Не забудь меня
Колеса взвизгнули, пробуксовывая по декабрьскому льду переулка у метро. Единственная надежда успеть в банк — кинуть машину и нырнуть под землю. Стоило выпасть первому снегу и ударить легкому морозу, так город встал. И так не вовремя.
На работе, как всегда перед новым годом, проснулись даже те, с кем полгода не общался. Всплыли отчеты, которые спокойно можно сделать и после отдыха. Защиту нового проекта, который я готовил пару месяцев, шеф сдвинул с утра на вечер.
Далась Таське эта наличка прямо сейчас, в пятницу! Четыре дня до самолета, но нет, ей подавай сегодня. Тайских батов не оказалось в обменниках поблизости, пришлось ехать в другую часть города. Хорошо еще, что по записи, а не стоять в очередях. Вот только, если не припаркуюсь в ближайшие пять минут, точно не успею. Как назло, обочина и часть тротуаров оказались забиты машинами, чьи хозяева тоже предпочли подземку.
Вдруг, совсем недалеко от входа в метро между двух припаркованных внедорожников выехал старенький жигуленок и, дымя грязно-серыми выхлопными газами, утарахтел прочь.
Быстро! Туда!
Машину занесло, но я смог вырулить и втиснуться на освободившееся место. Но затормозить вовремя не удалось, и морда машины выехала на тротуар, пнув коробку какой-то уличной торговки.
Только бы бампер не поцарапать, а то Таська совсем мозг проест. Ругаться, а потом заниматься машиной перед отдыхом не хотелось, все-таки медовый месяц, пусть и отложенный на пару лет.
Я выскочил из машины, под ногами чавкнула замешанная на реагентах снежно-черная грязь. Руки автоматически застегнули пальто и проверили содержимое небольшой сумочки. Бумажник на месте, мобильник, паспорт...
— Молодой человек, вы что творите?! — визгливый голос неприятно резанул по ушам как раз тогда, когда, пройдя метров пять, я понял, что у меня нет проездного. А значит, придется потерять с десяток минут в очереди.
Вслед за голосом передо мной нарисовалась толстая тетка в синем переднике. Много их таких около метро ходит с подносами позавчерашних горячих пирожков, от которых запросто можно схватить несварение.
Тетка сердито хмурилась, уперев руки в бока, и словно чего-то ждала, перекрыв мне дорогу.
— В чем дело? — на всякий случай уточнил я, безуспешно попытавшись её обойти.
Та аж воздухом поперхнулась:
— Ах ты хамло! Вот так и на человека наедешь, не заметив! — и ткнула пальцем куда-то мне за спину.
Я обернулся и только тогда заметил ее.
Около задетой мною коробки стояла старушка. Маленькая, худая. На ее плечи поверх пальто неопределенно-грязного цвета был наброшен такой же блеклый платок. И вся ее фигура настолько гармонично сочеталась с окружающим слякотно-серым пейзажем, что я умудрился её не заметить, даже когда смотрел почти на нее из машины.
Ничего не поделаешь, надо разбираться.
Когда я подошел к ней, старушка подняла голову и посмотрела на меня в упор. И я вздрогнул от удивления, настолько яркими оказались её глаза невероятно синего цвета. Старушка пристально смотрела на меня, а я проваливался в эту синеву, как под лед. Было в этом взгляде что-то неправильное. Но, что именно, понять я не успел, потому что старушка отвела взгляд и тихо сказала:
— Молодой человек, вы извиниться не хотите?
Хорошо, намек понят. Не до нее сейчас.
Я достал из бумажника две купюры наугад, пихнул их в руку торговки. Мельком заметил, что на ее коробке лежат елочные игрушки — разноцветные посеребренные блестками шарики, фигурки лесных зверей и птиц. Красивые, Таське бы понравились.
Мысль о жене выдернула меня из замешательства, напомнив, что через полчаса будет моя очередь в обменнике. Я развернулся, закинул бумажник в сумку и уже собирался идти к метро, как услышал позади неуверенный голос:
— Нет. Вы нормально извиниться не хотите?
Я обернулся. Старушка посмотрела на деньги. Потом — на меня. Потом снова на деньги.
Ей, что, мало?! Ощущение, что меня грязно развели, резко усилилось.
— Ах вот, значит, что! Часто вы с этой теткой разводите тех, кто здесь паркуется? Радуйтесь, что я тороплюсь.
Хотелось скинуть со злополучной коробки все издевательски блестящие игрушки. Но вместо этого я только пнул коробку, в которой что-то зазвенело, а затем рука сама потянулась к серебристо-красному снегирю. Я сунул его в карман и, оттолкнув подоспевшую было тетку, крикнул:
— Его я уже оплатил. Сдачи не надо. И давайте-ка катитесь отсюда, чтоб духу вашего тут не было!
А теперь бегом в метро, и никакие торговки мне не смогут помешать. Еще остается крохотный шанс успеть за злополучными батами.
***
Субботнее утро началось с того, что наглое солнце заглянуло между задернутыми шторами и посветило мне прямо в закрытые глаза. Просыпаться не хотелось. Я сморщился и перевернулся на другой бок, накрыв голову одеялом.
Но тут в нос ударила такая вонь, что на глаза навернулись слезы. Ярко выраженные ароматы тухлого мяса с легкими нотками выгребных ям. Завершалась же композиция запахом дуриана, который, кстати, запрещен к провозу в ручной клади некоторых авиакомпаний.
— Что за?! — я вскочил с кровати. — Таська, ты это чуешь?
Жена приоткрыла глаза и потянула к себе мою часть одеяла.
— Ты чего спать не даешь? И так только под утро легли.
— Таська, чем у нас так пахнет?!
— А, унюхал наконец, — улыбнулась жена и подмигнула. — Я еще вечером новыми духами побрызгалась. Ты так ничего и не сказал.
Такого от Таськи я не ожидал, поэтому лишь стоял и хлопал глазами. Обиделась, значит, что не заметил вчера ее духов, и решила проучить. А как бы я их заметил, когда, как ужаленный, носился весь день и приперся домой в десятом часу с пачкой злополучных батов?
— Да ну тебя, — только и смог я выдавить из себя, опасаясь наговорить лишнего.
Может, хоть кофе взбодрит, раз толком поспать не удалось, а Таська устроила такую подставу.
Хотелось успокоиться, а для этого нет ничего лучше поджаренных тостов с кусочками красной рыбы, авокадо и несколькими каплями лимонного сока. И, конечно, кофе.
Предвкушение легкого завтрака заставило улыбнуться и даже простить выходку Таськи. Может, и впрямь в последнее время заработался. Не забыть бы написать в отель, чтобы подготовили нам столик в ресторане на двухлетие свадьбы.
Снова планирование, а так хочется просто отдохнуть. В принципе, можно было поехать в медовый месяц сразу, но хотелось красиво, на широкую ногу. А потом захотелось обновить машину, сделать ремонт...
Я всегда работал с удовольствием, но после свадьбы приходилось работать еще больше. Благо, что должность подросла. Но теперь я все время был на связи, даже находясь дома. Таська, впрочем, тоже работала немало.
Со сладкими мыслями о грядущем отпуске я открыл холодильник и сразу же зажал нос. Воняло страшно. Видимо, что-то стухло. Вот чего Таська не уследила? Теперь весь завтрак будет испорчен.
Так и оказалось. Авокадо вонял не сильно, но свежести в этом запахе не было никакой. Пришлось его выбросить. Благо, что рыба, несмотря на то, что лежала уже давно, оказалась не просто свежей, а ароматной. Я быстро нарезал шесть кусочков, достал поджаренные тосты, сбрызнул лимоном.
Это было восхитительно настолько, что я съел бутерброд, так и не начав варить кофе. И, окончательно подобрев, решил угостить Таську.
— Легкий завтрак в постель, — произнес я, вернувшись в спальню.
Реакция Таськи напомнила мне мою с утра. Она подскочила на кровати и зажала нос.
— Ты сдурел, что ли? Издеваешься, да?! — я едва успел поймать летящий на кровать бутерброд:
— Хватит уже обижаться, сама вон измазалась не пойми чем, до сих пор воняет.
— Духи, значит, мои воняют?! Это твоя рыба сдохла уже полнедели назад! То-то думаю, что у нас в холодильнике за ароматы? А ты мне её под нос.
Слово за слово...
В общем, утро субботы у нас не задалось, и мы были близки к разводу, как никогда раньше. Но закончилось все почти так же резко, как началось. Оказалось достаточным взять позабытый тост и с удовольствием его съесть.
Жена перестала собирать вещи, и, молча застыв, смотрела, как я с радостью уплетаю приготовленный для нее бутерброд.
— И чего, тебе реально вкусно? — спросила она тихо и неуверенно добавила. — Или это ты мне назло?
— Да на какое еще зло! Это самый чудесный тост из тех, что я ел!
— Вот, блин… — прошептала Таська и выбежала из комнаты.
Когда она вернулась, ее руки были за спиной.
— Закрывай глаза, будем проверять.
— Чего?
— Закрывай, говорю.
Ничего не оставалось, кроме как послушаться. Я закрыл глаза, а Таська подошла поближе и что-то мне сунула под нос.
— Ничего себе! А я не нашел у нас манго. Да еще и спелый такой, так и хочется съесть!
Я потянулся к её рукам и открыл глаза. И меня чуть не вывернуло на кровать.
Следующие пара дней стали абсолютным кошмаром. Казалось бы, такая безобидная вещь, как запах, но сколько она может поменять.
Ладно, когда гречка пахнет мандаринами, а свежее мясо — тирамису. Это мелочи. И даже туалет, источающий ароматы тропических цветов — скорее бонус. Но когда в квартире появляется столько запахов, от которых хочется заткнуть нос, а любимая жена пахнет то ветчиной, то аммиаком, то вообще не пойми чем — это перебор.
Таська ходила вся на нервах от моего состояния. Временное решение мы нашли к концу второго дня. Им стали два комка ваты в ноздри. Но дышать ртом и не чувствовать запахи вообще, а вместе с ним и нормальный вкус — та еще радость. Лететь в таком виде в свадебное путешествие не хотелось совсем.
За два дня до вылета я решил переложить свои ключи от автомобиля в потайное место. Когда залез в карман куртки, то вместо прохладного пластикового брелка почувствовал что-то теплое и мягкое.
Неужели теперь и ощущения? Что за болезнь такая?!
Глубоко вдохнув и выдохнув, я преодолел зарождающуюся паническую атаку и медленно достал руку с этим самым мягким.
К счастью, мои подозрения насчет ощущений не подтвердились. В руке был не брелок.
На меня смотрел, не мигая, самый настоящий снегирь. От неожиданности я просто глядел, как он сидит, зажатый в моем кулаке, и не вырывается.
Когда первый шок прошел, и пришла пора испугаться, я отдернул руку и откинул его в сторону. Снегирь не растерялся и полетел, направившись сразу к моему рабочему столу. Запрыгал по клавиатуре и зачирикал.
Заинтригованный, я включил компьютер. И с ужасом смотрел, как под лапками снегиря в блокноте появляется:
«Тебе могут помочь только на станции «Ядриха»». И координаты места назначения.
***
Я вылез по обледеневшим ступеням из поезда, ноги провалились в снег по щиколотку. Мороз обжег лицо. В воздухе пахло стиральным порошком, и я плотнее замотал шарф.
Таська выглянула вслед за мной, я подал ей руку, чтобы она не оступилась на скользких ступенях. Из соседних вагонов выбирались люди, скидывали вещи прямо в снег.
Наш поезд прибыл ранним утром, еще не рассвело, и белое здание вокзала с табличкой «Ядриха» казалось желтоватым в свете фонарей. А за вокзалом — ни огонька, только темная стена леса.
— Куда, ты сказал, нас позвали в гости? — Таська зябко куталась в безразмерный пуховик и выглядела усталой и беспомощной.
Я молча забрал у нее сумку, поправил рюкзак на плечах. Я не знал, как сказать ей, что понятия не имею, куда именно нам идти.
Еще дома по картам я посмотрел, где находится наше место назначения. Карта упрямо указывала в чащу посреди леса. А дурацкая птица, которая привела нас сюда, лежала в кармане бессловесной елочной игрушкой и не собиралась давать подсказок.
А Таська дулась. Потому что замерзла, потому что по моей вине мы так и не улетели в Тайланд. Потому что лечиться меня позвали неведомо куда, в холод и безлюдье посреди глухих лесов. Она дулась в поезде, тихо злилась, но молчала. И отворачивалась.
— Пойдем на вокзал, — я указал ей на белое здание. — Там, наверное, тепло, а мне надо посмотреть по карте, в какую сторону идти.
Немного рассвело лишь к девяти утра. Карта упорно утверждала, что идти надо в лес, сначала по проселочной дороге, а потом прямиком в чащу, и идти туда в темноте я боялся. Но даже при тусклом свете пасмурного дня идея не вызывала энтузиазма.
Дорога на поверку оказалась узкой и глухой. Справа и слева из леса тянулись заснеженные лапы елей, шуршал снег, осыпаясь с них в бесформенные сугробы, из которых то тут, то там торчали черные пни. Потом дорога свернула вправо, а карта продолжала вести прямиком в узкую просеку между рядами елей. Возможно, летом тут была тропинка, но теперь все завалило снегом, и ее очертания едва угадывались.
— Нам точно туда? — в третий раз за утро спросила Таська, цепляясь за мой локоть.
Я постарался не думать о диких зверях. Вышло плохо. Но каким-то чудом получилось уверенно кивнуть и даже ободряюще улыбнуться.
Дом появился внезапно, просто в какой-то момент ели расступились, а за ними оказался двор и внушительный двухэтажный сруб. Протоптанная тропинка вела к крыльцу с резными перилами, а на крыльце…
Я узнал бы ее даже спустя пару десятков лет. На крыльце стояла та самая маленькая старушка с ледяными глазами, которую я на свою беду встретил около метро.
Увидев нас, она заулыбалась:
— А я вас уже заждалась! Думала, вы на час раньше придете. Но вы как раз к обеду.
Она поспешила нам навстречу, пока я стоял столбом, отходя от шока, а смущенная Таська пряталась у меня за спиной.
— Да вы не стесняйтесь, — старушка подхватила Таську под локоть и неожиданно сильно подтолкнула меня в спину.
После оживающего снегиря я был готов практически ко всему. Но внутри изба оказалась на удивление обычной и жарко протопленной. Старушка терпеливо подождала, пока мы снимем пуховики, а потом поманила нас вглубь дома.
В следующей комнате обнаружился длинный дубовый стол с приборами на четыре персоны. Но первым делом в глаза бросился не он, а огромная ель, занимавшая полкомнаты. Живая ель, которая прорастала сквозь пол, а макушка ее терялась на втором этаже. И вся она от макушки до пола сверкала елочными игрушками. Серебристые лесные птички и фигурки зверей, разноцветные девочки-цветочницы и солдатики — искусные поделки неизвестных мастеров висели среди темной хвои.
Таська так и застыла на входе, разглядывая это великолепие.
— Нравится? — улыбнулась старушка. — Как будешь уезжать, девочка, я тебе игрушку такую подарю. Небось, у вас в городе и нет таких.
***
Стемнело быстро. Я стоял у окна на втором этаже и смотрел, как в разъяснившем небе над макушками елей загораются колючие звезды.
Недавний обед прошел в молчании. Я попытался было объяснить, зачем мы приехали, но старушка перебила:
— Знаю-знаю, ты игрушку мою вернуть пришел.
И протянула руку.
Я нащупал в кармане снегиря. Когда отдавал его, наши пальцы случайно соприкоснулись. Рука старушки была ледяной и белой, как снег за окном.
К обеду присоединился высокий широкоплечий старик в красной рубахе. От него тоже веяло холодом, но больше заговаривать с кем-либо из них я не пытался.
После обеда старушка отозвала меня в сторону:
— Сегодня в семь вечера спустись сюда, потолкуем.
А потом нас с Таськой отвели на второй этаж и оставили одних.
Комната подозрительно напоминала номер в отеле. Обезличенная, маленькая, с двуспальной кроватью, невыразительным акварельным пейзажем на стене. Сбоку обнаружился крошечный санузел с душем.
Таська почему-то ни о чем не спрашивала. Мне не верилось, что она проглотила байку, которую я ей наплел перед поездкой сюда, но поговорить с ней смелости не хватало. А потом замерзшая Таська сбежала отогреваться в душ, а я так и остался стоять у окна.
Пока от вида елок и звезд меня не отвлекло быстрое движение.
Мимо окна по подоконнику пробежала белка. Конечно, в присутствии белки в лесу ничего удивительного не было. Вот только бежала она на задних лапах, а в передних сжимала что-то, светящееся холодным зеленым светом.
Я припал лбом к стеклу. Белка добежала до крыльца и спрыгнула на козырек.
Дверь дома отворилась. Первым на крыльцо вышел старик, одетый в темный тулуп. В руке у него был посох, наконечник которого тоже слабо светился.
Что за?!
Вслед за стариком вышла старушка. По перилам крыльца белка подбежала к ней, положила зеленый предмет на ладонь и скрылась.
Парочка спустилась с крыльца, пересекла двор и затерялась в лесу.
Некоторое время ничего не происходило. Я ждал, всматриваясь в лес. Не ровен час, заблудятся наши гостеприимные хозяева и придется бежать, искать их.
А потом вдруг из лесу между стволами елей хлынул холодный зеленый свет. Взметнулся в небо всполохами северного сияния, заискрился в сугробах. И таким холодом потянуло с улицы, что я отпрянул от окна. По стеклу побежали морозные узоры, вьюга подхватила, закрутила поземку, искры инея повисли в воздухе. Над лесом среди зеленых огней медленно раскручивался льдисто-синий колючий морозный цветок.
Старик со старухой вышли из леса еще спустя час. Я увидел их случайно, когда подошел к окну, чтобы задернуть занавески.
Старик шел, тяжело опираясь на плечо своей спутницы. А она словно почувствовала мой взгляд, посмотрела на меня в упор. Ее глаза сияли холодом. И лицо ее вдруг показалось мне ледяной маской.
Я задернул шторы.
***
На встречу в семь я опоздал. Не мог заставить себя спокойно выйти из комнаты после увиденного.
Наверное, я и вовсе не пошел бы, притворившись, что проспал или заболел, если бы Таська не посмотрела на часы и не пихнула бы меня в бок.
Меня уже ждали. Старушка сидела рядом с елкой и разливала чай из самовара по крохотным белым чашкам. И я уже вообразил аромат горячего чай… как вдруг понял, что именно было неправильно в этом доме все проведенное здесь время. Безвкусный обед без запаха, ничем не пахнущие ель и чай. Вакуум чувств.
Я не сразу заметил это, то отвлекаясь на что-то, то греша на мороз, который перебил запахи. А теперь это навалилось на меня тяжелым осознанием.
Старушка оторвалась от своего занятия, посмотрела на меня. И сказала:
— Я знаю, ты пришел, чтобы извиняться и просить снять с тебя «проклятье». Но я не могу ничем тебе помочь. Садись, — она указала мне на стул.
— Что со мной? — я сел, чувствуя себя абсолютно раздавленным.
— Ты превращаешься, — она подвинула мне одну из чашек. Потом протянула руку к елке. Одна из елочных игрушек послушно прыгнула ей в ладонь, и старушка продемонстрировала мне ее — изящную балерину, застывшую в пируэте. — Через три или четыре дня ты станешь елочной игрушкой.
— Почему?! — я смотрел на балерину и не мог отвести глаз.
— Это началось тогда, когда ты взял снегиря с моего прилавка, — старушка грустно улыбнулась. — Знаешь, я не хотела отдавать его. В тот день мимо меня шло так много людей, и почти каждый был более тебя достоин стать игрушкой. Но ты сам схватил ее и ушел. А теперь и ты, и та бедная девочка, что пришла с тобой — вы оба медленно превращаетесь, ведь вы оба были рядом с игрушкой.
И я почему-то ни на миг не усомнился в ее словах. Возможно, из-за оживающего снегиря. Или из-за зеленого света из леса, который я видел своими глазами.
Только одно не укладывалось в голове:
— И Таська тоже?
— Да, но игрушкой станет только один из вас, — ответила старушка. — На три года. Кто-то один должен будет прийти сегодня в полночь к этой елке, и мой дед завершит превращение. Если этого не сделать, вы оба погибнете. Об одном из вас забудет весь мир, даже мать и отец. Но не забудет второй — либо она, либо ты. Три года оставшийся должен продолжать любить несмотря ни на что. А если в его сердце появится хоть тень сомнения, игрушка исчезнет из его рук и появится здесь на елке. И тогда проклятье уже нельзя будет снять.
Я посмотрел на огромное пушистое дерево. На его ветках висело бесчисленное множество игрушек.
— Кто ты такая? — я перевел взгляд на старушку.
Она тепло улыбнулась:
— Еще не догадался? Снегурочка я.
Когда я поднялся к себе, Таська спала на неразобранной кровати, свернувшись калачиком. Должно быть, замерзла, от окна все еще веяло холодом.
Я накинул покрывало ей на плечи и, не удержавшись, наклонился и поцеловал ее в лоб.
Таська, ты ведь сможешь не забывать меня три года?.. Несмотря на то, что мы так и не съездили в Тайланд. Несмотря на то, что обо мне забудут все остальные. Ведь три года — это так немного, если вдуматься.
Я лег рядом прямо в одежде и принялся ждать полуночи.
Но проснулся уже утром. Подскочил с кровати, укоряя себя за то, что задремал. Таськи рядом не было.
Я побежал вниз к елке, боясь опоздать, но навстречу мне уже шла Снегурочка. Она печально улыбнулась и протянула мне переливающуюся несколькими цветами игрушку балерины, замершей в элегантном балетном па.