Пенумбра
Даня вышел из класса последним и аккуратно прикрыл дверь. Впереди бежали, снося всё на своём пути, Димон с Серёгой — последний даже успел поставить подножку Ленке. Девчонки слегка отставали, но тоже бежали во двор, хихикая и сбиваясь в стайки. В рекреации стоял гомон и свист от скользящих по полу ботинок. На кончике языка Даня чувствовал кислый вкус — тошнота поднялась после второго урока, и кто знает, что было тому виной: расшатанные нервы от предстоящей череды контрольных или просто столовские булочки с колбасой сомнительного цвета.
Замедлив шаг, чтобы оторваться от толпы бегущих одноклассников и успокоить усиливающуюся тошноту, Даня одёрнул лямки рюкзака и тяжело вздохнул. Учебник по алгебре неприятно давил на плечи, словно напоминая, что солнечное затмение, которое так удачно выпало на перемену между шестым и седьмым уроками — явление, конечно, интересное, но у Дани ещё полно других, более важных дел. Затмение он мог посмотреть и попозже: наверняка сразу же, как оно кончится, в чате класса появятся несколько видео. А вот с подготовкой к итоговой контрольной по алгебре потухшее на несколько секунд солнце вряд ли поможет справиться.
Охранник с недовольным лицом разблокировал турникет, чтобы весь класс мог высыпаться на улицу почти одновременно. Даня прошёл последним, поморщившись от яркого полуденного солнца. “Ну и что это за затмение такое? Солнце на месте, как и всегда,” — разочарованно подумал он, отходя за клумбу, подальше от одноклассников, занимающих места на ступеньках. Тёплый сентябрьский воздух, сладковатый от начавших гнить листьев, только усилил тошноту, и Даня невольно сглотнул.
— Марков, отвали, со Светой я сижу!
— Ага, мечтай! — Димон и Серёга пихали друг друга локтями, пытаясь усесться рядом со Светой и Ленкой, но, пока они были заняты друг другом, их опередили ещё двое девчонок.
— Ты дебил?! Я бы щас…
— Не бомби, Светка всё равно с тобой не села. — Ой, завали, а! — Серёга злобно пнул ступеньку, сплюнул и отошёл в сторону, оставив Димку одного.
Даня, стоя за клумбой, наблюдал за тем, как все рассаживаются, чуть ли не зевая от скуки. Хотелось одного: чтобы всё, наконец, закончилось и их отпустили с физ-ры. Всё равно почти никто с собой даже форму не взял — ну так и не надо ставить физ-ру последним уроком, если хотите, чтобы на неё хоть кто-нибудь ходил. Даня, хоть и был почти круглым отличником (четвёрка по литературе не в счёт, это даже не настоящий предмет: читай книжки да пересказывай своими словами), форму тоже не взял: завтрашняя контрольная по дискриминантам всё же важнее, чем челночный бег. А с двойкой за несдачу норматива, которая маячила на горизонте, он уж как-нибудь разберётся — хоть со спортом у него никогда не клеилось.
Занятый этими мыслями, Даня даже не заметил, как на школьном крыльце появилось несколько учителей, в том числе и сухонькая шестидесятилетняя Алевтина Фёдоровна, которая вела у его класса физику. Она обещала, что уйдёт на пенсию сразу, как только все они сдадут ЕГЭ, но Даня в это не верил. Юре, его старшему брату, Алевтина Фёдоровна тоже так говорила — да вот только Юра уже два года как школу закончил. Учителя раздали всем непроявленную плёнку, через которую можно было безопасно смотреть на солнце, и забрали у нескольких человек солнечные очки, нервно цокая и хмыкая.
Алевтина Фёдоровна встала по центру крыльца, нервно одёрнула тускло-серую юбку и подняла левое запястье к уровню глаз. Тонкая цепочка серебристых часов сверкнула на солнце, и Алевтина Фёдоровна, возведя палец к небу, торжествующе произнесла:
— Через тридцать секунд вы сможете наблюдать кольцеобразное солнечное затмение, которое продлится около шести минут. Кольцеобразным оно называется потому, что луна не полностью закрывает солнечный диск. Вокруг тёмной луны останется видимым небольшое светлое кольцо. Смотрите на него только через плёнку или специальные фильтры, кому что досталось, — иначе обожжёте себе сетчатку. Всем всё ясно? Завтра вместо лабораторной восьмой класс напишет мне…
Даня перестал слушать ещё где-то на середине монолога и, судя по усилившемуся шуму вокруг, остальные ребята тоже. Он поднял фотоплёнку к глазам и неожиданно для себя замер, и почувствовал непонятно откуда взявшееся предвкушение. В нижней части кадра промелькнули светло-лиловые кудри Алевтины Фёдоровны. Даня сосредоточенно смотрел на солнце, задержав дыхание, чтобы не спугнуть затмение. В этот момент ему начало казаться, что стоит ему чихнуть, отвлечься или даже просто моргнуть — и что-то обязательно пойдёт не так, и затмение не начнётся или, того хуже, не кончится. Даня поёжился, представив, как всю оставшуюся жизнь ему приходится сдавать челночный бег в кромешной темноте, на каждой площадке решая по уравнению с дискриминантом. “Тьфу ты”, — одёрнул он сам себя, пытаясь полностью сосредоточиться на наблюдении.
Постепенно шум вокруг сходил на нет: одноклассники успокаивались, младшие начинали скучать, старшие отвлеклись на телефоны. Постепенно солнечный свет становился всё тусклее, но, глядя сквозь коричневую плёнку, Даня не замечал этого. Он, как зачарованный, смотрел, как солнце, частично спрятавшееся за облаками, постепенно пропадает за непроницаемым диском луны, словно кто-то накрывает его крышкой. Дане казалось, что в этот момент время должно остановиться, или, в крайнем случае, он должен почувствовать восторг, удивление, заинтересованность… Но он не почувствовал ничего. Лишь всё же вдохнул, — сердце пропустило пару ударов, — и, убрав плёнку от глаз, резко поморгал, оглядываясь.
Вокруг все были заняты рассматриванием затмения. К удивлению Дани, он успел насчитать всего человек десять с телефонами, и то никого из его класса. “Может и хорошо, — подумал Даня, — что я всё же увидел это своими глазами. Но чего они смотрят так долго, не насмотрелись, что ли?”
— Даня, где твоя фотоплёнка?! Сколько раз повторять: не смотри невооружённым глазом! — раздался крик Алевтины Фёдоровны и Даня, ещё секунду назад послушно поднёсший бы плёнку обратно к глазам, вдруг огрызнулся:
— Не видно, что ли, что я даже не смотрю на это ваше солнце? — И, сам не поверив, что он действительно сказал это вслух, смял плёнку в кулаке и бросил за школьную ограду, быстрым шагом направляясь домой. Даня никогда прежде не сбегал с уроков, но сейчас даже не успел задуматься над тем, что делает что-то не то. Вокруг всё ещё стоял странный, неестественный сумрак, но Даня не обращал на него внимания. Засунув руки в карманы, он яростно впечатывал в асфальт каждый шаг, словно стремясь оставить на нём хоть какой-нибудь след. “Ну и фигня это ваше затмение, только время зря потратил,” — подумал Даня через несколько минут, скрываясь за дверью подъезда. Как только она за ним закрылась, сумрак рассеялся и солнце, уже не скрытое луной, вновь засветило во всю силу. Даня уже не увидел этого. Одно было хорошо: тошнота, не покидавшая его ещё со второй перемены, полностью прошла.
***
Дома внезапно оказалось, что его желание подготовиться к контрольной по алгебре было не таким уж сильным, как он думал. Во всяком случае, не сильнее желания поиграть в приставку — и вот ему-то Даня противиться совсем не мог. О том, что наступил вечер, он узнал лишь по тому, что замок во входной двери начал тяжело проворачиваться — это мама снова притащила два пакета с продуктами после работы. Даня пропустил эту мысль плыть дальше и снова погрузился в игру, даже не задумавшись о том, чтобы помочь. Вдруг зазвонил телефон и Даня, лениво проведя пальцем слева направо, ответил на звонок. Недолго думая, он поставил на громкую связь, и из телефона раздался голос Серёги:
— Алё, Дантес, погнали в футбик? Димон чёт отказался сегодня, уговаривать не хочу…
— Погнали, конечно. Сейчас подскочу.
— Кайф, жду!
Даня смахнул вызов и встал, выключая приставку. В дверном проёме показалась мама — у неё было хоть и уставшее, но очевидно растерянное выражение лица.
— Ты идёшь… на футбол? — она нахмурилась.
Даня прошёл мимо, и, обувая кроссовки, бросил:
— Ты же слышала, зачем переспрашиваешь?
Мама растерялась ещё сильнее и быстро-быстро заморгала, будто пытаясь убедиться, что перед ней действительно её сын.
— Но ты же ненавидишь футбол, разве нет?
Даня закатил глаза и, ничего не ответив, выскочил из квартиры. Мама лишь успела прокричать:
— Домой к девяти, ни минутой позже!
Даня, бегом спускаясь по лестнице, пробормотал:
— Что ты мне сделаешь, домой не пустишь?
Вернулся он без пяти минут полночь, насквозь провонявший костром, сигаретами и спиртом. Прошёл в комнату, не разуваясь, и, рухнув на кровать, мгновенно отключился, даже не заметив, что на кухне, несмотря на позднее время, горел свет. Там плакала мама.
Утром она разбудила его чуть позже обычного и даже не пожелала доброго утра — сразу же вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Даня поморщился: голова и без того раскалывалась. Он и сам не понял, как вчерашний футбол превратился в шашлыки, а Серёга и несколько ребят, с которыми они играли в футбол, — в одиннадцатиклассников, доставших несколько литров какого-то фруктового алкоголя, на вкус похожего скорее на кислоту, чем на “клубнику и виноград”, и пару пачек сигарет. Даня уже пробовал курить, но вчера всё было по-другому. Может, дело в компании, а может, в том, что именно в этот день Даня чувствовал, что он уже взрослый и действительно может себе это позволить. Он разрешил себе делать всё, что ему только захочется, и ему это понравилось.
Не понравилось маме. Но не настолько, чтобы она рассказала о вчерашнем отцу, а это уже плюс. Учительнице алгебры тоже не понравилось: через несколько минут после начала контрольной Даня, не совладав с внезапно подкатившим к горлу комом, выбежал в туалет и провел там добрые полчаса — а потом был вынужден сдать пустой лист. Учительница, которая сначала заботливо предлагала ему спуститься к школьной медсестре, отшатнулась, когда Даня сказал, что ему это не поможет.
— Действительно, не поможет, — лишь сказала она, отвернувшись и поставив размашистую двойку на листке с его фамилией.
Классной руководительнице тоже не понравилось. Когда учительница алгебры вызвала её в кабинет, она лишь долго качала головой из стороны в сторону, смотря на Даню, как на человека, который чем-то очень сильно её огорчил. Она что-то говорила, но он не слушал, думая лишь о том, что всем почему-то нужно, чтобы он вёл себя так, как им того хочется. Но самое странное было даже не в этом, а в том, что Даня раньше именно так и делал. А после того, как взглянул на светящийся солнечный ореол вокруг тёмного лунного диска, начал делать то, что хотел сам. А хотел он многого.
Он хотел выпить ещё раз — только чего-то покрепче фруктовой газировки. Хотел отжаться больше раз, чем Санёк из 9 “Б” и отбить у него Машу — хотя та ему даже не нравилась. Он вообще с удивлением понял, что ему как будто ничего не нравится. Пробовать что-то новое, что раньше не интересовало или было под запретом — нравится. Продолжать что-то делать, например играть в футбол — нет.
Но вот в футбол-то играть и пришлось: физрук, кажется, понял, что челночным бегом на физ-ру седьмым уроком никого не заманишь, и зарегистрировал школу на городские соревнования по футболу. Даню, несмотря на то, что он никогда не проявлял особых успехов в спорте, взяли в команду нападающим — и он вдруг ощутил, что ему нравится нападать, нравится ощущение азарта и скорости, нравятся соревнования.
Со временем наступил момент, когда соперники стали его побаиваться, а друзья — уважать. Да и друзей прибавилось. Теперь вместе с Серёгой и Димоном за ним повсюду таскался Дрон — низкий щуплый пацан, выглядящий на несколько лет младше, на самом деле второгодник. Санёк из 9 “Б”, уступив Дане пальму первенства школы по отжиманиям, уехал с родителями в Египет, сказав всем в школе, что заболел, а Даня с удивлением понял, что наступила зима. Мама всё чаще плакала ночами на кухне, Даня почти каждый день возвращался позже обычного, и даже Юра, приехавший на каникулы перед зимней сессией, не смог на него повлиять.
— Это всё переходный возраст, у меня же тоже был такой период, помнишь? — успокаивал Юра маму, пока Даня заканчивал миссию в очередной игре, не обращая внимания на время.
— Нет, Юрочка, с тобой всё было по-другому. Даню как будто подменили… Иногда я смотрю на него, пока он спит, и даже не узнаю: вроде бы тело данино, а лицо — совсем не его…
— Мам, ну что ты такое говоришь… Поспи, отдохни. У него пройдёт, вот увидишь. Просто надо перетерпеть.
Они ещё о чём-то говорили, но Даня не слушал, полностью сосредоточившись на игре. Он и этот разговор-то предпочёл бы не слышать, но, как назло, он выпал на скучную кат-сцену, которую даже нельзя было скипнуть.
***
— Сегодня, ребята, мы начинаем изучать новый раздел физики. Как вы думаете, что такое свет? — Алевтина Фёдоровна, стоя у доски, обратилась ко всему классу, и Даня, пользуясь моментом, сквозь блузку оттянул лямку лифчика Светы, сидящей впереди. Та взвизгнула на весь класс, и Алевтина Фёдоровна недовольно поджала губы:
— Ну что там у вас? Брачные игрища оставляйте за дверью кабинета, договорились?
Даня серьёзно кивнул и снова оттянул лямку, на этот раз левую. Света, очевидно уже ожидавшая подвоха, резко обернулась и зашипела:
— Если ты ещё хоть раз… Я… Я…
Даня дёрнул бровями, раслпаставшись на парте:
— Что ты сделаешь? Что? Да ничё ты не сделаешь, успокойся…
Света покрылась красными пятнами, и Ленка успокаивающе погладила её по плечу:
— Свет, да не обращай внимания просто. Ему станет скучно, и он отстанет.
Света отвернулась, хоть и было видно, что далось ей это с большим трудом: она уже нервно вертела в руках циркуль, готовая вот-вот засунуть его куда-нибудь в Даню, где помягче. Он лишь цокнул и опёрся на спинку стула, развалившись. Жизнь снова стала невыносимо пресной.
— Сейчас я включу верхний свет и отключу все остальные осветительные приборы, — Алевтина Фёдоровна щёлкнула выключателем, — Посмотрите на пол. Видите, что все ваши тени смотрят в одну и ту же сторону? Это потому, что…
— Алевтина Фёдоровна! — вновь завизжала Света своим невыносимо писклявым голосом. Даня закатил глаза, — Смотрите, у Дани нет тени!
Алевтина Фёдоровна вновь сжала губы в тонкую узкую линию. Стёкла её очков недобро блеснули, и она подошла к Свете.
— Что вы такое говорите? Если бы слушали меня внимательно, вы бы знали, что любой материальный объект отбрасывает тень, и совершенно невозможно, чтобы какой-либо человек… Ох! — внезапно прервав монотонное бурчание, воскликнула Алевтина Фёдоровна. Она оказалась рядом со столом Дани, и тот лениво повернулся к ней, не очень-то понимая, что вообще происходит.
— Это… Это просто невозможно… — пробормотала Алевтина Фёдоровна, сняла очки, протёрла линзы и снова надела, — Однако… Однако…
Класс, вы свободны. Загляните в столовую пораньше, только тихо, как мыши.
Все тут же начали собираться, и Алевтина Фёдоровна вдруг произнесла:
— Даниил, Дмитрий, Сергей. Останьтесь на несколько минут.
Даня услышал, как друзья, сидящие позади него, начали недовольно вздыхать на разные лады. Когда все одноклассники вышли из кабинета, Алевтина Фёдоровна строго спросила:
— Вы замечали, что у Дани нет тени?
Все как один покачали головами из стороны в сторону. Алевтина Петровна устало выдохнула:
— Может, подозреваете, когда она могла пропасть? Не замечали, что Даня как-то изменился в последнее время?
Все молчали, и только Серёга хмыкнул:
— Не-а, только в футбик вдруг стал лучше меня играть.
— Ага, и пивас распробовал, — недовольно пробурчал Димон.
— Не помните, когда это произошло?
Серёга почесал нос:
— Ну, первый раз я его позвал… А, когда с Диманом посрался, потому что он, гнида такая, не дал мне со Светкой затмение посмотреть, такой момент испортил…
— Контролируйте речь, Сергей! — строго одёрнула его Алевтина Фёдоровна, а затем задумалась и начала что-то бубнить себе под нос, потеряв всякий интерес к ребятам.
Когда прозвенел звонок, Серёга недоверчиво спросил:
— Алевтина Фёдоровна, можно мы уже… того?
Та вдруг всполошилась, словно её разбудили, и махнула рукой:
— А, идите-идите, конечно. И вы Даниил, не сидите, как приклеенный. Идите…
Даня, всё это время просидевший на месте, потянул шею и встал. Он даже не особо понял, почему его и Димона с Серёгой не отпустили вместе с классом, и всё это время думал только о Светке и лямках её лифчика. Какого же он всё-таки цвета?...
Закрывая дверь кабинета, он споткнулся о развязавшийся шнурок, и это немного вернуло его в реальность. Он услышал, как Алевтина Фёдоровна что-то бубнит и чертит на доске:
— Коронарный выброс Затмение… Пенумбра… Нет, не может быть. Или может?.. А что, если… Фотохимическая реакция, поляризация света… Да, стоит попробовать! Неужели это так изменило мальчика? Что, если тень — это не только физическое явление?
Даня покачал головой. Алевтина Фёдоровна наконец-таки сошла с ума, как и предсказывал Юра. Надо будет ему рассказать, когда тот приедет на очередные каникулы.
***
Весной весь класс снова отправили смотреть солнечное затмение — но на этот раз не на школьном крыльце, а где-то за городом. Даже сняли целый автобус и освободили от первых двух уроков. Выезжать нужно было рано, чуть ли не в шесть утра, и мама еле-еле растолкала Даню, пришлось даже подключать отца. Тот рявкнул так, что у Дани зазвенело в ушах, и он все-таки выкатился из дома вовремя, несмотря на то, что вечером подрался с Саньком из 9 “Б” из-за чего-то, о чём уже не мог вспомнить. Поездка была дурацкой: на задних рядах кто-то грыз вонючие, как забытые на несколько недель носки, сухарики, девочки пели странные песни, впереди в микрофон что-то бубнила Алевтина Фёдоровна. У Дани раскалывалась голова, и он пытался хоть немного доспать в дороге, но тщетно.
Автобус остановился. На выходе из дверей Алевтина Фёдоровна торжественно вручила каждому фотоплёнку.
— Кольцеобразное затмение… Нам посчастливилось увидеть его целых два раза за год, это немыслимо для нашей широты! На этот раз оно будет длиться всего несколько секунд, не прозевайте!
Даня закатил глаза, стремясь побыстрее подойти к Светке. Димон с Серёгой стояли в стороне: они перестали общаться с Даней ещё несколько месяцев назад, когда он сначала не пришёл на несколько запланированных тусовок, а потом начал подкатывать к Свете, несмотря на то, что знал, что она нравится Серёге.
Внезапно Алевтина Фёдоровна, вцепившись в его локоть, дёрнула на себя:
— А ну стоять, молодой человек! У вас место в первом ряду, со мной под ручку. Держите плёнку так, чтобы я видела ваши руки, и никуда не отходите.
Даня обречённо вздохнул. Голова раскалывалась всё сильнее, настолько, что хотелось достать мозг из черепушки и засунуть его в ледяной душ. Радовало только то, что через несколько секунд всё это должно было кончиться, и он доспит свои часы сна в автобусе. А потом пойдёт домой, потому что возвращаться в школу после такой экскурсии — себя не уважать.
Даня обречённо поднял фотоплёнку к глазам и уставился на солнце. Сначала не происходило ровным счётом ничего. “Солнце как солнце,” — успел подумать он, как вдруг всё повторилось и он увидел, как небесное светило вновь кто-то накрывает крышкой. Это продлилось, кажется, меньше секунды, но перед глазами Дани пронёсся весь учебный год, голова перестала болеть, а к горлу подступила знакомая кислая тошнота. Даня упал на колени, откашливаясь, а Алевтина Фёдоровна лишь сочувственно похлопала его по плечу:
— Ничего, молодой человек, ничего. Всё у вас теперь будет хорошо. А я ещё научную работу про это напишу, да. Фотохимическая реакция в условиях пенубры и её влияние на поляризацию света и физические свойства тени… Звучит!
Даня не слушал, что бормотала Алевтина Фёдоровна. Лишь смотрел на землю и думал о том, как с ним могло произойти всё то, что произошло за этот год.
***
Перед тем, как зайти в автобус, Даня решительно подошёл к Димону и Серёге.
— Пацаны, простите меня. Не знаю, что со мной случилось. А Светка твоя… Она мне даже не нравится! — Даня растерянно запустил ладонь в волосы, глядя, как пунцовеет Серёга, — Нет, она классная, просто не для меня!
— А чё ты лез к ней тогда, а?
— Не знаю… Я вообще какой-то сам не свой был, вон, учёбу забросил, в футбол даже играть стал… Я же ненавижу футбол!
— Эт ты зря, кстати. В футбик классно гоняешь, даже лучше Серёги, — Димон похлопал его по плечу и, получив подзатыльник, вскрикнул, — Эй, за правду бить — не по-пацански!
— Бла-бла-бла, за правду, ага, конечно. Иди давай в автобус, не загораживай, — легонько пнул его Серёга, передразнив. А потом обернулся к Дане, сощурился и уточнил, — Точно к Свете лезть больше не будешь? Забились?
— Забились! — они ударили по рукам и коротко обнялись. Даня выдохнул, с облегчением почувствовав, как частичка его души встала на место. “Надо будет ещё перед мамой извиниться за всё… А футбол — может, и правда хорошая идея? Блин, и стихи по литературе надо все выучить….” — думал Даня всю дорогу до школы. Он не прогулял уроки, как хотел сделать раньше, а после школы сразу поспешил домой.
Наведя порядок в доме и сложив форму для футбола в рюкзак, Даня выглянул в окно и увидел, что мама снова тащит домой несколько огромных пакетов с продуктами. Он выбежал из квартиры, чтобы встретить её у лифта, подхватил пакеты и, быстро чмокнув в щеку, забежал домой. Когда мама зашла, он уже расставлял продукты в холодильнике.
Она оперлась плечом о дверной косяк и недоверчиво взглянула на него:
— Ты что-то натворил?
— Не, мам, ничего такого. Просто… вернулся вот, и… Мама улыбнулась.
— Вернулся… Приготовить блинчики на завтрак?
Вечер прошёл так, будто этого года и не было: они шутили, смеялись, а когда пришел папа — даже поиграли в карты, как в старые добрые времена, когда Юра ещё учился в школе. Даня наконец был по-настоящему дома.
Утром он вышел из дома пораньше, захватил футбольную форму и перед уроками зашёл в кабинет алгебры, чтобы задать один вопрос:
— Извините… А можно переписать контрольную по дискриминантам?