на него же тоже нужны силы! — сосредоточиться на главном, убрав лишнее? Ответов на вопросы у О-тО, стремительно погружавшегося в тёмную пропасть беспамятства, не было. Да и какая разница, ведь он всё дальше и дальше плыл в темноту, которая звала, манила, тянула, покуда…
Голос звал издалека, знакомый, родной. Но не голос побратима, а сторонний:
— Эй, О-тО, То-О, очнитесь хоть кто-нибудь! Видим, всё видим, как и что у вас. Но надо, очень надо.
О-тО приоткрыл один глаз и взглянул на склонившуюся к нему голову. Окружающая темнота ночи, столь непроглядная совсем недавно, перемежалась пятнами света в предвестье восхода светила. Тьмы уже не было, вокруг стояла серая муть, мешанина теней и отблесков разгорающейся зори, но ещё совсем-совсем слабой.
В этой мешанине глаза плохо фокусировались, а общая слабость мешала поддержать зрение силой мысли. О-тО скользнул по поникшей голове побратима, который всё никак не мог найти сил прийти в сознание. Тревожный запрос в глубины тела заставил выдохнуть с облегчением: ребёнок спит, но жив! Только после этого О-тО постарался сосредоточиться на неведомом пришельце.
— О, великий Общий Ум, — сказал тот. — Кажется, хоть один с нами. Я К-тО, а вот мой скромный побратим Т-кО. Помнишь нас? Мы встречали вас…
Он не договорил, поскольку О-тО нашёл силы перебить и закончить за него:
— Да, точно, встречали нас с Небесной Гостьей. Вы из поросли вождя, младшая ветка третьего куста.
К-тО отпрянул и с удовлетворением проговорил:
— Точно! Всегда удивлялся твоей памятливости. Ни я, ни мой побратим тем похвастаться не можем.
— Велика ли заслуга — получить талант от отце-матери? Вот применить его во благо… — начал и не докончил О-тО.
В его голосе прозвучала толика отчаяния. Фрэнки! Не досказанная история чужого мира, до времени разорванный круг жизни. И отмеченная К-тО «памятливость» делала только хуже. Её острые когти впивались в ум и лишали безмятежной уравновешенности. А что за двуединый без уравновешенности, полноценен ли он? Ведь вот и побратим больше склонен к мечтам о грядущем наследии, чем к памяти о прошлом.
Боль от несвойственного соплеменникам чувства одиночества терзала О-тО вдвойне. Он не мог восполнить пробелы, возникшие в прошлом. А окружающие — и не одни они! — не понимали его терзаний. Беда!
К-тО покачал безносой головой, поцокал языком, потом дотронулся до О-тО левой («своей») рукой; четыре нижние лапы при этом слегка спружинили, словно бы в жесте нерешительности перед прозвучавшими словами молодого и неразумного соплеменника. А ведь О-тО был старше и значительно. Но его речи в глазах соплеменника выглядели… не соответствующими статусу.
— Что ты такое говоришь? — спросил К-тО. — Почему считаешь себя вне блага, кто из двуединых тебе это внушил?
В словах прозвучала скрытая усмешка. Друг другу двуединые соплеменники ничего не внушали, только зверью в округе. Тем самым…
— Сравниваешь меня с неразумным? — проговорил О-тО.
В густой шерсти вокруг рта мелькнуло подобие печальной улыбки. И снова — боль в сердце! «Фрэнки всегда удивлялась: “Как это вы понимаете выражение лиц друг друга при таких-то зарослях?”»
Ну как было объяснить телепатически слепой и глухой от рождения и получившей проблески талантов только здесь, что «видеть» и «знать» необязательно одно и то же? Двуединых Фрэнки упорно именовала «дументами», от своего тарабарского “duas mentes” или два разума. И всё никак не могла понять, что наличие двух голов у всех означает не «двуразумие», а как раз единоразумие, только раздвоенное и повторённое во множестве раз.
Двуединым не надо было «видеть» эмоции друг друга снаружи. Они их чувствовали внутри. Ибо каждый служил по сути отражением каждого. Нет, не понимала Фрэнки, увы, не могла. А теперь она слишком далеко, чтобы снова ей что-то объяснять.
Между тем К-тО с осуждением — точно-точно! — посмотрел на соплеменника и проговорил:
— Смотрю, рана от когтей панцерхвата на шее одного побратима лишила разума и второго!
О-тО постарался сменить тему:
— Поражаюсь твоей наблюдательности! Увидеть по запечатанной ране когти панцерхвата…
— Не путай меня! — оборвал его К-тО. — Не только это вижу. Ещё и то, насколько вы оба в одном теле ослабли. А между тем нам надо бы спешить!
— Да, точно! — проговорил О-тО.
Он словно бы окончательно очнулся от беспамятства и уяснил, что надо разобраться, как и почему здесь оказался соплеменник. О-тО промолвил:
— Вы с побратимом быстро нас нашли, похвально. Опять должен сказать про наблюдательность. Вряд ли бы в темноте, да ещё не зная, где искать…
— Да-да, — выпалил К-тО. — Всё так, всё точно. И наблюдательность, и незнание где. На самом деле ты и То-О не так сильно отклонились. Вы же совсем чуть в стороне от маршрута разведки запасов кус-фус. Искать было несложно.
— Проклятый панцерхват, так меня, нас запутал! — воскликнул О-тО.
— Именно, — заметил К-тО. — Но вас не только зверь сбил с толку. Ранение твоего побратима упало в ту же копилку. С миром один на один никогда не двуедин!
О-тО кивнул со словами:
— Верно, верно.
Он на миг замолчал, а затем добавил:
— Ведь ещё и новая жизнь в нашем с То-О теле.
К-тО в удивлении отпрянул и с чувством сказал:
— Вы с То-О ещё и предвестии прихода нового двуединого! Зачем же умолчали и не отказались от разведки? Ведь риск же! Смотри, что вышло в итоге.
— Мы думали обойдётся, — пояснил О-тО. — Но пустое! Сказал, чтобы ты уяснил нашу с побратимом ситуацию.
— Конечно, как тут не заплутать и не забрести в болото! — заметил К-тО. — С панцерхватом на задних лапах, да с ребёнком на сносях! Но снова вынужден вернуть тебя к сути моего прихода.
— А в чём она — эта суть? — поинтересовался О-тО. — Разве не на поиски нас с побратимом ты отправился?
К-тО усмехнулся и сказал:
— Увы, крепкая память в тебе не сочетается с такой же сообразительностью. Вы с побратимом видные двуединые, но…
— Не настолько, чтобы нас искать из-за пропажи? — перебил его О-тО.
— Ты сам это сказал, я молчу, видишь же, — проговорил К-тО.
Однако О-тО прекрасно его понял: причина поисков в ином! И отчего-то сердце забилось чаще. Недовольно заворчал побратим, которого он потревожил своим волнением. Ещё острее отреагировал ребёнок в глубине тела. Он, точнее они, опасливо затрепетали: силы питавшего тела уходили в сторону от поддержки новой жизни.
Однако, что мог с собой, а значит и с зависящими от него близкими, поделать О-тО? В словах К-тО ему почудилось, что причина поисков существенная. А если она не совпадает с тревогой за жизнь О-тО и его побратима, то…
— На кону жизнь селения! –заявил К-тО.
Он словно прочёл мысли соплеменника. А его побратим Т-кО, для которого мысли К-тО секретом не являлись, недовольно хмыкнул. «Теряем время, а ты слишком долго объясняешь!» — так его реакцию понял со стороны О-тО. Ведь он и сам так бы среагировал, будь его голова на одной из шей пришедшего ему на выручку двуединого…
— Что угрожает жизни селения? — спросил О-тО. — И как с этим связано моё — наше с То-О — отсутствие?
— Возможно, я погорячился и сгустил краски, — признал К-тО. — Прямо сейчас, а может и в ближайшее время селению ничего не угрожает.
— Так в чём тогда дело? — вскричал О-тО.
Его ослабленное тело снова болезненно отреагировало на поднявшуюся в душе волну тревоги.
— Мне кажется, ты уже понял, — заявил К-тО. — Или близок к пониманию. Ведь лишь одно событие равно поменяло жизнь селения в прошлом, и твою жизнь вместе с тем. Причём не совсем так, как жизни остальных соплеменников.
— Ты хочешь сказать… — начал и оборвал речь О-тО.
К-тО кивнул со словами:
— Именно то самое и хочу. Твоя драгоценная Фрэнки снова спустилась с небес. И первым делом спросила о своём собеседнике. Представляешь?
— Но, когда? Как? Почему? — затараторил О-тО.
— Знаешь ли, — отозвался К-тО, — небесные посланцы не особо считаются даже с кустом вождя, собираясь явиться к нам. У тебя, собравшегося в разведку, они точно согласия бы не спросили. Фрэнки прибыла почти сразу после вашего с То-О отбытия. Так совпало.
— Но что же теперь делать? Как быть? — спросил О-тО.
Его голос наполнило сомнение и отчаяние. И тут в разговор вмешался побратим К-тО, тот, что славился своей «скромностью». Т-кО проговорил с изрядной долей раздражения:
— Мне кажется, всё проще, чем ты думаешь. Что делать? Встать, вылезти из болота — и в селение! О чём тут можно думать, когда от Небесной Гости было столько получено в прошлом, и сколько-то ещё будет получено в будущем. А ты по сути ей побратим.
— Да-да, –подхватил К-тО. — Пусть твоё тело разделено с бездыханным сейчас То-О. Однако все видели, насколько сильно сливаются ваши с Гостьей мысли. Прямо-таки да, будто это её голова на месте твоего побратима. — Он помолчал и добавил: — Да простит меня достойный представитель племени двуединых! Впрочем, он сейчас не слышит, к своему же благу.
— Но вы же совсем не понимаете! — вскрикнул О-тО. — Я, мы не просто же так здесь лежим и никуда не двигаемся.
— А что вам мешает? — уточнил «проснувшийся» Т-кО.
«Никогда не был ты мне особо сомысленен», — промелькнуло в голове О-тО. И хорошо, что сейчас никто не силился установить прямой контакт! Вряд ли бы получилась гармония.
Вслух О-тО сказал:
— Что нам мешает, хотите знать? Видите сами, в каком состояние наше с побратимом тело: оно ослаблено и очень! А между тем внутри зреет новая жизнь! Дорога до селения прямо сейчас убьёт кого-то из нас: ребёнка или общее тело.
— Неужели сил осталось так мало? — спросил К-тО. Глаза его побратима гневно сверкнули из зарослей шерсти на лице.
О-тО вздохнул и предложил:
— Войдите в мой разум, убедитесь сами.
Оба побратима — К-тО и Т-кО — удивлённо и с толикой осуждения посмотрели на распростёршегося на земле О-тО.
— Говоришь, что сил мало, а хочешь их тратить на прямой контакт? — спросил К-тО. — Мы верим тебе. Не в обычаях двуединых так бессмысленно лгать.
— И всё же ты должен выбрать! — в тон ему заявил Т-кО.
— Выбрать? — переспросил О-тО. — О чём ты? Неужели…
Головы обоих побратимов напротив него разом кивнули, и О-тО с ужасом закончил:
— …я, мы с То-О должны пожертвовать ребёнком, чтобы племя получило новые дары от Небесной Гостьи?
— А как иначе вы доберётесь до селения, ты и твой побратим? — поинтересовался Т-кО.
О-тО бросил на него взгляд примерно такой, каким смотрел на атакующего панцерхвата, и тихо спросил:
— Разве вы с побратимом не можете нас поддержать и облегчить обратный путь?
Т-кО покачал головой со словами:
— Внешняя поддержка не прибавит внутренних сил. Вам с побратимом не выжить в пути, если вы так слабы, как ты говоришь. Поэтому выбирай и выбирай быстро, что сохранять: равновесие жизни соплеменников, жизнь своего нерождённого ребёнка или…
О-тО опустил голову вниз. Его тело, которое развернулось из клубка, чтобы удобнее стало вести разговор с соплеменником, снова вернулось в исходное положение. Только теперь О-тО не стал класть голову на плечо к побратиму, который всё ещё лежал в беспамятстве рядом и по счастью не ведал, что происходит. О-тО постарался затолкнуть свою голову под туловище, прижался к холодной болотистой почве и тихо заплакал.
Реального выбора из предложенных вариантов он не представлял.