Судья

I

Вечером, десятого сентября две тысячи тридцать третьего года, в небольшом городке Ильмис, преподаватель литературы Роберт Каминский сел в свою старую «Вольво» 850 девяносто пятого года выпуска и поехал в бар «Джебс», где изрядно напился. Как водится, по старой традиции, он пил водку и запивал её пивом. В такой последовательности, несколько рюмок, обильно политые пилснером, свалят с ног любого молодца. Роберт же не был молодцем, причём уже довольно давно. Шестьдесят лет. Возраст с одной стороны преклонный с другой стороны это рубеж, после которого начинается новая жизнь. Когда юношеские страсти уже давно позади и не бросают вызов разуму и сердцу, но на смену страстям приходит чёткое понимание происходящего в жизни. Одни ценности, грубо распихивая локтями другие ценности, дерзко врываются на сцену жизни и подобно AC\DC, устраивают концерт до предкоматозного состояния. После осуществления поставленной задачи напиться, Роберт посетил туалет бара, нащупал в кармане ключи от «Вольво» и сел за руль в пьяном состоянии. Обычно, он не позволял себе такие вольности, но сегодня был особенный день, а в особые дни мы часто забываем о логичном и рациональном. Забыл об этом и профессор Каминский. Радость от выхода на долгожданную пенсию после затяжного пребывания в новой судебной системе в качестве почётного Первого Судьи, вызвала в профессоре эйфорию, застлавшую глаза и заткнув голос разума. Проехав несколько полупустых улиц и набрав достаточную скорость, Роберт не заметил красный знак светофора и пролетев его, врезался в проезжавший перекрёсток новенький «Хюндай». Такси развернуло несколько раз, отбросило в сторону, и корейская машина замерла, сжав в своих объятиях фонарный столб, взобравшись задними колёсами на каменную лавку небольшого парка. «Вольво», особенно, настолько старые, как автомобиль Роберта, имели славу неубиваемых машин и, стоит признать, заслуженно. От столкновения «Вольво» лишилась переднего бампера, потеряла оба глаза фар и получила несколько внушительных царапин. В сравнении со смятым, словно использованная салфетка «Хюндаем», шведская машина напоминала о излюбленной фразе стариков «раньше было лучше». И, в конкретно данной ситуации, спорить с этим утверждением было бы глупо. Профессор Каминский, в виду алкогольного опьянения, сдал назад, включил поворотник и свернул на одну из самых популярных улиц российских городов — улицу Революции. В полусознательном состоянии Роберт добрался до дома, припарковал машину на своём месте и шатаясь, поднялся в свою квартиру. Не включая свет, он попил воды и в чём был упал на кровать. Через пять минут профессор забылся пьяным сном.

Несколькими часами ранее, Ирина Каминская встретилась с подругами в ресторане с популярным названием «Хинкальная», дабы отметить день рождения своей подруги Олеси. Изрядно попив вина, Ирина посетила дамскую комнату с целью поправить макияж и сделать ещё что-то, что навсегда останется загадкой для тех, кто не вхож в дамские комнаты. Дабы не портить свой рейтинг ответственного гражданина, Ирина решила не садиться за руль и вызвала такси. Попрощавшись с подругами, которые активно обсуждали продолжение банкета в ближайшем караоке-баре, Ирина села в такси и направилась домой. Завтра утром, ей предстояло собеседование на должность управляющей магазина «Nike». После развода, денег резко стало не хватать, а детей надо было как-то содержать. Алиментов оказалось недостаточно, поэтому, как подобает сильной и, в перспективе, независимой женщине, Ирина решила устроиться на работу. Но, к сожалению, собеседование она не прошла, потому что переднее кресло такси, оторвавшись зажало её между дверью и задним сидением, а после столкновения с фонарным столбом, дверь смяло и искорёженный каркас вошёл ей в шею, прорезал связки и мышцы, ударился о позвонок и застрял. Ирина умерла быстро, как и хотела, правда она не планировала сделать это в свои тридцать восемь лет. Тем временем, профессор Каминский спал крепким сном, не подозревая, что непредумышленно убил свою дочь и ни в чём не повинного таксиста. Так же, он не знал, что, едва покинув новую судебную систему народного воздаяния, он стремительно вернётся в неё, но уже в другой роли — роли подсудимого.

 

II

Для Дэна день не задался с самого утра. Сперва не сработал будильник, после чего начал барахлить смеситель в ванной. Пришлось вызывать сантехника, который осуждающим взглядом смотрел на несколько метров скотча обмотанных вокруг пробитой трубы. Первым делом он попросил ножницы, чтобы срезать «эту дичь» со смесителя. Дэн, хоть и опаздывал на съезд, добрые десять минут искал ножницы по всей квартире. Найдя искомое, он с гордостью вручил предмет сантехнику и умчался на кухню, так как не оставлял надежды хоть что-нибудь перекусить перед отъездом. Впереди его ждал долгий день, да и съезд дело не легкое. Будет много людей, руководители будут читать свои доклады, а работники будут слушать и записывать. Дэн, был самым ответственным народным исполнителем в своем районе, о чем говорили множественные награды, которые красовались на отдельном, открытом шкафу в гостиной. Этот шкаф был для Дэна священной коровой, ни одна пылинка не смела коснуться этих полок и наград.

После того, как государство решило ввести «Общественное воздаяние», что означало ровным счетом одно — общество само выносит приговоры обвиняемым. Судебная система претерпела серьезные изменения и теперь слово «судья» стало множественным. Народ получает информацию по осужденному, изучает дело и рапорт следователей, задает вопросы, чтобы углубиться в ситуацию и узнать самые незначительные нюансы дела, после чего голосует, используя два или более вариантов приговора. Административные правонарушения были самыми простыми и именно в них новая система показала себя с наилучшей стороны, так как всего за два года количество этих самых правонарушений снизилось на шестьдесят восемь процентов. Чего не скажешь о делах уголовных, особенно, где судьи голосовали за или против смертного приговора. После вынесения обвинительного приговора, случайным образом выбирался тот, кто приведет приговор в исполнение. Чаще всего выбирали из числа общественных деятелей, тех чья лояльность системе не вызывала никаких вопросов. С одной стороны, это было идеальным решением, так как общество само решало кому жить и кому умирать, кому сидеть восемь лет за насилие или три года за нанесенные словесные обиды. Таким образом, всё недовольство тем или иным приговором, общество могло высказывать исключительно себе. С другой стороны, это самое общество само порождало убийц. Так как не каждый, даже самый преданный системе человек был рожден для того, чтобы стать палачом.

— Едрить его…! — донесся голос сантехника из ванной. Не самое ожидаемое словосочетание, которое кто-либо ожидает услышать утром из своей ванной комнаты. И именно от неожиданности и, возможно, чрезмерного возбуждения от предстоящей поездки и сумбурного утра, Дэн подбросил тост, на который толстым слоем намазал масло и малиновое варенье, и, как всегда, это случается — тост смачно упал на рубашку в области живота и оставил на ней красное, сладкое пятно. Дэн громко выдохнул с выражением лица, которое доносило лишь одну мысль «Ну, конечно же, а как иначе!».

— Что у вас там случилось? — без интереса поинтересовался Дэн и пошел в ванную, проверить что происходит у сантехника, но в первую очередь, дабы попытаться очистить рубашку. Оказавшись в ванной, он увидел сантехника, который каким-то непостижимым образом умудрился проткнуть себе руку ножницами, что дал ему Дэн. И теперь, он сидел на унитазе и пытался обмотать скотчем пораненную ладонь.

— А я думал, они тупые, — умозрительно произнес Дэн, смотря на окровавленные ножницы, словно орудие убийства, лежащие на белой плитке. Но, встретив осуждающий взгляд сантехника, он открыл шкафчик и протянул несчастному зеленку и бинт с ватой. Спустя несколько мгновений, сантехник был починен и благополучно выпровожен за дверь. На вопрос Дэна «Так, вы починили смеситель?», он удивленно ответил «Ну, я перекрыл вам воду». Дэн встретил этот ответ уже по эту сторону закрытой двери. Зачем было снимать скотч со смесителя, если ты не собирался чинить его и всего лишь перекрыл воду? Этот вопрос остался в звенящей тишине сознания Дэна, ровно на полторы минуты, так как к дому уже подъехал автобус и главный активист района 48 квартала, схватив свой рюкзак и мобильный телефон, спотыкаясь сбежал вниз по лестнице и скрылся за желтыми дверьми старого автобуса.

За широким окном автобуса проплывали дома, люди, остановки и рекламные плакаты. С одного из таких плакатов, красивая девушка игриво призывала посетить концерт какой-то рок-группы. Как эта девушка связанна с группой? Она поёт или играет? Дэн никак не мог взять в толк, почему абсолютно всё в мире продаётся при помощи миленьких девушек. Не то чтобы он был против девушек, но одно дело продавать минеральную воду при помощи милашки, которая не умеет пить из бутылки, но при чём тут рок-группа? Однажды Дэн видел большую серию реклам, что были размещены по всему городу, с которой бесстыдно сексуальная девушка призывала посетить гей-вечеринку. «Какое коварство» — вырвалось у Дэна, и он навсегда запомнил, что доверять рекламе нельзя.

Автобус мягко скользил по дороге и своим еле слышным шуршанием резины, убаюкивал. Дэн любил ездить на автобусах, этот процесс всегда ассоциировался у него с экскурсией. Ты платил всего пятьдесят рублей и получал уникальную возможность посмотреть на город из-за стекла. Не было необходимости с ним взаимодействовать, ходить постоянно думая о том, зачем ты именно сегодня надел новенькие ботинки, которые стёрли в мясо твои нежные ноги. А самое главное, не было надоедливого гида, чей отвратительно высокий и громкий голос звенящей пилой скрежетал по барабанным перепонкам. Дэну еще не доводилось встретить гида с приятным голосом, который говорил ровно столько сколько нужно и выдавал хоть сколько-нибудь ценную информацию. На окне появилась синяя надпись проектора, сообщающая о том, что следующая остановка «Социальный Университет». Дэн отвлёкся от размышлений и быстро встал, подхватив рукой свой рюкзак, стоявший на полу. Он прошел к дверям под аккомпанемент водителя, сообщающего о названии следующей остановки, и встал, держась за поручень. Дэн поймал на себе взгляд мужчины, лет сорока, в спецодежде какой-то городской службы. Он странным взглядом изучал его значок «Народный судья», который Дэн всегда с гордостью носил на груди.

— Слышь, малой, — сказал мужчина прокуренным голосом, — что, нравится это делать?

— Это мой гражданский долг, — заученной фразой ответил Дэн, стараясь не смотреть на мужчину.

— А кто тебя осудит, если ты совершишь преступление? — не отставал мужчина.

— Народ, — Дэн посмотрел на мужчину, — вы, например.

— У меня нет такого значка, — он явно испытывал неприязнь к Дэну или к значку.

— Его надо заслужить, — Дэн мысленно поблагодарил Бога за то, что, автобус наконец-то остановился и двери с громким хлопком открылись, — извините, я спешу.

Он ловко выскочил из автобуса и быстрым шагом направился в сторону здания Народных Собраний. Мужчина вышел за ним, остановился и глядя в сторону убегающему юному Судье, сплюнул и закурил.

Нечто подобное уже случалось с Дэном. Люди вообще очень резко реагируют на общественных деятелей несмотря на то, что сами же и выбрали такую форму самоуправления. Видимо, по привычке люди считают, что, если у тебя есть какой-то знак отличия, это моментально говорит о том, что ты привилегированнее или даже лучше, чем тот, у кого нет такого знака. Это, конечно же, не так. Даже, наоборот: постоянные собрания, отчёты, патрули в ночное время, голосования и отсутствие возможности напиться и дебоширить. Не то чтобы у Дэна была острая необходимость в дебоше, но наличие возможности — это что-то, что отдалённо напоминает свободу. Год назад, когда Дэн после приятного вечера провожал Катю домой, к ним пристали пьяные мужики, которые упражнялись в остроумии, задавая Дэну совершенно идиотские вопросы. В самом разгаре стэндап-концерта, кто-то из юмористов швырнул полупустую бутылку. Рука пьяного всегда сильна ровно настолько, насколько слепы глаза, бутылка полетела мимо, ударилась о водосточную трубу и угодила Кате в плечо. Дэн опустошил баллончик с газом в лица мужиков и, всё же, проводил Катю до дома. Этот случай продемонстрировал эффективность газового баллончика и посеял в голове Дэна сомнение касательно того, как на самом деле обстоят дела с народным судом. Ну и, конечно же, Катя его никуда не пустила и пришлось сперва осмотреть её травму, затем, некоторое время, общаться и пить чай. Когда все разговоры были исчерпаны, в ход пошли руки, губы и остальные части тела. Оказалось, что помощница главного секретаря Екатерина, была скромницей на работе и порождением дьявола в постели. Ушибленная бутылкой недопитого «Жигулёвского», утомлённая беседами о литературе и наполненная чаем с бергамотом Екатерина, использовала несчастного Дэна до пяти утра, пока не выбилась из сил и не уснула. Отдышавшись и помолясь, Дэн погиб до полудня. Больше с Катей они не встречались. Не потому, что Дэну не понравилось, Катя была хорошей девушкой, дело в том, что, как говорил Дэн, «остался какой-то осадочек». На самом деле, он лукавил. Больше всего, Дэн опасался, что рано или поздно, Катя заявит о том, что он к ней приставал и про карьеру политика можно будет смело забыть. В это тревожное время, секс, который продавали на каждом углу, при помощи которого рекламировали абсолютно всё, начиная от одежды и заканчивая салфетками, стал разменной монетой в человеческих отношениях. Всё имело свою цену и за всё всегда наступала расплата, а секс стал самым дорогим удовольствием, потому что отныне за него платили не деньгами.

Дом Народных Собраний всегда выглядел нарядно, вне зависимости от времени года, погоды или социальных волнений. Красный кирпич фасада неплохо сочетался с белыми римскими колоннами, которые казались частью какого-то прошлого строения, которое стояло здесь лет сто назад. Широкая лестница ведущая к главному входу, ощетинившись множественными поручнями, полукруглым фундаментом подпирала собой колонны. Другими словами, со стороны здание выглядело безвкусным нагромождением стилей, изо всех сил старающееся выглядеть грандиозно. Ильмис хоть и был старым городом, но, как и многие другие города пережил множественные реконструкции. Архитектура менялась, а единый стиль разработать никто так и не додумался. Единственное чего не было на теле этого северного городка — так это высоток, которые подобно омерзительным отросткам уже испортили вид других городов. Так что, самым высоким зданием в четыре этажа, как раз, и был Дом Народных Собраний.

Дэн быстро, через две ступеньки, взлетел по лестнице, скрипнули старые петли дверей и он оказался внутри. Как выяснилось, почти все уже собрались и холл был забит людьми. Гул множества голосов заглушал собственные мысли Дэна, он словно снял наушники и оказался в самом сердце рок-концерта. Вот парочка знакомых лиц, несколько рукопожатий, условные вопросы «Как дела?» и утверждения «Какой славный денёк!». Дэн пробирался через толпу, подобно Индиане Джонсу прорубающим себе путь сквозь густые джунгли с мачете в руках. Только вот мачете у Дэна не было, но он задумался о возможности порубить парочку гнусных человек в капусту. Например Петра, который не упускал возможности вставить парочку своих никому не интересных замечаний на каждом выступлении Дэна. Или Свету, более известную как «Королева за спиной», потому как она мастерски поливала людей грязью за спиной и доносила руководству обо всём, что видела. Дэн был уверен, что главный секретарь регулярно получал бумажки с интригующим рассказом о том, что в «Старбакс» появился латте с новым вкусом и о том, как во дворе Светы спаривались собаки. Со всеми подробностями конечно же. От такой душной бабы не ускользнёт ничего, поэтому секретарь точно знал, что одна собака была чёрной, а вторая лабрадором. Дэн представлял её глупое выражение лица, когда мачете с треском врубается в её тупую голову. В его фантазиях, она кричала «Вытащи, вытащи это немедленно!», что заставляло его улыбаться, но он гнал эти мысли подальше от себя. Он часто задумывался о том, какие мысли сами по себе возникают в головах у людей. Зачастую самые ужасающие и на поддающиеся логике. Он даже получал какое-то странное удовольствие от этих образов. Особенно от цепочки событий, которая выстраивалась у него в голове. Он представлял, как убивает важного человека, потом осознаёт ужас содеянного, как за ним приходят и его жизнь, из-за одной бесцельной глупости идёт под откос. Наверное, думал Дэн, это визуализация идиотизма, которая уберегает человека от совершения преступлений. Скорее всего, маньяки и психи лишены этой визуализации, потому и совершают злодеяния. Кто-то из умных людей, скорее всего какой-то писатель, однажды сказал, что самым главным даром человека является воображение. Дэн верил в это и был убеждён, что всё зло совершается людьми, лишёнными воображения.

— О, а вот и герой сегодняшнего заседания! — к Дэну подошёл Игорь Романович — генеральный секретарь. Это был большой мужчина, не толстый, а скорее крупный, крепкий как амбарный замок. Его лысеющая макушка, обрамлённая густыми, тёмными волосами являла собой то, что в народе называли «озеро в лесу». Игорь Романович, был из того вымирающего вида мужчин, которые до сих пор носили усы. Без бороды или бакенбардов, просто усы. Ему не хватало больших очков и бежевого плаща, чтобы можно было спутать его с тем, кто оказывает излишнее внимание детям.

— Игорь Романович, — улыбнулся Дэн и пожал грубую, сухую ладонь, — почему я герой заседания?

— Сегодня ты получишь очень важное задание, Денис! — напускной восторг в его голосе вызывал лишь тревогу, — но, всему своё время.

— Вы рассмотрели мою заявку? — робко поинтересовался Дэн. Ему было нужно, нет, необходимо перевестись на административные дела. Однажды, он уже принимал участие в вынесении уголовного приговора и ничего приятного для себя он в этом не нашёл. Дэн любил разбираться в ошибках людей, ему нравились их истории, а главное — учиться на них, чтобы не совершать подобных ошибок самому. Но, страшных ошибок он боялся и не хотел иметь к ним никакого отношения. Всё из-за этих фантазий, которые периодически навещали его. Он не хотел прикасаться к людям, которые воплотили их в жизнь. Где-то в глубине себя, он знал, что чем больше, он погружается в те страшные дела, которые творят люди, тем сильнее это проникает в него и находит ужасающий отклик.

— Да, конечно, Денис, — Игорь прочистил горло, — давай обсудим это после заседания?

— Как скажете.

Дэн наградил генерального секретаря секундной улыбкой и кивнув, направился в зал. Интересно, что это за такое задание, которое Игорь хочет поручить ему? Настолько таинственное, что он не удосужился сказать ему о нём здесь и сейчас. Однажды, Игорь уже сделал так, подсунув Дэну дело о двух бабушках, которые не могли поделить деда, который вскоре умер. Совет думал, что его убила одна из них, а Дэну предстояло выяснить, какая именно бабуля замочила старика. Оказалось, что на самом деле он, просто, умер от обострившейся язвы. Общество признало, что бабушки ни при чём, но Дэн до сих пор сомневался и боялся того, что ошибся. Возможно, какая-то из двух старушенций взяла грех на душу и отравила деда-сердцееда. Но, даже если так, то что ж теперь стоит наказать бабулю по всей строгости закона и казнить девяностолетнюю женщину? Что это даст обществу? Очень вряд ли, она потеряет остатки разума, и движимая старческой деменцией, пойдёт убивать людей. Тогда зачем весь этот цирк, в котором клоуны и зрители, по сути, одно и то же. Сомнения в судебной системе уже давали о себе знать, но Дэн, как и большинство людей, не видел другой, более справедливой и надёжной системы. Человек провинился, а люди, общество, мир — как говорили в старину, решает, что с ним делать. Идеальная демократия, то, за что люди боролись долгое время. Разве может быть что-то лучше? Безусловно у этого есть минусы, но разве могут они перекрыть все положительные стороны системы? Последнее время, Дэн всё чаще давал положительный ответ, но объяснить это не мог.

Наконец-то все расселись и оказалось, что людей пришло больше, чем ожидал Дэн. Все места были заняты, даже на балконе, что выглядело крайне удивительным для очередного народного собрания. Более того, люди стояли и сидели в проходах, а не вместившиеся в зал, толпились у входа. Дэн сидел в первом ряду и удивлённо вращал головой пытаясь сосчитать всех пришедших, потому как такого наплыва людей, он здесь раньше не видел. Пятьсот с чем-то человек — это на двести больше, чем может вместить зал. Дэну казалось, что он единственный, кто не в курсе того, что здесь происходит.

— Слышь, — он толкнул локтем Петра, сидевшего рядом, — что за ажиотаж?

— А ты не знаешь? — ответил Пётр, словно думал, что люди задают вопросы исключительно в том случае, если знают ответы, — будет суд на Робертом Каминским.

— Первый Судья, — задумчиво произнёс Дэн, — а что он натворил?

— Вроде, дочь убил.

Зачем Каминскому убивать дочь? Первый Судья — это человек, с которого всё началось пятнадцать лет назад. Для Системы Народного Воздаяния, он был легендой — человеком, который собственным примером показал, что система работает. Именно он протолкнул в правительство закон о Народном Суде и добился его принятия. Благодаря ему судебная система в корне изменилась, попала в руки неподкупного народа и стала справедливой как никогда в истории человечества. Зачем ему убивать дочь? Это какой-то нонсенс!

Гудящая толпа стала затихать и все взоры обратились к сцене, на которую поднялся Игорь Романович и с натянутой улыбкой встал за кафедру. Довольно необычный символ народного суда красовался на тёмном дереве кафедры. Круг, обрамлённый золотым венком и с изображением весов, которые держат множество рук в середине. Красный, почему-то поле было красного цвета. Дэн не понимал, почему именно этот цвет. Исторически сложилось, что красный — это цвет войны или страсти, людей это совпадение не смущало и не вызывало вопросов. Может, потому, что этот символ напоминал Древний Рим? Сколько веков прошло, а мы до сих пор живем в цивилизации, построенной Римом. Однако этот символ больше напоминал боевое знамя, аквилу — так, наверное, приятнее думать.

— Дорогие товарищи, судьи, друзья, — начал генеральный секретарь, — сегодняшнее собрание можно с уверенностью назвать особенным. Потому что сегодня, мы отдаём под суд Роберта Александровича Каминского! — Зал наполнился шумом. Кто-то выражал недовольство, кто-то радость, но большинство были озадачены. Дэн с интересом наблюдал за происходящим и ждал следующих слов генерального секретаря.

— Да, я вас прекрасно понимаю! Роберт был первым — тем, кто создал нашу идеальную систему. Конечно же, он последний про которого можно было подумать плохое. Но, к сожалению, жизнь штука непредсказуемая и каждый может оказаться по ту сторону закона.

— Да он же недавно на пенсию вышел! — вскочил с места Олег Григорьевич, местный пекарь из булочной «Кренделя».

— Что вы имеете в виду? — сурово поинтересовался Игорь.

— Может он ничего не сделал? Есть ли доказательства? Может это система подчищает вышедших в утиль людей, а?!

— Он врезался на полном ходу в машину, в которой ехала его дочь, развернулся и поехал по своим делам! — громогласно объявил Игорь Романович, усаживая взбудораженную публику на места, — он был пьян и скрылся с места преступления! Какие вам нужны доказательства? У нас есть видео с камер наблюдения, его машина, искорёженное такси. Он виновен!

В этот раз зал отреагировал спокойнее. Но фраза про систему, которая подчищает неугодных, засела в голове юного Дэна. Теперь он сидел и пытался выковырять её из головы, как зубочисткой остатки еды после сытного ужина.

— Более того, — понизив голос продолжил генсек, — Роберт Александрович признал вину и не скрывается от суда.

— И какой будет приговор? — послышались выкрики из зала.

— Смертная казнь, — голос Игоря прозвучал так, словно у него в горле остались кусочки арахиса, которые хотелось выкашлять.

Толпа снова взорвалась. Но теперь встали, кажется все, даже те, кто до этого казался безучастным. Возмущению не было предела, казнь — не справедливый приговор для убийства по неосторожности.

— Кто вам дал такое право?!

— Мы требуем голосования!

— Товарищи, успокойтесь! — Игорь Романович перешёл на крик. Но, толпа не собиралась успокаиваться. Зал заседаний выглядел будто мангал с горящими углями, который раздувала чья-то невидимая рука.

— Он признал вину! — его никто не услышал.

— ОН ПРИЗНАЛ ВИНУ! — микрофон зафонил и после оглушительного крика генсека, зал наполнился невыносимым писком динамиков. Зал притих и вынужденно слушал фонящий микрофон. Дэн зажал уши. Игорь Романович приложил ладонь к микрофону и писк прекратился.

— Так пожелал Роберт Александрович, — спокойно произнёс Игорь, — Он чистосердечно признался и лично попросил суд, чтобы ему не оказывали снисхождения ни за былые заслуги, ни из-за преклонного возраста. Подсудимый считает, что его поступок заслуживает высшей меры наказания, и суд... с ним согласился. Поэтому и в расследовании нет нужды. Мы просто должны привести наказание в исполнение.

— Тогда нужно назначить палача для Первого Судьи! — как-то необычайно дерзко выкрикнул Пётр.

— Нет, не нужно, — ответил Игорь, — Первый Судья, бывший Первый Судья сам выбрал для себя палача.

Пятьсот с лишним пар глаз пожирали генсека в ожидании имени. Игорь протянул руку и посмотрел на Дэна.

— Денис Макин, — обратился к нему Игорь, — встань.

Дэн не сразу понял, что обращаются к нему и некоторое время сидел с глупым выражением лица и открытым ртом. Гортань начала сохнуть и появилось жуткое желание сглотнуть.

— Денис, — повторил генсек.

Дэн медленно встал и на ватных ногах направился к сцене. Он затылком ощущал как зал прожигал его взглядом сотен глаз. Никогда еще лесенка ведущая на сцену не казалась Дэну такой высокой. Но пять крошечных ступеней поразительно быстро кончились, и Дэн предстал перед генсеком и Народным собранием. Игорь по-дружески, но крепко схватил его за плечо и подвёл к кафедре. Он наклонился к его уху и едва слышно произнёс: «Просто, пару раз кивни, поблагодари собрание и всё закончится». Дэн кивнул и снова посмотрел на людей в зале. Они наконец-то замолчали, ни единого слова или шёпота. Звенящая тишина, такая приятная и успокаивающая. Дэн почувствовал спокойствие и даже какое-то подобие уверенности.

— Денис Макин, станет палачом Роберта Каминского, — огласил Игорь, — это образцовый служитель народа, с идеальной репутацией и прекрасной статистикой! Если сам Первый Судья признал его достоинства, то это чего-то да значит. Денису предстоит беседа с осуждённым, которую все мы сможем увидеть в приложении «ГосУслуги» и как всегда, проголосовать по итогу, оценив работу палача, — Дэна передёрнуло от последнего слова, — это великолепное начало карьеры будущего политика и мы желаем тебе удачи Денис! Да свершится народная воля!

Зал взорвался аплодисментами, люди кричали и свистели, судя по всему, радуясь, что эта участь пала не на них. Дэн стоял, как статуя, в ливне оваций и в голове копошилась одна единственная мысль: «Прикончить старика, теперь стало великолепным началом карьеры. Как мы здесь оказались?». Вдруг, впервые за несколько усердных лет служения народу, Дэн задумался о том, что за мир они построили. Под оглушительные овации подросток идёт убивать старика — воистину, народный суд страшнее бури. Он вспомнил случай в автобусе, когда мужик спросил его нравится ли ему судить людей. Теперь Дэн думал, что нашёл другой ответ. Тяжёлая рука похлопала его по спине, и Дэн вернулся в зал. Игорь смотрел на него с улыбкой и сделал шаг назад, приглашая Дэна к микрофону. Дэн удивлённо посмотрел на него, «зачем он хочет усугубить ситуацию?» — подумал палач, но Игорь взглядом толкнул его к микрофону, и Дэн подчинился. Он прочистил горло, не хватало еще дать петуха в этой ситуации.

— Друзья, — неуверенно начал он, — спасибо за поддержку, я не подведу ваших ожиданий. Спасибо!

Он натянуто улыбнулся и отступил от микрофона. Игорь кивнул ему, одобряя его краткость и Дэн поспешил покинуть зал. Он ушёл в помещение за сценой и к горлу подкатила тошнота. Его взгляд упал на жестяное ведро в тёмном углу и недолго думая, он опустился на колени и придерживая ведро руками — его стошнило. Из зала доносились голоса, которые обсуждали насущные вопросы касающиеся уборки улиц и подъездов, миграционной политики и бытовых конфликтов граждан. Дэн поднялся на ноги, посмотрел на результаты своей биологической истерики и решил забрать ведро с собой — не красиво получится, если уборщик обнаружит это в своём ведре.

В туалете, он всполоснул ведро и решил оставить его здесь, уборщику же лучше, не придётся нести ведро в туалет самому. Дэн умылся, прополоскал рот и посмотрел на своё отражение, его взгляд упал на значок «Народный Судья». Ему чертовски захотелось себя дискредитировать, напиться, подраться, заняться сексом в общественном месте (Катя точно была бы не против), снять значок. Но, каково же было удивление Дэна, когда в туалет вошёл Игорь. Генсек улыбался натянуто, будто бы сочувствуя, то ли Дэну, то ли ситуации в целом.

— Ты, наверное, думаешь сейчас, почему именно я? — начал Игорь, — почему выбрали именно меня, за что?

— Вы думаете, что это лишнее?

— Нет, наоборот, я тебя понимаю, — генсек подошёл ближе и положил руку ему на плечо, — когда-то я был на твоём месте и точно так же переживал и думал, как мне предстоит жить со всем этим.

— Да? И как же вы ответили для себя на этот вопрос? — поинтересовался Дэн.

— Я понял, и что самое главное, принял, что делаю благое дело для общества, для народа, представителем которого являюсь, — Игорь сжал его плечо, — я сам хотел этого и что не может быть справедливости без поступков. Понимаешь?

— Если честно, не очень.

— Человека определяют его поступки, Денис. Если человек убивает, за этот поступок его нарекают убийцей, а если человек выступает за интересы народа, кладёт свои интересы, всего себя на алтарь справедливости в угоду интересам общества, то его нарекают народным судьёй, а иногда даже героем.

— Вы правда считаете, что убить старика — это героизм?

— Я считаю, что воздать убийце за его преступление — это героизм.

Дэн не нашёлся что ответить, но слова Игоря показались ему логичными, более того, вдохновляющими. Игорь говорил искренне, он верил в то, что говорит, а это не может не вызвать уважения. Игорь хлопнул его по плечу и улыбнулся, на этот раз искренне.

— Давай, соберись Денис. Не смотря на все достойные дела и заслуги, Роберт убил свою дочь и скрылся с места преступления. Да он не знал, да он не хотел, но он был пьян, сел за руль и после трагедии просто уехал домой и лёг спать. Неужели мы все боролись за то, чтобы такие поступки прощались?

— Нет.

— Народ признал вину, он сам признал вину, а ты представитель народа — ты рука общества, сжимающая меч, и по воле народа ты опустишь его на шею убийцы.

— Хорошо.

Игорь еще пару раз хлопнул Дениса по плечу и вышел из туалета. Дэн остался один. Он немного воспрял духом и мир уже не казался ему таким серым и однозначным. Он улыбнулся себе в зеркало, поправил куртку и последовал за Игорем.

Выйдя из уборной, Дэн налетел на Катю, чуть было не сбив её с ног. Девушка посмотрела на него щенячьими глазами и молча обняла.

— Что с тобой? — искренне удивился Дэн.

— Мне очень, очень жаль, — она сильнее сжала его в объятиях.

— Чего? Того что убийца получит по заслугам?

— Нет, мне жаль, что именно тебе предстоит его убить, — Катя посмотрела ему в глаза, — неужели мы не можем жить совсем без убийств? В мире, итак, много боли и смерти, почему мы не можем просто перестать убивать?

— А как иначе, Кать? — Дэн не понимал, слова Кати казались ему инфантильными, — убийца должен понести наказание. В ином случае, налогоплательщики будут содержать его всю оставшуюся жизнь в тюрьме. Кому это нужно?

— Неужели деньги дороже чьей-то жизни?

— Да дело не в деньгах, — Дэн осёкся, он не знал, как парировать вопрос девушки, — Кать, спасибо за поддержку, мне правда очень нужно идти.

— Пойдём погуляем вместе, ты немного отвлечёшься, — Катя взяла его за руку, — смотри какая прекрасная погода, можно не думать о завтра.

Дэн задумался, он хотел пойти с ней, просто погулять с девушкой по осеннему городу, забыв о всей этой судебной системе и терзаниях совести. Наверное, сейчас он больше всего хотел оказаться обычным подростком, гулять с Катей взявшись за руки, пытаться произвести на неё впечатление, есть пиццу на лавочке под красными вязами. Но, к сожалению, это был другой путь, от которого он уже отказался. Была ли дорога назад, он не знал, возможно, он ответит на этот вопрос послезавтра. Дэн отпустил руку Кати и быстро отошёл в сторону.

— Прости, давай послезавтра? — быстро проговорил он и не оборачиваясь, направился к выходу. Катя молча смотрела ему в след.

Дэн очень хотел остаться с ней, но он всё же поехал домой, завтра ответственный день, предстоит общение с Каминским. Как говорила его мама, «паниковать надо медленно, в промежутках есть возможность подумать», и Дэн решительно собрался всё как следует обдумать. Из Дома Народных Собраний он вышел со значком на груди, который радостно поблескивал в лучах осеннего солнца.

 

III

Что-то тёмное, скользкое и липкое коснулось его горла, пока он ворочался во сне. Холодное, не проходящее ощущение чьего-то присутствия, кого-то не отсюда, волнами мурашек пробегало по всему телу. Дэн дёрнулся во сне, его глаза под закрытыми веками дергались из стороны в сторону, словно он смотрел матч Большого Шлема. Напротив него, в чёрном углу сидела фигура тёмного человека. Дэн смотрел на него в звенящей тишине, периодически зажмуриваясь в надежде, что это лишь видение. Он думал, что просто брошенные горой грязные вещи в ночном свете сложились в фигуру. Он надеялся на это, до тех пор, пока он не пошевелился. Дэн не видел его лица, но мороз, пробежавший по коже, говорил о том, что незнакомец смотрит на него, оттуда, из непроглядной темноты.

— Кто ты? — Дэн не узнал свой голос, который прозвучал так, словно в глотке застыл страх, — что тебе нужно?

— Ты боишься? — голос прозвучал спокойно, даже умиротворяюще.

— Да.

— Чего же ты боишься?

— Тебя.

— Тогда ты знаешь, кто я, — тихо произнёс незнакомец.

— Ты — моё будущее, — уверенно ответил Дэн.

Незнакомец замер и едва слышно рассмеялся. От этого тихого, похожего на шёпот смеха, волосы вставали дыбом и хотелось оказаться где угодно, только не здесь.

— Может быть, — прошептал голос возле самого уха Дэна, — может быть.

Дэн резко открыл глаза. За окном уже рассвело и нежно-красное солнце коснулось осенних листьев многочисленных вязов Ильмиса. Дэн тяжело дышал, он отбросил в сторону одеяло и провел рукой по груди, ладонь стала мокрая от пота. Он поднялся и сел на кровати. Прохладная вода из бутылки на прикроватной тумбочке оказалась как никогда кстати. Он пил большими глотками пока не осушил бутылку. Не часто Дэну снились кошмары, особенно такие в которых ничего не происходит, но ужас прижимает к постели, обездвиживает и заставляет смотреть на себя. Он встал и подошёл к окну. Осень в Ильмисе всегда была его любимым временем года; красные и жёлтые листья обильно покрывали город, а холодное серое небо контрастировало с этим изобилием красок, создавая атмосферу красивого, уединённого городка на севере. Атмосферу одиночества, удалённости, чего-то загадочного и непостижимого. Дэн любил свой город и даже пытался пару раз запечатлеть его на холсте при помощи масляных красок. Но, как показала практика, у него не было и малейшего намёка на предрасположенность к изобразительным искусствам. С поэзией тоже как-то не сложилось, и Дэн увлёкся фотографией. Сперва он фотографировал на телефон, ему казалось, что этого вполне достаточно, но вскоре он пришёл к плёнке, миновав цифровые камеры. Как бы то ни было, он так и не научился сам проявлять плёнку, хоть этот процесс и казался ему очень романтичным и физически фактурным. Он обращался за помощью в маленький магазинчик фототехники с кричащим (возможно от безысходности) названием «The Плёнка» и к его владельцу Владимиру, которого в кругу друзей звали Блад. За скромную плату, тот проявлял для Дэна его фотографии, но похвала в эту плату не входила и поэтому близкими друзьями они так и не стали.

Дэн взял телефон, открыл в нём камеру и навёл объективы на окно, чтобы сделать фото. Он посмотрел на результат и обнаружил, что помимо красивого пейзажа осеннего города, на перднем плане, в отражении окна оказался он сам. «Ну и рожа» — подумал про себя Дэн и бросив телефона на постель, отправился в душ. Сегодня его ожидает, наверное, самый тяжёлый день в жизни. Несколько часов общения с Каминским, после чего приведение наказание в исполнение. Надо ли говорить, что Дэн никогда никого не убивал, за исключением пауков. Да, он слышал о том, что паук в доме — это хорошо, это счастье и вообще невероятная удача. Убивать пауков дома плохая примета. Но, ему было плевать на все эти приметы, так как никакие поверья не в состоянии победить его арахнофобию. Он включил воду, которую вчера так мастерски отключил сантехник и принял освежающий душ. Он побрился, хоть и ненавидел это дело, оделся во всё свежее и красивое. «Словно собираюсь на свидание» — промелькнул у него в голове и тут же, кто-то из тёмного угла добавил «На свидание со смертью, после которого ты останешься цел». Дэн поёжился, посмотрел на часы и на своё отражение в зеркале коридора.

«Нет в России палача, который бы не боялся стать однажды жертвой», — всплыли откуда-то слова Бродского.

Дэн взял рюкзак и медленно, подобно школьнику, идущему на экзамен, вышел из квартиры.

Когда двери автобуса закрылись за его спиной, Дэн прошёл вглубь салона и столкнулся взглядом с тем самым мужчиной, который вчера спрашивал его про значок. Мужчина смотрел на него сурово, но без ненависти, скорее с любопытством. Дэн выдохнул и сам подошёл к нему.

— От судьи до палача всего один день, да? — сардонически произнёс мужчина.

— Я не в восторге, если вам от этого будет легче, — уверенно произнёс Дэн, — но кто-то же должен это сделать.

— Да мне-то что, тебе с этим жить.

— Он убийца, он должен понести наказание и да, именно мне придётся это сделать, — выпалил Дэн, — что, может быть, вы хотите стать палачом вместо меня?

— Э, нет, спасибо, — мужчина отмахнулся, — ты к этому шёл, ты к этому пришёл, поздравляю. Ты ещё молодой и пока что не уяснил, что за принятые решения и совершённые поступки, мы всегда отвечаем сами. Никто не сделает это за тебя, твой поступок — твоя проблема. Семь раз отмерь, один раз отрежь, слышал о таком? Раньше нужно было отмерять, а теперь иди и выполни волю народа, парень.

Дэн открыл рот чтобы что-то сказать, но слова роились в голове подобно встревоженному осиному улью, и он передумал. Мужчина хлопнул его по плечу и вышел на своей остановке. Двери закрылись и автобус повёз Дэна навстречу его долгу.

Он вышел на одну остановку раньше, чтобы пройти через парк. Возможно, прогулка поможет проветрить голову и выдует остатки ночного кошмара. Он прошёл по тропинке, выложенной из камня, перешёл мостик, перекинутый через миниатюрный ручей, впадающий в пруд, и замер возле дерева. Среди десятков или сотен деревьев, окрашенных во всевозможные оттенки жёлтого и красного, стоял единственный вяз, покрытый зелёными листьями. В любое другое время, зелёное дерево не приковало бы к себе внимания, но здесь и сейчас оно выглядело чужеродным. Дэн достал телефон и сфотографировал этот зелёный вяз, который дерзко отказывался менять свой окрас. Юный палач еще некоторое время полюбовался этим безнаказанным бунтарством и продолжил свой путь.

Зона временного ожидания, выглядела как пансионат для престарелых. Огромная парковая зона, великолепный стальной забор с вензелями и минимальное количество охраны, которая улыбалась посетителям так, словно люди пришли на дегустацию блюд шеф-повара с тремя звёздами Мишлен. Зона временного ожидания или просто ЗВО — так называли тюрьму, в которой содержались преступники, осуждённые на смерть. Обычные тюрьмы никуда не делись, но подверглись масштабным изменениям. Теперь нельзя было содержать заключённых в камерах из бетона и ржавой стали, ровно, как и кормить комбикормом, предназначенным для свиней. Отныне тюрьмы больше походили на трёхзвёздочные отели с решётками на окнах, но с интернетом и развлекательной программой для постояльцев. Новая система имела в виду, что перевоспитание граждан невозможно, если они содержатся как скот и постоянно намереваются друг друга порезать. Заключённых стало меньше и внимания им стали уделять больше. Особенно, благодаря волонтёрам из ряда народных судей, таких, как Дэн.

Показав свою «карточку гражданина» охраннику, он прошёл через контрольно-пропускной пункт и оказался на облагороженной территории ЗВО. Спустя некоторое время, Дэн уже шёл по коридорам здания «А» в сторону переговорной комнаты. Никакого сопровождения с ним не было, просто, полицейский в регистратуре сказал куда идти и послал с ним дрона модели «Munin». Такие уже несколько лет стояли на службе тюрем, аэропортов и прочих мест большого скопления людей. Это оказалось дешевле, чем содержать рабочие места для людей, выполняющих механическую работу. Дрон же, в свою очередь, не только является ключом от всех дверей, но также и камерой с возможностью прямой трансляции, пишущим устройством и, в крайнем случае, мог ударить разрядом электричества. Со всех сторон удобная штука, а учитывая тот факт, что компания-производитель «Kirov Industries» была на контракте с государством, то и новые модели исправно поставлялись в нужные учреждения.

Дэн почти бесшумно шёл по широкому, хорошо освещённому, благодаря огромным окнам, коридору. Пол, почему-то, был оранжевым, в сочетании со светло-серыми стенами тюрьма напоминала скорее офис какой-то корпорации, нежели пенитенциарное учреждение. Корпорация «Смерть» — неплохо подошло бы, если бы суть данной организации не прикрывали красивыми фразами и яркой обложкой. Да что уж говорить, детские сады выглядели более мрачными в сравнении с ЗВО и тюрьмами. Дэн остановился возле широкой двустворчатой двери с двумя продолговатыми окошками расположенными вертикально. Такие можно было встретить в стриптиз-клубах и ресторанах. Дрон завис возле двери.

— Заключенный номер 1-0-3-1 ожидает вас, — пропищал дрон, — дверь открыта.

Он некоторое время стоял, смотря на дрона мутным взглядом.

— Дверь открыта, — повторил дрон.

Дэн выдохнул, дал себе пощёчину и дёрнул дверь на себя.

 

«I’d like to change the world, but I don’t know what to do» — всё утро эта строчка из песни группы «Ten years after» не лезла из головы Роберта. Он напевал её в душе, мычал во время завтрака и отстукивал вилкой о тарелку. Удивительно, а ведь они начинали одновременно с Pink Floyd, а успеха добились сильно позже. Да и то, успех этот не шёл ни в какое сравнение с коллегами по цеху. Старая, теперь уже классическая рок-музыка, наверное, последнее что осталось у Роберта из прошлого, старого мира. То было время, когда люди не боялись высказывать свои мысли во всеуслышание и более того, в этом заключалась суть искусства. Современный же эрзац, именуемый искусством, не было никакого желания слушать, слышать и наблюдать. Пустое, не говорящее ни о чём уничтожение времени каждого отдельного слушателя, напоминало что-то из Оруэлла. Роберт был убеждён, что самый простой способ уничтожить искусство — это сделать его для всех. Это работает на уровне усреднения — вот Маша, она читает бульварное чтиво и смотрит ситкомы, а это Оля, она читает Мо Яня и смотрит Джузеппе Торнаторе. Но, чтобы не обидеть Машу, мы должны уравнять искусство так, чтобы все его смотрели, читали, любили и понимали. Поэтому, нужно что-то среднее между Торнаторе и ситкомом «Универ». Так рождается ширпотреб, который убивает искусство, потому что ширпотреб всегда сильнее, в виду своей массовости. То, что потребляет массовый зритель, читатель, слушатель, априори считается лучшим. При этом художественная ценность не важна, так как рынок благоволит успешным. А успешность в свою очередь не означает качество, причём в большинстве случаев. Роберт сталкивается с этим последние двадцать лет, ввиду своей работы преподавателем литературы в Гуманитарном Институте Ильмиса. Теперь же, будучи в заключении и ожидая смерти, ему впервые стало плевать на все эти переживания. Скоро весь мир исчезнет за непроглядным покровом тьмы. Вселенская пустота, без света, звуков и мыслей заберёт его в бесконечное путешествие по небытию. Наверное, он ждал именно этого, а не волшебной жизни после смерти. То, что он совершил, пусть и непредумышленно, гарантировало ему эту тьму или ад, если он конечно существует. Факт непредумышленности был солью, которую чья-то грязная, не ведающая жалости рука, сыпала на открытую рану профессору Каминскому. Он даже пытался поверить в то, что осознавал, что делает сидя за рулём своей «Вольво», но убедить себя в том, что ты убил свою дочь намеренно, было сродни попытке убедить себя в собственном безумии. Правда, мысль о безумии всё больше нравилась Роберту. Никакой ответственности и угрызений совести — ты просто безумный, псих, шизофреник. Жаль, что нельзя было сойти с ума по собственному желанию. Застрелиться, вскрыть себе вены или выйти в окно было более осуществимо, чем заработать шизофрению. Ошизофрениться — Роберт дал этому несуществующему явлению термин. Размышляя об этом, он вошёл в переговорную комнату и сел за широкий, алюминиевый стол. Разговор с мальчишкой был его идеей, возможно не самой умной, но профессор по какой-то причине был убеждён, что всё ещё можно исправить.

Щёлкнула противоположная дверь и в комнату вошёл молодой парень; высокий, с тёмными волосами, в светлых джинсах, рубашке и цветной куртке наподобие того, что носили военные пилоты или гонщики Формулы-1. Юноша выглядел потерянным и смущённым, хотя старался не подавать виду. Он прошёл через комнату и сел напротив Роберта. Сбоку от них завис дрон, который трижды пикнул и объявил — «Трансляция включена». Это означало, что теперь за ними следят все неравнодушные и по итогу, они еще проголосуют насколько был хорош парнишка. «Удивительно, — подумал Роберт, — публична казнь, а вроде бы двадцать первый век».

— Здравствуйте, — неуверенно начал Дэн и тут же задумался, насколько уместно в этом случае пожелание здоровья, — меня зовут Денис Макин, и я стану вашим, — он запнулся.

— Палачом, — продолжил за него Роберт, — очень приятно познакомиться лично, я сам выбрал тебя.

— Можно вопрос?

— Почему именно ты? — улыбнулся профессор.

— Да, почему именно я? — с самого момента объявления его имени, Дэн задавался этим вопросом.

— У тебя идеальная репутация, ты не оступался, и ты образованный парень, — произнёс Роберт и немного подался вперёд, — а я бы хотел поговорить с умным человеком перед смертью.

— Ну, касательно последнего, я не лучший кандидат, — попытался пошутить Дэн.

— Скажи, Денис, — Роберт откинулся на спинку, — ты же знаешь, как это происходит?

— Да, видел несколько трансляций, да и мне провели инструктаж.

— О, вот это сервис! — произнёс Роберт, — в мою бытность судьёй такого не было, конечно.

— А как было?

— Осуждённого не задерживали, и он оставался на свободе, жил обычной жизнью, а палачу говорили, когда и в каком месте лучше всего его ликвидировать, — профессор выдохнул, — и палачи прекрасно справлялись со своей работой.

— А их тоже выбирали?

— А как иначе? — Роберт грустно улыбнулся, — если народ управляет, то он управляет всем. Невозможно, чтобы вот здесь мы принимаем решения, а вот здесь кто-то другой. Нет, народ в ответе за всё.

— А вы считаете это правильным? — Дэн не понял как этот вопрос вырвался у него изо рта, и он бросил взгляд на дрона, который вёл трансляцию.

— Какая разница что я считаю?

— Ну как же, Роберт Александрович, вы дольше всех проработали в этой системе.

— И где я теперь? — профессор смотрел в пустоту.

— Вы совершили преступление и сами потребовали высшей меры наказания.

— Так точно, и считаю, что сделал правильный выбор.

— Но почему? Ведь то, что вы совершили не карается смертной казнью, обычно, — в этот момент Дэн показался себе бесконечно тупым.

— У меня на руках кровь родной дочери, — профессор посмотрел Дэну в глаза, — как ты думаешь, я должен с этим жить?

Дэн задумался, ему показалось, что это очень эгоистично. Роберт совершает самоубийство руками народа, его руками, потому что не может жить с тем, что натворил. Правильно ли это? Правильно ли, что в законе вообще существует пунктик о выборе наказания? Такая очень странная моральная эвтаназия. Как ты должен с этим жить? Думая об этом каждое мгновение, страдать и раскаиваться! Как ещё?! Но нет, вместо этого, ты старый хрыч, решил самоубиться о систему, которую сам и построил! А как я буду с этим жить, ты не подумал?!

— Ты думаешь о том, как ты будешь жить с моей кровью на руках? — словно услышав его мысли, спросил Роберт.

— А у вас есть ответ?

— Нет, у меня его нет, — профессор пожал плечами, — это твоё дело, мне в целом всё равно. Без обид Денис, но ты винтик в механизме. Это не плохо, это замечательно! Быть винтиком в механизме гораздо лучше, чем быть отдельным механизмом, ржавеющим на свалке. Но, как бы то ни было, ты выполнишь свою работу и будешь жить дальше. Как именно, мне в общем-то плевать.

— Вы не находите это эгоистичным?

— Эгоизм — это последняя прихоть смертника, Денис, — Роберт извлёк из кармана пачку сигарет, щёлкнула зажигалка и комнату наполнил запах недорогого табака.

— Народ позволяет вам довольно много прихотей, не находите? — его начал раздражать этот старик.

— Народ придумал эти законы, юноша, — профессор стряхнул пепел в пепельницу, — могу ли я их нарушить? Уже нет. Может быть, ты можешь?

Роберт посмотрел на Дэна со значением. Всё идёт как он и планировал, парнишка начинает заводиться. Это хорошо, очень хорошо. Проще, чем он думал.

— Зачем бы мне нарушать законы? — Дэн выпрямился, — меня они полностью устраивают.

— То есть, ты ни разу не задумывался о том, что они не правильные?

— Нет, — соврал Дэн.

— Врать не хорошо, Денис.

— А какого ответа вы ожидали? — резко спросил Дэн.

— Честного, я полагаю, — профессор посмотрел Дэну в глаза.

— Не важно, что я думаю, — выпалил Дэн, — тем более вам.

— Ну, прекрати, — его голос стал мягче, — я придумал эту систему и большую часть законов. Со мной ты можешь быть откровенен. Давай представим, что это своеобразная книга жалоб и предложений, отзыв клиента.

Дэн на мгновение замер и исподтишка бросил взгляд на дрон, который безустанно наблюдал за их беседой. Парень посмотрел перед собой изучая щербинки на гладкой поверхности алюминиевого стола. Профессор терпеливо ожидал окончания внутренней борьбы своего палача.

— Да, — наконец-то, неуверенно произнёс Дэн, — в законах есть глупости и даже откровенный бред.

— Например? — Роберт был доволен.

— Ну вот, наше с вами общение, зачем оно? Зачем перед смертью, вы общаетесь со мной? Я вам никто, вы мне никто, почему-бы не поговорить с кем-то из семьи или священником, в конце концов? Зачем этот театр абсурда? За нами сейчас наблюдают тысячи людей. А это зачем? Чтобы что? Это напоминает средневековую казнь на лобном месте, только в отличие от того времени, лицо палача, моё лицо, всем известно. Почему по решению людей, я должен брать грех на душу и как-то дальше с этим жить? Как так получается, что, убивая убийцу, общество порождает ещё одного убийцу. Это какая-то социальная гидра! И самое странное, что все в курсе, но всех всё устраивает.

Дэн замолчал, понимая, что его занесло. Он часто дышал и чувствовал, что завёлся и уже не в силах остановиться.

— Как же так? — спросил Роберт, — это демократия, власть народа, власть большинства в своём абсолюте. Разве не к этому мы стремились?

— Мы да, я нет, — произнёс Дэн.

— Объясни.

— Я много думал об этом. В масштабе, в отдалении это всё кажется правильным и нужным, но как часто бывает, при более близком рассмотрении все эти идеи превращаются в трагедию. Вроде как, для общества, демократия — это здорово и звучит красиво. Но, вот демократия сказала, что я должен стать убийцей и это моя личная трагедия. Должно ли это волновать общество? Вроде нет. Но если таких трагедий сто, тысяча, миллион? Что должно произойти, чтобы демократичное общество обратило на это внимание? Большое состоит из малого, но в нашем социуме малое неважно, важно лишь большее. Недавно народный суд выносил приговор педофилу, по всем законам его нужно было казнить, но этого не произошло. Знаете почему?

— Нет.

— В последние десять лет рождаемость сильно упала, благодаря повышению качества жизни людей. Приговор выносили люди, большинство из которых не являются родителями и не имеют младших братьев и сестёр. Понимаете? Просто это всё очень далеко от них, им это не важно. Их больше волнуют эконмические преступления, политические, убийства. Большинство решило так, как решило, а меньшинство просто пожало плечами. Это справедливо?

— А с чего ты решил, что демократия имеет какое-то отношение к справедливости? С чего ты вообще взял, что эта самая справедливость возможна?

— Потому что, если есть несправедливость, то должен быть и противоположный полюс.

— Замечательно, только при чём тут политический строй?

— Да плевать на строй! — Дэн уже не сдерживался, — я говорю про жизнь, понимаете?!

— Господи, Дэн, давай еще обсудим капитализм и все его недостатки, — Роберт словно специально выводил парня на агрессию, — вот твоя жизнь, такая каким её создало общество.

— Меня никто не спрашивал!

— Почему ты считаешь, что твоё мнение кого-то интересует? — профессор сидел недвижимо, как статуя, — Дэну не нравится система, давайте всё переделаем!

Роберт посмотрел в объектив камеры дрона.

— Слышите? Человеку не нравится система! Нужно срочно всё отменить!

— Прекратите, — еле слышно сказал Дэн.

— Всё народ, отменяем голосования, отменяем народный суд! Долой!

Дэн, не выдержав, вскочил с места и сильным ударом по лицу, усадил профессора обратно на стул. Роберт схватился за челюсть и испуганно посмотрел на нависающего над ним Дэна. Тот стоял, сжимая кулаки, в глазах тлели угольки неконтролируемой ярости.

— Что-то еще скажете, профессор Каминский? — Роберт не узнал голос парня, он словно стал кем-то другим.

— Нет, пожалуй, — челюсть неприятно хрустнула, дёрнув ниточку нерва и разряд ударил в голову.

— Тогда, мне кажется, наш разговор подошёл к концу, — Дэн посмотрел в сторону и замер, его лицо изменилось, словно он увидел кого-то в дальнем углу комнаты, — пришло время отправить вас на тот свет.

— Хорошо, как скажешь, — выдохнул Роберт, бросив взгляд в угол комнаты и не обнаружив там никого, — но я бы хотел, чтобы ты убил меня…

— Я бы хотел это, я бы хотел то! — рявкнул Дэн, — слишком много чести, вам не кажется?!

— Да что с тобой?

— Я оказался здесь, потому что вы так захотели, вы захотели умереть от моей руки! Меня никто не спрашивал! Никто, никогда меня не спрашивает! Мне надоело! Надоело!

Роберт встал со стула и отшатнулся от Дэна. Тем временем, дрон подлетел ближе, чтобы взять более выгодный ракурс. Дэн, при всём своём безобидном виде, сейчас казался страшным, обезумевшим.

— Будут ещё какие-то пожелания, профессор? Может мне прочесть надгробную проповедь на ваших похоронах? М? Может по вашему желанию мне сплясать, хотите?

Дэн начал танцевать на месте, довольно нелепо двигая ногами и руками. Через мгновение, танец превратился во вполне приличный твист. Профессор замер. Это выглядело как форменное безумие. Сердце Роберта упало в пятки, лицо побелело — за спиной танцующего Дэна, он увидел чёрную фигуру, которая танцевался вместе с парнем. Дэн резко остановился и стеклянным взглядом посмотрел на профессора.

— Роберт Каминский, вы признаны виновным в убийстве по неосторожности своей дочери Ирины Каминской и водителя такси Николая Авдеева. Вы приговариваетесь к высшей мере наказания. Я Дэн Макин, приведу наказание в исполнение.

— Яд, парень, яд, — еле слышно прошептал Роберт.

— Нет, нет, нет, — усмехнулся Дэн, — хотя-бы это решать не вам, а мне.

Роберт попятился, уронив стул, который громко грохнул, ударившись о пол. Дэн сделал шаг в его сторону, схватил рукой дрон и со всей силы ударил им профессора по голове. Удар пришёлся в висок и Роберт, как подкошенный рухнул на пол. Дэн, не выпуская из рук орудие возмездия, сел на грудь профессора и продолжил наносить удар за ударом. Кровь забрызгала Дэна, разлилась лужицей по ровному, светлому полу переговорной комнаты и полностью покрыла собой дрон. Зрители получили полное погружение в процесс казни и теперь пребывали в шоке от увиденного. Теперь перед каждым сплыл интерфейс, который предлагал оценить работу палача по шкале от одного до десяти.

Дэн достал из кармана Роберта пачку сигарет, встал, бросил дрон на грудь мёртвого профессора и сел за стол. Он закурил сигарету, сделал глубокую затяжку и громко закашлял. Так он и сидел, делая одну затяжку за другой и сотрясая комнату громким, надрывистым кашлем.

 

***

Ранним утром, восьмого октября две тысячи тридцать третьего года, студент и народный судья Денис Макин отправился в Зону Временного Ожидания города Ильмис, чтобы провести разговор с приговорённым к казни Робертом Каминским. Он должен был, после разговора с осуждённым, высыпать из пакетика яд в его кофе и проследить за тем, чтобы Роберт Каминский выпил кофе и медленно отошёл. Вместо этого, Денис устроил истерику и убил осуждённого при помощи дрона, который вёл трансляцию казни. После совершенного преступления, Денис остался на месте и спокойно курил сигареты убитого им Роберта Каминского до прибытия полиции. Юноша был взят под стражу и после десяти дней заключения, было проведено голосование, по итогу которого народ вынес приговор. Народный палач Денис Макин был признан виновным в убийстве осуждённого на смерть Роберта Каминского. Денис был приговорён к высшей мере наказания — смертной казни. Теперь, народный суд голосовал за то, кто станет его палачом. Пожелаем же им удачи.