Последний дождь
0.1
До чего же красивое небо. Лучше, пожалуй, было только на Земле. Я его видел там дважды, впрочем, для жителя орбиталок — это даже много.
Красота. Сиреневатые облака. И даже видна часть одного из спутников планеты. Идиллия.
А вот и они, летят все выше и выше. Пуф! Праздничным фейерверком разукрашивает небо. Разлетается, догорает. Эффектно. Прощальный салют для этой мерзкой планеты.
Это было красиво.
1.1
Звезды... Я мечтал о них когда-то. В детстве.
Что-то осталось во мне от того ребенка, иначе бы я сошел с ума. Здесь, в композитной бочке за полтора световых года от дома, понимаешь, что ты реально готов отдать за свою мечту... Всё? Одно дело фантазии детей, а другое суровая, как тысячетонная гранитная скала, реальность с её контролем массового сознания, доминированием элит и жесткой конкурентной борьбой.
Я был в каком-то смысле романтиком, но не таким чудаком, как те, с кем мне приходится делить космический сон и обед.
И мне придется свыкнуться с этим... Ведь я все еще люблю звезды.
— Внимание! Через полчаса выходим из тоннеля.
Надо бы пристегнуться. Двенадцать кресел расположены кругом по радиусу центральной области ракетного корабля "Иерихон".
Напротив меня расположилась, закинув ногу на ногу, темнокожая ученая, микробиолог, Нефтида Айри. Та еще дикарка, но чем-то даже импонирует… Справа от нее — капитан Азеф Рафики, себе на уме, а слева — биолог Яго Туусинен, которого прозвали Туси. Скоро подтянутся остальные.
У Нефтиды глаза бегают, кожа вспотела. А вот капитан, кажется, клюет носом.
— Капитан, вы спите? — толкнул его в плечо Туси, — На нас напали пираты!
Несколько ученых улыбнулись.
— Пусть присоединяются к команде. Мы пойдем под черным флагом... А пока не отвлекайте, я слежу за вычислениями через нейроинтерфейс.
— Вы настолько не доверяете искину?
— Знаете поговорку? В космосе машины сходят с ума подчас быстрее чем люди. Иначе я бы был тут лишним.
— Все в порядке, ведь так? А то Нефтида волнуется.
— Туси, я тебе точно вмажу как-нибудь. Ничего я не волнуюсь
Некоторое время все молчат. Потом бортмеханик вдруг произнёсес:
— Одно радует, этот придурок с камерой дрыхнет в ящике.
— Там внизу целый паноптикум. Чудесный дегенеративный ансамбль — особенно Боусен, яркий экземпляр, — отметил я. — Зачем эти клоуны в экспедиции?
— Кто платит деньги, тот и заказывает песни, — улыбнулся Туси.
— Господа, рассуждайте молча и не отвлекайте капитана, пожалуйста.
Тоже молчавший прежде биохимик завершает обсуждение.
Тишина. Кольцевое изумрудное сияние, порождаемое собственным магнитным полем корабля, разливается за бортом; изображение передается на небольшой монитор передо мной. А еще искаженные звезды, словно длинные искры от бенгальских огней.
— Надеюсь, все получится, — произносит биохимик.
— Десять минут до тряски.
Спинки откинуты, все пристегнулись. Инерционная микрогравитация тормозящей ракеты вот-вот сменит вектор. Кольцо, на котором расположены кресла, повернется чуть более чем на четверть круга, навстречу импульсу ускорения.
— Пять минут.
Это второй наш проход через связку червоточин. И, судя по словам капитана, он будет сложнее.
— Три минуты.
Червоточины нашли не так уж давно. Я тогда был подростком. Все еще дурак, но уже самоуверенный... Конечно, я поверил в это раньше, чем мировая наука. Объект, поначалу считавшийся экзопланетой, вносившей возмущения в орбиту прочих небесных тел, внезапно оказался причудливой колоссальной гантелей из двух черных дыр и самозамкнутой одномерной перекладины.
— Две минуты.
— Все штатно, не бойся, — подмигнул Туси Нефтиде.
Кажется, если бы не ремни, она бы ему вмазала.
Как Моисей прошел по дну Красного моря так и мы следуем через проложенный в пятимерном пространстве-времени коридор навстречу своей судьбе. Навстречу звездам.
— Одна минута.
1.2
— Взлетаем!
Отстыковка. Начинается небольшое землетрясение. Голову вжимает в подголовник, кровь приливает к мозгу. Вскоре, круговой сегмент на котором мы находимся начинает поворачиваться. Мир вертится вокруг. Вся вселенная.
Тряска кажется бесконечной.
Мы сидим так чуть меньше суток по земному времени. Я пытался читать, но невозможно, буквы танцуют. Наконец гул стихает.
Ракета замерла. Короткий миг невесомости перед включением ядерно-импульсного двигателя. Вибрация словно чудовищная щекотка все еще ощущается всей поверхностью кожи.
— А ты боялась...
Нефи раздраженно фыркает.
Корабль постепенно тормозит. Мы движемся по спирали, сближаясь с небесным телом. Гравитация, и без того едва ощутимая, исчезает вовсе и мы воспаряем, как ангелы. Затем, в день завершения нашего полета, торжественно открывается единственный технический иллюминатор корабля, и мы впервые собственными глазами, а не через экраны, смотрим на голубой, столь похожий на наш собственный, но все же отличный от него мир.
— Величественно, да?
— Ух-х ты-ы! Какое разноцветие!
Планета действительно чудесна, хотя для ее описания мне проще было бы прибегнуть к аналогии с цветной плесенью, выращиваемой в чашках Петри.
Я смотрю на изумрудные, сиреневые и желтые долины Родеи, размышляя о том, является ли цвет растений на ней проявлением простой пигментации, как в цветах, или же на деле это другой механизм фотосинтеза и клетки флоры на самом деле поглощают излучение иных спектров, в сравнении с земными.
Мои размышления прерывает пролетевший справа Саид ибн Махди. За ним, спустя пару секунд, устремляется “придурок с камерой” и его помощник.
— Господа, отойдите... Ну… отлетите! Я сделаю кадр.
Штатный режиссер-оператор миссии, Наури Шольц, разгоняет собрание у окна.
Я случайно встречаюсь взглядом с Нефтидой. Она, обычно самоуверенная и невозмутимая, настолько впечатлилась видом Родеи, что не может сдержать слез (в условиях антигравитации это выглядит, нужно сказать, забавно). Один из ученых подлетает к ней, протягивая салфетку. Наури тоже замечает эту сцену и пытается заснять Нефи, забыв о планете; итог закономерный — средний палец на весь окуляр.
Да уж.
Получив от ворот поворот, вместо драматичной сцены, Наури продолжает еще минуту снимать вид через стекло, а потом подлетает… Ко мне?
— Вот один из храбрых ученых, посчитавший своим долгом отправиться в другой мир с риском для собственной жизни. Это астробиолог. Его зовут, э... Эан Линг. О чем вы думаете сейчас, Эан?
— Я думаю, что вам лучше не направлять эту аппаратуру на мое лицо.
2.1
Всем телом чувствую гул садящегося шаттла. Странная история и то, как я в это ввязался.
— Эй, Кью. Чего такой кислый?
— Да, Тауберг, могли бы в такой торжественный момент улыбнуться.
— Пренепременно, но потом, — ответил я и вздохнул.
Со мной здесь еще двадцать пять спецов. Я знаю каждого из них, понимаю их сильные и слабые стороны, хотя непосредственно командует Сергио Рудковски. Но мне не нужны его лавры. Я — тот самый рычаг в дилемме вагонетки.
Сложно быть неприметным у всех на виду, но это именно тот талант, за который мне платят и платят хорошо.
Толчок. Шум снаружи постепенно стихает. Рубиновый свет за стеклом сменяется небесной синевой.
Если все нормально, то через минуту сядем между океаном и лесом, неподалеку от места посадки автоматической станции.
Вдруг, тишина. Затем робкое «Алилуйя!» в наушниках. Тут же громкое «Урааа!» и далее целый гвалт ликования.
Я отбросил ремень и сполз с кресла на пол, как мешок, абсолютно обессиленный. Люди рядом, отвыкшие от интенсивной гравитации, ползут на четвереньках. Кто-то из них поднимается и, держась за специальные скобы, двигается в направлении уже открывшегося выхода. Туда, где сияет свет… Я прихожу в себя уже находясь на оранжевой травянистой долине. Поляна другого мира.
Это тот самый миг, о котором можно было бы рассказать потомкам, если такие бы были.
Солнце Родеи греет сквозь полупрозрачные визоры. забрала. Ученые с мировыми именами лежат, раскинув руки и ноги, либо катаются по траве. Смеются.
Голубое небо простирается над нами. Лазуритовая бездна. Полная опасностей и угроз планета.
От базы до джунглей — рукой подать и это проблема. Я изучал снимки с орбиты… Известно о присутствии в местных дебрях существ, проявляющих некое подобие разума, которых земные спецы назвали антропо-термитами. Но туземцы — это пол беды, а другая половина — странный короткий сигнал от Родеи, который уловил первый зонд, вышедший на орбиту червоточины. Официально его посчитали собственным сигналом аппарата, отраженным от поверхности планеты, но в службе безопасности колоний не были так в этом уверены. Поэтому я и здесь. Защитить этих яйцеголовых, а если понадобится, то сделать то, на что никто из них не способен.
На следующий день после процедур по восстановлению тонуса мышц, нетвердо, но все же на своих ногах, проверяю качество развертки модулей. Герметичность, качество проводки и системы безопасности. Никакая дрянь не должна попасть снаружи внутрь модулей.
Рядом замечаю ученого, который чуть ли ни с пеной у рта копает почву. Делает заборы грунта через каждые десять метров. Опьяненный энтузиазмом, он не замечает, как пересекает периметр безопасности — звучит тревога и тот подпрыгивает, чуть не уронив ведро. Я едва заметно улыбаюсь. Системы работают, не придется теперь проверять самому.
— Не выходите за периметр!
— Если он хочет собрать инопланетных жуков, вы его не остановите, — говорит, появившийся сзади Туси.
— Ему хватит одного удара шокером. Проследите за ним. Если покинет периметр еще раз, объявлю карантин на неделю, и никто не выйдет из станции.
По дороге к блоку био-очистки, становлюсь свидетелем еще одной интересной картины. Вблизи складского модуля режиссер-оператор снимает установку флага Станционного Государства. Его помощник, стоя возле стяга, по-видимому, произносит речь.
2.2
Как всегда первый, даже командира еще нет. Что там у нас на орбите? Читаю последние сводки в журнале безопасности. Капитан с экипажем провисят на орбите еще месяц, потом через четыре года вернется, после установки наблюдательных зондов на орбитах планет возле червоточин.
Пока читал, все уже и собрались.
— Доложите по системам безопасности, господин Тауберг, — произносит сухо начальник экспедиции Камински.
— Все работает штатно. Два периметра безопасности установлены и проверены.
— А что насчет аборигенов?
— Я как раз хотел сообщить. — Кью раширяет участок на карте и указывает на красную метку. — Вот здесь группа, в четырех километрах от нас. Это недавние данные, прежде мы не видели их из-за атмосферной облачности, и испарений влаги над джунглями.
— Ваши предложения.
— Послать роботов и закрепить камеры. До получения данных выход в лес не одобрю.
— Я согласен. Господин Ясперсон. — Сергио поворачивается к главе группы био-исследований. — Пусть ваши люди пока помогают со сборкой оборудования и обустройством модулей.
Споры, предложения, дискуссии о том, что стоит ли пускать океанологов к океану, а геологам взять вездеход. Пустая, глупая болтовня. Пока я не буду уверен в безопасности, никто из них станцию не покинет. А если, вдруг, и осмелится, то вряд ли вернется.
Наконец-то все закончилось. Но остается еще одно важное дело.
Киваю всем и ухожу на склад. Там загораются, уловив движение, лампы, сенсоры считывают мои данные, пропускают дальше.
Так. Бочка номер «двеннадцать».
Автоматический погрузчик услужливо достает мне ее со среднего яруса. Открываю крышку, достаю внутренний сегмент — круглую полку, заполненную гайками, заклепками и болтами. Внизу под ней находится массив мягких гранул. Нащупываю металл, извлекаю небольшой цилиндр, от которого тянутся десятки проводов, прикрепленных к восьмиугольным сегментам на взрывателях, формирующих каркас бомбы, по мощности не так сильно уступающей первым ядерным. Я достаю из кармана детонатор и прикручиваю к цилиндру. Готово. Закончив с детонатором, я помещаю конструкцию обратно, после чего вставляю полку с крышкой и возвращаю с помощью робота груз на прежнее место.
Теперь рычаг повернут. А вот подъедет ли вагонетка?
3.1
В помещении бара царил душный сумрак. В голове пульсировала музыка, проникала насквозь, заполняла сознание. Клубы дыма и приглушенный свет изменяли до неузнаваемости лица собравшихся здесь. Отдельные яркие лучи выдергивали из полутьмы мокрые от пота мерзкие рожи, бокалы с пойлом и засаленные карты на столе.
— Что притих, Наури? Нечем ходить?
Человек в темных очках — вот ведь дебил Мигель, напялил их в такой темноте — неприятно ухмыльнулся.
Карты… Что мне пришло? Почему они совершенно одинаковые, и откуда их в два раза больше? Как же от всего этого тошнит. И при этом так легко…
В груди у Наури защемило. Последняя сотка и тут такое дерьмо подвалило, а не карты. Его запястье слегка обжигало — отличный пластырь Майк подогнал. Намного лучше, чем нюхать.
А если вот так, выкусит?! Почти наугад крайняя восьмерка червей полетела на стол.
Хмурый Юбо, что сидел рядом с Мигелем скривил рот, что-то резко прошипел на своем придурошном языке и тоже скинул свои картонки. Вышел из игры… Теперь они с Мигелем остались вдвоем… Надо победить его, но какие же идиотские масти. Я не могу проиграть, я никогда не проигрываю!
— Ва-банк, — ухмыльнулся Мигель. Не ну откуда у него такие ровные белые зубы? Тварь.
Тошнит. Хочется летать. Чего? Какой летать?! Надо проучить этого дебила.
— От… отвечаю, но… — Наури поднял указательный палец вверх и замер. Вот вроде мысль же была, куда делась? Летать… Не, во ща закончу и полечу. — Ты чего очки напялил тут, как дебил!?
Мигель даже не шевельнулся, а парочка крепышей за его спиной прям напряглась.
— Ты кажется перебрал, гринго, — ухмыльнулся Мигель и открыл карты. Вот же… Можно было и не париться. Такое почти не перебить.
— Чё?! — Наури тряхнул головой. — Какой-то латинос, что напялил темные очки, как обезьяна, будет меня учить?! — на весь бар проорал он, крепко сжимая карты. Ну давай, давай же!.. Главное, чтобы мне не дали их раскрыть. Не ну все таки — разбитая рожа лучше, чем вырезанный орган.
— Карты, гринго, — процедил Мигель и снял очки. Опа! Да у него глаз стеклянный.
— Ух ё, ахах, не ты посмотри!.. Аххаха! — заржал Наури почти всерьез, видать пластырь оказался свежим. — Посмотри, что вставил этот латинос себе вместо глаза! Вы что, все такие дебилы?!..
— Карты!
Но выкрик Мигеля потонул в общем шуме. В этом месте тусило много латиносов. Один из них рванул к столу, схватил и опрокинул его, схватил Наури за рубашку…
Летать… Ну и рожи… А чего глаз так фигово видит? Землятрясение? Летать… Ща вырвет. В боку закололо. Ну и дискотека, все кружится, орет, мигает. Спокойствие. Холодный нежный пол. Как он приятно ласкает щеку. Голову не поднять.
Руки? Где мои руки? Кто-то их держит, ох, похолодело на запястьях. Все мельтешит мечется. Какой милый пол, как хорошо. И зачем я по нему ходил в грязных ботинках? Больше не буду. Это ведь оскорбление. Такой удивительный пол нельзя оскорблять. А все же, почему не подняться? Тошнит.
— Не дергайся, — наконец-то смог различить голос у самого уха. — Сейчас поедем…
Куда? Не хочу я ехать… Хочу летать! Или лежать на волшебном полу.
Мир резко дернулся и снова стал вертикальным. Опа! Рожей в стол лежит Мигель и копы вяжут его, а рядом — раздавленные темные очки. Копы? Откуда? Так вот кто меня держит.
— Имя, район, станция пребывания! — проорал кто-то у самого уха.
Наури только хохотал в ответ. Ему повезло, еще как… Он не вскрыл карты, да еще облава произошла, значит он не проиграл. Да и рожа почти цела. Ну, не смешно ли?
— Хватит ржать! — что-то уткнулось ему в спину.
— Конечно, ахаха, конечно, хее, хеахах!
Летать. Кажется я готов. Прогрев турбин… Капитан на старт.
— Слышь ты мразь наркоманская, смотри на меня, в глаза мне смотри, — он дергает меня и заставляет на себя пялиться. Не тряси, не надо. Ну зачем? — Смотри сюда, запомни, урод, если я…
И тут Наури все-таки стошнило.
3.2
— Ох ты ж, посмотри на этот свет. — Я чуть не подпрыгиваю на месте. — Видел что-нибудь красивее, Лори?!
Я сжимаю в руке дисковую камеру… Мы наконец в лесу, вышли из вездехода десять минут назад. Какая фактура для фильма!
Я поворачиваюсь, снимая окружающие чудеса.
Место причудливое, но такой кайф, такое изящество… Стволы деревьев здесь закручиваются типа ээ… Как канаты что ли. Друг вокруг друга, в общем и.. Листья желтые и тоже закручены, маленькие такие спиральки, вертлявые. Они слетают сверху и вжжжух, делают вокруг нас пируэты. Я просто танцую среди этого, как под кайфом, как же мне не хватает этих пластырей но щаас просто очешуенно! Я толкаю ствол спецом, чтобы заснять как эти фиговины крутятся в воздухе.
— Слишком далеко не отходим от группы… Господин Наури! — Меня окликивает этот чудило на букву “м”, Ясперсон. — Будьте осторожны, а то запнетесь за корень дерева. Их не видно под подстилкой!
Да пошел он! Пусть о себе позаботится, умник… Заботливый, как моя мамаша, выжившая к старости — хотя и так чокнутой была — из ума.
Я представляю себя в роли школьного хулигана, ссущего в его отобранный портфель и в этот момент запинаюсь за корень дерева. Гребаное полено!
— Ты видел, а?.. Я чуть ногу не сломал!
Лори подбегает ко мне. Он смотрит встревоженно. Мой ассистент — верный как псина на поводке.
— Все в норме?
— Ну че уставился?.. Да в порядке я! — Киваю ему, чтобы отошел. И тут рраз, как лампа зажигается в мозгах! — Стой, стой. Не-не-не. Идея есть. Смотри, видишь воо-от ту штуку?
Я указываю ему в сторону большой сломанной ветки дерева. Она лежит в паре метров левее.
— Да, эта. Я задумал один прикол… Подойди, ага.
Лори растерянно делает пару шагов в сторону древесной фиговины.
— Сюда встать?
— Даа… Теперь держись за голову, ощупывай шлем! Она на тебя упала только что, дуралей! Может стекло треснуло? Представь это, представь!
Я снимаю его, беспристрастно, с ледяной безучастностью… Чистая документалистика, без прикрас. Ассистент же изображает удар по башке со всем усердием. Позже наложу речь с комментариями про ученого, пострадавшего от падения сверху полена после порыва ветра. Бедный, бедный Лори!
Закончив съемку, я подзываю его, и мы догоняем группу. Она остановилась — может нас ждут? Не, яйцеголовые просто своей фигней заняты. Кто-то землю роет, кто то отпиливает от деревьев куски. Ну это тоже можно зафиксировать для истории. Я замечаю ученого, который таращится куда-то вверх.
— Тут что-то живое сверху, живое существо!
Я реагирую машинально.
Камера работает, работает! Я поднимаю ее медленно, держа ученого в кадре. Он тычет пальцем, указывая на крону дерева. Слышу голос Ясперсона «Не стойте близко и готовьте горн, если оно будет шевелится!». Вувузелы для медведей, серьезно?.. Я бы тут достал лучше ствол.
Мы отходим. Все встают кругом, уставившись на ветку. Я слегка увеличиваю область видеозахвата. Краса-а-авица. Или красавец? То, что над нами такое причудливое и уродливое, что напоминает экспонат, какие хранятся в формалине в музеях; оно коричневое, в пятнах, и при этом выглядит как два тритона сросшихся спиной — одно тело цепляется за кору, а другое смотрит вниз. Голова треугольная, по спине какие-то черные точки. Еще хвост, который будто общий для двух тел, но при этом разделяющийся на три части с перепонкой.
Зум.
У мутанта-тритона на спине возникает еще ряд черных точек, но это уже не глаза, а отверстия. Может напугать? Что бы оно не сделало, это будет круто!
— Хлопни в ладоши Лори, хлопни громко!
Хлопок. Окрик Ясперсона и после наблюдаю как этот инопланентый сиамский выродок, дернувшись — вот это испугался! — бросается наутек. Резко пробежав по ветке, он перепрыгивает на соседнюю, после чего выпускает из тела коричнево-зеленый газ и скрывается в созданном вонючем облаке. Скатертью дорога, братишка! Я точно так же драпал во время второго станционного конфликта.
Я начинаю вдруг хохотать. Слышу в наушниках:
— Совсем с ума съехали, придурки?!
Видимо Ясперсон моей шутки не оценил. Ну и ладно — не всем же иметь чувство юмора.
Мы углубляемся в чащу, в этот офигительный спиральный лес и оххх... Что-то усталость уже накатывает. Какие же эти скафандры все-таки неудобные, тяжелые блин. Хочется уже вылезти из этой тесной бандуры, снять аквариум с головы, пусть у меня мозги из ушей потекут, уже пофигу. Я им что, рыбка? Мы дошли до ручья. В наушниках ругань — яйцеголовые по-своему сходят с ума.
Спор идет между старпером Боусеном и чеканутым Эаном. Первый говорит про зарытые здесь города и кости наших праотцов, которые мы должны отыскать, а второй бубнит как заведенный про нарушение регламента…
Я и так поехал крышей, вам меня не сломать!
— Эй, гляди, — протягивает не пойми что Лори. — Я нашел эту штуку в лесу.
Он держит че то типа красного кокоса в руках. При этом на поверхности виден типа рисунок… Чего?
— Поднеси-ка ближе — шлем бликует.
Разглядываю. Художества лесных чудил что ли? Какие-то окружности, блин, линии, черточки… Типа два круга и от них лучи такие, а рядом тоже отметки.
— И зачем ты это начертил? — пытаюсь пошутить. Ну, а может он правда меня разыгрывает?
— Дайте мне взглянуть. — Подходит ученый, которого я прежде снимал. Он берет в руки плод и, подняв, разглядывает. — Где вы взяли это?
— Там, рядом с деревом. Увидел насекомое, будто стрекозы, пошел за ним. А оно улетело и село на ствол. Я смотрю, а под ним вот это.
— Я не понимаю… Это либо пигментация, либо… рисунки. — Он крутит плод так и эдак. — Там есть еще такие?
Лори пожимает плечами.
Скоро все ученые уже тусят на поляне, где Лори нашел странный кокос. Ну ниче се открытие!.. Шарят везде тут под корнями, находят еще такие же штуки, ага, а я их снимаю. Вот это супер кадр! Один из умников поднимает снова подобную круглую херню — их тут много походу, ого! Вот Боусен вообще чуть не визжит от радости… Че за фрукты, ритуалы какие-то? Ну, остальные вообще говорят, что это может не тотемы аборигенов, а просто типа цвет естественный, да фиг тут поймешь, че угодно может быть на этой планете, хоть барабаны на деревьях. Ну, потом разберутся, отдадут в лабу.
Ясперсон объявляет, чтоб мы закруглялись.
Наконец то сниму эту банку с головы!..
4.1
— Ух, страхолюга, да? –ухмыляюсь, стоя рядом с ксенобиологом. Ученого зовут Эан и сейчас он светит моим фонариком в небольшое круглое окно, разглядывая внутренности напоминающей муравейник хибары аборигенов. Вместо стекла тут что-то типа мембраны. Туземец тоже внутри — сидит, скрестив ноги.
— Нет, они не страшные, Туси. Скорее беспомощные.
Антропо-термиты…
Я подхожу к соседнему дому — они, вероятно, лепят их из глины — нахожу окошко и тоже заглядываю внутрь. Луч утыкается в морду. Занято… Сине-зеленый многоглазый алиен сидит, положив одну пару рук на колени, а другую, меньшую, сжав в замок перед собой. Конечно, он выглядит угрожающе, но, если тварь вдруг оживет и кинет через окно копьем, визор должен выдержать.
Я ощупываю стены лучом. Круг света слегка дрожжит… Чувствую благородное волнение первооткрывателя. Замечаю амулеты из костей, развешанные тут и там. Отпечатки шестипалых ладоней.
Сзади мне кричит Эан:
— Я нашел пустой дом!
Спустя десять минут, я уже карабкаюсь по узкому лазу, ведущему в центральное здание поселения аборигенов. Они попадают в свои дома через подземные ходы… Держа в руках фонарик, преодолеваю путь через нору, выбираюсь на полвину и замираю, глядя в потолок.
— Если вы увидели что-то опасное, подайте знак.
Эан наблюдает за мной через окно.
Я улыбаюсь.
— Не-еет. Просто тут рисунок на потолке.
— Прошу вас, вернитесь обратно и дайте мне прикоснуться собственными руками к этим вещам!
— Я сейчас. Только камеры зарою.
Пора выполнить основную задачу, ради которой мы пришли сюда, а именно зарыть маленькие скрытые аудио-камеры, которые будут формировать 3д-картинку из пойманных звуковых волн, но тут замечаю еще кое-что. Ниша… Прежде она была занавешена листвой, почти такой же серой как стена, и я не обратил на нее внимание. Сейчас же вижу, что она скрывает нечто внутри... Я отодвигаю аккуратно листья и наблюдаю… Свитки?
— Я нашел такую штуку сейчас, что вы наверно и не поверите!
— Да я вижу. Это свитки, да?
— Ну, а что это еще может быть? — беру один из двойных рулонов и разворачиваю. Вижу мелкий текст. — Тут надписи. Это письменность, точно.
Я сам едва верю тому что вижу. Прежде за аборигенами наблюдали сверху и они казались примитивными… Всерьез велись споры, есть ли у них разум вообще. Но эти рукописи. Это даже не символы, как на тех плодах, что мы ранее нашли, а целая система письма. Надо будет взять их с собой, как только закончим работу. Надеюсь, туземцы не слишком обидятся на нас за это.
Проходят дни. Один за другим... Мы зачастили к аборигенам, расставили камеры в их домах. Мы приходим к антропо-термитам пока они спят. Интересно, что они думают про нас? Как реагируют на наше вмешательство в их уклад — пропажу личных вещей из жилищ, странные запахи...
4.2
— Терри, ты меня отвлек от работы! У тебя совесть есть? — Нефтида злится, как всегда. — Ты же знаешь, что я занята во внешнем модуле — мне не по кайфу каждый раз очистку проходить.
Нефи смахивает мокрую от пота прядь волос со лба. Она и еще пять ученых, включая меня и Эана, стоят, кучкуясь, возле монитора в первом отсеке научного блока (здесь выращивают клеточные культуры с земли, чтобы позже проверить на них действие микроорганизмов Родеи). На девушке при этом надет скафандр, в отличие от нас, разве что шлем сняла.
— Слушай, успокойся. Думал, тебе будет интересно, вот и все.
— Мог бы тогда мне сообщение прислать… Ладно, что там у тебя.
Барри Сато, техник, поворачивается к монитору.
— Смотри, и остальные тоже. — Он включает запись. — В два ночи включилась тридцать вторая камера. И вот что она запечатлила...
Я приглядываюсь к картинке на экране.
На фоне бледно-зеленых, снятых в режиме ночного видения, спиральных стволов, возникает некое существо. Оно ползет вперед по прелой подстилке — выглядит как подушка на четырех тонких ногах. Сверху же на его теле закреплено нечто округлое, слегка вытянутое. Кокос?..
— Да, это такой же плод как вы принесли из леса… Этот господин сбросит здесь свой груз. А ближе к утру придет второй.
Все так и происходит. Создание дергается, сбрасывая с себя ношу (видимо, на спине у него что-то типа крючков липучки), которая откатывается к корню. Потом зверюга стремительно уходит.
— Трудолюбивый малыш. — Я ухмыляюсь.
— Мы и раньше таких видели. Но только издали и совсем недолго... Даже неазвание им пока не дали. Кстати, обратите внимание — на этом фрукте рисунок, типа сетки.
Я вспоминаю плоды, которые мы нашли в лесу. Значит их принесли эти существа? Украли у аборигенов?...
Терри снова мотает запись вперед.
— Вот еще один. Что он будет делать сейчас, я так и не понял. Видимо, оставляет свой генетический материал.
Терри запускает дальше. Справа из-за дерева появляется другой подобный зверь, но на этот раз без груза на спине. Он подползает к плоду, затем выпускает из нижней части что-то наподобие длинного жгута и присасывается им к фруктовой плоти.
— Может это как внешний желудок? Типа энзимы там...
— Это еще не все. Смотрите дальше.
Существо на записи заканчивает взаимодействие с кокосом. Втягивает жгут, потом обползает фрукт с другой стороны, снова выпускает суставчатое щупальце из тела — в этот раз оно длиннее — и, нависнув им над поверхностью плода, будто что-то рисует.
— Он делает отметки.
— Я знаю, что вы хотите сказать... Не вижу ничего особенного. Это не проявление разума, просто импринт.
— Нефи, ты же изучала эти плоды ? — Один из ученых обращается к Нефтиде. Она выглядит сейчас растерянной.
— Я посмотрела их, но, у меня были и другие дела. Толком не исследовала.
— Посмотри внимательно, что там внутри. — Терри тоже поворачивается к микробиологу. — И изучи геном… У меня чувство, что там что-то очень любопытное.
4.3
Диктофонная запись.
Сейчас 17 марта… по земному, конечно... Запись четыре.
Не знаю, с чего начать. Много разных событий, но они как будто разные пазлы одной большой мозаики... Вчера, например, обыскивали место в лесу где ранее потеряли связь с первым аппаратом, что исследовал Родею. Хотели найти черный ящик, но даже сам аппарат не нашли — никаких следов. Может, аборигены утащили? Вообще, в лесу часто чувство что за нами наблюдают издали. Наверно так и есть...
Эти антропо-термиты достаточно умные, мы их недооценили. У них странные ритуалы, конечно. Последнее, что мы видели, это как они держат перед собой таблички из дерева и водят по ним маленькой тростинкой, будто набирая на планшете текст. Конечно, тут хочется заподозрить карго-культ, но ведь гипотез может быть много, так что я бы не стал делать какие-то выводы, в отличие от многих других. Еще... Что касается их письменности, мы возможно имеем дело с чем-то закрепленным генетически. Это тоже гипотеза, но недавнее открытие говорит в ее пользу.
Ранее, мы наблюдали взаимодействие некоторых лесных животных с плодами, вроде тех, что мы принесли в первую вылазку. Они что-то инжектировли внутрь — теперь мы выяснили, что именно. Нефтида изучила содержимое плода... В основном он пустой, но там находилось несколько нитей. Мы посмотрели на них в микроскоп и сразу предположили, что это некие носители информации. Там по всей длине отдельные фрагменты химически окрашены, всего тридцать видов этих фрагментов, а на нити умещается порядка пяти тысяч. Мы просеквенировали их вручную, внесли в таблицу. А дальше прогнали через программу-дешифратор...
Она не выявила ничего, по сути, но тут интересно, что ранее в ней уже содержались записи, которые мы нашли у аборигенов. И она сравнила их, чисто по числу и повторяемости элементов. В итоге, девяноста процентов вероятности, что это один язык. На письменах туземцев и на нитях лесовиков. Мы так назвали последних. Хотя информации о них пока мало, мы продолжаем их изучать. В общем, загадка на загадке. Заканчиваю запись.
5.1
Я стою во втором отсеке лабораторного модуля. Здесь кругом крысы в прозрачных ящиках… Тесное пространство наполняет постоянный визг, но он приятен моему уху.
Подхожу к одной из зверюг.
— Сделал ей инъекции? — Я обращаюсь к помощнику, который обедает лапшой прямо на лабораторном столе.
— Зачем?.. Ты же сказал, что она готова.
— Да, точно. Это же девятая… Я перепутал ее с восьмой! — В самом деле, я ведь даже не посмотрел на номер сбоку, просто обратил внимание на схожее пятно у уха. — Проверил уровень карбгемоглобина?
— Угу. — Танто отвечает мне, набив рот лапшой.
— Ну и что?
— Все нормально, я посмотрел.
Чудесно… Ее дыхательная система закончила трансформацию. Именно у этой девятой — я дал ей имя Ева — процесс прошел быстрее всего. Остальные же еще дышат атмосферой, приближенной, пусть только на несколько процентов к земной.
В легких этой крысы теперь новые альвеолы. Биологические наноагенты, вживленные ей месяц назад, перестроили ее респираторные отделы легких и изменили кроветворную систему. Теперь ее костный мозг способен захватывать в большем числе кислород за счет модифицированного гемоглобина и выводить обратно больше углекислого газа, за счет измененного белка карбгемоглобина в кровяных тельцах.
— Думаешь, она готова уже? Я хочу ей прогулку устроить… — Я поправляю очки и смотрю на Танто. Тот пожимает плечами. Я поворачиваюсь и гляжу на крысу.
— Нуу. Ты хочешь прогуляться, Ева? — Крыса смотрит на меня сквозь прозрачную крышку и утвердительно моргает. — Да?.. Ты красавица.
Наклонившись к контейнеру, я отцепляю трубки от него. Потом закручиваю вентили на баллонах.
Взяв аккуратно ящик с Евой внутри, я выхожу из модуля и далее следую к блоку биологической очистки, он же выходной шлюз
Там я надеваю скафандр и нажав кнопку закрываю гермодверь за спиной. Выхожу…
Поле оранжевой травы… Ветер пригибает ее к почве. Подняв кверху взгляд, я замечаю, что атмосфера стала однородной; приобрела синеватый предгрозовой оттенок.
— Давай, давай… Успеешь надышаться до того, как дождь пойдет.
Я ставлю контейнер на землю и снимаю крышку. Ева начинает бегать кругами, видимо удивленная изменением температуры и странными новыми запахами.
Я смотрю на нее и жду. Вскоре крыса успокаивается… Тогда я склоняюсь и аккуратно беру ее в руки. Ева не сопротивляется.
— Эй, да ты красавица.. Ну ка! Давай сюда.
Я поднимаю ее вверх над собой. Поворачиваюсь, показывая вид Родеи от горизонта до горизонта.
— Молодец... Умница!
Надо сказать, что я люблю животных несколько больше, чем людей. Рядом замечаю двоих ученых в скафандрах, которые смотрят на меня удивленно.
Я подхожу к ним.
— Хотите подержать?
Первая из двоих, Нефтида, протягивает руки и я передаю ей Еву.
— Только аккуратно. Если она умрет от сердечного приступа, это затормозит мои эксперименты.
— Крутая детка. — Нефи садит крысу себе на плечо.
Ее напарник, Рене Пуатье, произносит:
— Она может здесь дышать?.. Постоянно?
— Да, модификация ее легких завершена. Костный мозг тоже практически полностью модфицирован. И всего месяц ушел!.. Я думал, будет два или больше.
В этот момент до нас доносятся отзвуки далекого грома. Ева слегка вздрагивает.
— Дождик будет. — Нефи поглаживает крысу на плече, чтобы успокоить.
— А вы можете мне эту вашу сыворотку вколоть? — Говорит Рене. — А то надоело этот скафандр везде с собой таскать.
— Вколоть, конечно, можно… Но лучше вам не испытывать инъекции для крыс. С другой стороны, у меня есть модификация биоботов для шимпанзе. Теоретически, на людях это может сработать…
Видно, что Пуатье шутит, хотя я не против проверить эффективность инъекции на нем.
Снова звучит гром… Ветер свистит. Он приносит редкие капли влаги и заставляет крысу на плече ученой съежится от холода. Думаю, пора ее возвращать в лабораторию, а то еще простынет.
6.1
Как же мне не хватает приятных запахов. Кроме пластика и пота, ничего не чувствую здесь.
Я сейчас сижу за монитором в первой секции научного модуля. Слышу отголоски грома снаружи… Недавно начался дождь и льет уже пятый день.
Пальцы привычно бегают по управлению настройками. Микроанализ, расщепление. Мне удалось передать роботам часть моей работы во внешнем блоке — теперь хоть не придется сутками в скафандре ходить. Знай, раздавай железякам команды.
— Здравствуйте, Нефтида, — Ух! Голос раздается рядом, прямо за спиной и я подскакиваю от неожиданности. — Не хотел вас напугать…
Ясно, это Кью, безопасник. Что ему нужно?.. Раньше он не приходил так ко мне в отдел. Может правда что-то серьезное стряслось?
— У вас вопрос?
— Я хочу, чтобы вы для меня кое-что исследовали.
Кью смотрит мне в глаза. Надо сказать, неуютное чувство.
— Я принес вам образец во внешний модуль. Прокладка робота… Она повреждена, а мне надо выяснить причину этих самых повреждений. Посмотрите и проверьте, есть ли там патологические агенты. На самом деле, у меня есть причины думать, что это могла быть диверсия.
Я некоторое время перевариваю информацию… Мне кажется, он гоняется за призраками. Но проверить стоит. Если это не целенаправленное злодейство, то какие-то местные бактерии.
— А что там повреждено? Можно подробней?
Он отстегивает от своего пояса и раскрывает сложенный пополам персональник. Находит нужное изображение и протягивает мне.
— Видите?.. Дырки, как в сыре. Повреждены все три робота.
На фотографии черной оболочки, служившей по-видимому обшивкой корпуса робо-собаки, видны несколько небольших отверстий.
Я смотрю на него уже с некоторой тревогой. Если это и правда бактерии, они едят полимер. А может…
— Это точно не химические повреждения?
— Вряд ли. Я показывал образцы биохимику. Есть еще гипотезы, но давайте убедимся, что это не микроорганизмы.
Я киваю.
— Вы ведь понимаете всю важность?
Кью уходит. Я сижу, глядя на мерцающую лампу под потолком… Всего лишь бактерии из леса, да?
Голова кружится… Ох… Что-то я совсем не в форме. Даже резкость в глазах пропадает. Когда я ела? А спала? Кажется, уже больше суток. Время исчезло, растворилось, смешалось в единообразную череду опытов и провалов. Должно, ведь должно быть что-то, что я еще не попробовала против этой дряни.
Целый бактериальный коктейль!
Они жрали почти все, во всяком случае почти все полимеры, что я им скармливала. Кроме коллагена, к счастью для нас.
Пошатываясь, я прошла мимо Кью. Он терпеливо ждал и не сходил с места. Сколько он уже молчит? Часа три, а может пять. Хорошо, что не разговорчивый. И так в какой-то момент была готова его убить. Теперь же он безразличен. Как и замкнутое пространство, как и все вокруг… Кроме этой дряни. Как же тебя уничтожить?!
Двое суток? Или еще нет. Не помню. Не важно… Все уже не важно. Пробовала и то, и это… Надо перечислить все варианты.
— Госпожа Айри, с вами всё в порядке?
— Ага, щас.
Пол слегка прохладный, а потолок такого же цвета как стены. Ну кто так проектирует станции? Когда лежишь на спине ты должен смотреть на глубокое голубое небо, бесконечные звездные просторы, пусть даже и нарисованные или спроецированные. Но точно не на вот эту серовато-зеленую безвкусную массу. Им что, сложно было фотоматериалы использовать?.. Хочу домой. Хочу небо, пусть даже сумрачное и грозовое.
Ударяю в стену кулаком.
Кью никого не выпускает наружу уже неделю. Там идет дождь… А мы заперты здесь и сходим с ума!
— Поберегите ваши руки.
Как же он спокоен! Скотина!
Я кричу. Ударяю снова. И снова.
Больно.. Пальцы подрагивают.
Безопасник делает в мою сторону несколько шагов.
— Отойдите! — Я собираюсь его ударить, но он перехватывает мою руку. Дает пощечину. Потом смотрит прямо в глаза… Какой же холодный взгляд. Действительно, будто водой окатил.
— Не надо слабости, госпожа Айри.
Он оставляет меня и отходит к двери. Потом произносит:
— От вашей работы зависит не только ваша жизнь, но и жизни всех людей на этой базе. Не забывайте об этом…
Я смотрю на него. Потом на потолок. В глазах двоится…
— И сделайте подробный отчет для станционного правительства… Данные передадут через спутник.
Он еще раз внимательно смотрит на меня, а после скрывается в коридоре.
Я стою на месте, как парализованная. Кулак болит так, что закусываю губу.
Отчет. Какие слова найти?.. В голове абсолютно пусто.
Плевать!.. Скажу им, все что я думаю.
Теперь надо сфокусироваться… Я пытаюсь не думать о боли в кулаке.
Свожу, не без усилия, в одну точку взгляд. Раздается писк — начало записи.
— Мое имя — Нефтида Айри… Я микробиолог, участник экспедиции. Сегодня без понятия какое число, ведь до этого нет никому дела. Во всяком случае мне. Сейчас с вами говорит без пары дней, а может недель, труп.
Мне вдруг сдавливает горло, с трудом могу произносить слова. Я откашливаюсь и продолжаю…
— Однако, после смерти я буду огого какой известной. Что не так уж плохо… Я тут совершила открытие — не то что вы, старые маразматики в своих кабинетах! Я полетела на эту скотскую планету! Я выдержала это дерьмо! И я открыла бактерии. Целых четырнадцать видов, из тех что насчитала, хотя их тут наверняка больше… Можете назвать какой-нибудь из них моим именем, я не откажусь.
Я развожу не слушающимися меня толком руками.
— Эти анаэробные животины едят пластик на десерт. Почти любые полимеры! И вот тут мы такие — бах, и свалились прямо к ним. Ну, я бы тоже на их месте не отказалась от куска торта. В общем..
Дальше я во всех деталях описываю поведение, свойства бактерий и наши шансы выжить, стремящиеся к нулю. Заканчиваю запись словами
«С вами была Нефтида Айри. Пошли вы все! И, если вам, черт вас дери, дорога ваша шкура, забудьте про эту прекрасную планету. Она вас всех сожрет, ублюдки!»
7.1
— Кью, ты давно знал? — Начальник станции бросает передо мной изъеденный бактериями скафандр.
— Девятнадцать дней.
— Какого… — выматерился столь витиевато начальник станции, что я даже слегка позавидовал.
Сейчас, буквально весь персонал, который есть на станции, собрались в командном центре. Кроме Нефтиды, разве что — она предпочла остаться у себя в лаборатории.
— Не видел смысла говорить. Это все равно ничего не изменит.
Люди тревожно переглядываются. Звучит голос Андре, геолога:
— Мне кажется, Нефи чего-то недоговаривает. Это вы ей запретили? Почему бактерии раньше не нашли?
— Раньше их не было. Возможно пришли вместе с дождем. И нет, солнце не поможет. Они сейчас везде на станции.
Вот он, крах иллюзий. Толпа начинает шуметь. Вот так рождаются бунты.
— Мы еще можем улететь сейчас!
— Мы не полетим никуда, если есть хотя бы малейший риск занести их на Землю, — говорю четко и медленно.
Шум после этих слов становится только громче. Люди кричат, машут руками.
Начальник миссии громогласно приказывает всем соблюдать тишину. Потом обращается ко мне:
— Кью Тауберг, за сокрытие информации угрожающей безопасности базы и ставящей угрозу жизни экспедиции, снимаю с вас должностные обязанности и блокирую доступ к управлению системами.
Вот чудак, будто бы он мне эти обязанности вменял.
— Готов подчиниться любому вашему приказу. В пределах разумного. — Я издевательски смотрю на Сергио. Что он еще может сделать? Свяжет меня руками этих ботаников?
Еще минут двадцать продолжается собрание. Выдвигаются разные варианты действий… В итоге, Сергио объявляет, что обсуждение на текущий момент закончено и предлагает всем собраться снова в пять часов.
Люди расходятся.
Я иду к себе в каюту и, едва сева за стол, дабы выпить кофе, слышу щелчок. Заперто.
Что ж, ожидаемо, и поэтому еще более глупо. Неужели они правда думали, что смогут меня так глупо провести?..
Достаю из нижнего ящика под кроватью сумку, а в ней — муляж отпечатка Сергио. Задействую его, прикладывая к экрану ПДА.
Наблюдаю через камеры. Сперва движения нет, но в пять часов проходит анонсированное собрание.
— Нам надо принять сложное решение, — вот в чем Сергио не откажешь, так это в самообладании. — Пятнадцать скафандров уже пришли в негодность. Запасные десять еще нормальные. Стала выходить из строя часть техники на станции. И похоже это только продолжится.
— Давайте улетим?
— Глупость!
— Хочешь сдохнуть здесь?
— А заражение?
— Я готов рискнуть.
— Да.
— Нет.
Смотрю на это сборище с любопытством. Страх затуманивает им мозги. В таком состоянии людьми проще управлять, чем стадом овец.
— Риски всем понятны. Но здесь — почти точно умрем, — Он выдерживает паузу. — На корабле есть лампы нужной мощности.
То, о чем вещает капитан, звучит разумно, если бы я тоже не общался с Нефтидой ранее. Шансы их не умереть от разгерметизации в полете — пятьдесят на пятьдесят. А вот шансы что-нибудь привезти на Землю…
— Если у них есть лампы большей мощности, пусть лучше спустят их нам!
Один из ученых выдвигает идею, однако Сергио ее не поддерживает:
— Отставить. Эти лампы прослужат чуть дольше наших, но итоге все равно выйдут из строя… Как я сказал, на корабле есть средства обеззараживания, а нас есть чистые скафандры. Шаттл после стыковки скинем в космос, а всех нас продезенфицируем.
Начинается бурное обсуждение плана. Ученые становятся иррациональными как дети. Всего лишь искра надежды для них горит ярко, как пламя…
— Я остаюсь. И остальным тоже советую, — появилась в поле зрения Нефтида. — Речь даже не о шансах нашего выживания, а о том, что мы принесем на Землю эти микробы.
С появлением Нефтиды, споры переходят в ругань. В итоге Сергио сообщает, что у них нет времени на дискуссии. Он дает десять минут, чтобы каждый определился с тем, вернется ли он с ним на корабль, или же останется здесь, на умирающей базе на Родее.
Сказать, что это выбор тяжелый — не сказать ничего.
Некоторые ученые просто садятся на пол, обхватив голову руками. Другие же шумят и спорят.
— Ели кто-то летит, то смыл жертвовать собой? — выкрикнул кто-то. Это подействовало, как последняя снежинка, запустившая лавину.
— Поднимите руки те, кто решили пойти со мной! — произносит Сергио.
Медленно поднимается первая рука. Потом еще пара…
Среди решивших лететь — Ясперсон, Пуатье и еще три четверти экспедиции.
Наури же то поднимает руку, то опускает.
— Вы тоже летите, господин Шольц?
Тот мотает головой. Потом говорит:
— Я видел во сне… Себя в космосе. И задыхался вот так. Кхххр! — берется руками за горло. — Не-не, я пожалуй, останусь. Лучше задохнуться тут, чем наверху.
Сергио кивает. В этот момент включаю громкую связь:
— Я тоже предпочту остаться здесь. Остальным желаю приятной дороги.
Командир мне не отвечает. Я наслаждаюсь его реакцией. Он понимает, что контроль над станцией все еще у меня в руках. Возможно, это его даже пугает. Хотелось бы надеяться на это.
Что ж… Вагонетка встала на рельсы и начала движение.
7.2
Сутки спустя. Командующий все таки договорился с кораблем, черт знает какие уловки использовал. Отправление с Родеи планируется на завтра день, вне зависимости от погоды. Безумцы! Какие же безумцы они!
Наступает момент отлета. Дождь к полудню слегка стихает… Люди в модуле слезно прощаются друг с другом. Я тоже здесь. Просто молча киваю всем. Пуатье все таки жмет мне руку напоследок, хоть я и хотел этого избежать.
Спустя пол часа я, находясь в своей каюте, наблюдаю за взлетом шатла через свой ПДА, пользуясь камерой робо-собаки. Вижу, как люди поднимаются на борт. Челнок стартует. Разверувшись на 90 градусов он устремляется в небо, превращается в искру с длинным белым хвостом, а потом.. В бенгальский огонь. Рассыпается сияющими точками обломков.
Досадно, но… Трагедии иногда случаются.
8.1
Что снится мертвецам? Далекий свет. Смеющиеся лица близких, праздники на станции. Моменты на земле, снег, покрывающий вершины гор. Вспышкой воспоминание из детства, когда ты идешь по аллее за родителями и сестрой. Теплое солнце... Ты пугаешься мима — человек со странным белым лицом, и тогда отец сажает тебя на плечо, откуда ты видишь весь парк, большое колесо обозрения вдали. Еще до того, как твоим домом стали белые однообразные коридоры техногенных ульев.
Мама... Она смотрит на тебя с заботой, но ее лицо как будто в дымке. Ее давно нет. И нет этого прошлого, так хочется удержать его, до боли, впиться зубами, лишь бы оно не уходило никогда. Останься, свет. Останься! Сияй...
Все тает. Устремляется вдаль. И ты растворяешься, постпенно исчезаешь, становишься тенью для прочих радующихся жизни людей, но и тень постепенно истлевает. Какие же яркие чувства в этот миг. И они, пульсируя гаснут.
Свет.
— Эан....
Кто-то будит меня, но я не могу проснуться.
Прошлое. Вина. Надо держаться. Но не могу... Что реально теперь? я таю, я превращаюсь в отголосок, эхо. Мы все превратимся в отзвук, исчезнем под стук капель дождя.
Гром гремит.
Я открываю глаза. В самом деле, я не умер. Наверно... Не могу точно сказать. Но где я? Белая стена передо мной.
Я пытаюсь вдохнуть. Воздух такой странный, хочется дышать часто, но нет сил. Я смутно осознаю, что на мне одета маска. За столько дней она, кажется, срослась с моим лицом. Странное ощущение — боль, но нельзя понять, где конкретно, тело будто размазано по пространству.
— Сколько... Дней прошло.
Я задаю вопрос, но лежащий рядом на полу Туусинен уже не отвечает. Он спит. Кто-то находится рядом, прислонившись к стене, опустив голову. Ему, наверно, неудобно так спать.
Неделя прошла? Больше?.. Это важно. Мне нужно знать! Я помню, как генетик делал нам инъекции. Месяц нужен на адаптацию, так он сказал. Крысы справились быстрее… Когда это было... Может я могу дышать здесь? Надо снять маску! Стянуть с лица, но руки не слушаются. Головой едва получается шевелить. Идет дождь.
Как давно станция разгерметизирована? Зрение на миг получается сфокусировать, и я вижу свисающие лоскуты обшивки. Она будто оплавлена, стекает из отверстия вниз.
Воспоминания о последних днях вдруг проносятся гремящим составом через мой умирающий разум. Я вспоминаю болезненные инъекции Ганса, которые он делал мне в позвоночный столб и в легкие, вспоминаю первые моменты разгерметизации, попытки заткнуть дыры в обшивке тканью с герметиком. И инъекции, инъекции. Ужасная боль перестройки организма. Я не выдержу!.. Лучше сниму маску и умру быстро! Я поднимаю руки едва-едва. Они такие слабые сейчас. Я тянусь к маске… Нет! Надо держаться! Но я хочу к звездам! Вверх. Туда… За горизонт. В вечность.
9.1
— Кью... Кью!
Кто это был? Не хочу открывать глаза. Сон. Сознание уходит... Писк.
Противный писк на поясе не дает спать
Концентрируюсь, насколько хватает моих сил. Послание от искина. Система анализа данных со спутника... Фото. Я открываю его. Что-то виднеется, темнеет на фоне джунглей. Я приближаю картинку. Черный зев. Открытая крышка бункера.
В ушах звенит. Они здесь... Все это время были здесь. Безумные подозрения нашли подтверждения! И они наверняка вышли. Идут за нами, чтобы изучить то, что от нас осталось. Чтобы узнать все о нас и о Земле. Быть на шаг впереди. Отдаю приказ к обратному отсчету. У меня есть час на отмену, иначе все здесь взлетит на воздух, сгорит в огне.
Может они хотя нас спасти? Ха! На их месте я бы давно стер нас с этой планеты. Или все же? Персональник выпадает из рук. Он рядом... Где-то рядом. Без него не отменить взрыв. Я ищу его, шарю руками. А впрочем…
Минутная слабость. Сдохните твари! Хах! Это еще лучше, чем я предполагал. Я первый, кто уничтожит инопланетных ублюдков. Дождь наверняка дело их рук. Круче финала я бы и представить не мог. В глаза темнеет. Я улыбаюсь.
10.1
— У меня есть офигенные пластыри. Ты слышишь, Наури?
Я слышу. Я иду к тебе, Ройко! Осыпь меня ими... Я хочу умереть в кайфе.
Я смеюсь, но вместо смеха кашель. Подыхаю... Да, я мертвец. Я мертвец, пристрелите меня, мне не страшно, мне уже ничё не страшно!
Надоело проспыпаться, корчиться от судорог и снова засыпать. Вот щас опять начнется. Я готовлюсь к боли. Да дайте пластыри, за что?! Я смотрю-смотрю. Маска дырявая. Сопли на лице. Значит скоро задохнусь, идите все, я сдохну скоро и не будет этой боли в горле и в груди!
Почему судорог больше нет?
Освещения почти нет, полумрак вокруг, только серое угрюмое сияние из этих редких дырок в потолке. Я сжимаю кулаки.
— Лори! — удивляюсь тому простому факту, что могу говорить. Помню, как просыпался раз за разом и не мог произнести ни слова, будто гортань парализована, только воздух глотал. Я шевелюсь… Тело не слушается. Надо подняться, наверно я умру с голода, если не поднимусь. Или от жажды? Сколько дней я не ел? Наверно еще час трачу на попытки встать.
Аааа! Я стою, шатаясь, держась за кровать. Лори мертв. Он холодный. Мертв, мертв, мертвец!.. Ахахахах! Бедняга. Ты так хотел снять свой фильм про жуков! А я, я живой? Кто подарил мне это, и разве я просил?..
Я не могу стоять на ногах, ползаю по станции. Маску стянул сразу. Я могу дышать, вроде как могу, хоть и с трудом, с хрипом... Я как те крысы. Аххах.
Ползаю по остаткам станции. Все застыли в разных позах, просто будто присели отдохнуть и отключились.
— Просниись, зануда! — Я трясу холодного Эана за плечи. — Дурак, ты чего умер в проходе?! Проснись, тоже дыши, просни-ись!..
Я ползаю кругами. Мокрый пол.. Но дождь уже прекратился. Ложусь в центре одного из модулей и раскидываю руки. Смотрю на небо через дыру. Среди изуродованных странных предметов... Один, один, один... Один. Один.
Или кто-то все-таки ушел? Я не могу вспомнить каждого, столько лиц, память становится такой вредной стервой сейчас!..
Выходит солнце. Я ловлю лицом его лучи.
Потом ищу еду, как безумный, как одичалый, все перерыл!.. Наконец, я нахожу измятую дырявую банку консерв. Бактерии даже ее сожрали! Внутри, в ней какая-то отвратительная слизь. Оно сдохло... Тоже. Как и все. Сгодится.
Я ем несколько кусков, одновременно ощущая удовольствие и рвотные позывы. Свистит ветер... Я встаю на ноги, наконец. Вдруг понимаю, что весь мир — мой. Если нет больше никого. Вся планета. Я один сейчас, но возможно кто-нибудь позже прилетит за мной? Тогда... Главное выжить.
Я смеюсь. Я плачу. Я кидаю в стену предметы. Бьюсь об нее головой.
Дикий голод.. Неужели ничего не осталось? А если. Если найти что-нибудь в лесу?
Эти плоды, ведь они наверно съедобны. Я вспоминаю их, так похожие на земные кокосы, и буквально вою. Надо добраться до них. Лес! Я иду в лес!
Я ползу в лес. Я дикарь. Я первобытный житель этих земель. Ууууу-ууу!
Теперь весь этот мир мой! Такого они мне не обещали даже?.. Разве это не лучше, чем богатства и слава?
Вдруг замираю, как вкопанный.
Меня настигает грохот. Я слышу гром за спиной! Оглушающий рев. Огненный шар на том месте, где я был прежде. Он поднимается к небу, превращается в гриб. Меня настигает жар.
Я спасся? Я нужен кому-то здесь? Вещие сны! Блаженные трипы. Я поворачиваюсь — вижу лес.
Спиральный горизонт.
Я вхожу в темные дебри, мечусь по ним, кричу, плачу, смеюсь. Из последних сил!.. Я пытаюсь грызть кору на деревьях!.. А это что?.. Странный сиреневый шарик, растущий из земли. Какой ты на вкус?..
Как резина, но с еловым привкусом. Слегка сладкий. Все-таки съедобный. А-А-а-а—аау-у-уу!
В мире столько красок. Он окрашивается еще ярче. Я слышу каждый звук, чувствую каждый запах.
Я слышу голос леса и ухожу все дальше, в глубину чащи, на ее зов. Странные существа на ветках смеются надо мной! Да пошли-и вы! Кидаю камнями...
Я сплю, может я сплю?
Дикий,, дикий! Нахожу странные штуки в лесу. Открытые ворота. Черные ступени. Они зовут меня. Делаю шаг. И спускаюсь вниз.
11.1
Мы — дети леса, присутствие на поверхности.
Мы та часть живого соприкосновения, что позволяет ему осмыслить самого себя.
Мы видим мир в обратной перспективе. Далекие предметы для нас большие. Мы здесь танцуем, среди крошечного леса, будучи огромными, но не выше корней, ускоряя и замедляя волны времени.
Мы видим облака точек, которые слетаются в живые структуры. Весь мир для нас — это лес, по которому путешествует наш разум. Лесные звезды светят для нас. О них нам говорили гиганты...
Я отдельный, номинальный, несу свою функцию, свой груз свободы. Гиганты, которых мы считаем стихией, имеют схожий с нами разум. Но они в своих точечных облаках срослись в единый циклон.
Запахи рисуют тропы.
Мы оставляем на них письмена, наши мысли, наши песни, наши мечты. О чем ты мечтаешь, оставивший послание собрат? Судя по отметке, ты оставил его для кого-то конкретного. Мне нельзя читать такие послания, так внушал один из связанных со мной, но я уже давно не слышал его мысли и чувствую, что в силах нарушить запрет.
Я прикасаюсь к плоду, ощупываю, проникая внутрь. Льется его мыслеречь. После имени мне не знакомого, он говорит о странном вкусе-запахе опавшей листвы, который раньше в молодости его был ярок, а теперь будто лишился сути, своих семян.
Его чувства наполняют меня трепетом, хотя возможно и его самого уже нет. Этот плод такой старый...
Тропа крошечно-искаженных, но громадных вдали вертикальных вознесений, зовет меня дальше, и я повинуюсь воле ее. К храму. Как чувствовал, что сегодня голоса лесного мироздания приведут меня сюда.
Особые формы, особые числа. Все здесь растет в соответствии со своим священным распорядком, будто лес идей здесь перетекает в лес событий. Даже корни закручены особым образом. От власти хаоса я, лесовик, перехожу в пространство ритуала.
Но что это. Нарушение порядка. Вне-эоническое событие вторгается в материю леса. Нечто на двух структурах, причудливо-древоподобное, с незнакомым, но бесчувственно злым кислым запахом, как пахнут истории об областях, вознесенных над живой кромкой.
Я приближаюсь, будучи осторожным; танец плавнее. Намерения пришедшего извне тоже проявляют себя. Он разрушитель. Отрывает от лесной событийности одну из священных песен первых лесовиков. Пусть это лишь копия, но воспроизведение не лишает ее таинства, не лишает необходимости наличия здесь и сейчас, в этом живом представлении. Но что важнее, кроме самой первой песни, плод скрывает и голоса постигших ее, и даже голоса вторых, постигших событие вне эона.
Я, затаившись и чувствуя внутри бледный-бледный водоворот, наблюдаю как иное поглощает священные слова. Оно глотает плод своей обратной частью. Лишает место святости. И теряет себя среди леса.
Не смею прийти снова в танец. Это событие, воистину отличное от прочего бытия. И что оно значит?.. Лишь одно преуменьшение священности места не является угрозой, но что, если это лишь часть большего события, одна из волн, высасывающих священность из храма жизни.
Внутри я чувствую время. И время подходит к событию.
Все лесные скоро объединят свой разум. И я скажу им о том, что фиксировал здесь и сейчас.
Я... Собираю время внутри себя и ускоряю его ход. Танец превращается в пульсацию и множество стволов по сторонам сливают в один. Древо древ.
Я возвращаюсь в поток.
11.2
Вдали от храма. Три световых цикла спустя.
Здесь многие прочие. Кто-то стоит, кто-то выходит. Те, кому есть что сказать. Уже формируются круги, а между ними находятся посредники. Цепи связывают контуры и разум растекается по ним вдоль, всегда слева направо.
Я же ищу самый важный круг, в центре прочих. Точку, откуда открывается вид на все соединенные присутственности. Втекаю... Я выдвигаю мысле-органы, сплетаясь с остальными.
И вот мы вместе. Песни песен о других песнях внутри. Так близко и так глубоко. Если бы не было этих моментов единения, резонанса всего живого, текущего через нас, разве имел бы сам мир смысл ?.. Он бы посмотрел на себя и сказал, что ему стоит прекратить свой бег. И остановился бы.
Мысли текут по кругу. Но всегда в одном направлении. Таков порядок, уклад. Надо ждать очередь. Здесь я бессилен что-то ускорить. Да и я уже не я, а они. Мы.
Мы слышим.
Мысли в большинстве цепляются за другие и слипаются в клубок, иные же, редкие, соотносятся и синхронизируются. Они резонируют во мне, вовне и внутри. Мою историю даже не нужно рассказывать, она самоочевидно так, будто они помнили ее всегда.
Я-мы чувствуем напряжение общего потока. Ряд решительных ручьев мыслей вливается в озеро нашей растерянности. Они говорят о намерении вернуть все туда, откуда оно проистекло. Все должно встать на места. И даже старые мысли.
Есть тайна.
Есть слово, отпирающее глубины. Вход в обратную сторону леса; иножитие, где гиганты хранят свое столь инородное вне-эоническое бытие.
Ответы. Сколь смелы отдельные из нас, как будто даже воля лесоздания над ними не властна. Они хотят просить о помощи тех, кто пришел с бесконечно далеких растущих пространств... Мы принимаем их позицию и встраиваем в общий поток. Отдалясь и приближаясь, от личности к общности. Мы выстраиваем единую нить наших мыслей. Ту, которую позже запишем в плод, а плод поместим в новый возведенный храм.
Решено.
Мы отыщем особое место и перейдем на сторону инолесья, использовав тайное слово.
Мои мысли подхватывает другой из нас. Теперь это он берет на себя общую волю. И выходит из потока. Дальше я не играю роли. Речь уже о нем.
Он несет на себе нашу волю сквозь чащу, несколько циклов по незнакомым, впервые проторенным им тропам, ведь прошлые тропы заросли давным-давно. Лес изменился с момента прихода гигантов, обитающих в неведомых областях наверху.
Он блуждает, мечется.... Время играет с ним. Нити, по которым он ориентируется, давно стерты. Но в конце концов... Он находит сакральное место. Стволы расступаются. По старым изображениям он опознает ложный камень. Обманное присутствие раскрывается, когда лесовик, навалившись своим небольшим телом, сдвигает грубую оболочку, под которой находится упорядоченный истинный гранит. Стороны его идеально противопоставлены, а вершина увенчана меньшими камнями. На каждом из них знак. И из них, из комбинации, складывается тайное слово.
Он касается структур.
Мир содрогается.
Затем обозначает себя лесное чрево; открывается, словно панцирь болотного прыгуна. Древний запах сочится изнутри.
Он, двигаясь в особом подобострастном ритме, приближается к воронке. Протанцевав к кромке ее, замирает на миг в почтительной нерешительности, а после — проникает внутрь, в хорду инолесья... Туда, где недвижимые, словно и сами из ткани времени, пребывают в своих внутренних древесных пространствах звездные учителя. Гиганты, подарившие им некогда новые священные слова и наполнившие их песни новым звучанием. Новым смыслом.
Он движется вдоль причудливых пузырчатых корней.
Вот они — колоссы; пребывают, выпавшие из времени, в своих коконах. Но что-то здесь нарушено. Он понимает это, обнаружив причудливую липкость местной подстилки. Запахи деформации, распада.
Он фиксирует движение.
11.3
Один из коконов дергается. Приоткрыт. Из него свисает вниз контактный орган… Приблизившись, он приникает к нему. Соприкосновение.
Подключившись, он демонстирует гиганту картины последних событий, кражу плодов из храма странными существами. Гигант отстранен. Есть понимание, из записей в плодах о прежних временах, когда дремлющие здесь приходили на помощь к лесным существам. Что изменилось с тех пор? Он выражает свое непонимание выплеском беспомощности и получает торопливый прерывистый поток образов. Ответ.
Спящий сопротивляется. Болезнь разочарования, зародившаяся в одном из узлов их коллективного рассудка, поразила всех. Слабые отключаются от чувств. Этот гигант последний в подлесном логове. Остальные не выдержали, распались. Неудача. Их посевы не дали всходы. Они хотели дать зерна своих знаний созданиям из леса, что используют острые камни на древесной основе, но те не смогли принять их дар: не построили больших поселений, не понимали переданные им рулонные плоские плоды, слепо воспроизводя и не пропуская через восприятие.
Он повторяет образы вторжения в храм, облекая в вопросительную интонацию. Снова безразличие. Гигант показывает новые картины похитителей плодов, дав понять, что знает о них и выражает темную мысль — показывает облако, составляющее вихрь над океаном, движущееся на лес. Несущее мелких пожирателей, что вскоре уничтожат хлипкое поселение вторженцев.
