Хронокласт первого снега

Сегодня небо не было синим. Сегодня его вообще не было. Сегодня кто-то выплеснул за окно тоскливо-серого комковатого киселя, посмотреть, как будут барахтаться люди.

— Давайте зачётку! — перебил Алексей студентку, та рассказывала о социальных реформах, проведённых Елизаветой Первой в Англии. Вывел оценку, заставив серые глаза радостно вспыхнуть, и припечатал ведомость подписью.

Наконец-то!

Теперь можно было сбежать. Миновав наполненные десятками разноголосых «здравствуйте» коридоры, он изобразил страшную занятость и избавился от ведомости в деканате за рекордные десять минут. Затем вылетел в пахнущую пылью и автомобильными выхлопами серость и задохнулся.

Мимо прорычал мотоцикл, такой синий, что сразу стало понятно, кто украл краски у неба. Алексей проводил его взглядом и только когда он исчез за поворотом, вспомнил — надо дышать. Тело не любит, когда ему не додают смеси газов, которую люди именуют воздухом.

Алексей считал — воздух это что-то свежее, чистое, мифическое. А субстанция, ежесекундно наполняющая лёгкие людей, связывая их невидимой пуповиной под названием город, что угодно, но только не воздух.

Альтернативы никто не предлагал. Тело Алексея, гораздо более рациональное, чем сам Алексей, пользовалось, тем, что дают, и возмущалось, когда подачу перекрывали. Ему всё равно, что Алексей задерживает дыхание непроизвольно, защищаясь от боли. Той самой, любящей наматывать его нервы на диски пролетающих мимо ласточек о двух колёсах, а потом обрывать.

Отдышавшись, Алексей поискал в карманах сигареты, вспомнил, что года два, как бросил, досадливо поморщился и зашагал в сторону поликлиники. Серое здание которой пыталось воспользоваться природной загогулиной и прикинутся невидимкой. Судя по количеству людей в коридорах, ничего не вышло.

Не оглядываясь по сторонам, чтобы невзначай не заразиться суетой и ненавистью обитающих здесь людей, он прошагал к кабинету триста второму, и, не обращая внимания на сердитый гул, ядовито бичующий наглецов, толкнул двери.

Лада, сидела за столом и близоруко щурилась в монитор. Стопки карточек с разноцветными корешками, отгораживали её от мира.

Усталость делала глаза её большими-большими, даже больше, чем всегда, а вот радость — тёплыми и ласковыми. Их нужно было принимать ежедневно, как гречишный мёд, что поделился с ними цветом, и одно это гарантировало несокрушимое здоровье.

И если такой роскоши, как ежедневный приём, после развода Алексей позволить себе не мог, то сейчас наслаждался каждой минутой лечения. Оно включало в себя распивание непременных и обязательных чаёв, множество согревающих улыбок и гипнотизирующе-убаюкивающий голос.

Проболтав с ним полчаса, бывшая жена поднялась, чтобы запереть нервно подрагивающие под напором нетерпеливых пациентов двери, подошла сзади, обняла. И его и спинку стула, который скромно, но неуклонно боролся за чистоту их отношений.

— Я тебя очень люблю, — призналась Лада, — но через полчаса мне начинать приём. Говори, что нужно.

Прежде чем ответить, Алексей позволил себе согреться. От тепла её рук уползала даже тянущая боль, что день за днём выгрызала себе место под пятым ребром слева. От лимонно-грушевого дыхания голова начинала кружиться, а он сам проваливаться в то время, где они были ещё совсем юными и беззаботными и не знали — каждый их день и час есть то самое счастье, о котором так много рассуждают взрослые.

— Мне, как всегда, — хрипло вытолкнул признание, мгновенно отобрав у мира ощущение тепла и бесконечного покоя, каким его делало волшебство Ладкиных рук. Взгляд её, когда она снова заглянула ему в глаза, теперь горел — пониманием и болью. Той самой, от которой она не могла его излечить.

Алексей замер, ожидая приговора.

Просканировав что-то там внутри него, опечаленная Лада сдалась, как сдавалась год за годом бесконечные пять лет.

— Снова? — уточнила она.

— Ты же знаешь хроносинкластический инфундибулум неразрывен. — Алексей виновато пожал плечами.

— Знаю, — согласилась женщина, с которой они когда-то вместе читали «Сирены Титана», поочерёдно, вслух. Он всё пытался увильнуть от своей порции чтения, желая бесконечно слушать самый приятный из всех слышанных им голосов. — Время вяжет петли наверняка! Приходи через неделю, больничный будет ждать тебя, — пообещала она, на прощание поцеловав в самый уголок нижней челюсти, чуть ниже уха, туда, где прятались желваки.

Алексей повиновался.

Да и как не подчиниться женщине, которая может подарить не только неделю свободы, но ощущение бесконечной любви?

Петли, связанные между ними, время пыталось порвать, но не смогло. Так же как они не могли разорвать петли, что хронос накинул им на шеи, растаскивая, каждого в свою сторону.

Получив «увольнительную», Алексей отзвонился на работу и предупредил, что его не будет и зашёл в магазин, за чёрными гелевыми ручками, заодно купил роскошный ежедневник для девочек, с милыми котятками в центре множеством летающих по обложкам сердечек.

Квартира встретила его настороженной тишиной. Будто знала, вот оно — началось! Хотя никакого началось ещё не было в помине.

Были ранние сумерки, ещё не согретые светом уличных фонарей. Была пустая квартира. В ней после работы тётеньки из клининговой конторы пахло хлоркой и цветочным освежителем. Была даже искусственная ёлка, щедро украшенная всё той же тётенькой. И было одиночество — тихое, спокойное, неотвратимое, как смерть.

— Почему как? — взбодрил сам себя Алексей. — Это и есть смерть. Ты умер, как только остался один. Как только твоё присутствие перестал осознавать и фиксировать тот, кому ты хотел бы доверить эту важную миссию. Что бы ты ни делал в отсутствие другого человека — этого не существует, потому что этого никто не видит.

— И славно! — сказал сам себе Алексей, достал из кухонного шкафчика бутылку виски и стакан, налил себе полный и выпил. Не останавливаясь, спешно и жадно глотая, захлёбываясь, постанывая от удовольствия. Выдохнул. Налил ещё.

— Этого никто не увидит, — отсалютовал он отражению в дверце холодильника, — а значит, этого не существует.

Второй стакан воды живой весело побежал по венам.

— Эй! Дай за титьку подержаться! — пьяно проорал клиент, протягивая руки. Видимо, как и все думал, что девушке приятно, когда незнакомые пьяные люди пытаются влезть ей в трусы или в бюстгальтер.

Элька ловко увернулась, не забыв, однако, улыбнуться, чтобы клиент и дальше верил в собственную неотразимость. Чем больше клиент верит в собственную неотразимость, тем больше тратит, чем больше тратит, тем больше зарабатывает официант, который его обслуживает. Закон. Хочешь денег — верти попой!

Элька и вертела. Клиентам нравилось. На чаевых Элька много больше зарабатывала, чем с бара. Но у любой монеты кроме аверса, есть и жопа. В её случае это было то, что каждый её клиент свято верил в то, что она готова отдаться ему прямо здесь, в зале, ну или на крайний случай в туалете. Разубеждать клиентов дело гиблое. После нескольких лет работы официанткой Элька, как никто об этом знала, поэтому оставалось одно — уворачиваться. И улыбаться. Чем она успешно и занималась.

Вообще сегодняшний вечер можно было считать спокойным. Половина столиков уже пустовала. Гости разошлись вместе с девчонками, что собирались здесь для того, чтобы составить компанию усталым от обильных возлияний повелителям вселенной. Оставшиеся сидели давно и спокойно.

Элька обошла «свои» столики, поменяла пепельницы, наполнила бокалы, расспросила кому, что нужно. Нужно было пива, сигарет и минералки. Парень, который сидел за столиком один, заказал кофе. Двенадцатую чашку.

Весь вечер он так и проторчал среди грохота музыки, пьяных танцев и безудержного веселья один — с кофе и планшетом.

Пока шла программа, и девчонки накручивали у шеста, он время от времени отвлекался. Но как только танцы закончились, окончательно, утонул в вирте. Но не уходил.

Что-то там строчил.

Элька была бы не Элька, если бы не сумела незаметно заглянуть. Писал он про то, как двое парней спорили из-за девчонки. Потом они решили, что пойдут ловить жуков-скакунов, чтобы устроить гонки. Победителю должно было достаться право ухаживать.

Когда Элька узнала, что жуки-скакуны оказывается хищники, парень оторвался от экрана и довольно сердито на неё уставился.

— Интересно? — раздосадовано буркнул он, прикрывая планшет рукавом толстовки.

Элька, которую давным-давно не могли смутить ни предложения заняться всеми возможными видами секса, ни самые скабрезные шуточки, ни попытки ухватить её за любую часть тела, тут, неожиданно для себя, смутилась и покраснела.

— Ага, — честно призналась она. И отошла.

Парень проводил её взглядом из-под сердито сведённых бровей, а когда она обернулась, взгляд отвёл, но не сразу. Элька покраснела ещё сильней — парень вдруг показался симпатичным.

Уходил он одним из самых последних, но к ней не подошёл. Хотя Элька ждала. Волновалась. Не знала, что ответить. За время работы к ней подходили многие, но ни разу ей не хотелось, чтобы кто-то из этих многих подошёл. Он явно дождался, когда они выйдут, но стоило им показаться на крылечке, завёл мотоцикл и уехал. Элька только пожала плечами и вместо того, чтобы сесть в заказанное фирмой такси решила прогуляться.

Основательно похрустев засохшими листьями во время прогулки до дома, Элька решила — оно и к лучшему. В жизни и без того проблем… Добавлять к ним непозволительную влюблённость, она не хотела.

Думала, что не хотела. Было поздно.

Через неделю парень явился снова. Сел за тот же неудобный столик, прямо возле выхода для официантов, клиенты его не любили, потому что программу мешали смотреть мелькающие туда-сюда работники. Снова надрывалась музыка, девчонки кривлялись у шеста, Элька носилась по залу, а он заказывал кофе и писал. На девчонок не смотрел. И это безумно нравилось Эльке, а за ней наблюдал. Она чувствовала взгляд, летая туда-сюда-обратно. Макс-бармен, в чьи обязанности входило следить за залом, чтобы вовремя вызвать охрану, её предположения подтвердил.

Когда народ почти разошёлся, она без приглашения села рядом.

— Ну что там твои? Жуков поймали? — спросила она.

На что он усмехнулся одной половиной лица, а другой прищурился.

— Тебе правда интересно?

Конечно, Эльке было интересно. Элька проработала в этом баре дольше всех, и ни разу она не видела, чтобы кто-то ходил сюда писать, а не бухать.

Элька так ему всё и вывалила. Очень прямо. И честно.

Оказалось, парень пишет роман, в свободное от работы время. Только лучше всего ему пишется не дома в тиши, а в шуме, гаме и бедламе. То есть в их культурно-развлекательном центре под нелепейшим названием «Белая тара», которое в народе очень романтично трансформировалось в «Белая дыра».

Оно и понятно почему.

Эльке было любопытно и что там, в романе, и почему вдруг он его пишет. Поэтому, когда бар закрылся, они вместе бродили по хрустким от опавших листьев улицам, смотрели, как в воздухе, словно из ниоткуда, возникают белые искры и болтали.

Было интересно. Обоим. Он спрашивал про работу, и Элька щедро делилась тысячами баек, что рождались у них чуть не каждый вечер. Когда ночная темнота сбежала, испугавшись адских полчищ людей и машин, что вдруг сменили сон на спешку, было жаль отпускать друг друга.

Он снова приходил. Они снова бродили. С ними по городу бродил невидимка, который изо всех сил старался сделать город для них краше, светлее, наряднее.

Эльке казалось, что стоит им только выйти на улицу, как начинается снег. Даже не так. Ей казалось, что это они создают снег. Стоило им только приблизиться друг к другу, их охватывало такое бесконечное и могучее чувство счастья, и его было так много, что оно превращалось в снежинки и укрывало их от мира.

Хотелось так бродить бесконечно. А ещё можно было кататься. Или сидеть в ночной кафешке. Или… Столько всего можно было делать. Но, увы, после сказки нужно было возвращаться домой, есть, спать, работать, делать вид, что всё в этом мире так же, как всегда. Что нет этого невозможного счастья, которое снегом свалилось ей на голову, и которому не было и не могло быть места в её повседневной жизни.

Но и отказаться — не было сил.

Поэтому сердце Эльки перед работой радостно трепетало, а когда наступало время расходиться, скукоживалось до состояния высохшего бобового зёрнышка. Только так можно было дожить до следующей встречи.

Ещё был интернет.

Элька училась читать снова. Знакомые с детства буквы читались теперь не так, как раньше. Каждая из них соединяла её с миром за экраном. Внезапно странные попытки людей писать что-то обрели смысл. Люди выражали свои мысли, своё настроение, самих себя через буквы. Было в этом что-то, не менее завораживающее, чем в снеге, который вдыхал очарование в каждый их шаг.

Это была совсем другая жизнь. С виду простая и скучная, совсем без тех заморочек, из-за которых Эльке приходилось врать, врать, а потом ещё раз врать, чтобы удержать как можно дольше своё снежное счастье. Но одновременно невозможно широкая и богатая гораздо большей палитрой красок, чем случайно ей выпавшая, радостно-снежная.

Тем более снежные краски внезапно закончились. В новогоднюю ночь. Словно уходящий год решил забрать их с собой.

— Ух, какая жопа! — Увесистая клиентская пятерня зацепилась за край юбки. Элька ловко увернулась, но пропустила подножку, её подставил толстяк из-за соседнего столика. Элька споткнулась и упала, пустые бутылки с радостным звоном заплясали на полу.

Разбитое стекло не успело стать настоящей проблемой. Потому что в мгновение ока обычная вечеринка превратилась в вечеринку, но с битьём морд.

Клиент, который пытался схватить её за задницу, воспользовался ситуацией, схватил её за волосы и дёрнул к себе, второй рукой пытаясь ухватить за грудь. И всё бы у него получилось, если бы парик, который Элька носила, прикрывая не особо роскошные и довольно короткие кудряшки, не оказался сорван.

Так что у Эльки были все шансы спастись от приставаний и без посторонней помощи. Но Эльку бесцеремонно оттащили от места происшествия, толстому в ногу, которую он выставлял для подножки, впечатался пинок, да такой, что жирдяй заверещал, как недорезанный свин, перекрывая и музыку, и шум. По руке с париком тоже пришёлся пинок, но заорать мужик не успел, хотя Элька отчётливо услышала хруст. Ему тут же прилетело в ухо, потом в челюсть. На что он ухитрился ответить ударом кулаком корпус, а головой в лицо. Попал в нос. Брызнула кровь.

В баре было непривычно светло и тихо. Весь незаинтересованный народ разбежался, догуливать праздник по другим местам. Сотрудники, которые не поучаствовали в веселье сидели в подсобках и ожидали, когда полиция закончит работу.

Сказать, что полицейскому совсем неинтересно их слушать — ничего не сказать. Но протоколы он писал исправно. До тех пор, пока Элька не отказалась отвечать на вопросы. Только тут он оторвался от кожаной планшетки с бумагами и посмотрел на неё.

— Вы понимаете, что я должен буду задержать вас на двое суток, до установления личности? — спросил он, и глаза его небольшие и чуть сонные сильно похолодели от настороженности.

Элька кивнула. Прикидывая, как будет объясняться потом, когда они останутся один на один. И всё бы, наверное, получилось, если бы Сашка ещё раз не вмешался.

— Эля… — позвал он её и хотел что-то добавить. Но его прервал визгливый смех того самого жирдяя, которому прилетел сначала пинок, а потом и в круглую рожу.

— Эля! Какая такая Эля! Это ж мужик переодетый! — ухахатывался он, брызгая слюнями и колыхаясь. — Уморили! Эля! Пидорасов всяких…

Досмеяться он не успел. Сашка ему врезал. Снова. Да так, что визгливый хохот превратился в хлюпанье. Но Элька этого уже не видела и не слышала. Мир такой прекрасный и снежный рассыпался. Она не хотела его видеть. Для этого надо было лишь спрятать голову в собственные коленки и пожелать больше не жить.

«Не жить» не получалось. Не отпускали родители, которые, благодаря Ладе не узнали. Да что там родители, никто и ничего не узнал, и всё благодаря Владе. Не отпускал сын, они успели его завести, до того, как он устал от домашней рутины и придумал для себя вторую жизнь. Это ведь была всего лишь игра в девочку-официантку. Да и сама Лада не отпускала. Всё твердила, что он может быть любым, лишь бы был счастлив.

Алексей соглашался.

Он верил, что может быть счастливым.

И у него получалось. Иногда. Но под новый год петля снова затягивалась.

Вырвавшись из реки памяти, Алексей ещё раз отсалютовал отражению — на этот раз в блестящей черноте окна. Воспоминания закончились, а вместе с ними и две бутылки виски. Третьей не было. С каждым годом воспоминания требовали всё больше и больше спиртного.

— Вы спиваетесь, мон ами, — предупредил отражение Алексей.

На что оно грустно усмехнулось и не ответило. Оно знало, как больно Алексею вспоминать и как страшно забыть.

— Не надо было придумывать себе ненастоящую жизнь и пытаться в неё играть! — погрозил он себе пальцем.

Эту сентенцию отражение не поддержало. Не хотело соглашаться, что без произошедшего Алексей был бы счастливее. Из вредности, видимо.

— В магазин! — приказал сам себе Алексей. И долго старался попасть в рукава дублёнки.

Магазин, несмотря на не поздний час пустовал, чему Алексей обрадовался. Меньше всего ему хотелось встретить кого-нибудь из студентов или знакомых преподавателей, ведь официально он сейчас валялся с гриппом. Поэтому на парочку в винном отделе внимания не обратил, хотя от них повеяло чем-то знакомым.

Быстро ухватив бутылку, рванул к кассе, по пути прихватив коробку конфет для конспирации и зачем-то пачку макарон. Только спрятав в пакете свидетельство своего позора, смог выдохнуть. Вышел на улицу и замер.

Чёрный бархат ночи расцветал белым.

Тысячи белоискристых танцовщиц рождались в темноте, с изяществом крутили фуэте и тихо ложились на заневестившуюся землю.

Удивлённо-недоверчивое «Эля!» ударило в спину и заставило обернуться. Хотя в душе враз заскрипели все гайки, винтики и колёсики, из которых она состояла.

Сашка стоял на крыльце.

Всё такой же хмурый, взъерошенный и слегка подозрительный. Глядел на него совершенно безумными неестественно блестящими глазами и, кажется, порывался что-то сказать или просто так диковино дышал. Рядом с ним мялась девчонка в короткой клетчатой юбке. Алексей не сразу догадался, что с ней не так, но, когда понял, шарахнулся прочь, не глядя, куда отступает. Не замечая, что вышел далеко за пределы тротуара.

За спиной адскими псами завыли тормоза.

Но это было не важно. Важно было лишь перевёрнутое и зачем-то счастливое Сашкино лицо, и девчонка похожая на Алексея, когда тот был ещё Элькой.