Свой среди чужих, чужой среди своих

СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ, ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ

 

Часть 1. Неволя

Газета «Белгородский край» за 11 марта 1971 года:

«По итогам внеочередного выездного Пленума ЦК КПСС, завершившего свою работу в Белгородской области, приняты ключевые решения по дальнейшему развитию промышленного животноводства страны. В феврале в области начато строительство самого крупного свинокомплекса по выращиванию 108 тысяч голов свиней в год, не имеющего аналогов в мире. В текущей пятилетке запланирован ввод вэксплуатацию ещё пяти подобных предприятий на территории Советского Союза. В подготовке технологических проектов приняли участие наши коллеги из Коммунистической партии Итальянской Республики. Опыт итальянских свиноводов высоко ценится во всём мире, включая и капиталистические страны. Благодаря решениям Коммунистической партии и Правительства Белгородская область намерена решить проблему продовольственной безопасности досрочно».

 

Глава 1. Последний опорос

Валентин Степанович Капустин с грустью шагал вдоль рядов клеток, без особого интереса просматривая ведомость с результатами ночных опоросов. Всего 1830 голов приплода. Выходило по 9,2 поросёнка на свиноматку. Валентин Степанович с огорчением вздохнул про себя: «До десяти так и не дотянули».

— А что у тебя с этой? — обратился Капустин к сопровождавшему его пожилому оператору Виктору, указывая на незаполненную строку в ведомости. Обоих связывали почти полвека совместной работы и дружбы.

— Единственная не разродилась. Сделал ей укол. Завтра должна.

Валентин Степанович задержался у одной из клеток, привычным движением выхватил за задние ноги из копошащейся тёплой массы поросёнка и, с размаху ударив того головой о стену, бросил труп в проход. Пока дошли до выхода, он проделал эту операцию ещё трижды, делая пометки в карточках. За пятьдесят лет работы главным ветврачом ему хватало беглого взгляда, чтобы определить, какие из новорождённых поросят не доживут до сдачи на мясокомбинат. Бессмысленно держать таких, расходуя дорогие медикаменты и корма впустую. Выгоднее убивать их сразу после родов. Капустин остановился возле клетки с последней из двухсот свиноматок с биркой в ухе №2812, которая так и не опоросилась в эту ночь. Изучив её карточку, он с раздражением отметил, что все равно та ничего толкового не принесёт. Старая уже. Это её шестой опорос, и по статистике в лучшем случае приплод составит семь голов. Только лишние хлопоты операторам доставит, нарушив плановый график работы и подпортив и без того никудышный квартальный отчёт.

— Ну что, Степаныч, последний опорос? Закрываемся? — Виктор вопросительно взглянул на ветврача. — Через месяц этих на мясо, а нас под сокращение?

Валентин Степанович ничего не ответил на этот уже набивший оскомину риторический вопрос старожила, который, как и Капустин, за долгие годы успел прикипеть душой к месту работы и без которой не представлял своей жизни. Капустин лишь махнул рукой и вышел из помещения. В сектор доращивания Валентин Степанович так и не пошёл, внезапно окончательно утратив всякий интерес к работе, осознав в конце концов, что это его последние дни на свинокомплексе и скоро на пенсию. Понуро бредя вдоль огромной территории и вяло отвечая на приветствия работников, он с грустью думал о том, как такой важный этап его жизни подошел к концу. Теперь его ожидали другие хлопоты: парники, внуки и телевизор. Да и с сыном Иваном будет наконец повод помириться. Иван с его приверженностью идеям экоактивизма постоянно попрекал отца, называя того ни много ни мало слепым орудием в руках мирового зла, толкающего планету к экологической катастрофе. Они уже много лет не разговаривали. Размолвка с сыном совсем добила старика, заставив того усомниться в смысле дела, которому он без остатка посвятил всю свою жизнь. Похоже, он, как и свинокомплекс, выработал свой ресурс, и теперь ему самому пора на свалку. В этом был даже некий символизм, и Валентин Степанович кисло улыбнулся. Благо, хотя бы жена и дочь поддерживают и с пониманием относятся к его работе. Он вспомнил вдруг, как молодым ветврачом много лет назад приехал на только что построенный по итальянской технологии самый крупный свинокомплекс. В Союзе таких гигантов возвели всего шесть, и Капустин получил направление на работу в один из них как лучший выпускник ветеринарной академии. В восьмидесятые годы предприятие достигло пика производительности. За несколько лет под руководством Капустина коллективу удалось превысить плановые показатели на добрый десяток процентов и утереть нос даже итальянским спецам. Валентин Степанович до сих пор бережно хранил тот самый выпуск газеты «Правда» со своей фотографией на первой полосе и большой статьёй про успехи советских свиноводов. Жизнь тогда казалась сказкой. Почет, уважение, высокая зарплата, новый дом, любовь, семья, дети. А самое главное — он видел большой смысл в своей работе: обеспечить продовольственную безопасность страны и в конце концов принести пользу людям.

Потом наступили девяностые. Свинокомплекс, запроектированный на двадцать четыре года безостановочной работы с последующей обязательной консервацией, и так вдвое пережил свой срок. Ни о какой консервации тогда и речи быть не могло. Денег у государства не было. Над страной нависла угроза голода. Всем было наплевать на мягко говоря «неблагоприятный» эпизоотический фон, сформировавшийся в радиусе нескольких километров вокруг предприятия. Про экологию никто даже не заикался — лишь бы выжить. Напрасно на совещании у министра Валентин Степанович призывал коллег к благоразумию, настаивая, что грубое пренебрежение элементарными правилами в таких малоизученных вопросах, как бактериальная и вирусная безопасность, приведёт к трагическим последствиям, самым малым из которых станет бесконтрольная мутация животных. А со временем и люди могут попасть в группу риска. Министр тогда с трибуны прилюдно обозвал Капустина дураком, пригрозив его самого отправить на мясокомбинат, если тот надумает сокращать поголовье или начнёт консервацию предприятия. Так минуло почти полвека. Все страхи со временем забылись и растворились в трудовых буднях нового времени. Неожиданно предприятию выделили деньги из госпрограммы возрождения села на строительство второй очереди с одновременным закрытием старых мощностей.

Новый комплекс недавно отстроили в десяти километрах в стороне, минимально необходимых для санитарного разрыва. Капустина туда не пускали, чтобы, не дай бог, заразу не занёс. Но Валентин Степанович подозревал, что дело совсем в ином. Недавно назначенный руководитель просто устал выслушивать придирки и ворчание старика, помешанного на правилах, и выступавшего против бездумного применения толком не изученных кормовых добавок, антибиотиков и сырья с содержанием ГМО, хлынувших в Россию бесконтрольным потоком от Западных партнёров. Технологии животноводства в XXI веке шагнули далеко вперёд. Показатели продуктивности нового комплекса были на четверть выше. Улучшенная порода, медикаменты, новые корма и добавки. А самое главное — чистое место, благоприятный эпизоотический фон. Валентин Степанович не сомневался, что останься этот выскочка на старой площадке, он давно бы уже сел в лужу. Но цифры — вещь упрямая. А кому есть дело до опасений старика, когда и производственные отчёты, и самое главное — бухгалтерские, говорят об обратном. Через сто двадцать дней на мясокомбинат отсюда уедет последняя голова. Оборудование уже начали демонтировать на металлолом. Комплекс будет закрыт и законсервирован. Всё. Даст бог и пронесёт.

 

Глава 2. Безымянный

Вопреки прогнозам оператора, свиноматка №2812 опоросилась только через три дня, принеся приплод в пять голов, четырёх из которых сама же непроизвольно и задавила уже на следующий день из-за поломанной дуги ограничителя. Оставшегося в живых поросёнка оператор отсадил в соседнюю клетку, а старую свиноматку выбраковали. Виктор специально не ставил бирку на ухо этому последнему родившемуся на предприятии поросёнку, чтобы через несколько дней легко найти его в массе собратьев для того, чтобы кастрировать и вырвать ему клыки. Всем остальным поросятам в секторе эти процедуры уже были сделаны. Из-за отсутствия бирки у своих братьев он получил прозвище «Безымянный».

Все неполных четыре недели детства Безымянного и его собратьев, пока их не отняли от матерей, прошли весело и безмятежно. Утро начиналось в семь, когда в сектор заходил оператор и включал освещение. Свиноматки нехотя поднимались на ноги и сунули морды в кормушки за утренней порцией свежего корма. При этом они походили на верблюдов, которые сначала встают на передние копыта, затем переносят центр тяжести и медленно выпрямляют задние ноги. Поросята с визгом носились по тесным клеткам, играя друг с дружкой, в ожидании, пока матери наедятся и улягутся на бок, подставив им толстое вымя с двумя рядами сосков. Осмотр оператора длился полдня, и каждый раз после такого визита он вывозил на тележке несколько трупов поросят, умерших за ночь. Кого-то загрызла обезумевшая от тесноты и усталости свиноматка, кто-то умер от инфекции, а попадались и такие, что зачахли на глазах по непонятной причине, за сутки превратившись в ходячий скелет. Чтобы избежать тумаков и издевательств от своих пышущих здоровьем братьев и сестер, эти живые трупы забивались в углы клеток, пока утром их не добивал сердобольный оператор.

Целый день в помещении стоял гвалт от ругавшихся между собой свиноматок. Они бранились безо всякой причины, спорили, у кого лучше приплод и больше молока, хвастались показателями рождаемости или просто орали от боли после неудачных попыток встать на ослабленные конечности. Молодые ремонтные свинки, первый раз пришедшие на опорос, внимательно прислушивались к своим более опытным подругам, пытаясь набраться столь недостающего им на первых порах жизненного опыта. Самыми шумными были матки, поросившиеся во второй или третий разы. Они с презрением судачили о толстых задницах старух с их волочащимися по полу выменами, как будто в будущем их самих ожидала иная судьба. Особенно неуёмной оказалась молодая мамаша №1445, умудрившаяся в этом опоросе принести двадцать поросят, половину из которых отсадили к менее плодовитым соседкам. Она горланила через все помещение своим детям, которых не могла увидеть, чтобы те непременно хорошо питались и набирали вес.

Через две недели, когда поросята подросли, самым отчаянным из них уже удавалось перепрыгивать через ограждения в соседние клетки, тем самым вызывая бурный восторг у своих собратьев и недовольство мамаш, привыкших к порядку. За каждым таким удачным прыжком следовал невообразимый шум в свинарнике, который подолгу не унимался. По мере взросления поросята всё реже сосали вымя и уже во всю уминали тонкие пахучие гранулы детского комбикорма, внешне походившие на вермишель. В конце дня перед уходом с работы оператор делал короткий дежурный обход и выключал свет, после чего все постепенно затихали и готовились ко сну, укладываясь поудобнее в тесных клетках, словно шпроты в банке. Наступало время рассказов на ночь, когда самые опытные мамаши делились историями из своей невероятно долгой почти трёхлетней жизни.

 

Глава 3. Красавчик.

На двадцать восьмой день от рождения оставшиеся в живых 1660 поросят были отняты у матерей и переведены в сектор доращивания. Их разместили в клетках по тридцать голов. Свиноматок же отправили в сектор откорма, где им предстояло провести ещё две недели, чтобы восстановиться после родов, набрать вес и уехать на мясокомбинат. Опустевший сектор опоросов помыли и продезинфицировали. Рабочие приступили к демонтажу оборудования. Больше на старом комплексе не родится ни один поросёнок. А вскоре и последние животные, в группу которых входил и Безымянный, уедут на мясокомбинат. На этом история свинокомплекса закончится. Хотя правильнее будет сказать — обретет второе дыхание на новой площадке.

Безымянный не был самым крупным поросёнком в своей группе. Однако он был на три дня младше своих собратьев, поэтому очень скоро планировал набрать вес и наверстать необходимые показатели продуктивности. После нескольких часов борьбы за лучшие места вся клетка, наконец, наелась и улеглась на полу. Жизнь опять потекла своим чередом. В помещении стояла жара от испарений тел более чем полутора тысяч животных. Мощные вентиляторы бесперебойно подавали свежий воздух, при этом вытяжки на кровле удаляли углекислый газ и ядовитые пары аммиака. Поилки со свежей водой располагались прямо над кормушками, чтобы исключить проливание воды и не увеличивать и без того огромную массу зловонной густой жижи экскрементов, непрерывно стекающую по фекальным каналам на отстой в открытие резервуары рядом с комплексом.

Через несколько дней в пустующую клетку напротив Безымянного поместили непомерно огромного хряка. Под хвостом у гиганта Безымянный заметил два длинных вертикальных пореза, из которых медленно сочилась кровь. Хряк молча улёгся в углу клетки, не обращая ни на кого внимания и не отзываясь на подначки молодёжи. Каждый день его осматривал молодой ветврач, промывая раны и делая уколы. Вскоре раны затянулись, но хряк по-прежнему отчужденно лежал часами, лишь изредка поднимаясь, чтобы подойти к кормушке подкрепиться и попить воды. Сейчас он задумчиво молчал, просунув огромный лыч между перил ограждения, и с любопытством наблюдал за копошащимися в соседней клетке поросятами.

— Больно, дяденька? — участливо спросил его Безымянный через разделявший их метровый проход.

— Какой я тебе дяденька, болван! — огрызнулся хряк. — Я твой отец. Как, впрочем, и всех остальных болванов, оставшихся на этом комплексе. Да что с тобой говорить? Ты даже не знаешь, что это такое.

— Странно, — хрюкнул в ответ Безымянный. — Нам мамы про тебя ничего не рассказывали.

— Ещё бы! — хмыкнул хряк. — Эти дуры меня и в глаза не видели. Как, впрочем, и я их. Мою сперму им через катетеры вводили.

— Катетеры… — задумчиво протянул Безымянный, — Не знаю, что это. Только слышал, как молодой доктор на них сильно ругался, что они совсем негодные в последней партии приехали.

— Что? — хряк резко встрепенулся и вскочил на ноги. — Ты понимаешь, что говорят люди?

— Ну да. А разве остальные не понимают?

— Никто не понимает. Только я один. И давно ты понимаешь людей?

— Всю жизнь понимал, — пожал плечами Безымянный.

— Всю жизнь! — хряк расхохотался. — Тебе всего-то дней сорок. Хотя для тебя это больше трети жизни.

— Дяденька, — хотел о чем-то спросить Безымянный, но старый хряк резко оборвал его.

— Я тебе не дяденька. Если хочешь ко мне обращаться, зови меня Красавчиком.

— Почему Красавчиком?

— Так меня звали в лучшие годы.

— А я Безымянный.

— Слышал, — проворчал Красавчик. — Я за тобой пару дней наблюдаю. Ты среди этого сброда интеллектом явно выделяешься. Знаешь, что такое интеллект?

— Конечно.

— Откуда? — снова неподдельно удивился Красавчик.

— Просто знаю и все. А ты мне про лучшие годы расскажешь?

Хряк на минуту задумался. В его взгляде читалось не то сомнение, не то подозрение.

— Вот что, — ответил он. — Вечером поговорим, когда все уснут. Твоим братьям незачем наш разговор слышать. Все равно ничего не поймут. Имбецилы они все. Жизни тебе не дадут, как прознают, что ты со мной дружбу завёл.

Их беседу прервали. К Безымянному подошел №0315 и тупо уставился на хряка.

— Эй, Безымянный. О чем это ты с этим старпёром треплешься? Пошли лучше №0003-го погоняем. Ему кто-то из наших хвост отгрыз. Так смешно. Он сейчас в угол забился и не вылазит. Давай выкурим его.

Не дожидаясь ответа от Безымянного, поросёнок убежал мучать своего несчастного собрата. Красавчик мотнул головой в сторону Безымянного, чтобы тот шёл к своим.

— Вечером приду, — кинул поросёнок на прощанье хряку и побежал помогать выгонять из угла №0003.

Только сейчас почему-то эта весёлая забава не доставила Безымянному никакого удовольствия. Мало того, в нём проснулось какое-то незнакомое до сих пор чувство жалости к брату. Хотелось помочь тому и отогнать обидчиков, но он так и не решился. Поросятам вскоре наскучило донимать 0003-го, и они потянулись к кормушкам, а после и вовсе улеглись отдыхать. Безымянному не лежалось. Он ворочался с бока на бок, мучительно пытаясь разобраться в своих новых переживаниях, от которых становилось как-то не по себе, тревожно.

 

Глава 4. Крах мировоззрения

— Эй, Красавчик, ты здесь?

— Чего так долго? — недовольно пробурчал хряк в ответ.

— 0003-му помогал к кормушке подползти. Ему 0315-й ползада выгрыз, — прошептал Безымянный. — Ждал пока все уснут.

— Это что новенькое, — удивился хряк. — Обычно вы один другого не к кормушке, а к могиле толкаете. Если хочешь его спасти, не позволяй никому его задирать. Утром оператор начнёт обход и отсадит бедолагу в санклетку. Глядишь и оклемается. Только ни к чему это. Всё равно ему скоро помирать.

— Почему помирать?

— А как ты хотел? — повысил голос Красавчик и тут же настороженно прислушался: не разбудил ли он кого. — Ты думаешь, зачем вы здесь?

— Странный вопрос, — не понял его Безымянный. — Нам мамы сразу после рождения всё растолковали: мы должны набрать товарный вес, а дальше люди отправят нас в вечный путь.

— То-то и дело, что в вечный, — грустно засмеялся хряк. — Мне эту байку в первый же день поведали. Ума не приложу, как она вообще появилась. Ну и что же там на этом пути?

— Этого никто не знает. Только там очень хорошо. Эх, скорее бы, — мечтательно произнес Безымянный. — Говорят, там нас сразу же настоящий пир ожидает. Даже кормить перестают за день до отправки. Наверное, чтобы мы аппетит нагуляли.

— На убой они вас отправят, а не в вечный путь, — резко оборвал его Красавчик.

— Как на убой? — остолбенел Безымянный. — Зачем же они нас растят тогда, если убить собираются?

— Вы для них корм! — он медленно произнес каждое слово, чтобы их смысл дошел до поросёнка. — Сожрут они вас.

Безымянный молчал, пытаясь осознать то, что только что услышал.

— Наш дом — это попросту огромная фабрика по производству свиней, — продолжал Красавчик. — У нас хряков берут сперму и разводят до нужной концентрации, чтобы побольше свиноматок за раз оплодотворить удалось. Я и матки-то живой в глаза не видел. Мне чучело специальное дважды в неделю подсовывают. После семя маткам через катетеры вводят — трубки специальные. Через сто четырнадцать дней те вас рожают. Дуры безмозглые. Они думают, что на них особая миссия возложена. Как же. Особая. Если свиноматка за год меньше тридцати поросят приносит, её выбраковывают. Это значит убивают. Понимаешь? У-б-и-в-а-ю-т! Отсюда каждый год примерно 115 тысяч свиней на убой уезжают, или, как ты выразился, «в вечный путь». И всю эту махину всего сто человек обслуживают. Люди довели этот процесс до совершенства. У них всё по графику, всё по плану. Не дай бог свиноматка лишний день простоит без пользы, или её с первого захода осеменить не удастся. Беда. «Прохолост» по-научному называется. Они даже особую статистику по этому самому прохолосту ведут. Если больше двадцати процентов, то и в убытки могут скатиться. Да они вообще по всему учёт ведут. И количество поросят на одну матку, и отход при рождении, и падеж на последующих стадиях выращивания, и суточный привес. И даже расход кормовых единиц на один килограмм привеса. Идеальная машина, которая работает без сбоев. Раньше-то у крестьянина кабанчик год рос, а сейчас свинья уже в сто двадцать дней готова на убой. Так они в этом вопросе поднаторели, что даже анекдот у них профессиональный появился. Говорят, что учёные скоро таких успехов добьются, что новорождённого поросёнка достаточно будет только в скотовоз посадить и комбикормом на дорогу снабдить. Пока до мясокомбината доедет, уже и товарная свинья вырастет. У вас же все внутренние органы больные от такой спецкормёжки. Только вы раньше до товарного веса доходите, прежде чем болезнь вас убивать начинает. Ну и антибиотиками вас пичкают без остановки. Людям даже дерьмо за вами убирать не приходится. Специальные решётчатые полы придумали, под которыми фекальный коллектор проходит. Вы сами же своими копытами собственное дерьмо в коллектор и проталкиваете.

— А что же они ничем другим кормиться не могут? Только нами? — опомнился от шока Безымянный.

— Да могут. Только не хотят. Вкусные мы. Я слыхал, как операторы меж собой говорили, мол есть среди людей такие вегетарианцы. Так вот вегетарианцы нас не едят, и вообще мяса не едят. И остальных за это агитируют. Только мало их.

— Да как же можно столько свиней убить?

— Ну, здесь люди вообще умельцы. Можно сказать чистоплюи, — злобно выругался Красавчик. — Видишь ли заботятся, чтобы нашего брата как можно безболезненнее умерщвлять. Надо им чтобы свинья некоторое время без сознания была, а вот чтобы сердце у неё продолжало биться. Оглушают тебя, значит, и ещё живого кверху ногами подвешивают. А потом нож специальный с трубкой внутри прямо в сердце вставляют. Сердце-то кровь и качает через эту трубку, пока вся она не выйдет. Если кровь с живого не спустить, то вкус у мяса не тот. Раньше электротоком глушили перед убоем. Только от электричества у нашего брата мышцы непроизвольно сокращаются. Если с силой тока переборщить, то от судорог даже кости переламывает. Особенно в крестце. Товарный вид мясо, понимаешь ли, теряет. Последнее достижение это в специальной герметичной камере нас углекислым газом удушать. А потом за ноги и под нож.

— Так что же мы бунт не поднимем и не убежим отсюда?

— Бунт! Хорошее слово. Даже чем-то родным от него повеяло, — Красавчик расплылся в ироничной ухмылке. — Только кто его поднимет? Да эти придурки даже понятия такого в своей тупой башке уместить не могут. Ты за три года первый, с кем я вообще заговорил. А этим только бы пожрать. И не догадываются даже, что сами себя жрут. Все отходы, какие после убоя остаются, даже кости, люди в автоклавах варят и в мясокостную муку перемалывают. Потом муку эту в наш корм добавляют. Видишь, мне яйца недавно вырезали, чтобы запах у мяса пропал. Моя-то сперма уже больше не нужна. Так вот может ты мои яйца как раз сегодня на ужин и скушал. Кто знает?

Безымянного вырвало. Заметив это, Красавчик сжалился над поросёнком и произнёс: "Ладно. Хватит с тебя на сегодня. Завтра оклемаешься и продолжим политинформацию."

— Безымянный! — окликнул хряк поросёнка, когда тот уже отошёл.

— Чего, Красавчик?

— Вас кормить за сутки перед убоем прекращают, чтобы проще было на бойне, как выпотрошат, ваши кишки промывать. Их затем как оболочку для колбасы используют. Так-то, умник.

 

Глава 5. План побега

— Слышь, Митяй. Глянь-ка этого! — второй оператор склонился над телом Безымянного. Поросёнок лежал у стены, и по телу его волнами пробегали судороги. Работник пнул его ногой. Тот никак не отреагировал.

— Смотри: ему на подсосе даже яйца не вырезали, и клыки оставили. Бирки тоже нет. Походу, Виктор пропустил. Он уже три недели в запое, а практикант не заметил, — ответил Митяй, осматривая поросёнка. — Давай отсюда двоих забирай. Этого припадочного и второго с отгрызенной жопой.

Работники погрузили тела поросят в тачку и отвезли в конец помещения в санитарную клетку. Красавчик мрачно наблюдал за этой картиной, коря себя за то, что в один момент так много вывалил на неподготовленного молокососа.

Безымянный открыл глаза и огляделся. Клетка другая. Рядом тяжко сопел 0003-й, мучительно пытаясь найти безболезненную позу для сна. В углу, скрючившись, полулежала худющая свинка желто-синего цвета с выпирающим позвоночником. В свинарнике было темно и тихо. Видимо, ночь. Безымянный не помнил, как потерял сознание после вчерашнего шока. Выходит, он целый день провалялся в бреду в санклетке. Сейчас ему полегчало. Очень хотелось кушать. Поросёнок, с трудом превозмогая рвотный рефлекс, подошёл к кормушке, но поесть так и не смог. Голова его гудела от новых мыслей. Он всё ещё никак не мог осознать услышанное вчера от Красавчика. Безымянный перескочил ограждение и направился вдоль прохода в сторону клетки Красавчика.

— Красавчик, проснись.

— Ни хрена себе! Живой! А я, грешным делом, подумал, что раньше времени тебя в могилу свёл. А чего худой такой? Небось, сутки не ел?

— Не могу я это жрать, — выдавил из себя Безымянный.

— Ну, это ты брось. Если жрать не будешь, тебя через пару дней в расход пустят. Неэффективно ресурсы на таких транжирить. Надо через не могу. Только и не усердствуй особо. Если быстро поправишься, назад вернут. А так в санитарке без хлопот до стадии откорма просидишь.

— Не собираюсь я им добровольно под нож ложиться. Лучше сейчас сдохну.

— Ну, это ты зря. Пока жив, всегда надежда есть. Да и убежать можно.

— Куда убежать?

— Мир велик, — философски изрёк хряк. — Раз Творец уподобился тебя таким даром разума наделить, значит у него на тебя планы есть.

— Что же я один делать буду?

— Почему один? Там на воле в лесах наши дикие сородичи живут. Вот к ним и примкнешь на первое время. А там жизнь тебя куда-нибудь да выведет. Только не зевай. Лови момент. Я и сам уже давно о побеге думаю. Напарник мне не помешает.

— Красавчик!

— Да, малыш?

— Почему я?

— Ну, хватил! Я этого не знаю. Я и сам с таким вопросом каждое утро просыпаюсь. Ответа ещё не нашёл. Не знаю пока, какое у меня предназначение. А у тебя и подавно. Я таким, как ты, умником только к двум годам стал. Вот вместе и выясним.

— Да как же убежать отсюда? У тебя хоть план есть? — с надеждой спросил Безымянный.

— Просто так не свалишь. Комплекс весь на сектора разбит. Те, в свою очередь, решётками огорожены, чтобы легче нашего брата было из сектора в сектор перегонять и на скотовозы грузить. Стены бетонные тоже не прогрызёшь. Есть только один шанс. Ваша группа последняя. Через полтора месяца срок придёт вас на стадию откорма переводить. Только слышал я, как ветврач обмолвился, что из свободных зданий откорма уже оборудование поснимали. И кормопровод там сломан, а ремонтировать смысла нет. Поэтому вас должны на последний этап в летний лагерь перевести, благо весна на дворе. Эти лагеря в тёплое время года для реабилитации свиноматок после опоросов используют. Обычные огороженные навесы с кормушками. Но воздух свежий и загоны попросторнее, чтобы гулять можно было. Я там в прошлом году две недели провёл, когда ноги отекли. По периметру забора там бетонные блоки в земле зарыты, чтобы не подкопаться. В паре мест они от времени развалились. Оттуда и рванём. Лес там рядом. Сразу и схоронимся, даже если застукают во время побега.

— Годится, — ответил Безымянный, прокручивая в голове план. — Ладно, пойду я к себе.

— Стой, малыш. Сделай так, чтобы ты в санклетке всё это время оставался. Там и ограждение пониже, все-таки на доходяг рассчитано. Сможешь ко мне по ночам приходить.

 

Глава 6. Побег

К семидесяти дням от роду — плановому возрасту перевода поросят на откорм — Безымянный был полностью физически готов к побегу. В клетке он остался один: ни желто-синяя свинка, ни 0003-й не выжили. Во время обходов Безымянный тихо лежал в углу, хотя при этом выглядел он вполне здоровым. Более того, он стал очень поджарым, и упругие мышцы играли под тонкой кожей. "На воле придется жирок нагулять, сынок. Иначе помрешь с голоду и холоду. У дикарей-то мех есть, а мы с тобой голые", — по-отечески наставлял его Красавчик. Они очень сблизились за последние недели. В глазах старого хряка светилась гордость за того, кого он некоторое время назад стал называть сыном. Безымянный питался впроголодь, хотя при этом сил и энергии у него было не занимать. С подачи отца по ночам он часами бегал по периметру клетки и долго после прыгал через ограждение. Просыпавшиеся соседи затуманенными взорами с удивлением смотрели на сумасшедшего собрата и дальше проваливались в сон с полными от комбикорма желудками. Больше всего Безымянному нравились их ночные беседы со старым хряком, во время которых молодой кабанчик перенимал жизненный опыт своего отца. Тот поведал ему историю своего появления на свет три с половиной года назад на юге Франции на небольшой селекционной ферме Мишеля Кошона. Его сразу определили как выдающегося представителя своей породы и за феноменальные внешние данные прозвали Красавчиком. Когда Красавчику исполнился год, его продали на разведение потомства в Россию.

— Так вот откуда ноги растут, — подначил Безымянный отца. — Мятежный дух якобинцев, оказывается, у тебя в крови.

— Ну ты завернул, — опешил старик. — Я и слов-то таких, не то, что понятий, не знаю. Ты этого где понабрался?

— Не знаю, отец. Просто это во мне сидит и всё. А откуда? Ума не приложу. Котелок всё время варит. Ни на секунду не останавливается. Информация сама в него поступает. Такая каша в голове, что виски непрерывно болят и затылок ноет.

Пришло время и свиней, наконец, перевели в летний лагерь. На счастье, Красавчик и Безымянный оказались в одном загоне с ещё четырьмя десятками кабанчиков. Они несколько дней изучали возможность подкопа и в итоге определили подходящее место.

— Копать начнём с вечера. Если до утреннего обхода не справимся, нам крышка, — изрёк Красавчик. — Сегодня же. Ждать больше нечего.

К полуночи подкоп получился уже достаточно широким, чтобы Безымянный мог свободно покинуть лагерь. Однако хряк в него с трудом протискивал одну лишь голову.

— Я буду рыть снаружи, а ты продолжай изнутри, — решил Безымянный, выбираясь на волю. — Так должны управиться.

Летние ночи коротки. Небо уже начало светлеть, а подельники всё трудились над проходом.

— Устал. Передохну чуток, — прохрипел хряк и прилёг около ямы.

— Папа! Не останавливайся! Можем не успеть, — Безымянный продолжал что есть мочи рыть землю между двумя бетонными блоками. Он и сам уже полностью вымотался и был с ног до головы покрыт липкой грязью, но упорно копал, пока вконец измученный не уперся в бетон. Больше лаз вырыть не удастся. С обеих сторон его ограничивали обломки блоков.

— Давай, отец, — приободрил хряка сын, и Красавчик нырнул в лаз.

 

Часть 2. Воля

Газета «Белгородский край» за 6 июня 2021 года:

«Вчера на открытии ежегодной областной сельскохозяйственной выставки состоялся круглый стол на тему «Будущее промышленного свиноводства Белгородщины». Основным докладчиком выступил министр сельского хозяйства, представивший программу создания кластера крупных агрохолдингов, в состав которых должны войти пахотные земли для формирования стабильной кормовой базы, свинокомплексы, предприятия убоя и переработки свинины, а также собственная сеть розничной торговли. Оппонировал министру учёный и экоактивист Капустин Иван Валентинович, получивший международную известность благодаря своей идее закрыть предприятия промышленного животноводства. Согласно научным исследованиям Капустина, современные темпы развития отрасли уже через несколько лет приведут к тому, что животноводческие комплексы станут источником более половины всех выбросов метана в атмосферу, тем самым превратившись в самый значимый рукотворный фактор, оказывающий гибельное влияние на экологию Земли, оставив далеко позади таких гигантов, как топливно-энергетический комплекс, металлургия и химическая промышленность. Кроме того, со слов учёного, промышленное животноводство уже сегодня потребляет свыше шестидесяти процентов всех выращиваемых на планете зерновых, нанося непоправимый ущерб почвенному покрову, вызывая его ускоренное истощение. Сам учёный уже много лет является убеждённым вегетарианцем и в своих аккаунтах в соцсетях подробно разбирает вред от употребления в пищу мяса для человеческого организма. Он также акцентирует внимание и на этическом аспекте проблемы, постоянно публикуя кадры жестокого убийства животных на современных мясокомбинатах. Предложение Ивана Капустина о добровольном соглашении правительств всего мира с целью принятия программы консервации животноводческих комплексов не нашло понимания и поддержки ни в научном, ни в политическом истэблишменте. Хотя ряд специалистов отметили обстоятельность и высокую степень проработки его теории. Так, например, с целью смягчения последствий от сокращения производства мяса, Иван Капустин предложил поэтапно вводить прогрессивную ставку налога на производителей, тем самым сделав со временем мясопродукты недоступными по цене для большинства населения. По оценке учёного, сокращение спроса на мясо вызовет цепную реакцию во всех смежных отраслях, и со временем этот процесс приобретёт необратимый характер. Однако большинство практиков раскритиковали в его трудах недостаточно просчитанные последствия от резкого сокращения рабочих мест и последующей массовой безработицы. В итоге жаркая дискуссия закончилась скандалом после того, как Капустин публично обвинил министра в преступной связи с продовольственной мафией. Курьёз вызывает и тот факт, что сам экоактивист начинал свою карьеру обычным зоотехником на одном из крупнейших свинокомплексов в стране, где главным ветврачом долгие годы работал его отец.»

 

Глава 1. Отец

— Петрович! Ты что не слышишь? В летнем лагере свинья орёт, будто режут её.

Сонный сторож встрепенулся от толчка сменщика в бок и прислушался к визгу. И правда, свинья орёт. Что же там могло случиться. Он взял за поводок овчарку и бегом припустил к лагерю.

— Пап! Ну что же ты? Давай! — голос Безымянного дрожал от безысходности.

Красавчик застрял в лазе и не мог сдвинуться ни вперёд, ни назад. Он предпринимал отчаянные попытки, но только ещё больше раздирал в кровь бока об острые края плит. Остальные свиньи столпились позади торчащего из земли зада Красавчика и с интересом наблюдали за происходящим. Красавчик быстро терял силы и надежду на освобождение. Послышался лай овчарки. Безымянный обернулся. К ним на всех парах спешила спущенная с поводка собака, а следом ковылял машущий руками сторож.

— Сынок! Послушай меня, родной. Беги. Я не вылезу. Если промедлишь хоть на секунду, уже не уйдёшь. Собака тебя загрызёт. Беги. Я понял своё предназначение. Это — ты! Ты мое предназначение, и я его исполнил. Теперь очередь за тобой. Не дай искре разума в тебе угаснуть. Беги! — уже с надрывом закричал он на сына.

— Я вернусь за тобой, отец! Слышишь? Обещаю, что вернусь.

Безымянный рванул к лесу. Он бежал легко и свободно, как будто у него на спине выросли крылья. Вот уже и опушка. Овраг, за ней ручей. Так собака потеряет след. Позади вдалеке слышался остервенелый лай собаки и крики людей. Безымянный выбежал на поляну и остановился, чтобы отдышаться. Вдруг со стороны лагеря до него докатилось эхо одинокого выстрела. Сердце Безымянного дрогнуло, и он разрыдался, не в силах больше сдерживать в себе эмоции.

— Отец! Я люблю тебя. Прости. — Безымянный собрал всю волю и ринулся в темноту леса.

— Ну что там, Петрович? — к суетившемуся сторожу подошел зоотехник.

— Пришлось подстрелить, чтобы не мучился. Овчарка ему всё рыло порвала. Всё равно бы от голоду подох. Да и не вытянуть его никак из дыры. Надо трактор звать.

— Да уж, — протянул зоотехник, с интересом разглядывая картину случившегося. — Это ж надо так удрать хотелось. По всему видно, с вечера ещё начал, да не повезло. Прямо карбонарий какой-то. Как будто понимал, что не в санатории прохлаждается.

Затем он повернулся к сторожу и добавил:

— А ты, чучело, что ночью делал? По правилам, ты должен раз в два часа контрольный обход делать. Или ты думаешь, что я поверю, будто такой туннель за час можно вырыть. Убытки с твоей зарплаты вычтем.

 

Глава 2. Дикари

Безымянный уже несколько часов бродил по лесу и явно ощущал присутствие кого-то чужого. Пахло кабаном, только по-иному. Он напился из лужи и объел дикий малинник, повстречавшийся по дороге, и сейчас целенаправленно двигался на незнакомый запах.

— Стой, где стоишь! — спереди послышался угрожающий окрик.

На тропинку вышел огромный дикий кабан. Шерсть его вздымалась дыбом на холке, а загнутые клыки угрожающе клацали.

— Ты ещё что за птица такая? — секач с удивлением обошёл вокруг в несколько раз меньшего по размеру Безымянного.

— Я со свинокомплекса сбежал. Вас ищу.

— М-да, — протянул кабан, слегка успокоившись. — С частных подворий к нам, бывало, прибивались, но, чтобы с комплекса… Такого я не припомню. Ну да ладно. Пошли к Матери. Пускай она решает. Не знаю, как там у вас на свинарнике, а у нас порядок строгий. Мать главная, и последнее слово за ней.

Через минут пятнадцать Безымянный учуял запах стада. Провожатый остановился и что-то прокричал в глубину леса — видимо, условный сигнал. Послышался ответ, и они тронулись дальше и вскоре вышли на поляну, по которой разбрелись несколько десятков диких свиней. Особенно выделялись полосатые сеголетки, которые норовили присосаться к вымени большой худой свиноматки, стоящей в центре поляны.

— Ну, давай, выкладывай свою историю, — подтолкнул в бок Безымянного кабан. — Да смотри, не юли. А то в миг тебе брюхо вспорю. — и секач опять грозно щелкнул клыками.

Безымянный рассказал только часть правды, решив не раскрывать подробностей своего дара, по крайней мере, первое время.

— Принять-то мы тебя можем, — задумчиво произнесла Мать, выслушав его короткий рассказ. — Только вряд ли это тебе поможет. До осени с нами помаешься, а потом от холода подохнешь. Даже до зимы не дотянешь. Я-то знаю. Такое уже случалось. Да и на ноги вы, домашние, слабоваты. Мы за ночь можем вёрст тридцать отмахать в поисках кормёжки. У тебя сердечко-то не выдержит. Так и упадёшь в поле замертво. Хоть и выглядишь поджарым. А как от охотников ноги не сможешь унести — твоя беда. Собаки у них сильно злые. Загрызут тебя. Как пить дать. Шёл бы ты к себе назад что ли.

— Не могу я к себе. Убьют меня там. Убьют и на корм пустят.

Мать и секач рассмеялись:

— Вот Америку открыл! Нас тоже убьют. Или охотники подстрелят, или волк зарежет. А то и от голода скопытимся. Такая наша жизнь кабанья. Нас на то Творец и создал, чтобы кто-нибудь нас сожрал.

— И что же вы ничего не сделаете с этим? — воскликнул Безымянный.

— Вот умник нашёлся, — разозлилась Мать. — Тебя забыли поспрошать. Ты бы у себя в свинарнике свою агитацию разводил. Что? Не нашлось желающих послушать? То-то же. Если у нас разрешу остаться, ты мне семью сбивать с толку не моги. Как прознаю, Драное Ухо тебе мигом растолкует, где север, а где юг.

Безымянный посмотрел на секача и только сейчас заметил, что левое ухо у того всё в лохмотьях.

— Собачка подрала, — ухмыльнулся тот. — Ну а я ей кишки за то выпустил.

— Ладно, — подвела итог Мать. — Пока оставайся. К малышам пристройся. Тебе по новой всему учиться надо.

— А может, я с Драным Ухом?

— Не успели в семью взять, как ты уже своевольничать удумал. Первый и последний раз тебе прощаю. Марш к мелюзге!

— Не серчай, — ухмыльнулся Драное Ухо. — У нас в лесу самцы отдельно от стада живут. Потому одиноками нас и называют. Только на кормёжку иногда вместе ходим. Мать нас близко к малышам не подпускает. Мы иной раз без причины их загрызть можем. Если зиму переживёшь, сам на своей шкуре уразумеешь.

 

Глава 3. Семья

Мало-помалу Безымянный влился в ритм незатейливого лесного быта кабаньего стада. Ему поначалу прозвали «Голым», но молодой кабанчик лишь обиженно фыркал в ответ. Так и остался Безымянным. Даже Мать ему простила подобную дерзость.

— Язык сломаешь, пока твое имя выговоришь, — посерчала она. — Ну, да бог с тобой. Тебе же хуже. Как надо будет тебя об опасности предупредить, никто особо церемониться не будет и зря время тратить, чтобы тебя по имени окликнуть. Так что сам за себя ответ держи.

Поначалу ему приходилось туго. Мать не соврала, когда стращала его длинными ночными переходами. Но Безымянный не скопытился, как та ему предрекала. Он втянулся и только окреп и возмужал.

Однажды во время ночной кормежки он пытался доказать Матери, что количество калорий, затрачиваемое стадом на таких маршах, превышает восполняемую ими энергию от еды, и неплохо бы поискать альтернативные места пропитания. Мать долго шла молча, и потом ответила:

— Видит бог, я ничего не поняла из того, что ты сказал. Я веду семью туда, куда мне указывает Творец.

— Это не Творец, а инстинкт! — пытался возразить Безымянный, на что получил болезненный тычок в бок от следовавшего рядом Драного Уха.

— Молчи, дурень. Разве не видишь, мы тебя понять не можем. Да и не хотим особо. Лучше силы побереги, дальше болото топкое, — проворчал секач.

Безымянному по душе пришлась жизнь в лесу. Несмотря на постоянное ожидание опасности, стадо могло расслабился днём, забираясь в такой глухой бурелом, где их никто не в силах был потревожить. Летом корма в полях и лесах было вдоволь, и Безымянный отметил, что начал обрастать жирком, таким необходимым, чтобы пережить зиму. На лопатках кожа его затвердела, превратившись в жёсткий панцирь. Драное Ухо лишь посмеивался да поговаривал:

— Половое созревание. Становишься взрослым. Посмотрим, как ты по весне будешь за нашими девками бегать. Если доживёшь, конечно, — добавлял он после короткой паузы.

К середине лета авторитет Безымянного в семье сильно подрос. В отличие от своих диких собратьев, он не только не боялся людей, но и понимал их язык, благодаря чему дважды помог Матери обойти засады на подкормочных площадках. Прислушиваясь к беседам охотников, Безымянный с ненавистью думал о людях, которые способны на убийство его собратьев вовсе не из чувства голода, а лишь из спортивного интереса.

— Да уж, — удивлялась Мать. — Что и говорить. В этом ты хорош. Жаль только, что твой дар не поможет нам, когда по осени начнутся загонные охоты. Тут уже к людям не подберёшься. Собачки учуют. А с собаками шутки плохи. На ноги одна надежда. Странная ты все-таки тварь, Безымянный: и не домашний кабан, и не дикий. Людей понимаешь. Голова твоя таким хламом набита, что и пяти жизней не хватит, чтобы разобрать. Да и на сердце у тебя что-то неладное творится. Я же вижу, как ты по ночам на звезды смотришь и вздыхаешь. На что ты Творцу сдался? Одна морока Ему с тобой. Ну, да ладно. Поглядим, как ты зиму переживёшь. Если у Творца виды на тебя есть, Он тебе не даст подохнуть. Вот только шуба твоя никак отрастать не хочет. Три волосинки. Стыд один. Ни одна свинка на тебя по весне не глянет. А ночи уж холодные. Осень идёт. Скоро кукуруза поспеет. Ты её побольше жри. От кукурузы жир прибавляется, а жир тебе не даст замерзнуть.

— А почему вы так покорно принимаете существование охотников? — как-то поинтересовался у Матери Безымянный.

— Странный вопрос. Ты и сам мог бы уразуметь. Если нас отстреливать не будут, мы через пару лет так расплодимся, что всю округу опустошим и с голодухи дохнуть начнём.

— А зачем же так плодиться? — не унимался тот.

— Ну и дурень же ты, Безымянный! Разве я что-то с этим могу поделать? Это же моё предназначение, — злилась Мать.

К началу заморозков Безымянный вырос уже в опытного кабана. Мать разрешала ему отлучаться по одним только ему известным делам. На все вопросы он односложно отвечал, что готовится к зимовке.

— Может на болоте переждёшь? Там всё-таки теплее, — беспокоилась она. — Если зима мягкая, то болота могут вообще не замерзать. Такое иной раз случается.

— Нет, — мотал тот головой. — Надо чтобы наверняка.

 

Глава 4. Зима

В конце октября, когда выпал первый снег, Безымянный проинформировал Мать, что собирается покинуть семью.

— Я буду зимовать километрах в десяти отсюда. Вы меня не ищите. Только беду на меня накличете. Зимой по вашим следам и на меня легко выйти будет. А по весне, как снег сойдёт, я вернусь.

Провожать Безымянного собралась вся семья. Даже Драное Ухо пришёл. Кабаны долго терлись друг о дружку лычами и жёсткими боками. Наконец, Безымянный засеменил в неизвестном направлении, попросив Драное Ухо, чтобы тот за ним не следил. Для зимовки он определил себе одинокий хутор вдали от большого села, рядом с которым уже давно заприметил несколько скирд соломы, стоящих отдельно прямо на опушке леса. Да и собаки на хуторе по непонятным причинам не оказалось. Наблюдая за хозяевами, Безымянный справедливо рассудил, что до крайней скирды те доберутся только к весне. В ней он и вырыл себе берлогу. Поначалу было холодновато, но со временем под ним образовалась твердая подстилка из смеси соломы и его собственных экскрементов, которая, благодаря химической реакции органического разложения, начала выделять тепло, удерживаемое толстыми стенками скирды. Кабанчик ограничил все свои физические нагрузки и передвижения, чтобы без лишней на то причины не тратить драгоценную энергию. На кормёжку он выбирался только в непогоду, когда метель могла схоронить все его следы.

Случалось, что он по нескольку дней кряду не вылазил из своей берлоги. Тогда-то во времена вынужденного безделья у него и была масса свободного времени, чтобы подумать о своей жизни, предназначении и будущем. Пока Безымянный чётко осознавал, что тычется в темноте, как ребёнок, и может делать это ещё бесконечно долго без должного результата. Он был уверен, что не один такой в свином мире, и должен искать себе подобных, чтобы вместе что-то предпринять. Тот факт, что его отец за всю свою жизнь никого из разумных не повстречал, ещё не говорил о том, что их вовсе не существует. Всё-таки большая часть жизни его отца прошла на одном месте. Да и круг общения его было весьма ограниченным. Тот всегда находился в отдельном здании в свой клетке и мог видеться разве что с десятком других хряков. Но самый главный вопрос — это мирное сосуществование свиней и людей. Могут ли эти два вида жить в гармонии, и чтобы при этом свиньи перестали быть для людей пищей? Возможно ли такое? Или это лишь его глупые фантазии и свиньи созданы Творцом как пища? А факт его появления — это всего лишь случайный сбой в программе. Вроде как исключение из правил, досадное недоразумение. И потом, почему только свиньи? А птица? А крупный рогатый скот? А может им надо бороться за свои права не быть съеденными? И бороться с применением силы? Это как? Убивать людей, что ли? Нападать на одиноких охотников? Драное Ухо однажды поведал ему историю, как в позапрошлом году его свояк, тяжело раненый, насмерть порвал незадачливого охотника. Правда, и сам погиб при этом. В этой войне шансов уцелеть нет. А если организовать подполье и начать бессрочное сопротивление с элементами саботажа? Глядишь, за длительное время люди способны сами друг друга уничтожить. Но для того, чтобы вообще о чём-то говорить с людьми, необходимо найти способ общаться с ними. Недостаточно того, что он воспринимает их язык и понятийный аппарат. Он никак не может передать свои мысли им. Для людей вся его речь это просто свиное хрюканье.

Безымянный внимательно прислушался к окружавшим его звукам. Вдали послышался надрывный собачий лай. Чуть ближе грохнуло два выстрела. Кабан встрепенулся. Сердце его забилось чаще. Этого ещё не хватало. Зима почти закончилась, и ему удалось пережить её без приключений. И тут на тебе. Его могла зацепить случайная загонная охота. Собаки приближались. Судя по их заливистым голосам, они гнали какое-то животное. Опять раздались выстрелы. Безымянный напрягся в тревожном ожидании, ноги его предательски задрожали. Ещё есть надежда, что проскочат мимо, не учуяв его. Он услышал, как захрустел заледеневший наст под тяжёлой поступью какого-то зверя. Безымянный узнал запах самки лося. Через несколько секунд мимо скирды пронеслась свора собак. Фу, пронесло. Кабан расслабился и вернулся к своим мыслям. В этот момент кто-то больно цапнул его за ногу. Его оглушил звонкий лай. Безымянный лягнул собаку ногой, но та не унималась. Всё, сгорел! Надо бежать. Скоро вся свора будет здесь. Кабан вылез из стога, и глаза его некоторое время привыкали к дневному свету. Вокруг него, истошно визжа, крутился небольшой ягдтерьер с высоким противным голосом. Безымянный попытался уйти в лес, но пёс всё время оказывался на его пути, а после больно кусал за ляжки. Вскоре подоспели ещё несколько собак. Они окружили кабана и стали растягивать его в разные стороны. Безымянный начал быстро терять силы. Он безуспешно пытался уворачиваться от острых зубов собак, и вскоре снег окрасился его кровью. Ему уже основательно подрали бока, и он понимал, что своре достаточно пяти минут, чтобы разорвать его на части. Безымянного охватило отчаяние. Неужели он так глупо погибнет после всего того, что с ним произошло. Он сделал резкий рывок в сторону и полоснул короткими клыками по спине самой надоедливой собаки, ухватившей его за шею. Та взвизгнула от боли и отскочила в сторону. Кабан рванул в лес, в самую его чащу, скидывая на ходу визжащих шавок. Он понёсся так стремительно, что даже смог оторваться от преследования на какое-то время. Безымянный остановился отдышаться. Лай вновь приближался. Собаки и не думали оставлять его в покое. Совсем ослабевший за зиму, он не сможет долго держать темп. И тут его осенило. Надо бежать не в лес, а к людям, где у него намного больше шансов спастись. Хутор совсем рядом. Безымянный резко отвернул в бок и побежал в нужном направлении. Он уже чувствовал запах дыма и свежего навоза, который ветром относило навстречу. Там есть небольшая ферма. Ему надо туда. На ферме можно укрыться. Безымянный тянул из последних сил. Лёгкие разрывались, а острый наст больно раздирал голые колени. Безымянный проскочил мимо обветшалого забора и налетел на запертые ворота сарая. От свежей кучи навоза шёл плотный густой пар. За ней зияло отверстие люка в стене. Кабан рванул к дыре и едва успел проскочить внутрь до того, как подоспевшая стая затормозила перед воротами и сконфуженно заскулила. Собаки покрутились вокруг фермы какое-то время, но тут из лесу послышался звук охотничьего рожка, и они нехотя повернули назад к хозяевам.

 

Глава 5. Ферма

— Кого это там чёрт принёс? — послышалось из глубины сарая.

До этого беспечно дремавшие свиньи нехотя повставали с мягкой подстилки и приблизились к Безымянному. Его окружили шестеро незнакомцев, судя по всему, одного с ним возраста. Несмотря на то, что Безымянный был весь измазан в крови и дерьме, даже в таком виде он выглядел намного презентабельней своих деревенских собратьев. Те стояли с опухшими от постоянного сна и обжорства лицами. В отличие от длинного мускулистого тела незваного гостя, фигуры хозяев напоминали скорее заплывшие жиром шары.

— Гляньте-ка! К нам городского занесло, — произнёс тот же голос. Он принадлежал самой крупной особи, очевидно, местному заводиле. — Сейчас мы ему наваляем.

— Тише, парни, — попытался успокоить их Безымянный. — Я ненадолго. Обожду немного, чтобы собаки ушли. Может покормите? Три дня ничего не ел.

— Ну и наглец! — главарь заржал. — Мало того, что врывается к нам в дом без спроса, так еще и обожрать нас хочет. А ну вали отсюда, а то…

— А то что? — негодуя оборвал его на полуслове Безымянный. Он подскочил прямо к собеседнику и угрожающе клацнул клыками. — Тупой корм! Вы не животные! Вы просто корм! Где ваша гордость и честь? Ваш собрат попал в беду и просит о помощи. Я и брать-то ничего вашего не желаю. Просто хочу немного погреться. А вы? Это разве ваш сарай? Вы только думаете, что он ваш. На самом деле это ваша тюрьма. Вас растят здесь на убой! Чтобы сожрать так же, как вы каждый день хлебаете свою пайку из этой лохани. Вы хуже, чем рабы!

— Ты что несешь, сумасшедший? Совсем рехнулся? — выдавил из себя опешивший главарь. — Ты пока по лесу бегал, последние мозги отморозил. Мы здесь хозяева, а люди нам служат.

— Это как же они вам служат?

— Кормят, лечат и дерьмо убирают. Наше желание для них закон.

— Точно! — поддакнул кто-то из его дружков. — Ещё и выгуливают. Даже специальную площадку на улице огородили, чтобы нас во время прогулок никто не беспокоил. Хотя, конечно, они тупые. По-нашему совсем не понимают. Другой раз говоришь-говоришь им. Уже орёшь во все глотку, что сделать надо. Так до них с пятого раза доходит.

— Да не доходит до них вообще! — разошёлся главарь. — Разве забыли, как весной, когда малыш какую-то железку проглотил, как он бедный надрывался. Весь извёлся тогда. Битый час тогда жене фермера орал, что надо из глотки железку достать. А она, дура, на руки его и давай жалеть. Потом ещё и укол в задницу всадила. Да мы все тогда кричали ей: «достань железку!». Нет. Так и не поняла. Малыш и сдох через два дня. Так что, паря, ты себе какую-то странную жизнь придумал. И нам свою ересь сейчас несёшь. Только не на тех напал. Дурных здесь нет. Небось, с нами захотел остаться. В лесу себе не смог прислугу сыскать, так на нашу заришься. Вали отсюда подобру-поздорову!

Свиньи приняли угрожающий вид и начали медленно напирать на Безымянного, оттесняя того к люку в стене. Безымянный не упорствовал. Услышанное им только что от своих собратьев, повергло беднягу в ступор. При всём желании передохнуть и согреться он не мог заставить себя оставаться в этом месте. На него словно ушат помоев вывернули. За последнее время Безымянный настолько проникся пускай ограниченной примитивным разумом, но всё-таки свободной и независимой жизнью диких свиней, что даже стал забывать о днях, проведенных на свинокомплексе. И вот случайная встреча вновь вернула его к реальности. Невежество и глупость этих фермерских свиней оказались настолько непроходимыми, что ставили под сомнение малейшие шансы на то, что они вообще поддаются исправлению. Кому он нужен со своей философией? Никто не готов променять теплый хлев и миску баланды на какую-то эфемерную свободу и на право не быть съеденным. Его будут просто гнать отовсюду, стоит лишь заикнуться про иную жизнь. Так если бы он ещё что-то знал про эту другую жизнь. А то ведь одни предположения, которые иначе как наивными надеждами не назовёшь. Какое моральное право имеет он вмешиваться в чужие жизни, если он и со своей толком не знает, что сделать?

Безымянный молча повернулся и вылез из сарая на улицу. Он обречённо направился к своей скирде, понимая, что если сейчас ему будет угрожать опасность, то он не в силах сопротивляться и просто покорится судьбе. Мягкая каша из растаявшего снега и земли хлюпала под ногами Безымянного, и он начал вязнуть в грязи. Скоро весна. Если утром ещё кусался мороз, то к вечеру потянуло настоящим теплом. Безымянный особенно остро ощутил в этот момент, как ему сейчас не хватает отца. Отец мудрее, и что-нибудь точно подсказал бы. Или хотя бы приободрил его, чтобы он не чувствовал бы себя таким изгоем. Кабан с теплом вспомнил о ночах, проведенных рядом с клеткой Красавчика, о его рассказах про людей и их жизнь. Почему-то в памяти всплыла история про американских индейцев. Безымянный подумал, что и сам он сейчас оказался в роли белого человека, принёсшего цивилизацию дикарям. А в итоге уничтожена целая раса. Не будут ли его знания столь же губительными для его сородичей? По крайней мере, диких свиней можно с некоторой натяжкой даже назвать счастливыми. Истинные дети природы. Безымянный остановился как вкопанный. Внезапная догадка обожгла его. Чёрт! Как же он сразу не обратил на это внимание? Безымянный изо всех сил ринулся в сторону лёжки своей дикой семьи. Он пёр напролом, как танк, не обращая внимания на глубокие лужи, топкую грязь и горы бурелома. Только бы застать их на месте. Только бы они не ушли кормиться, и тогда он не сможет быстро их найти. Надо спешить. Знакомый запах родного стада он учуял издалека благодаря встречному ветру. Однако в этот раз к нему примешивались новые ароматы. Безымянный издал условный сигнал и остановился в ожидании ответа. Немного погодя к нему вышел Драное Ухо.

— Безымянный! Вот уж кого не ожидал увидеть, так это тебя, — не особо учтиво приветствовал его Драное Ухо. — Другого времени для визита не мог найти?

— Ты чего? — опешил Безымянный. — Я думал, ты будешь рад меня увидеть. Что происходит?

— Брачный сезон у нас начинается. Неужто сам не унюхал? Ты мне сейчас только помеха.

— Я не за этим пришёл. Дело у меня, — ответил начавший все понимать Безымянный.

— Кому ты зубы заговариваешь? Небось, зачесалось в одном месте, вот и прибежал поразвлечься.

— Говорю, что по делу пришёл. Да и не соперник я тебе.

— Да уж это точно, — довольно хмыкнул Драное Ухо. — Куда тебе со мной тягаться. Так с чем пожаловал?

— Помнишь, когда мы летом с Матерью говорили за жизнь, кто-то из вас сказал, что я Америку открыл? И вы ещё тогда с ней рассмеялись надо мной.

— Нет. Не помню. А что здесь особенного? Ну открыл и открыл, мне какое дело?

— Да никакого дела. Просто хочу узнать, откуда ты это выражение знаешь?

— Надо подумать, — протянул Драное Ухо и почесал загривок. — Вроде так Мать из соседнего стада иногда говорила. Ну да. Точно. Два года назад между нашими лёжками большое поле овсом засеяли. Ох и овёс тогда уродился. Чистое молоко. Да такие зёрна крупные были, что просто …

— Драное Ухо! Да при чём здесь овёс? Я про Америку спрашиваю.

— Про Америку? Да не знаю я, что это за Америка такая. Так всегда соседка Мать говорила. Мы всю вторую половину лета с этим стадом на поле кормились, ну и раззнакомились.

— Слушай, Драное Ухо. Мне надо сейчас к этому стаду попасть. Отведи меня.

— Да иди ты к лешему. До них полночи топать. Ещё и неизвестно, может они давно лёжку сменили. Только зря время потратим. Да и дела у меня сегодня вечером. Чувствуешь, какой запах от нашего стада исходит. Две самки уже течь начинают.

— Драное Ухо. Ну я очень прошу. Вопрос жизни и смерти. А там, наверное, тоже самки имеются. Вот и развлечёшься на стороне.

Драное Ухо задумался.

— Да, у них самок много было. А и знатные бабенции были. И самцы вокруг них какие-то неказистые ошивались. Не в пример мне. Хотя за два года мог и подрасти какой секач. Может ты и прав, Безымянный. Сегодня ночью попробуем на стороне счастья попытать. А свои и так никуда не денутся. Дело жизни и смерти говоришь? Точно. Такой случай упускать нельзя. Чего стоишь? Прямо сейчас и двинем.

Безымянный еле поспевал за семенящим широкой рысцой Драным Ухом. Пока шли, он успел наслушаться массу историй про подвиги секача на любовном фронте. Ближе к полуночи Драное Ухо остановился на опушке леса и принюхался.

— Далеко ещё? — спросил с нетерпением Безымянный.

— Да нет. Рядом уже. Это поле перейдем и там в лесочке их лёжка. Видно, остались они на прежнем месте. Я их запах чую. Только сначала подкрепимся. Видишь, поле гороховое не убрали. С прошлого года осталось.

Драное Ухо вышел на поле, и не слушая уговоров, принялся лакомиться горохом, при этом громко чавкая.

— Драное Ухо. Ты отведи меня, а потом хоть всю ночь здесь горох лопай. Да и странно как-то это. С чего бы целое поле оставлять не убранным?

Смутная догадка промелькнула в голове у Безымянного, но он не успел ей поделиться. Раздался выстрел, и Драное Ухо, как подкошенный, рухнул в грязь. Уже забежав глубоко в лес, Безымянный понял, что хотел предупредить беспечного друга о том, что люди специально оставили часть урожая, чтобы устраивать засады на диких кабанов.

 

Глава 6. В путь

Весна уже полностью вступила в свои права. Снег оставался только в кое-где лесу, а от жирных чёрных полей поднимался ароматный пар, стоило лишь солнцу выглянуть из-за обложивших небо облаков. Чем дальше на юг продвигался Безымянный, тем теплее становилось. Он покинул родные края в ту же ночь, когда убили Драное Ухо. Думал попрощаться с Матерью и стадом, но потом решил, что им сейчас не до него. То, что он услышал от Матери соседней семьи, подарило ему надежду и придало новые силы. Сердце его переполняла радость. Безымянный уже точно знал, что он не один. Такие, как он, есть, и может их даже много. Этого ему соседка Мать не сказала. Она и сама точно не знала. Она переняла выражение от своего отца, который был таким же странным, как и Безымянный. Его никто не понимал, да особо и не силился понять. Отец покинул семью через год после её рождения. На прощание он сказал дочери: «Если кто-нибудь тебя однажды спросит про Америку, то передай, чтобы искал меня на юге. А ещё передай ему, что он не один. Он поймёт».

 

Газета «Белгородский край» за 12 сентября 2026 года:

«Отмеченные около полугода назад странности в поведении свиней на частных подворьях Белгородщины вчера приняли новый масштаб и переросли в настоящие беспорядки на крупнейших свинокомплексах области. Животные разрушили ограждения и вышли на свободу, при этом блокируя автомагистрали и нанося значительный ущерб урожаю. Напомним, что в середине лета на кукурузных полях появились загадочные знаки, представляющие собой огромные геометрические фигуры, выеденные дикими свиньями в центре посевов. Некоторые специалисты назвали их зашифрованными посланиями. МЧС совместно с ветакадемией создали комиссию по выявлению причин подобного необъяснимого поведения животных. Возможным триггером учёные называют поражение головного мозга животных неизвестным вирусом, мутировавшим в результате эпидемии АЧС, охватившей южные регионы страны несколько лет назад и нанесшей огромные убытки экономике области, где концентрация промышленного производства мяса свинины является одной из самых высоких в мире. Немалую загадку вызывает тот факт, что, вопреки заявлениям местных властей, все свидетели событий отмечают удивительную организованность животных, действия которых хорошо скоординированы".