Пятьдесят лет

Август валился к концу, до осени оставалась неделя, но летнее тепло не отпускало, днём ходили в майках, а вечером, в сизых туманных сумерках, приходилось надевать кофты. Падали яблоки, их собирали, чтобы не пропали, когда накапливалось прилично, варили варенье, но яблок было много и хватало ещё и на пирог.

Несмотря на хорошую погоду, на то, что кости её ещё не реагировали на вечерние холод и сырость, в эти дни Диана чувствовала себя на все семьдесят пять, ведь возраст, это не только суставы, это ещё и воспоминания, невидимыми слоями лежащие на душе.

Обычно Диана старалась себя чем-то занять. Она перебирала яблоки, возилась в огороде, протирала пыль. Дочь Тамара возмущалась:

— Ну мама, ну не упахивайся ты так! Ничего без тебя не развалится!

Диана и сама знала, что не развалится, она прожила достаточно, чтобы понять, что люди вполне в состоянии справиться со своими проблемами. Подражая матери, Ева, внучка, тоже периодически пыталась то отобрать у Дианы тяпку, то наперёд протереть ту же пыль.

— Ба, ну чего ты!

Единственным, кто не мешал Диане в её трудовых подвигах, был Саша. Он тоже помнил, правда, несколько по-своему. Если на Диану воспоминания накатывали периодически, зато сразу и вдруг, как волна, то Саша жил с ними, выделив внутри себя отдельное пространство, нечто вроде стеклянного сосуда. Возможно, дело было в тонком шраме, обвившем его запястье.

***

Когда-то всё было не так. Люди жили в простом и понятном мире, который можно было пересечь из конца в конец, точно большую комнату, и весь он принадлежал им. По просторным светлым улицам ездили машины, деревья росли только там, где их посадили, звери смирно сидели в зоопарках. Выше человека не стоял никто. И ещё была война, которую как-то не воспринимали всерьёз, хотя на город и совершались налёты. Возможно, это происходило из-за Ворот. Огромные, из толстенных сварных труб, арки возвышались почти на каждом перекрёстке — последняя разработка военных. Когда начинался налёт, люди входили в них и выходили с другой стороны спустя несколько часов. Для тех же, кто прошёл через Ворота, время сжималось до пары секунд. Быстро, безопасно. Надёжно. Звучала сирена, и толпы горожан и туристов спешили к спасению. Давки почти не было, все привыкли.

Так продолжалось до дня, когда Ворота дали сбой и тысячи людей очутились в мире, заросшем ненормально высокими деревьями и травами, с домами, которые хоть и походили на привычные дома старого Петербурга с осыпающейся штукатуркой цвета табака и старой бумаги, с решетчатыми балконами и пожелтевшей лепниной, но живыми, растущими сами по себе, как раковина моллюска. Здесь обитали четырёхглазые псы-гармы и земляные драконы, в небе парили многокрылые полупрозрачные птицы.

Сначала «попаданцы», увидев всё это, решили, что Ворота забросили их слишком далеко во времени и война давно кончилась, причём печально для обеих сторон, в противном случае, где же победители? Кто-то высказал мысль, что растительность могла так вымахать из-за радиации.

На первый взгляд улицы были такими же, как и те, что остались за воротами, но только на первый взгляд. Стоило войти в подворотню и вместо ожидаемого тесного двора открывался или лабиринт из причудливых зданий, перевитых плющом, или болото с метёлками тростников, или запущенный парк с мшистыми тропинками и каменными скамьями. Это можно было объяснить логически, например, на месте разрушенных бомбёжками домов со временем образовалось болото, или пытались построить что-то, если бы не одно «но»: странные новые места накладывались друг на друга. То есть кто-либо входил в парадную или подворотню и попадал, например, в парк, при этом другая подворотня или парадная, метрах в пяти от первой и находящаяся в том же доме, выводила куда угодно, но только не в парк. Там могла быть вершина каменного зиккурата, сложная система акведуков, в которой не было никакой системы, морской берег... И зиккурат, и акведуки, и берег даже не граничили с парком. Так люди узнали о существовании Сфер.

Снаружи Сфера редко больше нескольких метров, зато внутри она может тянуться на десятки километров. Новый мир можно было представить как банку с шариками разных размеров, с переходами в местах соприкосновения. Кто-то предлагал использовать представление, как если бы входя в Сферу, человек бы уменьшался, но тут было всё относительно, потому что, естественно, из другой Сферы человек выходил, так что остановились на банке с шариками.

Но все эти теоретизирования были впереди, а пока перепуганные люди собрались в большом прямоугольном дворе, заросшем низкими соснами. Наломали веток, подожгли зажигалками. Гадали, что случилось с другими, с теми, кто прошёл в другие Ворота. Плакали дети, хотелось есть. Темнело и наверху, в квадрате крыш, разгорались созвездия, которых никто никогда не видел.

Наверное, если бы тогда пристрелили, например, кабана или косулю, трагедии бы не произошло, но в арочном проёме, выглянув из шуршащей ночным ветром темноты, появился лось. Свет костра высветил бархатную морду с умными тёмными глазами, мягкий нос шевелился, вдыхая запах дыма, а развесистые рога перегородили подворотню.

Стало тихо, кто-то шёпотом заговорил про Чернобыль, про то, что там теперь тоже много зверья.

— Так где Чернобыль, и где мы? — послышалось откуда-то.

Лось бесстрашно вышел из подворотни и снова повёл носом.

— Народ, это — мясо! — сказал кто-то.

И грянул выстрел — все полицейские тогда носили табельное оружие и этот, вместе со всеми прошедший через ворота, не был исключением. Лось неловко подпрыгнул, вскинув передние ноги, всхрапнул и тяжело рухнул на землю. Во лбу у него, чуть смещённое влево, темнело отверстие. Всё произошедшее после этого потом назвали Бойней На Ординарной.

Тушу разделать не успели, никто даже не успел к ней подойти, потому что из подворотни медленным шагом вышел ещё один лось, больше первого и со всадником на спине.

Серо-зелёный плащ из лоснящейся ткани почти полностью скрывал всадника, падая на лосиные бока как попона. Шагом всадник подъехал убитому лосю.

Он был молод, густо-рыжие длинные волосы обрамляли тонкое, с резкими скулами, лицо, глаза поблёскивали в свете костра, точно он был ближе к животным, чем к людям.

— Мама, эльф! — раздался детский голосок.

Всадник снова что-то спросил, указывая на мёртвого лося, никто не то что не понял, а даже не смог определить язык, на котором он говорил. Странно звучали его слова, раскатистые, точно катящиеся камни в горах, и шелестящие, как осенний лес. И, хотя красивое лицо его оставалось высокомерно-бесстрастным, было ясно, что незнакомец в бешенстве.

— Нам нечего есть, — заговорил полицейский, застреливший лося. — Мы не знали... Послушайте...

Глаза рыжего незнакомца остановились на пистолете в его руке, и в них вспыхнула ярость. Незнакомец отстегнул от пояса хлыст с разукрашенной рукояткой и взмахнул им. Полицейский вскрикнул и упал, зажимая обрубок руки, из которого толчками выплёскивалась кровь. Завизжали женщины.

Рыжий пришпорил лося, тот прыгнул, хлыст взметнулся снова и опустился на чью-то голову. Брызнуло красным. А во двор между тем легко, как на лесную поляну, вбегали лоси. Их не пугали ни крики, ни вновь зазвучавшие выстрелы, ни свет костров.

Люди метались, а рыжий убивал. За пять минут из ста десяти человек в живых остались только семьдесят два. Он носился по всему двору, раздавая удары хлыстом направо и налево, вероятно, хлыст этот был какой-то особенный, раз легко перерубал конечности и крошил черепа. Иногда, когда кто-то оказывался слишком близко от рыжего всадника, он просто хватал несчастного и сворачивал ему шею. Одной рукой. Лось тоже вносил свою долю — раздвоенные копыта его покраснели от крови, у стен сломанными марионетками лежали те, кого зверь поднял на рога и швырнул об эти самые стены.

И другие лоси... они действовали на удивление разумно, рогами и копытами выгоняя забившихся по углам людей к рыжему. Несколько зверей перекрыли подворотню, не давая людям бежать.

Пятилетняя Алла поскуливала на руках матери, как испуганный зверёк, но не отрывала взгляда расширившихся от страха глаз от всадника. Диана прижала её к себе и побежала. Под ногами захлюпало, Диана не к месту удивилась — дождя же не было, и только потом сообразила, что хлюпает от крови. Она поскользнулась, прямо на этой самой крови, сделавшей мягкий мох коварно скользким, каким-то чудом не выронила дочь. И увидела мчавшегося на них лося с сидевшим на нём рыжим всадником.

Огромные раздвоенные копыта вонзались в сырой мох, и из-под них летели тёмные брызги, уже успевшие замарать серо-зелёный плащ всадника. Люди и лоси частично разметали и затоптали костры, но головни ещё догорали и в их красном свете развевающиеся волосы всадника золотились. Отстраненно Диана подумала, что не успеет встать. Мир застыл, и медленно-медленно, как во сне, на неё скакал рыжеволосый.... эльф? Демон?

Она отодрала от себя вцепившуюся в неё мёртвой хваткой дочку, перевернула её и положила лицом вниз на пропитанный кровью мох. Сама же встала над ней на четвереньки, надеясь, что её тело смягчит удар лосиных копыт или ужасного хлыста.

Рыжий тронул носками сапог лосиные бока, и лось прыгнул. Над Дианой прошла сначала одна пара копыт, потом другая, затем земля содрогнулась и Диана не сразу поняла, что от того, что лось со всадником приземлился так близко к ней.

Лось затопал, заперебирал длинными ногами, разворачиваясь, и в ту же секунду кто-то повис на лосиной морде, вцепившись в тонкую цепочку. Да, ездил рыжий без седла, каким-то чудом удерживаясь на горбатой спине даже во время самых безумных кульбитов, но уздечка у рогатого скакуна была, и сейчас её изо всех сил тянул, пытаясь не дать лосю развернуться, невысокий молодой человек в очках.

— Не смей! — прохрипел он. — Ребёнок! Там ребёнок, понимаешь, ты, дикарь?!

Цепочку он обмотал вокруг запясться, лось дёргал головой, и та впивалась в кожу, но парень не отпускал её, даже когда лось потянул посильнее и Диана увидела выступившие капли крови.

Рыжий, казалось, удивился, но не настолько, чтобы не поднять хлыст снова. И тут раздался долгий, неровный, трубный звук. Рыжий опустил хлыст и, Диана могла поклясться в этом, выругался. Небрежно он дёрнул уздечку-цепочку и молодой человек в очках упал. Рука его была прорезана до мяса.

В подворотню между тем въехал всадник на чёрном коне, закутанный в чёрный же плащ, отчего он вместе с конём казался тенью, порождённой отблесками затоптанных костров. На потрескавшихся стенах заиграли блики, точно отброшенные попавшим в воду лунным лучом, и следом показался другой всадник, в серебряных одеждах. Он восседал на огромном козле с витыми рогами и серебристой курчавой шерстью, длинные волосы этого, серебряного всадника, то ли седые, то ли очень светлые, были откинуты назад, открывая идеально-правильное лицо с печальными тёмными глазами, и было ясно, что, несмотря на кажущуюся молодость, он очень стар. Вбежала большая лисица, остановилась, и через секунду на её месте уже стояла стройная русоволосая женщина, босая и в коротком платье.

Чёрный всадник и женщина-лисица остановились по обе стороны от подворотни, а серебряный подъехал прямо к рыжему и что-то отрывисто и гневно сказал. Рыжий ответил, как рыкнул, указав рукояткой хлыста на мёртвого лося. Они спорили долго, женщина-лисица и чёрный всадник не вмешивались, но наконец рыжий пришпорил лося.

Диана стояла на коленях в кровавой грязи и прижимала к себе Аллу, машинально укачивая её, как младенца. Лось рыжего прошёл совсем рядом, Диана отчётливо видела, хоть и не хотела видеть, алые до колен лосиные ноги, забрызганные сапоги рыжего, покрытый подсыхающими бурыми пятнами бархатный плащ. Безупречно красивое лицо рыжего было мрачно и зло, по сторонам он не глядел. Так и не забудет она никогда ни этот багрянец на сером и зелёном, ни шелковый, почти непристойный на фоне всего творившегося, отлив рыжих волос, ни профиль с кобелиной горбинкой носа. Это её подруга, оставшаяся там, за Воротами, говорила про одного своего кавалера «кобелиная горбинка». Подругу Диана так и не нашла, а вот про кобелиную горбинку вспомнила. И всё ей казалось, что рыжий сейчас развернётся и вытянет их с Аллой длинным хлыстом, закрутит, как ковбои в старых фильмах, и поволочёт по кровавой грязи, пустив лося галопом. Но сдвинуться с места она уже не могла.

Чавкая копытами по жиже, пофыркивая, уходило лосиное стадо.

Молодой человек в очках опустился на колени рядом с Дианой.

— Ваша девочка, — заговорил он. — С ней всё в порядке?

— Да... да... — невподад, на автомате отвечала Диана.

Она посмотрела на молодого человека.

— У вас кровь, — сказала она. — Давайте перевяжу.

Она вытащила из кармана тонкий газовый шарф — лучше такой бинт, чем никакого.

— До свадьбы заживёт, — ответил молодой человек, но руку ей протянул. Очки его тоже были в красных брызгах. — Кстати, меня зовут Александр.

— До чьей свадьбы? — спросила вдруг Алла, до того тихо сидевшая на руках Дианы.

***

Из было двенадцать, верховных богов. Вяйнямёйнен, что заправлял здесь всем, ему помогали Укко и Ракхо. Ещё были Ахти, Рогнотеус и Тонту, Рауни и Куу, Кеури, Турисас, Тапио и Миликки — это она была в ту ночь на Ординарной с Вяйнямёйненом и Ракхо. Лемпо же был тринадцатым. Он исчез после бойни и никто его больше не видел.

Дальше было лучше: их привели в большой красивый зал со стенами из лунного камня и множеством разноцветных шатров. Диане и Алле досталась нежно-персиковый. Внутри лежал широкий мягкий матрац и несколько одеял на нём, позже в шатёр заглянула невозможно, потрясающе красивая женщина с нежно-лиловыми волосами, в длинном розовом платье, улыбнулась Алле и оставила свёрток из радужной ткани. Когда Диана развернула его, то обнаружила два платья — большое и маленькое, простого покроя, немного напоминающие греческие тоги с рукавами, мягкие и тёплые. Диана переодела Аллу и переоделась сама. Пока она занималась дочкой, её товарищи по несчастью обнаружили за лунной стеной роскошные душевые, каждая — с водопадом, падающим в чашу из пёстрого камня.

***

Естественно, она пыталась найти мужа. Её не оставляла надежда, что, хотя Олег и работал в здании с бомбоубежищем в подвале, он во время налёта мог оказаться снаружи и со всеми пройти через Ворота.

Когда стало известно и других «попаданцах», Диана, держа Аллу за руку, отправилась исследовать эти маленькие общинки. К счастью, у неё были с собой фотографии Олега на телефоне, а боги придумали, как этот телефон зарядить.

Боги вообще очень сильно помогли людям, дав убежище, пищу и лекарства для тех, кто в этих лекарствах нуждался. Людей же было много, почти триста тысяч, как Диана узнала потом. Всё кипело, бурлило, организовывались маленькие группки по интересам, от вполне нормальных вроде «как починить Ворота», до совершенно дико-религиозных. С Воротами, кстати, не справились даже боги.

Диана искала мужа более полугода, пока не убедилась окончательно, что он остался там, в прежнем мире. Потом её часто посещали мысли о том, как он живёт там, без неё, если, конечно, выжил. Может быть, он завёл другую женщину? Может, у него родился ещё один ребёнок? Может, даже дочка.

Саша же всегда был рядом, помогал искать и ни разу не усомнился в целесообразности этих порой опасных путешествий в другие сферы, ведь этот мир был населён чудовищами, а люди знали о нём пока что так мало.

Когда общество, вавилонское (среди «попаданцев» было много иностранных туристов), разрозненное, напуганное, отчаявшееся и растерянное оформилось во что-то определенное, понятное, со своими законами и зарождающимися обычаями, когда появились первые документы, они с Сашей поженились. Год спустя Диана родила сына Максима, а ещё через два — дочь Тамару.

Люди осваивались, заселяли так похожие на знакомые им дома, что росли здесь, как раковины моллюсков. Домов, кстати, оказалось намного больше, чем людей. Саша с Дианой и детьми заняли целую Сферу, метров сто в диаметре. Она считалась очень маленькой, обычно в Сфере свободно помещалось несколько пятиэтажек с просторным двором. Здесь же был всего лишь одноэтажный флигель и заросший иргой, черноплодкой, дикими яблонями и кустистыми вишнями, со стелющимся понизу бешеным разнотравьем сад, который и за пятьдесят лет не удалось привести во что-то приличное.

***

Там, вот как раз слева, был магазин тканей. А напротив — продуктовый.

Диана сидела на бревне, лежащим у самого входа в их маленькую Сферу. Вход выглядел как обычная подворотня, только перегороженная широкими воротами из узорчатого стекла. Бревно же пряталось в разросшихся кустах сирени.

Прямо перед Дианой, на противоположной стороне улицы, росли дубы, а на её стороне, рядом со входом-подворотней и её бревном-скамейкой, — яблони. Жёлуди на земле мешались с жёлтыми яблоками. Дубы скрывали дом напротив, мощные ветки поднимались выше железной крыши, и под собственной тяжестью «перешагивали» в соседний двор, стволы же дубов не обхватили бы и три человека. Яблони не отставали, поднимали унизанные яблоками ветки и сплетали их с дубовыми, за самой тонкой из них вполне могли спрятаться двое. Деревья в этом мире были просто огромными, они подавляли размерами, и люди на их фоне выглядели как персонажи детских книжек — феи и гномы, вокруг которых всё несколько больше нормального размера.

А когда-то там был продуктовый, подумала Диана, глядя на дубы. Когда-то и где-то, в том прежнем мире, где остался её прежний муж. А если пройти дальше, налево, можно выйти на Малый Проспект, который такой тихий, что вроде бы как и не совсем проспект. Там всегда было много маленьких кафе и пекарен, они с Аллой, когда та была маленькой, часто заходили туда купить что-нибудь к чаю. Диана брала себе каппучино и давала Алле сделать пару глотков. И низкие балконы висели прямо над тротуаром, так что казалось, их можно потрогать, на некоторых стояли горшки с цветами, красные и оранжевые лепестки летели на асфальт.

Боги многое дали людям, поделились технологиями (теми, которые посчитали нужными) и, в том числе, помогли восстановить интернет. В этом самом интернете водились социальные сети, а в сетях — сообщества, где делились воспоминаниями о том, что было. Но Диане важнее было помнить самой. Забудешь, и пропадёт, потеряется связь. С чем? Диана не могла этого чётко объяснить. Наверное, с тем, что было раньше, с просторными асфальтированными улицами с машинами, с кафе и магазинами, точнее, с теми, прежними кафе и магазинами. С прежней жизнью.

Нет, Малый проспект никуда не делся, более того, он был очень даже обитаемым и проходил сразу через несколько Сфер, сам, в свою очередь, являясь входом в другие Сферы, их было несколько, очень больших, но почти без домов и сплошь заросших лесом. Одна сфера была еловой, другая, сосновой, третья — смешанной. Народу там жило мало, зато летом многие выбирались на пикники и рыбалку, а летом — на охоту. Дичи здесь было много, но боги строго контролировали охотничий сезон, а нарушителям приходилось очень плохо, причём если такого «самого умного» просто убивали, считалось, что ему ещё повезло.

Да, боги дали людям очень много, но и спрашивали за это по-полной.

***

Может быть, Диана задремала на минуту другую, время было как раз послеобеденное, потому что её точно толкнуло, когда она услышала треск веток. Она достаточно долго прожила в Структуре (так называли этот новый мир), чтобы научиться отличать «четвероногие» шаги от «двуногих» на слух. И пока что на этот самый слух Диана не жаловалась — лекарства «от богов» здорово замедляли старение и препятствовали появлению разных старческих немочей вроде глухоты, катаракты и сосудистых заболеваний.

Кабан, подумала она. Потом вспомнила, как прошлой осенью Тамара, решив выйти на работу пораньше, обнаружила у подворотни копающегося в паданцах мишку. Разошлись они мирно, косолапый утопал сам, решив не связываться с людьми. Потом над подворотней на всякий случай повесили камеру — контролировать обстановку перед выходом.

На тропу, что вилась между дубами и яблонями, выбежал лось со всадником. Бархатный серо-зелёный плащ спадал с его плеч и закрывал лосиные бока и круп. Диана припомнила, что в прошлый раз серого было поменьше, а зелёного — побольше. А вот волосы — густая осенняя рыжина, шёлком падающая на плащ, остались прежними. Из-под плаща торчали сапоги, чистые, без пятен крови. И ездил Лемпо по-прежнему без седла. Диану поразило, какой он молодой. Такой же молодой, как тогда, пятьдесят лет назад, в свете костров на Ординарной. Он выглядел моложе её сына.

Поигрывая цепочкой-уздечкой, Лемпо подъехал к сидевшей на бревне Диане. Невольно та взглянула на лосиные копыта, огромные, раздвоенные. Без следов крови. Пришла глупая мысль: Лемпо пришлось выбросить плащ, потому что тот был весь в крови.

Шаг за шагом лось приближался, а деревья окаймляли его, брали в рамку, и Лемпо в этой древесной рамке, верхом на огромном звере, в своём плаще, в шитом серебром камзоле, был прекрасен и безупречен, и становилось ясно, что новый мир, Структура, принадлежит таким, как он, а совсем не людям.

Лось остановился. Если бы Диана встала, она могла бы потрогать его морду.

При встрече с богами полагалось падать на колени. Диане приходилось проделывать это много раз: перед Ильмариненом и Хилерво, перед Ракхо и Тонту, перед луннокожей Куу и Рауни. Она не считала это чем-то особенным, вполне достойная плата за то, чтобы в семьдесят пять видеть и слышать как в сорок.

Но сейчас она осталась сидеть.

— У тебя новый плащ, — сказала Диана.

Лемпо чуть склонил голову, рыжие волосы упали вперёд. Лось принялся хрустеть паданцами у ног Дианы.

— Да, — ответил он. — Тот был весь в крови.

Диана вдруг поняла, что Лемпо совсем не молод. Он древний, может, древнее их человеческой цивилизации, и эти пятьдесят лет для него лишь миг...

— Зачем ты сделал это тогда? — спросила Диана. — Ты так любил того лося? Он был особенным для тебя?

— Все мои лоси — особенные, — Лемпо качнул головой, шёлковая рыжина снова напомнила о кострах и крови. — Но я бы не стал убивать из-за него.

— Тогда почему? Мы не знали, что он — твой.

— Потому что вы решили, что он принадлежит вам. Я бы дал вам мясо и молоко, стоило лишь попросить. Но вы были, как жадные дети. Решили, что вам всё можно, раз у вас есть оружие, решили сожрать слабого. А я лишь хотел показать вам, что значит быть слабым.

Диана молчала.

— И я бы никогда не тронул ни женщину, ни ребёнка, — добавил Лемпо.

Он тронул уздечку. Лось оторвался от паданцев. Диана закрыла глаза. Она не видела, но слышала, как уезжал Лемпо.

— Динуль, тебе кофе сварить?

Саша выглядывал из-за узорчатой створки ворот. Привычным за долгие годы движением он поправил очки, Диана увидела знакомый шрам, и сердце её вдруг сжалось от горячей, едва переносимой нежности.

— Знаешь, — сказала она. — Тринадцатый вернулся.