Безвременник цветет

Звонок в дверь разбудил меня в восемь утра в субботу.

Спросонья мне показалось, что это не звонок, а будильник, который я забыла выключить вчера вечером, и я легла было досыпать, но тут звонок повторился. Пришлось вылезать из кровати, нашаривать тапочки на выцветшем паркете и идти открывать.

На коврике перед дверью обнаружился почтовый робот. Серебристо-синий и как две капли воды похожий на старые модели пылесосов, если не считать целого набора разнообразных держателей, хватателей и нажимателей на том месте, где у пылесоса обычно расположен шланг со щеткой.

— Доброе утро! Вам письмо, — сказал робот приятным тенором. — Отправлено по тарифу «лично в руки», распишитесь в получении, — из-под днища вверх выехал столик с бланком накладной и ручкой.

Кто мне мог написать, варианта не было ни одного. Кто вообще мог знать, что я переехала из центра на окраину города, в старую девятиэтажку у озера? Родители? Не помню, когда они в последний раз пользовались почтой. Позвонить всегда проще, и мама не упустила бы возможности увидеть меня через экран видеосвязи. А больше некому.

Между тем, робот дождался, пока я поставлю загогулину в соответствующей графе, проворно свернул бланк и спрятал его в открывшемся люке. Столик тоже уехал вниз, а в ладонь мне настойчиво впихнули конверт. И пока я рассматривала его, тщетно пытаясь окончательно проснуться и собраться с мыслями, робот скрылся в лифте и уехал на первый этаж.

А мне ничего не оставалось, кроме как закрыть за ним дверь и идти на кухню разбираться с нежданным письмом.

Конверт был упакован в двойной слой прозрачной, но полностью герметичной и водонепроницаемой пленки. Неужели из Подморья?.. Подозрение, что письмо доставили мне по ошибке, окрепло.

Повертев конверт, я нашла адрес, частично скрытый под марками. Почерк у отправителя был красивый: аккуратные буквы выглядели так, словно, выводя их на бумаге, кто-то упражнялся в каллиграфии. Странно, но почерк показался мне смутно знакомым, хотя никого из Подморья я никогда не знала.

В строке адреса получателя значилось: «улица Северная, дом четыре, квартира пятьсот три». Вдвойне странно, потому что адрес оказался верным.

Что это было за письмо, и почему оно пришло ко мне, я поняла примерно на четвертой строке текста. И откуда знаю почерк, тоже вспомнила…

 

Квартиру на улице Северной я снимала с полгода, хотя хозяйку ее знала давно. Анна Юрьевна Штерн сидела на выдаче книг в научном отделе третьей библиотеки, куда я ходила, когда писала диплом. Уже тогда меня удивляло, что библиотекарь не просто знает, где какая книга стоит, но и отлично разбирается в их содержании.

После выпуска я иногда забегала в третью библиотеку, чтобы освежить в памяти чертежи той или иной модели томографа, которые производила и устанавливала компания, куда я устроилась работать. И снова при случае Анна Юрьевна помогала мне разобраться в схемах. Иногда мы с ней просто разговаривали. Не так, как говорят друзья — Анна Юрьевна была гораздо старше меня, но как неплохие знакомые.

После второго такого случая я спросила про нее у руководителя нашего отдела, Бориса Ефимова.

— Штерн? — переспросил тот. — Да кто ж ее не знает.

От Ефимова я узнала, что Анна Юрьевна не всегда работала в библиотеке, да и библиотекарем, в общем-то, не была. По образованию она была биотехнологом, хотя на деле являлась специалистом куда более широкого профиля. Когда-то она работала в центральном подразделении НИИ Биотехнологии, но несколько лет назад почему-то сорвалась и переехала сюда, в Заозерье.

— Но у нас тут нет ни одного НИИ соответствующего уровня и профиля, — удивилась я тогда.

Ефимов тоже не знал, почему Штерн переехала.

А потом Анна Юрьевна внезапно уволилась из библиотеки.

Только спустя несколько месяцев я увидела ее снова. Она сильно состарилась внешне и поседела, но меня она узнала сразу, и мы разговорились. Я с удивлением выяснила, что теперь она читает курс «Основы протезирования» в моем институте.

Мы сталкивались с ней на улице почти каждый месяц, хотя ни разу не договаривались о встрече. И только однажды, около полугода назад, Анна Юрьевна сама подошла ко мне, когда я сидела над чертежом в библиотеке. Завязался ничего не значащий разговор о погоде, ее студентах, моих командировках. А потом Анна Юрьевна сказала:

— Послезавтра я уезжаю в систему Геликса. На Геликс-два нужен биотехнолог, я прошла отбор. Собираюсь сдавать свою квартиру тут. Если хочешь жить поближе к работе, для тебя это может быть неплохим вариантом.

Вариант действительно был неплохим. Двушка в старой девятиэтажке в двадцати минутах пешком от работы по такой смешной цене, что я сперва не поверила.

Анна Юрьевна Штерн сдавала квартиру настолько дешево, что сомнений не оставалось: ей абсолютно все равно, сколько ей будут платить квартиранты. Потому что она не собирается пользоваться этими деньгами. И возвращаться из системы Геликса.

 

Вот так прошлой осенью я стала жильцом квартиры номер пятьсот три на Северной улице. Анна Юрьевна оставила всю мебель и вещи, и даже огромную библиотеку, которая сверху донизу заполняла три шкафа в большой комнате.

Сперва я стеснялась пользоваться чужими вещами. Но потом перестирала полотенца и постельное белье, привыкла к чужой посуде, и наконец начала брать то одну, то другую книгу из шкафов.

В одной из этих книг я и нашла первое письмо, сложенное пополам и использованное когда-то в качестве закладки.

Правда, то, что это письмо, поняла я не сразу. Начиналось оно без обычного приветствия, а почерк отправителя был настолько хорош, что сперва я посчитала записку чьим-то упражнением по каллиграфии, выпиской из эпистолярного романа или фантазией. Даже на Анну Штерн подумала, такое хобби было бы вполне в ее духе.

Неделей позже, в другой книге, я нашла еще одну записку. Потом — еще одну. А четвертая найденная мной записка оказалась в конверте с марками и адресами, и я наконец поняла, что все это время читала часть переписки. После этого все найденные письма я, не читая, скидывала в коробку из-под конфет, и за те полгода, что я прожила на улице Северной, она заполнилась почти доверху.

 

И вот наконец этим утром я держала в руках совсем новое письмо, написанное тем же отправителем, что и три десятка предыдущих. Разве что адрес был другой. Адрес не в Заозерье, как на старых конвертах, а в Подморье.

«Здравствуй!

Я знаю, я очень виноват, что не писал и не звонил тебе так долго. Не знаю, помнишь ли ты меня. Не знаю, жива ли ты. Я подписываю письмо с пометкой «жильцам квартиры номер пятьсот три» в надежде, что ты все еще живешь на прежнем месте. А если нет — в надежде, что новые жильцы найдут способ переслать это письмо тебе.

Я пишу тебе, потому что мне больше не к кому обратиться. Моя Люба умерла вчера ночью, ее не спасла ни водная гимнастика, ни целебный морской воздух, ни модификация тела для подводного дыхания. Последние несколько месяцев она жила за куполом, и мы виделись так редко и только через смотровые окна. Ира была с нами до последнего. Она уехала месяц назад в университет в системе Геды. Я не могу осуждать ее за это решение, особенно сейчас, когда Любы больше нет.

Но теперь ты одна у меня осталась. Скажи, могу я приехать к тебе? Прошу, позволь мне приехать».

В конце письма была приписка с просьбой переслать его Анне Юрьевне Штерн, в случае если она не проживает больше в квартире номер пятьсот три, дом четыре по улице Северной.

Вероятно, кто-то другой на моем месте выкинул бы письмо или оставил его лежать на полке до лучших времён, раз уж адресат уехала в систему Геликса, и связаться с ней стало невозможно ни одним из привычных способов. Но я чувствовала себя в некотором роде обязанной Анне Штерн и за ее помощь в библиотеке, и за квартиру. Да и по тем четырем запискам, что я прочитала раньше, нетрудно было догадаться, что произошедшее имеет значение, и адресат совершенно точно должна получить и прочесть сегодняшнее письмо…

 

— Письма для Анны Штерн в систему Геликса? — Ефимов оторвался от документов и поднял глаза на меня. — Я, конечно, могу пробить по базе, но, насколько помню, в ближайшие два месяца туда не планируются поездки ни у кого из наших корпоративных курьеров. Это очень важно?

— Насколько я поняла, речь идет о смерти кого-то из ее близких, — если я и приврала, то совсем немного. — Отправитель слезно просил переслать письмо ей. Борис Аркадьевич, я понимаю, что, когда речь идет о дальних системах, фраза «как можно скорее» не имеет смысла, но, мне кажется, чем раньше письмо отправится туда, тем лучше.

Ефимов кивнул:

— Хорошо, я на обеде посмотрю, что можно сделать.

Я ждала его до самого вечера, но подошел он ко мне только на следующее утро.

— У нас нет активных контрактов с системой Геликса, — и сходу огорошил плохими новостями. — Поэтому в ближайшие полгода туда нет поездок курьеров.

Это было досадно. Я не видела другого способа переслать письма, кроме как через курьеров нашей компании.

Между тем, Ефимов продолжал:

— Но есть одна возможность, — тут он слегка замялся. — Правда, тебе она не понравится.

О чем идет речь, я поняла мгновенно.

У меня уже была одна командировка в дальнюю систему. В систему Оникса и достаточно давно, между окончанием университета и увольнением Анны Штерн из библиотеки. Закончилась она совсем не так хорошо, как ожидалось, поэтому после нее я всеми силами старалась избегать дальних командировок.

А система Геликса еще дальше. А, значит, еще чаще возникает случайность, еще ниже и шире гауссово распределение вероятности…

Должно быть, мои мысли отразились на выражении лица, потому что Ефимов немедленно сказал:

— Никто не настаивает. Но начальник одобрил твою командировку и очень просил взять это на себя. Там есть несколько медцентров нужного уровня. Один из них, кстати, в академгородке Геликс-два, как раз там, куда тебе нужно. Если удастся наладить с ними контракт, производство приборов окупится за пару месяцев. Взамен шеф обещает премию в шесть окладов и отвод от дальних командировок. Конечно, ответ не нужен немедленно. Есть время подумать...

На моей памяти начальник всегда давал время подумать. Но я слишком хорошо знала, что означает его «просил взять на себя». Это означает, что в случае отказа проблемы могут быть грандиозными, вплоть до увольнения по профнепригодности. А это почти приговор.

С другой стороны, обещанное вознаграждение впечатляло. Не столько премия: шесть моих окладов — это обычная зарплата штатного курьера за одну поездку; сколько отвод. Должно быть, потенциальная сумма контракта с Геликсом была настолько огромна, что с лихвой окупала мой перевод в «ближние» настройщики.

Впрочем, выбора у меня не было.

За три дня я закончила все срочные дела. После Оникса не нашла в себе сил сказать родителям, что меня вновь отправляют в дальнюю систему, поэтому соврала про долгую командировку в Подморье. Приостановила съем квартиры на неопределенный срок.

И на четвертый день я согласилась ехать.

 

***

 

Вокзал «Заозерный-два», откуда отправлялись рейсы до дальних систем, встретил меня негромким гулом вентиляции, сквозняком и практически пустым залом ожидания.

Не сезон.

Наполнялся этот вокзал только в конце марта, когда студенты, поступившие в дальние университеты, уезжали туда, и в начале января, когда некоторые выпускники возвращались. А все остальное время число рейсов сокращали до одного-двух в неделю, и ездили ими только корпоративные курьеры, командировочный персонал и те, кому по каким-то серьезным причинам было нужно отправиться к родственникам, живущим в дальних системах.

Я приехала за час до рейса. Ехала налегке, взяв только вещи на неделю, сверток с письмами и чехол с голо-кристаллами всего модельного ряда томографов. Контроль и таможню прошла быстро, отдала контролеру разрешение на использование телепорта, подписала информированное согласие, и наконец вышла на платформу.

Транс-поезд заправлялся на левом пути. В гладком, покатом, темно-сером боку еще не закрыли багажное отделение, и женщина с ребенком лет двух следила, как робот-тележка аккуратно сгружает внутрь многочисленные чемоданы и коробки. Наверняка едет «по личным причинам» и в один конец, либо к мужу, либо к родителям.

Вагона в поезде оказалось всего три. Внутри — два ряда мягких двухместных скамеек у окон, между ними проход.

Моим соседом напротив был пожилой мужчина. Он с интересом рассматривал меня, пока я укладывала и закрепляла ремнями сумку на багажной полке. Остальные два места, ближние к проходу, пустовали.

Снаружи, из здания вокзала, послышалось: «Заканчивается посадка…» От взгляда соседа напротив стало неуютно.

 

Транс-поезд отходит от вокзала медленно. Кто-то машет с платформы, расходятся проводники, отъезжают роботы-тележки и заправочная станция.

Медленно поезд ползет по городу. Мимо тянутся жилые дома, детские площадки, скверы. Над рельсами — серые ленты автомагистралей. Кое-где видны люди, кто-то гуляет в парке, идет от магазина к дому.

Поезд выезжает в пригород. Одноэтажные домики и сады мелькают мимо, мост через речку, вдалеке виднеется озеро.

А потом длинный, похожий на дельфиний, нос поезда выныривает из города в поле. И конца ему не видно. Зеленое море травы, по ней — светлые волны ветра.

Поезд набирает скорость. Редкие кусты мелькают все быстрее.

Быстрее.

Быстрее.

Быстрее.

Вверх!

Рельсы идут под уклоном, все выше, выше, выше.

На такой скорости, если смотреть по сторонам, начинает кружиться голова.

Впереди белые шапки облаков. За ними пространство начинает искажаться, рельсы бегут вверх, в синеву, потом — в темноту.

И наконец ввинчиваются в выпукло-вогнутую линзу телепорта.

 

— Вам нехорошо?

Я разлепила глаза и с трудом разжала пальцы на подлокотнике. Не помню, когда успела в него вцепиться.

Мой сосед напротив наклонился ко мне, насколько позволяли ремни безопасности.

— Нет, все нормально, — кажется, голос звучал не совсем нормально, но сосед расслабился и вернулся в кресло.

Поезд ехал вверх, синий цвет впереди уже начал становиться глуше.

— Это не первая ваша поездка в дальние системы? — снова спросил сосед.

— Нет, не первая.

— Надолго была предыдущая?

Я коротко вдохнула и выдохнула, сдерживая раздражение. Говорить не хотелось. Откровенничать тоже. Но все-таки ответила:

— Семь лет.

 

Моя командировка в систему Оникса действительно оказалась совсем не такой, как ожидалось.

Сами по себе рабочие дела были несложными, а медцентр, куда я ехала, — небольшим, так что никаких трудностей не предвиделось. Да и опыта у меня уже было предостаточно.

Собиралась я в предвкушении. Ну кому не хочется увидеть дальнюю систему во многих тысячах световых лет от Земли, куда никак иначе, кроме как телепортом, не доберешься? Да и телепорт — штука безотказная. Все, что он поглотил в одной точке пространства, обязательно выплюнет в другой, строго определенной.

С одним единственным «но». У телепорта всегда была большая погрешность по времени.

Вероятность выйти из телепорта в каком-то времени определялась примерно по колоколу распределения Гаусса с максимумом в «настоящем». И вообще-то этот колокол был достаточно узким. Чаще всего люди оказывались в пределах года от того момента, когда сели в поезд. Но иногда случались сдвиги до десяти-пятнадцати лет.

В детстве в школьном лагере мальчишки у костра рассказывали страшилки про «потерянный поезд», который вошел в телепорт, да так в нем и остался. Уже в университете я узнала, что такой поезд существует. Правда, анализ спектров излучения и поглощения показал, что поезд из телепорта все-таки вышел. Через десять веков.

Моя поездка в систему Оникса закончилась тем, что на Земле я оказалась через семь с половиной лет после отъезда.

Это довольно странно — увидеть родителей постаревшими на семь лет, хотя помнишь, что еще неделю назад они были гораздо моложе.

Это странно — встретить друзей, которые за неделю стали на семь лет старше. Стали другими людьми. И то, что для них — давние счастливые воспоминания, для тебя случилось вчера.

Это странно — узнать, что твой жених женился на другой, а их ребенку скоро исполнится три.

Когда я вернулась, в моем доме давно уже жили другие люди. Моя бабушка умерла, а отец поседел. Мой любимый человек не отвечал на звонки, а пришел ко мне лишь однажды на работу, отдал сверток с вещами и ушел. Многие из моих друзей разъехались.

Спустя месяц после поездки я собралась и переехала в оживленный и шумный центр города. До работы было дальше. Зато вокруг не бродили призраки семилетней давности.

 

Мой сосед напротив эмоционально рассказывал о себе всё время, пока поезд проходил телепорт. Сперва я узнала, что это его первая поездка на транс-поезде. Потом — что едет он на Геликс-четыре к какой-то дальней родственнице, поэтому, вероятно, и последняя. Потом я мало прислушивалась, только иногда поддакивала ему и надеялась, что в тему.

Но стоило соседу увидеть Геликс-два, как он замолчал и нервно завозился, то вытаскивая из поясной сумки документы, то убирая их обратно.

Из космоса планета казалась синей. Всю её покрывал океан. Сквозь облака едва просматривался единственный желто-зеленый континент, да и тот не больше Австралии.

Поезд вынырнул из телепорта над синей гладью, позади дважды мигнула большая выпукло-вогнутая линза. Вверх от ее края уходила узкая и длинная стрела сигнальной башни, на ее конце красным светил прожектор-маяк. А за ним — темнота. И чужие звезды.

Ждать объявления, какой сейчас день и год, не было смысла — в дальних системах свое времяисчисление, которое не так-то просто сопоставить с земным. Но я с интересом прослушала, что в системе Геликса двадцатое июля две тысячи пятидесятого года, поезд прибывает на вокзал «Геликс-два-дальний», температура воздуха двадцать два градуса, воды — двадцать градусов.

Рельсы бежали вниз. Впереди разворачивалась, расползалась синяя бездна.

 

***

 

В академгородке Геликс-два дела захватили меня на целых три дня.

Медицинский центр, о котором Ефимов скупо отозвался как о центре «достаточного уровня», на деле впечатлял габаритами. Лечебные и научные корпуса заняли несколько гектаров в дальней от океана части города. Разноцветные здания соединялись надземными галереями, и их было настолько много, что я сперва заблудилась в синих, сиреневых, желтых и рыжих секциях. К счастью, ко мне быстро приставили провожатого, и дело пошло легче.

Заместитель главного врача Андреа Гарсия приборами заинтересовался. Я только ему дважды демонстрировала установку и управление для некоторых моделей. А потом пошли презентации и мастер-классы с врачами, встреча с главврачом и бесконечные демонстрации… И наконец заключение контракта.

Об Анне Юрьевне я смогла спросить только на четвертый день, когда Гарсия занес мне два экземпляра подписанного договора. Еще два экземпляра и таможенные документы обещали прислать с корпоративным курьером.

— Биотехнолог Анна Штерн? — Гарсия, казалось, задумался, припоминая. — Не помню такой. У нас всего две ставки для биотехнологов, но на них за последние десять лет специалисты не менялись ни разу. Возможно, она работает в НИИ, я свяжусь с отделом кадров.

Ответ из НИИ пришел спустя полчаса. У них Анна Штерн тоже не работала.

 

Вечером я вышла на набережную.

Пляж был безлюден, под ногами хрустели большие белые раковины. Тихо. Ни прибоя, ни волн. Ровная синяя гладь впереди, словно никакой это не океан, словно синее стекло растеклось от края до края и застыло.

Я села на землю недалеко от воды. Песок оказался сухим и теплым.

Похоже, мои поиски зашли в тупик. Я знала, что Анна Штерн выиграла конкурс на ставку биотехнолога на Геликс-два. Но на этой планете только в академгородке могли понадобиться такие специалисты и только в двух местах — в НИИ и в медцентре. Но ни там, ни там Анны Штерн не оказалось.

Конечно, еще оставалось Геликс-два-Подморье. Огромный город на глубине, скрытый за двумя защитными куполами. Но это на Земле в Подморье мог переехать кто угодно. А на Геликсе город настолько сросся с подводным миром, что переехать туда можно было только после долгой и изнурительной биомодификации тела. И Анна Юрьевна уже вышла из того возраста, когда подобную биомодификацию разрешали.

Возможно, я зря попыталась передать письма Анне Штерн. Ведь не просто так она оставила их дома. Там, куда возвращаться не собиралась. Не так уж много они весят, не так уж много места занимают. Если бы она хотела, наверняка забрала бы их с собой.

Возможно, если бы я сама не заговорила об этом с Ефимовым, никакой командировки в систему Геликса не случилось бы.

Но я слишком хорошо помнила содержание тех записок, которые имела глупость прочитать зимой.

 

«Скажи мне, что случилось? Я пытался до тебя дозвониться по видеосвязи, но твой домашний номер отключен за неуплату, а по рабочему никто не отвечает. Я беспокоюсь за тебя, и Люба уже начинает подозрительно на меня коситься. Должно быть, я веду себя странно, и она не понимает причины. Я отменил два концерта, не могу заставить себя сесть за фортепьяно. Пожалуйста, ответь мне, как только сможешь».

 

«Моя муза, я был счастлив увидеть тебя сегодня. Работал всю ночь и дописал «Болеро». Как хорошо, что ты приехала сюда, теперь я смогу видеть тебя чаще. И Люба рада, что мы теперь записаны в библиотеку. Возможно, она тоже заглянет к тебе, хотя ты работаешь не в том отделе, куда она собирается ходить. Я хочу зайти к тебе завтра после работы. Не знаю, успею ли до семи, подожди меня, пожалуйста, после закрытия».

 

«Спасибо тебе. Огромное спасибо за тот звонок и за все, что ты сделала на этой неделе. Любу перевели в первую больницу. Но врач говорит, что, возможно, уже поздно. Что, возможно, теперь только переезд в Подморье и биомодификация спасет мою Любу. Я не знаю, что мне делать. Я не нахожу себе места в пустом доме. Я приеду к тебе завтра?»

 

Из записок я примерно предполагала, какие отношения связывали Анну Штерн с автором писем. Как представляла себе и то, почему она не захотела их брать с собой.

Но мне казалось, что Анна Штерн обязательно должна получить последнее письмо от человека, который когда-то называл ее «моя муза». Или по крайней мере узнать, что оно приходило.

 

Я пропустила тот момент, когда на безлюдном пляже кроме меня появился кто-то еще.

Черноволосый и смуглый мальчик-подросток вышел из города. Он нес удочку и шел к океану очень целеустремленно, но, увидев меня, притормозил рядом.

Некоторое время мы рассматривали друг друга в тишине. А потом он спросил:

— Простите, это не вы приехали с Земли в медцентр?

Я согласно кивнула. Тогда он продолжил:

— Там в городе вас какая-то медсестра ищет. Если вы подождете тут и последите за моей удочкой, я могу быстро привести ее.

— Спасибо, — я снова согласно кивнула. — Приведите, пожалуйста.

Кто из медцентра мог меня искать?.. Неужели случилась какая-то накладка с документами? Не хотелось бы — тогда командировка может затянуться.

Мальчик вернулся минут через десять. Вместе с ним шла очень молодая девушка, наверное, еще младше меня. И мне показалось, что она меня узнала.

Говорить ей было тяжело, так она запыхалась. Должно быть, мальчик решил, что «быстро» — это значит «бегом». Поэтому некоторое время мы просто сидели рядом на песке. Мальчик стоял неподалеку и делал вид, что налаживает удочку.

— Это ведь вы сегодня искали Анну Юрьевну Штерн? — наконец, чуть отдышавшись, спросила девушка. — Я случайно услышала разговор в бухгалтерии. Боялась, что вы уже уехали.

— Да, все верно, — подтвердила я. Неужели Анна Юрьевна все-таки работала здесь?..

— Она работала в медцентре года три назад, — ответила девушка на незаданный вопрос. — Но не биотехнологом, а настройщиком. Случился обратный временной сдвиг, и, когда она приехала, все вакансии биотехнологов были заняты. Гарсия ее не помнит, он появился в медцентре позже. Штерн перевелась в НИИ на Геликс-три.

— Зачем?! — не сдержалась я.

Я знала, что и на Геликс-три когда-то создали НИИ Биотехнологии. Но на Земле о нем слышали мало, и институт этот был настолько крохотным, что Ефимов никогда не рассматривал его как возможного заказчика. И если уж сравнивать этот институт с медцентром академгородка… первый точно не выдерживал конкуренции.

— Я не знаю подробностей, — медсестра только плечами пожала. — Я пыталась тогда поговорить с Анной Юрьевной. Но она сказала только, что у нее еще с юношества есть одна мечта. И она хочет хоть в старости ее исполнить.

— И, конечно, исполнить ее можно только в НИИ на другой планете, но никак не в вашем продвинутом медцентре, — проворчала я.

В общем-то мое раздражение не было связано с тем, где именно Анна Штерн решила работать. Но поездка на Геликс-три — это еще два дня пути только в один конец и не менее суток там. А это значит, что семь дней командировки превращаются в десять.

Я никогда не была суеверной. Но среди курьеров нашей компании ходила примета, что чем дольше ты задерживаешься в дальней системе, тем больше вероятность временного сдвига.

На мое ворчание медсестра понимающе улыбнулась. И сказала:

— Знаете, мне кажется, что в случае Анны Штерн важна не столько сама мечта, сколько путь достижения цели. Ей важен процесс.

— Если вдруг решите ехать, — вдруг подал голос мальчик, — захватите с собой респиратор. И таблеток от аллергии купите каких-нибудь. На всякий случай. У них там сейчас безвременник цветет.

 

***

 

Почему мне посоветовали купить таблеток от аллергии, я поняла, как только вышла из космопорта.

На планете Геликс-три стояла ранняя осень. Медленно облетали золотые и красные клены, ветер нёс по тротуарам разноцветные листья. И всюду, на каждой клумбе, на газонах и в скверах, даже между плитками тротуаров цвели сиреневые цветы.

Когда-то безвременник завезли сюда, чтобы украсить городские клумбы. А всего через тридцать лет его не смогли выбить с газонов. Еще через тридцать его выдергивали на полях как сорняк. Безвременник разнесло всюду, и каждую осень планета Геликс-три зацветала.

 

Попасть в НИИ Биотехнологии не составило труда. Я представилась как настройщик из компании-производителя томографов, и меня впустили без вопросов.

Директор выслушал меня с интересом, с еще большим интересом повертел в руках голо-кристаллы, почти с восторгом посмотрел демонстрацию и попросил повторить. А после того как я повторила, сказал, виновато улыбнувшись:

— Извините, нам это не по карману. Очень жаль, что вам пришлось впустую проделать такой долгий путь. Когда вы уезжаете?

— Завтра обратный рейс, — ответила я. И спросила его про Анну Штерн.

 

До лаборатории меня провожала директорская секретарша. Спрашивала про Землю, про транс-поезда, интересовалась, больно ли проходить телепорт и какого цвета транс-пространство. Я отвечала, наверное, местами невпопад.

Чем ближе мы подходили к лаборатории, тем сильнее у меня дрожали руки, и тем больше я сомневалась, что поступила верно. Ни разу еще я не волновалась так перед встречей с кем бы то ни было. Наконец, и секретарша замолчала, похоже, уловив мое состояние.

В салатовых, давно не крашеных коридорах института было светло от низкого осеннего солнца. Мне запомнились выцветший паркет и облезлая серая дверь, которую открыла передо мной моя провожатая.

— Анна Юрьевна на месте? — спросила она у кого-то.

— Сейчас иду, — раздался смутно знакомый, но сильно охрипший голос.

Женщину, которая вышла ко мне, я узнала не сразу. Она выглядела старой и уставшей, ходила прихрамывая, близоруко щурилась.

За время, что мы не виделись, Анна Юрьевна Штерн постарела на десять лет.

А она сразу узнала меня. Процедила сквозь зубы:

— Ты?!

И отступила на шаг, рассматривая.

Я не заметила, как из лаборатории исчезла и секретарша, и те две девушки, что были чем-то заняты за столами. Осталась только я и Штерн.

— Зачем ты приехала? — наконец, спросила она.

Я коротко вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. Никогда в жизни я не боялась ни ректора института, ни Ефимова, ни многочисленных главврачей и директоров НИИ. Тогда с чего мне бояться обычной старой женщины?

— Я привезла вам письмо, — конверт быстро нашелся в сумке, и я протянула его ей. — Оно пришло двадцать восьмого апреля три тысячи двадцать седьмого года по земному времени. Отправитель просил переслать письмо вам.

Она забрала конверт, поднесла к глазам, читая адрес. В это время я нашла в сумке сверток с остальными письмами и выложила их на стол.

Она посмотрела на них, как смотрят на что-то мерзкое. Потом — на меня. Потом снова на них.

— Ты читала? — прозвучало тяжело и резко.

— Всего три, — не стала отпираться я. — Те, что нашла первыми в книгах. Почему вы не убрали их куда-то? Я бы не стала их читать, если бы знала, что это ваша переписка.

Она вдруг усмехнулась:

— Конечно.

Опустилась на стул и развернула письмо.

Некоторое время мы молчали. Анна Штерн читала медленно, словно впитывала каждую из каллиграфически-выверенных букв, черточек и запятых. Читала и не могла начитаться.

Наконец она подняла глаза на меня.

— Знаешь, — она говорила мне и словно бы не мне, — когда я вышла из телепорта здесь, я уже чувствовала, что что-то не так. Было какое-то внутреннее ощущение. Одиннадцать лет с лишним. Представляешь?.. Сейчас на Земле три тысячи двадцать седьмой год. А я жила тут эти одиннадцать лет. И одновременно там работала в библиотеке. Я как приехала на Геликс-два, как подумала об этом, так больше не могла перестать думать. Что вот я сейчас живу здесь. И одновременно там встречаюсь с ним. К океану часто ходила, заметки про Подморье собирала.

Я молчала. Есть такие вещи, о которых не хочется ни знать, ни слушать. И, тем более, о них не хочется говорить. Да и что тут скажешь?

— Он ведь всегда вместе с Любой в библиотеку приходил. Оставлял ее в отделе художественной литературы, а сам ко мне бежал. Она стояла, книжки выбирала, и мы с ним за стеллажом. И ведь он, дурень, думал, что она ничего не замечает. Она смотрит на меня, улыбается… А глаза злющие. Она и Иру-то родила только затем, чтобы он в библиотеку перестал бегать. Ей нельзя было. А он взял, и ко мне один раз дочь притащил. Говорит: «смотри, какая красавица, на Любу похожа»…

— Вы напишете ответ? — спросила я, когда пауза затянулась.

— Напишу, — кивнула Штерн. Тяжело встала, прошла вдоль столов один раз, другой. Не нашла бумаги.

Я вытащила из сумки ежедневник, вырвала два листа, усадила Анну Юрьевну за стол. Отдала свою ручку. Черт с ней, куплю другую в городе.

— А Люба-то у нас случайно тогда появилась… — протянула Штерн, задумчиво перекладывая листы бумаги. — Ее тоже из телепорта выкинуло, то ли в прошлое, то ли в будущее. Красивая была. Он, как ее увидел, сразу ушел. Только музыку без меня писать не мог…

 

Из НИИ Биотехнологии я уехала спустя полчаса. Анна Юрьевна написала один ответ. Потом разорвала его. Долго рвала, так что остались едва заметные клочки. Написала другой.

Чистый конверт я раздобыла у директора, отнесла Штерн и усадила ее написать адреса.

Я везла домой ответ от Анны Юрьевны Штерн.

Не знаю, что я чувствовала тогда. Жалость? Да. Остатки уважения? Тоже.

Я вспоминала Анну Юрьевну, и больше не видела перед собой отличного специалиста, биотехнолога широкого профиля. Я видела только несчастную, измученную пожилую женщину, которую день за днем преследовало прошлое. И так всю жизнь. И ее юношеская мечта, какая-то неизвестная никому цель, о которой она сказала медсестре в академгородке… А была ли она? Или была только попытка очередного побега от нового Подморья и океана, которые не давали забыть?

Анна Штерн, Люба — они обе когда-то вошли в телепорт, а вышли в другом времени. И завтра сотни людей сядут в транс-поезд, а сойдут с него… когда-то и где-то. Через год. Через два года. Через десять веков. Сотни судеб, переломанных случайными движеньями времени, случайными встречами, которые могли бы никогда не произойти.

Я шла по городу в поисках гостиницы, мимо меня спешили люди. Где-то переговаривались уборщики. Они сидели на газоне и, подкапывая, выдирали из него сиреневые цветы. А безвременник насмешливо цвел на клумбах, в скверах, даже в швах плитки тротуара. Под теплым осенним солнцем распускались новые и новые цветы.

Я везла домой ответ от Анны Юрьевны Штерн. Мне казалось, я знала, каким был ее ответ.

 

***

 

Поездку через телепорт я проспала. Проснулась, только когда транс-поезд тяжело затормозил у платформы. Перед окном маячила знакомая вывеска «Заозерный-два», к поезду спешили роботы-тележки и проводники. Над городом разгоралось солнечное утро.

На электронном табло уже погасли дата и время прибытия, а пока я окончательно приходила в себя, моих попутчиков и след простыл.

Не до конца понимая, в каком времени я оказалась, и не имея возможности это разузнать, я решила ехать прямиком на работу, чтобы отдать Ефимову договора.

Увидев меня, он удивленно поднял брови.

Я молча выложила перед ним два договора и спросила:

— Давно я уехала?

— Твой поезд ушел полчаса назад, — ответил он. — Не ждал, что вернешься настолько быстро.

Он взял и просмотрел верхний договор.

— Таможенные документы и еще два экземпляра они пришлют с курьером, — предупредила я.

На сердце стало посветлее. Я вернулась в ту же точку, откуда уехала. Не через год. И не за год. В ту же.

Ефимов поднялся и полез в дальний ящик за папкой. И, когда я уже вознамерилась идти по своим делам, вдруг сказал:

— Они их уже прислали месяц назад. К счастью, додумались написать, кто к ним от нас ездил. Я всё думал, как бы поаккуратнее сообщить, что тебе придется снова в дальнюю командировку ехать. А тут ты так удобно пришла с этими письмами…

Что?..

Я отпустила ручку двери, за которую уже успела взяться. Медленно обернулась.

Я имела доступ к курьерской корреспонденции.

Я не помнила, чтобы к нам приходили посылки из системы Геликса.

Я вернулась в ту же точку.

В ту же?..