На тёмных улочках Парижа
Собор Парижской Богоматери загорелся на закате.
Сначала никто не заметил небольшого дымка над крышей. А если и заметили, то не поверили, что огонь мог покуситься святыню, пережившую революцию и оккупацию. Когда туристы и горожане поняли, что произошло, было уже поздно. Пылала кровля, истекая раскалённым свинцом. Дым окутывал острый шпиль и клубами стелился над крышей. Потрескивали от напряжения гаргулии, им вторили каменные химеры. В дрожащем мареве пожара казалось, что статуи не стоят на месте, а грозно скалятся и хлопают крыльями.
Так оно и было.
Я знал, что вовсе не пламя тревожит покой каменных стражей, а тёмные силы, заключённые в стенах и шпиле Собора. Сквозь треск деревянных балок я слышал, как рвётся наружу Верховное Существо. Но на пути у него стоят двенадцать обезглавленных королей, а значит ему не уйти. Скользят сквозь пламя и дым химеры, они охраняют тернового демона из южной колокольни, но огонь до неё не добрался. Но где же апостолы? Их не было на своих местах, а значит кто-то оставался без охраны.
Едва я это понял, как в тот же миг из пламени выскочило какое-то существо. Оно скользило по раскалённому свинцу словно по воде. С вершины северной колокольни, где я стоял, хороший обзор; но беглец был укутан в темный балахон, и я не понял, кто он.
С пьедестала спрыгнула гаргулья и полетела ему наперерез. Она была не маленькая, какой выглядела с земли, но беглец оказался вдвое выше гаргульи. Он врезался в каменного стража, отчего гаргулья разлетелась на части. При этом капюшон слетел с головы беглеца, и я заметил огромные рога.
Рогатый!
С разбегу он сиганул с крыши в темноту. Солнце успело опуститься за горизонт; чёрный жирный дым надёжно скрывал крышу от посторонних взглядов. Никто, кроме меня и поверженного стража, не заметил его побега. И тогда я принял решение.
Бесплотным духом я соскользнул вниз, мимо гаргулий и витражей, опустился до самой земли. На камнях площади виднелся след, доступный не каждому. Мерцающие отпечатки копыт, они вели прочь от Собора. Я последовал за ними. Но чем сильнее я отдалялся от святыни, тем тяжелее давался мне полёт.
Почему так тяжело?
Рогатый исчез, но я не сомневаюсь, что он где-то неподалёку и на уме у него одно лишь зло. Эта мысль заставляла идти вперёд.
Идти?
Я опустил взгляд и увидел штаны, сюртук и потрёпанный плащ.
Я больше не был бесплотной тенью!
Бросаюсь к реке, закованной в каменное русло. И в мутной воде Сены вижу лицо юноши, почти мальчишки, каким я был много лет назад. Собор вернул мне тело, и я точно знал для чего.
Карман сюртука оттопыривался. Я сунул в него руку и вытащил однозарядный пистолет. Деревянный ствол и медная гравировка, единственная пуля в стволе сверкала серебром. Рядом с ним лежало что-то ещё. Я поморщился от укола в палец. Это была роза, она напоминала мне о Соборе.
— Ты чего встал, как истукан? — окрикнул меня мальчишеский голос.
Поспешно сунув пистолет и розу обратно в карман, я обернулся. На тротуаре подпрыгивал от нетерпения Сорванец. Картуз он сдвинул на затылок, явив миру чумазое конопатое лицо.
— Убежит же, сволочь. Айда за ним!
— Ты как здесь оказался? Тебе кто разрешил?
— А никто. Я сам себе разрешился.
— С ума сошёл? Тебя же накажут.
— Чем? Заставят торчать в Соборе? Так я уже. Засиделся, гулять хочу!
Упрямая храбрость Сорванца однажды уже сыграла с ним злую шутку. И я не хотел, чтобы всё повторилось.
— Меня в погоню за Рогатым пустили. Делом заниматься, а не гулять. А ну иди назад!
— Ой, да ну тебя, дурака, нафиг. Тело видишь? Я тоже живой. Значит, и меня отпустили.
В словах Сорванца был смысл. Наверняка его направили мне в помощь, вот только я не мог взять в толк, какая от мальчишки может быть польза.
— Видишь след? — спросил я.
— Не-а.
— Есть у тебя оружие?
— Не-а.
— Тогда зачем ты мне?
— Думать буду за нас двоих.
— Тоже мне мыслитель нашёлся, — улыбнулся я.
Долго сердиться на Сорванца было невозможно.
— Чего встал? — передразнил я его. — Шагай за мной. Разберёмся на месте.
Следы копыт едва заметно алели над землёй. За то время, пока я разговаривал с мальчишкой, они успели изрядно побледнеть, но направление угадывалось без труда — прочь с острова Сите.
Мы перешли Сену и нырнули в ближайший переулок. По узкой улочке, забитой припаркованными автомобилями, добежали до церкви Святого Северина, и там обнаружили первые разрушения. Дубовые двери церкви были сорваны с петель, за порогом — темнота. Мы вошли под гулкие каменные своды. Сквозь витражные окна проникал свет фонарей. Другого освещения не было, потому что Рогатый вырвал из стены электрическую коробку и запустил ей в алтарь, и теперь она валялась посреди каменных осколков. Самого Рогатого в церкви не было, зато из комнаты за алтарём слышалось тихое поскуливание, в котором я разобрал слова молитвы.
— Что он здесь искал? — пробормотал я.
Позади самодовольно хмыкнул Сорванец, о чьем присутствии я успел позабыть.
— Хочешь сказать, ты знаешь?
— Ага. Он искал священника, — заявил мальчишка. — И нашёл, но почему-то пощадил.
Я посмотрел в ту сторону, откуда доносилась молитва. Могла ли она отпугнуть Рогатого? Не уверен, но другого объяснения не было.
— Думаешь, он перепутал его с тем, другим?
— Нет, он просто так решил сюда вломиться, — съязвил Сорванец. — Протри глаза, Мариус! Он хочет отомстить за Хозяйку.
Мальчишка был тысячу раз прав. Священника Рогатый пощадил, а значит охотился не за ним. Церковь всего лишь попалась на его пути.
— Он ищет Стрелка, — Сорванец уставился на меня. — Ты знаешь, где казармы местных стражников?
Я знал. Потому что видел их с колокольни каждый день.
— Не сходится, малыш. Префектура прямо возле Собора. Если Стрелок служит в полиции, то Рогатому не было нужды уходить из Сите. Если получше идеи нет, то возвращаемся к следу.
Идей у Сорванца не было.
Мы вышли из церкви, и я стал внимательно вглядываться в брусчатку. Со стороны меня можно было принять за бродягу, который безуспешно ищет потерянную монетку. Но в отличие от большинства бродяг мне повезло. Едва уловимая алая дымка отыскалась в конце улицы. Она вела в сторону уродливой металлической Башни, пронзающей сердце города. К несчастью, до неё нельзя было добраться безлюдными переулками, и нам с Сорванцом пришлось вернуться на набережную.
Прохожие оборачивались и глядели вслед. Должно быть, их привлекал необычный внешний вид. Особенно мне не понравилось, что за нами увязались двое мавров. Они нагнали нас с Сорванцом, когда мы спустились под мост.
— Эй ты, постой, — на ломанном французском крикнул один из них. — А ну стой, я сказал!
Я остановился и нащупал в кармане пистолет.
— Сорванец, беги, — шепнул я, но то не ответил.
Краем глаза я попытался его отыскать, но, похоже, мальчишки и след простыл.
— Гони-ка бабки, дорогуша, — мавр вынул руку из кармана.
Оказывается, он прятал нож.
— Ценности давай, клоун, — указал он на карман.
Я вынул пистолет.
— Он заряжен, — пояснил я. — Один шаг в мою сторону, и я стреляю.
— Это чё за хреновина? — грабитель посмотрел на товарища.
Я сообразил, что такие пистолеты как мой они могли видеть разве что в музее. Если, конечно, когда-нибудь туда ходили.
— Это пистолет. И он сейчас выстрелит.
— Да ты гонишь, — второй мавр шагнул ко мне.
Грянуло оглушительно. Арка моста усилила звук, а пороховая вспышка и резкий запах пороха довершили дело. Грабители стремглав ринулись прочь. Хорошо, что они не ходили по музеям.
От неприятностей я избавился, вот только теперь у меня нечем было покончить с Рогатым. Разве что использовать розу, предназначенную мне.
Один мудрец сказал, что доброе слово и пистолет гораздо лучше, чем просто доброе слово. Пистолет без серебряной пули был бесполезен, а значит, оставалось надеяться, что я смогу убедить Рогатого уйти добровольно. Смехотворная мысль.
След Рогатого практически исчез. Но я уже не сомневался, что ведёт он к Марсову полю и нависающей над ним Башне. По мокрой от тумана набережной до поля я добрёл без приключений.
Для меня по-прежнему оставалось загадкой, отчего Рогатый решил искать Стрелка на Башне. Однако вскоре она разрешилась сама собой. На пузатой тумбе я увидел афишу, с которой лучезарно улыбался молодой актёр на фоне Эйфелевой башни. Актёра окружали его фотографии в образах разных персонажей. Вот он играет Юлия Цезаря во дворце Клеопатры, а на следующем кадре он в мундире солдата наполеоновской армии штурмует крепость. Но моё внимание привлёк рисунок, на котором лицедей нарядился Аполлоном и держал в руках золотой лук.
— Солнцеликий стрелок, — прошептал я.
Наверняка такая же афиша висела неподалёку от Собора! И мозолила глаза Рогатому последние недели.
Актёр приглашал поклонников посетить его ресторан на Эйфелевой башне, обещая едва ли не личное присутствие в зале.
— Вот же баран безмозглый!
Ругаясь, сам не понимая в чей адрес, я помчался к уродливой конструкции и вскоре был возле лифтов. Огромные серые балки нависали над моей головой, среди них неживым светом горела иллюминация. Вблизи они выглядели ещё мрачнее, чем с колокольни Собора.
Никогда не думал, что мне придётся оказаться на вершине этого уродства, но выбора не было. Проскочив мимо зазевавшегося охранника, я вошёл в кабину лифта. Немногочисленные пассажиры, должно быть, решили, что я тоже актёр. Вопросом, где находится ресторан, я лишь укрепил их подозрения.
Лифт остановился на этаже с большим панорамным окном.
Отсюда весь город лежал словно на ладони. Был виден остров Сите, Собор в неясном зареве, стеклянная пирамида музея. Париж сильно изменился за те годы, что я провёл на колокольне, но он всё равно оставался городом, который я любил.
Однако долго любоваться видом мне не дали. Из ресторана донеслись крики, раздался звон посуды и побежали люди. Первым, расталкивая гостей локтями, к лифту нёсся актёр с афиши.
Вслед за людьми в дверях показался Рогатый. Он скинул капюшон, и огромная козлиная голова с красными глазами уставилась на меня. Из пасти донеслось блеяние. Обычное блеяние козлёнка, идущее демоническому виду Рогатого как свинье скрипка.
— Это не Феб, Джали! — поспешно выкрикнул я. — Ты ошиблась, это не он предал твою Хозяйку.
Рогатый замер, в его налившихся кровью глазах промелькнула растерянность. Но в этот миг актёр оттолкнул какую-то девушку, вскочил в лифт и нажал на кнопку. Демон с рёвом бросился за ним, я едва успел отскочить в сторону.
Началась паника, люди разбегались кто-куда; но Рогатый не обращал на них ни малейшего внимания. Он бился в закрывшиеся створки, оставляя глубокие вмятины.
Я вынул из кармана алую розу. Прошептав заклинание, бросил её под ноги Рогатому. Открылся портал — тёмное окно, из которого тянуло ладаном и горячим воском. Но Рогатый резво отскочил и переключил внимание на меня. Я едва успел увернуться.
— Послушай меня. Здесь нет того, кому ты хочешь отомстить. Он остался в Соборе.
Рогатый не слушал. Он собрался снова напасть, однако за его спиной возник Сорванец.
— Эй, козлиная башка, смотри сюда!
Сорванец подскочил к порталу и стал корчить рожи, балансируя на самом краю.
— Ни за что не поймаешь, туша лохматая!
Струя чёрного дыма вырвалась из ноздрей Рогатого, лоскуты огня упали на пол. К счастью, они тут же потухли. Взревев совсем не по козлиному, демон бросился на Сорванца. Мальчишка в последний момент прыгнул в сторону, но двигался слишком медленно. Рогатый задел его плечом, и они оба кубарем ввалились в портал.
В тот же миг его тёмная поверхность пошла рябью, и за ней появились очертания Собора. Сорванец упал на шахматную плитку и остался лежать без движения; тонкая струйка крови сбегала по его лицу. А вокруг него скакала белоснежная козочка. Она бодала его маленькими рожками, но мальчишка не шевелился.
— Ты снова спас меня, Сорванец, — прошептал я. — Спасибо.
Как жаль, что моя признательность не могла вернуть его к жизни.
За окном из-за туч показался серебряный месяц. Его лучи прочертили дорожку от окна ресторана до портала.
Я понял намёк — Собор призывал меня обратно.
Всего один шаг вперёд, и меня окутал промозглый туман. Исчезла Башня и город вокруг неё, но через мгновение его сменили знакомые очертания Собора.
Пожар уже закончился, и сквозь дыры в кровле на пол лился лунный свет. Сорванец и козочка куда-то подевались. Лишь стелился над плитами сероватый дымок.
Я посмотрел на свои руки, но не увидел их. Моего тела больше не было.
Я устремился вверх. Сквозь кровлю, вдоль каменной кладки на вершину колокольни. Оттуда был виден весь Собор и запертые в нём демоны. Горгульи и химеры вернулись на постаменты, будто никогда с них не сходили. Все снова было в порядке, разве что кровля требовала срочного ремонта. Но это была работа для обычных людей, не для меня.
Глухой звон колокола раздался над Собором. Я продолжал свой дозор.