Мрамор

Солнце заполняло собой все вокруг. Не было ни мира, ни тела, сдерживающего душу. Все заливал первородный свет. И не было ни чувства радости, ни злости, ни отчаянья. Его хотели укрыть от всех тягостей мира, на секунду отвлечь от всех мыслей. Просто дать пожить. Словно свет смотрит на него так же, как он на него. Молчаливо и спокойно. Без ответа.

Его жилистые руки тянулись к свету, старались поймать его и добиться хоть какого-то отклика. Ведь зачем тогда он так отчаянно манил к себе? Ему было не жалко свои и без того полуслепые глаза, прожигаемые солнцем. Если он сможет хоть на секунду дотронуться до этого зова, то уже ничего не будет важно. Его пальцы жадно сжимали воздух, но им не удавалось поймать желаемое. Они были бесконечно далеки от солнца.

Дряхлое тело в последнем усилии достичь этого дивного сияния подалось вперед. Молчаливый наблюдатель смиренно следил за попытками беспомощного старика поймать его. Пальцам как будто бы стало теплее, а значит все попытки были не напрасны. Руки снова рванули вперед, и мир покатился куда-то вниз.

Пару секунд он не видел ничего, кроме заполнившего глаза круга яркого сияния. Старик чувствовал под руками жесткий песок. Его тело ускользнуло от света и вновь оказалось на земле. Пальцы жадно сжались, и короткие неухоженные ногти царапнули кожу ладоней. Он в ужасе закрыл глаза, не желая осознавать, что его странная связь с солнцем так резко оборвалась.

Грудь снова заполнилась раскаленным воздухом. Старик зачмокал губами в надежде хоть немного отогнать сухость. Ему не хотелось двигаться. У него бы снова заболели ноги, стало колоть что-то в области сердца или горло стянул бы кашель. Старик все еще ничего не видел и это немного успокаивало. Пока глаза его были слепы он не был до конца уверен, что упустил столь желанный шанс.

Еще яркий круг перед глазами постепенно сужался и вскоре превратился в россыпь мелких цветных мошек. Белый песок заполнял собой все. Казалось, ослепительное голубое небо отражалось в каждой его песчинке.

Старик с трудом перевалился на спинку и зашелся кашлем. Он надеялся вновь увидеть далекое солнце, но небо затянули облака. Все новые и новые позывы кашля сотрясали его грудь. Он давно привык к ним и даже уже почти не чувствовал. Это было чем-то привычным как еда, питье или сон.

Несколько минут старое тело просто лежало на песке и ждало появления солнца. Этого времени старику хватило на то, чтоб наконец смириться с тем, что ожидания бессмысленны. Его Бога нет.

Постепенно вернулся и слух. Где-то вдалеке он услышал, как кто-то тихо бредет по песку. Сначала он принял это за ветер, но кожа не чувствовала дуновений, да и звук был слишком прерывистый.

Его жилистая шея повернулась в сторону, и старик увидел далекую фигуру в белых одеждах, почти незаметную на фоне такого же белого песка. Сухие губы слегка приоткрылись и из них донесся непонятный звук. Но фигуре этого хватило, чтоб повернуться и направиться к старику. Тот с кряхтением перевернулся на живот и пополз навстречу. Чувство реальности стало возвращаться к нему.

Его имя — Сарош. Он жрец Ахура Мазды. Он рассказывает о зороастризме не ведающим и несет мудрые слова народу. Его религия погибала. В этом месте только он с учеником до сих пор были верны Ахура Мазде. Большинство зороастрийцев захвачены в плен или убиты завоевателями этих земель. Они верили в других богов и не хотели видеть угрозу своей религии. Сарош умолял своего Бога подсказать, как не дать умереть зороастризму. Уже долгие годы он мечтал о хотя бы небольшой помощи, но Бог молчал. И вот посреди этой пустыни ему показалось, что он что-то почувствовал. Ахура Мазда наконец одарил его своей милостью. Но, кажется, это был лишь мираж. Старик перегрелся под солнцем.

Плеча Сароша коснулась сильная загорелая рука. На него смотрел симпатичный юноша с уверенным взглядом и грубыми чертами лица. Губы старика сами собой пролепетали имя «Говад».

Юноша помог жрецу подняться и накинул на его лысеющую голову белый капюшон. Его карие глаза смотрели прямо на Сароша. Говад ждал от него, но чего? Старик совершенно не помнил, куда они шли и что вообще здесь делали.

— Получилось узнать хоть что-то? — В голосе юноши звучало легкое раздражение.

— Нет… Я так старался, но ничего.

Старик чувствовал вину. Его ученик был обречен влачить это бессмысленное бремя жреца Ахура Мазды вслед за своим учителем. Когда Говад был мальчиком, люди еще верили, что одержат победу над захватчиками. Он был так рад служить истинному Богу… А теперь вместе с дряхлым стариком стоит прямо на краю неизвестности.

Сарош старался гнать от себя эти упаднические мысли. Как жрец, он должен был верить, что его Бог знает, куда движется мир, ведь он сам создал его. Сомнениям здесь не было места, но старик уже давно не был уверен, что, его вера по-прежнему крепка, пускай и боялся сам признаться себе в этом.

— Сколько еще нам бродить по этой пустыне без воды и еды?

Говад отвлек жреца от невеселых мыслей. В самом начале разговора было заметно, что голос юноши словно дрожит от нетерпения. Его распирало от тысячи вопросов, но больше всего его волновала царившая всюду неопределенность. Он мог обратиться лишь к своему наставнику, но у того не было ответов ни на один из вопросов. Юный ученик мог лишь кричать в пустоту и сотрясать воздух своим гневом, за которым скрывалось бессилие.

— В деревнях нас либо не слушают, либо гонят. Мы постоянно под угрозой быть пойманными. Сколько еще мы будем побираться и просить милостыню? Смирение приведет нас в могилу! Мы должны что-то делать! Явно еще остались тайные почитатели зороастризма… Надо собрать их и дать отпор! Хотя бы маленькая победа уже заставит людей бороться. Вот что надо делать, а не сидеть в пустыне, поджав хвосты!

Старик тупо смотрел куда-то сквозь него. Взгляд Говада был полон решительности, но голос при этом дрожал. Почему-то он все равно выглядел так, будто был готов в любой момент расплакаться.

— Добрая мысль, доброе слово, но злое дело, — произнес старик. — Так ты только погубишь тысячи людей. Их армия огромна и легко расправится с маленьким ополчением из земледельцев…

— Но это всяко лучше, чем ждать ответа и не дождаться его! Почему мы должны действовать мирно, когда наш враг спокойно убивает нас? Именно из-за такого отношения мы и оказались в такой ситуации! Может, пора наконец уже что-то менять? Что нам тогда делать?

Старик глубоко вздохнул. Все было куда сложнее, чем на словах.

— Я не знаю, — просто ответил старый Сарош.

Юноша непонимающе посмотрел на него и быстро отвернулся. Старик знал, что без его одобрения тот вряд ли будет что-то делать. Он говорил громкие слова, но боялся начать действовать. Пока он может винить своего наставника и в крайнем случае — своего Бога, но, если он будет действовать сам, то примет на себя ответственность. Для такого Говад был слишком юн.

Сарош поднял свою палку и продолжил путь по пустыне. Он хорошо знал местность, но пустыня имела свойство меняться и путать своих гостей. А может это путал их Ахура Мазда, который наконец хотел оборвать страдания своих последних последователей. Они скитались от деревни к деревне и продолжали проповедовать. Иногда из жалости им кидали монеты или еду, но чаще всего их заставляли замолчать.

Но в этот раз им повезло. Добрая женщина, тайная зороастрийка, дала им ночлег и сытно накормила. Она даже положила им с собой немного еды и воды взамен на благословение жреца. Вот только еда испортилась на солнце, а вода все стремительнее убывала.

Обычно их путь проходил в тишине. Они уже много раз начинали один и тот же разговор, который ни к чему не приводил. Сарош медленно шел вперед, погружая свои ноги в белые пески, а Говад смиренно шел за ним. Каждый думал о своем, но мысли обоих так или иначе были устремлены к Ахура Мазде.

Так они шли до заката. К тому времени они дошли до границы пустыни, которая сменилась крючковатыми засохшими деревьями. Ночью в пустыне становилось холодно, поэтому они разводили слабый костер. Раньше им нравилась такая тихая обстановка. Они любили поговорить о вечном: что такое смерть, ради чего стоит жить и в чем смысл жизни каждого человека. Но сейчас все разговоры переходили в ссору.

Говад раз за разом пытался надавить на наставника и добиться хоть какого-то ответа, но тот усердно не хотел соглашаться с ним и предпочитал отмалчиваться. И почему ему вообще было нужно его разрешение? Ученик цеплялся за старика как за последний кусочек былого мира его детства, когда зороастризм был еще настоящей религией.

— В тот раз я действительно чувствовал, что Ахура Мазда рядом. И сейчас я это чувствую, — как-то во время привала сказал Сарош. — Взгляни на этот огонь. Его образ танцует в языках пламени. Он смотрит прямо на тебя и на меня. Ждет, когда наконец сможет направить нас. Но для этого ему нужно проверить нашу веру. Убедиться, что ничто не сломает нас в самый тяжелый момент. Возможно, ему нужно время, как и всем нам… Немного больше времени.

— Я думаю, мы и так дали ему слишком много времени. Настолько много, что нашей религии практически нет. Нас просто забудут. А их, убийц и насильников, запомнят и сделают героями, которые убили неверных. И где тут доброе дело? Где добрая мысль и слово?

— Время всегда рассудит… Не важно, после нас или нет. Когда я был твоего возраста, то мне было видение, что зороастризм взрастит множество пророков, несущие другие слова, не Ахура Мазды. И все же эти новые слова будут зыблется на нашей религии. Я знаю, что она никогда не умрет, поэтому я и не боюсь будущего.

На последней фразе голос старика дрогнул. Он говорил это своему ученику или больше старался убедить себя? Его внешнее спокойствие совершенно не отражало состояния его души.

— Будущее… — Говад вздохнул и опустился на песок. — Будущее неуловимо, как и настоящее. Его увидят наши потомки, но не мы. А я бы хотел счастливой жизни сейчас, а не спустя тысячелетия… Наша религия проповедует мир, но не может защитить сама себя. У праведного слова должны быть силы доказать, что оно истинно. Что останется от нас? Ни памяти, ни добрых слов. Только забвение.

«Как и всему зороастризму» — подумал про себя Сарош, но вслух не сказал. Сейчас он видел, что Говада одолевают те же безрадостные мысли, что и его. Оба не знали, что делать, поэтому продолжали двигаться вперед. Их путь был бесконечен, а цель неуловима.

Во сне жрецу Ахура Мазда снова не пришел. Каждое его пробуждение и каждый отход ко сну сопровождались молитвой с просьбой дать хотя бы небольшой знак. Но вновь и вновь ответом было лишь молчание.

Ахура Мазда — бог-творец. Не бог-хранитель или бог-защитник. На самом деле Сарош даже не знал, наблюдает ли он за ними, но верил, что его молитвы смогут коснуться ушей даже Бога, который отвернулся от своего творения после того, как закончил работу. Ведь раньше знаки были. Или он только убеждал себя в том, что это были знаки?

***

На следующий день им наконец улыбнулась удача. Мертвые коряги сменились зеленым лугом, по которому пробегала мелкая речушка. Она почти иссохла, но в ней еще бежала вода. У путников появилась возможность наполнили фляги и ополоснуться после долгих дней странствий. У воды был странный вкус. Как только она коснулась губ Сароша он сразу уловил горечь и выплюнул жидкость.

— Больше похоже на отраву, чем на воду! Река и так почти высохла, а это еще и пить невозможно! — тоже сплюнул ученик жреца.

Старик знал, что выше по течению должна быть деревня. Он проходил здесь пару раз и помнил, что местная река славилась своим полноводьем. Но сейчас она была больше похоже на длинную лужу, чем на реку. В его сердце закралось недоброе чувство. Он уже хотел сказать Говаду двигаться дальше, но ученик опередил его.

— Нам надо пойти выше по реке и узнать, что с ней не так. Может, местные вылили в реку какую-то отраву? Хотели перехитрить захватчиков, например. Они же тоже пьют из этой реки.

Старику не хотелось спорить и снова сотрясать воздух. Неужели захватчики глупее их и не почувствовали вкус воды? Все явно было куда сложнее. Сарош чувствовал усталость от одной мысли, что им снова придется идти в деревню, откуда их могут выгнать, но не стал возражать. Все же ему тоже было немного любопытно. Да и что, если эта грязная вода — знак? Вдруг Ахура Мазда желал, чтоб они поднялись по этой реке и выяснили в чем дело?

Они двинулись в путь. Идти тут было недалеко. Старик довольно скоро увидел маячащие силуэты домов. Солнце заливало собой всю округу, от чего приходилось жмуриться. Его и без того плохо видящие глаза теперь совсем ничего не могли разглядеть. Он неспешно ковылял вслед за Говадом, который опережал его на несколько шагов. Чем ближе они подходили, тем быстрее усиливался тошнотворный запах.

Сарош чуть не врезался в Говада, когда тот внезапно остановился как вкопанный. Жрец прикрыл глаза рукой, чтоб разглядеть, что впереди. Силуэт вырисовался не сразу.

Река была завалена горой трупов. Обожженные тела заполнили собой реку, не давая проход ее водам. Некоторые из них еще горели. Лица было невозможно различить. Они словно слились в единую черную массу. Чья-то голова мерно билась о струи воды, которые пытались прорваться через ужасную преграду. Некоторые трупы валялись на земле поблизости. Их успел немного занести песок.

Говада трясло то ли от ужаса, то ли от ненависти. Сарош взял его за плечо, чтоб успокоить, но тот, казалось, совсем этого не заметил. Старик уже привык к таким зверствам, но вот юноша… Вряд ли он сможет когда-нибудь это принять.

— Ублюдки. Согнали местных как скот и подожгли. Еще и реку отравили — процедил Говад сквозь зубы.

Пустыня всегда была местом, где ходило множество путников. Река была жизненно важна для них. Без нее легко было погибнуть.

— Осквернили воду, огонь, землю и воздух… — прошептал жрец.

В зороастризме все четыре стихии были священны. Труп никогда не хоронили в землю, не сжигали в огне и не пускали по воде. Плоть не должна была засорять их. И захватчики прекрасно знали это. Возможно, так они хотели поиздеваться над зороастрийцами?

Старик тяжело вздохнул и уже хотел было идти дальше, но тут услышал всхлипывания. По щекам Говада струились слезы. Обычно он никогда не плакал и старался выглядеть сильным, но это зрелище навсегда осталось с ним.

— Просто так убили… Даже не дали выбора. Уроды! Не дали упокоиться им как надо. Они… они просто уничтожают все, что могут. Все, что не их. А мы только сидим и смотрим на это! Ждем, когда и до нас доберутся. А что Ахура Мазда? А ничего! Пусть будет богом без последователей! Разложится вместе с нашими трупами…

Сарош в страхе посмотрел на своего ученика. Темные, злые мысли заполняли его голову. Ни один жрец не стал бы говорить такое. Он хотел было одернуть его, но не стал. Мальчик столько пережил… Ему надо было выпустить свои переживания. Нужно было сказать это. Говад был вспыльчивым, но далеко не глупым. Жрец молча держал его за плечо и ждал, пока все злые слова изльются из рта его ученика. Про себя он молился Ахура Мазде и просил его простить мальчика.

Старик посмотрел вдаль. На горизонте было видно горящую деревню. Языки пламени взмывались ввысь и тут же опадали. Наверняка там тоже были люди. Не моргающий взгляд Сароша заметил нечто странное вдалеке. Темное пятно, которое едва уловимо шевелилось. Может быть, это был старый кустарник, а может быть и человек…

Старик медленно отпустил плечо юноши и заковылял вперед. Говад не стал его ни о чем спрашивать учителя и двинулся следом.

Это лежал человек. На нем был белый плащ, который и развивал ветер. Значит, зороастриец. Мало кто сейчас осмелился бы так открыто носить такие одежды. Старик опустился над человеком, надеясь, что тот двинется или что-то скажет ему. Но незнакомец был неподвижен. Голова его было прикрыта капюшоном, но под ним можно было заметить лицо. Человек был не молод. Яркие голубые глаза смотрели прямо на небо. Он не дышал.

Старик закрыл глаза мертвеца и взглянул на Говада.

— Его тело не поджигали. Он единственный, до кого не добрались захватчики. Мы должны упокоить его правильно. Как зороастрийца. Теперь мы держим путь к Башне молчания.

***

Сначала труп они несли по очереди. Но старику было тяжело тащить такую ношу, поэтому потом ее нес только Говад. Похоже, человек умер совсем недавно, поэтому процесс разложения еще не начался. Говаду было мерзко нести на покойника, но все же он это делал. Юноша стал очень мрачен и немногословен. Может, та деревня напомнила ему родной дом? Жрец знал, что его тоже сожгли. Говад уцелел лишь чудом. Тогда он верил, что его спас Ахура Мазда. Поэтому он и пошел в его ученики. Но с тех пор поменялся и Сарош, и Говад, и, похоже, сам Ахура Мазда.

— Послушай, я знаю, что тебе нелегко, — решил как-то заговорить с учеником жрец. — Ты все, что у меня есть, и я хочу помочь тебе. Я знаю, что ты хочешь действовать, хочешь бороться. И я видел людей навроде тебя, которые не боялись давать отпор захватчикам. Сейчас все они мертвы. Наше время еще придет. Мы должны собраться с силами и сохранить свои души, чтоб не дать уничтожить их сомнению и отчаянью. Этот труп… Это и есть наш знак. Он единственный не был осквернен. Ахура Мазда хочет, чтоб мы донесли его и упокоили. Там мы найдем все ответы.

Говад даже не возражал ему. Он молча нес труп и смотрел куда-то вдаль. За этот день он отдалился от старика еще больше и уже не плакал перед ним. Юноша закрылся в себе, и Сарош не знал какие слова ему произнести, чтоб пробиться к душе ученика. Он так боялся непоправимого.

— Прошу тебя, услышь меня! Я хочу сказать тебе нечто очень важное. Эту мысль я услышал от своего наставника, но произнесли ее за много лет до его рождения. Главная цель любого зороастрийца — сохранить свою душу. Сейчас это кажется почти невозможным, но послушай… Наши души как мрамор. У каждого есть прекрасная белая душа с вкраплениями черного. И чем больше мы творим зла, тем больше этих пятен появляется. Лишь на божественном суде на мосте Чинват мы можем увидеть, каков цвет нашей души к концу пути. Я прошу тебя. Умоляю. Не дай злым мыслям сделать свою душу темной.

Старик заметил, что Говад отвел взгляд в сторону. Значит, все же он услышал его. Может, он даже хотел что-то сказать? Жрец с надеждой и ожиданием смотрел на ученика.

— Я… я так не могу, — выдавил из себя юноша. — Я не могу просто ждать чуда. Будут еще смерти, еще зверства. Моих родителей и братьев убили эти твари. Может быть, погибну и я, но я хочу хотя бы попытаться бороться. Последняя время я часто думаю, что я не смогу стать жрецом. Я не хочу верить в бога, который спокойно позволяет убивать своих людей. Бога, которому плевать на нас. Может быть, я был рожден воином, а не жрецом? Пускай лучше моя душа будет темной от тысячи убийств, зато остальные люди будут жить. Если… если я попаду к Ахриману и буду мучиться за свои грехи, то пускай так.

Старый жрец скорбно закрыл глаза. Говад был готов идти прямо в руки к самому олицетворению зла, лишь бы достичь своей цели. Он не смог спасти своего ученика. Порывистого, юного, но любящего свой народ. Теперь Сарош был единственным, кто по-настоящему верит в зороастризм. Ему так хотелось переубедить Говада, показать ему свою истину, но он столько раз говорил юноше одни и те же слова, которые он не хотел слышать и воспринимать. Сейчас старик видел, что ученик сделал свой выбор. Ему оставалось лишь робко надеяться, что вся решительность Говада ограничится словами, а когда дойдет до дела, он передумает.

— Сейчас я стою на перепутье, точно так же, как и ты, — сказал жрец. — И все же мне проще, чем тебе. Всю свою жизнь я нес в сердце веру в Ахура Мазду. Это то, что лежит в основе меня. И на исходе лет я был бы безумцем, если б отрекся от всего, что у меня есть. Я не могу принять твои идеи. У меня нет слов, чтоб ты услышал меня. Ты хочешь пройти по своему пути, идти по головам и заливать землю кровью… Чем же ты лучше этих захватчиков? Кровь всегда отвечает кровью.

На это юноша уже ничего не ответил. Он притих и стал двигаться медленно, слегка наклонив голову. Его рука двинулась за спину, показывая старику, чтоб тот остановился. Юноша сел на корточки, аккуратно передал тело старику и направился куда-то вперед. Только теперь Сарош различил слабый огонек вдалеке. Неужели они здесь не одни?

Старик прижал к себе труп и стал ждать. На удивление тело оказалось очень легким. Почти воздушным. Как будто состояло из одних только костей и натянутой кожи. Они шли уже несколько дней, но на удивление запаха до сих пор не было. Сарошу захотелось заглянуть в лицо мертвецу, чтоб убедиться, что это точно человек, а не злой дух, посланный Ахриманом. Может, это он навлек на них огонь незнакомцев? И все ж жрец сдержался и не стал этого делать.

Постепенно огонь стал приближаться. На землю только опустились сумерки и пока его было плохо видно. Были слышны разговоры на незнакомом языке где-то вдалеке. Один как будто рычал, а другой что-то каркал ему в ответ. У зверей звериный язык…

И все же зачем Говад пошел туда? Не безопаснее ли было укрыться за ближайшим камнем? Вдруг Сароша поразила страшная догадка. Первым желанием было побежать из-за всех сил к ученику и уберечь его от ужасного греха. Старик дернулся вперед и чуть не упал. В коленях что-то хрустнуло и по всему телу пронеслась колющая боль.

Огонь затрепетался из стороны в сторону. Голоса стали оживленнее и злее. Старик заковылял вместе с трупом вперед. Получалось не очень тихо, но его это мало волновало. Он должен был остановить неизбежное. Все тело отзывалось острой болью, но жрец упорно рвался вперед.

Но он не успел. Когда он подошел, то услышал вскрик Говада и резкий удар. Его глаза пытались что-то различить, но непонятные образы носились перед ним так быстро, что он не смог ничего разобрать.

— Нет… — только и смог сказать старик.

Перед Говадом лежало два трупа. У обоих шла кровь из головы. Сам Говад сидел над одним из них и нещадно бил камнем прямо посередине головы. Кровь окропила песок. По лицу ученика бежали слезы. Его яростный крик разнесся над всей пустыней. Камень раз за разом опускался на изуродованное лицо.

***

С тех пор они не говорили. На сердце у старика стало еще тяжелее. Он не смог спасти своего ученика. Он, последний зороастриец, умрет, так и не оставив после себя ничего. Как может он говорить о спасении души, когда не может спасти даже свою? И все же каждый вечер он продолжал молиться Ахура Мазде и просить хоть какой-то помощи.

Он думал о разном. Может быть, зороастризм появился слишком рано? В это мире, построенном на силе и крови, как мирная религия может защитить себя? Ведь убийство — грех. Может быть человечество еще не готово к тому, чтоб отказаться от убийства иноверцев? Сарош много думал над этим по вечерам у огня. За столько лет он так и не нашел ответы на свои вопросы. Он всегда старался делать как лучше, нес слово Ахура Мазды и призывал к ненасилию. Может, отчасти он тоже причастен к тому, что его народ не смог ответить захватчикам? Что если он своими руками обрек всех на гибель и забвение? Слишком большая ноша для одного больного старика. И все же пусть лучше он примет эту ответственность, чем Говад. У того впереди вся жизнь. Как было бы хорошо, если б он нашел другой путь…

Они шли к Башне молчания уже несколько дней. Труп как будто бы становился только легче и до сих пор совсем не пах. Первым Башню заметил Сарош. Он много раз бывал здесь. Это было большое круглое строение прямо посреди пустыни. За ним давно никто не ухаживал и его почти замели пески. Могло показаться, что внутри оно было почти полым, но на самом деле там лежало множество трупов. Обряд небесного погребения. Мертвые тела пожирали стервятники. Так труп не засорял собой ни огонь, ни воздух, ни воду, ни землю.

Говад положил труп посреди Башни молчания. Старик чувствовал, что должен что-то сказать ученику, но не находил слов. Ему было горько, что за все их путешествие юноша лишь укрепился в своих взглядах. Жрец посмотрел на труп и вздохнул.

— В молодости я тоже думал, что не должен был становиться жрецом. Я боялся грядущей войны. Боялся смерти. Поэтому я пошел в жрецы, ведь их не посылают воевать. Первое время я просто повторял за своим наставником, но не верил по-настоящему. И так продолжалось очень долго. Пока я не увидел, как его убивали. А я сидел под кроватью и дрожал от страха. Тогда я молился Ахура Мазде, чтоб он спас мне жизнь. Мой учитель, когда захватчики зашли, выбежал из дома и побежал как можно дальше. Он хотел увести их от меня. Дать мне время спастись. А я просто сидел под кроватью и рыдал. Вышел только через день, когда всю деревню уже вырезали. Прямо у дверей валялся изуродованный труп моего учителя. Я плакал и плакал… Трус, который ничего не смог сделать. Всю свою жизнь я старался избавиться от этого греха. Я нес слово Ахура Мазды, старался подарить надежду людям, несмотря на все ужасы войны. Но, может быть, я просто остался трусом. Я не знаю, чей путь правильный. Мое смирение или твое желание дать отпор. Может быть, любое действие несете в себе чуточку греха?

Старик перевел свой взгляд на ученика. Тот внимательно смотрел на него. Впервые за много дней.

— Может быть, наша религия меняется, — продолжил он. — Как и время, в которое мы живем. Ты можешь думать, что все, что мы делали, зря. Мы не нашли новых последователей и позволили совершаться все новым и новым убийствам. И все же именно этот путь привел тебя к тому, кем ты стал. Эти дни я долго ругал себя и осуждал тебя. За то, что ты оступился и не смог сделать правильный выбор. Возможно, порой просто стоит дать жизни идти своим чередом. Любые наши грехи, ошибки — это то, что делает нас нами. Не бывает абсолютно белого мрамора. Как и не бывает абсолютно безгрешного человека. Нам стоит быть честным самими с собой. Жить с любовью и пониманием к окружающим. Со всепрощением и всепониманием. Ведь все мы ошибались.

Голубые глаза старика наполнились слезами. Он смотрел на своего ученика и улыбался. Ветер сдернул его белый капюшон.

— Спасибо… Спасибо, что дал мне идти своим путем, — сказал Говад и обнял наставника.

Солнце пустыни жгло их головы, но они почти не замечали этого. Впервые за долгое время старый жрец почувствовал себя счастливым.

Но нужно было довести дело до конца. Говад отпустил старика из объятий и сделал шаг назад. Жрец хотел было произнести последнюю речь для мертвеца, но его ноги сами собой подкосились. Прямо как тогда, когда он говорил с солнцем. Стало тяжело дышать, и грудь словно сдавила чья-то рука. Тело Сароша упало прямо туда, где лежал труп. Последним, что он увидел, было ослепительное сияние солнца.

***

Он не чувствовал ни рук, ни ног, ни просто своего тела. Все вокруг было залито светом. Он с восторгом осмотрелся вокруг. Наконец Сарош не ощущал боли, которая постоянно сопровождала его последние годы жизни. Сильный кашель больше не сотрясал его грудь. А глаза… глаза видели так ясно, словно он был ребенком.

Перед ним был длинный мост. Он лучился светом. А под ним бежала бурная река. Сарош не видел ее, но отлично слышал. Дальний край моста уходил куда-то высоко вдаль. Можно было заметить едва уловимые очертания высокой горы.

— Мост Чинват…

Сарош упал на колени, боясь сделать первый шаг. Сейчас его будут судить за все его грехи при жизни. Перед мостом стоял едва различимый силуэт мужчины. Сарош узнал в нем тело, которое они несли до Башни молчания. С мужчины слетел капюшон, и он увидел свое лицо. Это его душа звала его пройти по мосту.

Жрец неуверенно встал на ноги и коснулся протянутой руки. Душа сделала шаг вперед и растворилась в теле Сароша. Он почувствовал себя увереннее. Как будто он наконец вернул то, что давно потерял.

Первый шаг дался ему с трудом. Вдалеке кружили демоны и добрые духи, сражаясь между собой. Они боролись за его душу.

Ноги его неуверенно ступали по мосту, похожему на солнечный луч. Он казался, то невероятно большим, то вдруг становился тонким как лошадиный волос. Словно он ступал по кинжалу, который поворачивался то широкой, то узкой гранью.

Сарош шел по мосту и думал о своей жизни. Вспоминал юные года, начало войны, смерть наставника, появление Говада, откровения Ахура Мазды и свое трагическое завершение пути.

В конце моста он увидел большие весы, у которых сидел Рашну, сын Ахура Мазды и божество правосудия. Рашну придирчиво глядел как одна чаща весов опускается то в одну, то в другую сторону. Старик решил не смотреть туда, чтоб не узнать вердикт раньше времени.

На самом деле так ли это было важно? В конце своего жизненного пути, у Башни молчания, он понял, что прожил достойную жизнь. Он не желал никому зла и старался помочь людям стать лучше.

Одна ступня неуверенно вставала перед другой.

Да, его вера не была крепкой. Он сомневался, но старался верить в своего Бога до конца. Не ждал искупления и не пытался убежать от всех проблем. Сомнения пускают корни глубоко в душе и уже никогда не отпускают ее… Так Ахриман завладевает душами людей. Но что, если человек не может жить в слепой вере? Если он думает, а потому и сомневается? Но делает он это лишь потому, что хочет найти правильное решение.

— Добрые мысли…

Эфемерный голос разнесся где-то высоко над головой Сароша.

Всю свою жизнь он пытался поделиться крупицами мудрости и опыта с другими. Он нес слово Ахура Мазды так, чтоб его воспринял каждый. Как жрец он всегда выслушивал все проблемы и переживания. Всегда был готов утешить и поддержать. Он жил ради других, а не ради себя. И даже когда силы почти оставили его, он пытался помочь Говаду так, как считал нужным. Он давал ему пищу для размышлений. Их долгие разговоры у костра, обсуждение смысла жизни… Это были лучшие моменты за последние месяцы. Он любил их и трепетно берег в душе.

— Добрые слова…

Его сердце испуганно встрепенулось. А были ли его дела добрыми? Точнее, отсутствие этих дел. Он слепо смотрел как его народ гибнет, прикрываясь именем Ахура Мазды. А на самом деле просто трусил. Не верил, что все может быть иначе. И все же именно он взял того брошенного мальчика к себе в ученики. Хотя и видел, что в душе у него нет качеств, нужных жрецу. Но тогда это был единственный для мальчика способ получить пищу и кров. Грех ли это? В конце концов он допустил, чтоб этот подросший мальчик убил двух людей. А может быть в будущем он убьет еще тысячи. Все новые и новые смерти… Но сколько раз Сарош пытался получить ответ от Ахура Мазды о том, как быть дальше. Сколько раз молился ему, умолял дать хотя бы маленький знак, и Бог был глух. Не потому ли, что сам не знал, что делать дальше? Не потому ли он удалился после создания мира, потому что боялся, что будет после этого? Может быть, и Боги не так безгрешны? Может, они тоже боятся?

— Добрые…дела.

Его ноги коснулись конца моста. Перед ним стояла прекрасная девушка и весело смотрела на него. Ее руки притянули старику к себе, и она увлекла его за собой ввысь.

Уже отсюда он видел свет, который излучал Ахура Мазда. Наконец он встретится с Творцом. За это время он успел усомниться в своей вере и вновь обрести ее. Возможно, его жизнь была не так несчастна, как ему казалось?