Приёмник поломался

— Какой сегодня дурацкий четверг, — пробормотала капитан, пробегая пальцами по клавишам пульта.

Пальцы-пауки знали команды наизусть, шустро перещёлкивали, перебирали кнопки.

В обзорном окне медленно и тяжко, как беременный кит, разворачивался корвет президентских войск. Он разворачивался, выходя на огневую позицию.

Капитан скалила зубы, поглядывая на страшненькие жерла пушек, руки её спешили, автоматом наводя и выдавая разрешения на удары. Зум-пушки «Счастливой» вовсю палили, пробивая щиты корвета, били в одну точку, вызывая напряжение щита и его отказ тут, в этой точке. Корвет двигался, капитан постоянно задавала новые параметры удара, координируя работу всей огневой мощи. И тут её пальцы будто споткнулись. Споткнулись на мгновение.

Корвет вышел на позицию, его пушки, жерлами уставясь в «Счастливую», рыскнули вверх, вниз и замерли, словно заглядывая прямо в рубку, в окошко пялясь на капитана.

Капитан вцепилась в волосы, глазами обшаривая пульт, с хриплым рыком выбила последнюю команду, отправив на исполнение серию залпов.

Хенк, шагнувший было ближе, увидел, как она расслабленно опустила руки вдоль кресла и криво осклабилась:

— Смотри, как красиво я их сейчас сделаю.

Хенк поймал её короткий, косой взгляд.

Залпы пошли один за другим, сначала зум, звуковые «дрожалки», потом туда же, в ту же точку, лазерный пучок из всех трёх пушек, присыпать всё мелким калибром и снова зум.

Фейерверк, искры — световое шоу! — щиты корвета распахнулись, прорванные этой феерией огня и звука, как распахивается проколотый шарик, разрываемый внутренним давлением, как крылья взлетающей прочь птицы.

И вот туда, прямо в грудь распахнувшей крылья птице, прямо в передний отсек и ударил зум. Главный калибр «Счастливой» был страшен.

Продолговатое стальное и полимерное тело корвета вмялось и тут же вспухло, медленно, пару секунд набухая и прорвалось мощным взрывом. Взрыв вывернул обшивку корабля, как прежде вывернуты были его щиты, и плоским диском пронёсся по пространству, размётывая остатки корабля и спасательные капсулы.

Корвет, ссыпая в пустоту бисер мелкого мусора, разлетелся полудесятком кусков. Эти громадные куски беззвучно и мощно пронеслись в пространстве, сметя крохотный пиратский кораблик вместе с его щитами и хозяевами.

Беззвучно, мощно, страшно.

Капитан успела парой команд — щёлк-щёлк по клавишам, две комбинации и ещё одна завершение-ключ — выставить щиты «Счастливой» на полную мощность, и теперь людей трепыхало по рубке, как таблетки обезболивающего в пустом флаконе.

 

«Счастливая» кубарем неслась куда-то по пространству. Хенк кубарем катился по пространству рубки. Катился, пока не зацепился за пустой сейчас пульт навигатора. Вцепившись руками и ногами в пустое большое кресло, порадовался, что толстяка сейчас нет на месте — ему бы туго пришлось в такой вот взбивалке. Тем более что ремни на него никогда не налезали даже с удлиннителями, и капитан вечно ругалась с ним по этому поводу.

Сейчас навигатор остался на Острове с остальной командой: закупить оборудование и подготовить его к установке на «Счастливую». Ну кто же сейчас летает с пультами, полными натуральных клавиш?

 

С пульта навигатора было видно капитанское кресло. Капитан, задрав губу и сморщившись, снова перещёлкивала клавиши, пытаясь стабилизировать корабль. В неверном свете аварийных ламп Хенку показалось, что её губы перепачканы чем-то синим. Наверное, ударилась, — решил Хенк и попробовал подняться и вползти в кресло навигатора. «Счастливую» снова тряхнуло и он сорвался. Попал спиной на край пульта и боком на пол. Хенк бы взвыл, но не при капитане.

 

Пока первый помощник собирал себя с пола, капитан выравняла «Счастливую» и задала вход в полупространство.

 

Тихо и быстро корабль нырнул, словно укрылся одеялом — и нет его больше в реальности.

 

Хенк с кряхтением поднялся. В голове тут же что-то лопнуло со звоном, и он вынужден был в неё вцепиться. Болела спину, болели рёбра и дышать было тяжело.

 

Рубка «Счастливой» всё ещё мигала аварийными лампами, поэтому капитана первый помощник видел лишь как силуэт.

 

Свисающая с подлокотника кресла рука.

 

Хенк доковылял, обогнул кресло, вгляделся.

— Капитан? Мэм?

Она не отвечала. От обзорного окна во всю переднюю часть рубку заливал серебристый свет звёзд. Много, очень много звёзд, и в их свете можно было разглядеть очертания человека в капитанском кресле, но не более. Мигающие рыжие и красные аварийки только мешали, сбивая зрение.

Почему молчит? Почему не двигается? Что случилось?

Хенк протянул руку и тут, разбивая и разгоняя морок, включилось освещение, и капитан перехватила его руку:

— Куда ты тянешь лапы, Хенки, детка?

— Никуда, мэм, никуда.

Он внимательно всмотрелся в неё.

— Что?

— У вас кровь, мэм.

— Ммм?

— На подбородке, — он показал ладонью, будто стирая кровь со своего лица.

Капитан повторила жест и теперь разглядывала тёмную кровь на ладони. Основанием большого пальца отогнула нижнюю губу.

— А, прикусила, чёрт побери...

Хенк всё так же внимательно разглядывал её лицо. Те же тёмно-рыжие, почти шоколадные, волосы, те же яркие веснушки и вздёрнутый тонкий нос, большие глаза и чётко очерченный подбородок. Только кровь на нём и...

— Что?! — капитан не понимала столь пристального внимания.

— Добро пожаловать на борт, капитан Кейтлин Кром! — звонкий высокий голосок «Счастливой» заполнил рубку.

Капитан грязно выругалась и долбанула кулаком по пульту:

— Какого дьявола эта хрень постоянно вылетает?! — стала нервно выпутываться из пристяжных ремней, но никак не попадала в застёжки, отчего злилась ещё больше, — Да чёрт бы побрал это ведро заклёпок!

Наконец, выбравшись, капитан прохромала к пульту навигатора:

— Не удивлюсь, если эта тупая машинка нас и выдала тому корвету. Если она вот так обнуляется после каждой аварийки...

Капитан щёлкала кнопками, потом откинулась, неприязненно оглядев стены рубки:

— Да. Вот, смотри, Хенк! Как только мы вышли там в реальность, эта … чушь послала метки всем ближайшим точкам локации. С полной анкетой данных.

Двери в рубку разъехались и, держась за разбитую и окровавленную голову, шатаясь, вошёл худой и высокий, длинноволосый и светлый...

— Эй, Студент! Медотсек не здесь!

— На себя посмотри... — патлатый тяжело опустился прямо на пол и прикрыл глаза, — Какого... вы тут устроили?

Капитан криво ухмыльнулась, поглядев на Хенка, и кивнула на вошедшего:

— Слышал, мы устроили, ага. А то, что этот сраный корвет появился из ниоткуда...

Капитан вдруг осеклась и побледнела.

На внезапно замолчавшую уставились оба, и оба заметили выступивший вокруг губ синеватый рисунок:

— Кейт...

 

— Это синяя гниль, Кейт! — Хенк задумчиво почесал остатки щеки. Перетянутый, оплавленный после жуткого ожога кусок кожи считался его лицом, впрочем, как-то без особого успеха. Незнакомцы с непривычки замирали и бледнели, а иногда и как-то не очень хорошо зеленели, глядя на первого помощника.

Хенк разглядывал экран медицинского диагноста. Капитан разглядывала себя в зеркале.

Запавшие глаза и еле заметный, чуть обозначенный рисунок вен вокруг губ.

— М-да... Выглядит это так себе...

— И само не пройдёт, — Студент рядом, присев на стол, листал толстенную бумажную энциклопедию. Тонкие, почти газетные листы шуршали под его руками, пока руки не замерли: — Вот! — и он сунул тяжёлый том на колени капитану.

— Что это? — она провела пальцами по пропечатанной бумаге.

— Вам надо к врачу, Кейт!

— Пф! Нет! — капитан мотнула головой и отодвинула книгу прочь, — Какой врач?! Ты хоть представляешь, сколько это стоит?!

Она поднялась и пошла к выходу:

— Да и вообще, у меня нет оснований верить этой рухляди.

 

Вселенная разворачивалась вокруг неё огромным тяжёлым рулоном, ковром расстилала пространство-время, неповоротливое, тяжёлое, оно не слушалось маленького человечка Кейт и продолжало ложиться буграми и складками, путая вероятности и исходы, смещая цели и пересекая и связывая накрепко случайными узлами случайные судьбы случайных людей. Кейт пыталась рвать эти связи, но они резали слабые руки и оставались связанными навсегда. Кейт разглядывала прорезы в собственной плоти и видела, как оттуда капает не её кровь, а те, кого она пыталась разделить, всё ближе и ближе. И вот она уже их узнает. Себя и себя, и его, и его. Джей-на службе и Джей-я люблю тебя, Кейт. Как их можно разделить? Как можно разделить Кейт-дайте мне жить нормально и Кейт-да пошли вы все на хрен? Как разорвать запутавшиеся нити судеб Кейт и Джея? Но тут Вселенная снова вздыбилась, выбрасывая, отматывая новый кусок рулона и разорвала эти нити, просто задев их случайным бугром. «Нет!»

Кейт проснулась, тяжело дыша и глядя в пустоту темноты над своей койкой.

Темно. Только светится золотистым шнур вдоль потолка каюты. Запах её дома, подушка и мягкая, старая и любимая пижама, и Джей в своём доме на Земле-три набивает трубку.

 

Кейт села так резко, что ударилась головой об низкий потолок ниши над постелью.

 

Зашипев от боли, прижала ладонь ко лбу. Джей всё так же набивал трубку, будто и не случилось ничего и Кейт со злостью пожелала: «Да чтоб она сломалась!» Увидела с наслаждением в своих мыслях, как он расстроится, когда трубка хрустнет в его пальцах.

И тут же увидела это там, через пространство.

 

Джей поднял голову и почесал шрам под левым глазом, его губы шевельнулись, произнося что-то на букву «к», а брови сдвинулись, и Кейт захотелось поцеловать его там, в складку на переносице, куда так сурово съехались его мохнатые брови.

 

И тут же всё пропало. Осталась только привычная, чуть позолоченная темнота каюты. Кейт упала обратно в подушку.

 

Полежала на спине. Её талант порой выдавал вещи и почуднее. Она повернулась на бок, подсовывая руку под голову. Однако никогда не выдавал их во сне. Да и никогда они не были такими вот... сомнительными и неясными.

 

Кейт снова засыпала, глаза слипались.

 

В полудрёме, между сном и явью, не осознавая границ реальностей, Кейт услышала образы чужих мыслей.

 

Уровень океанов на Удаче колебался, то поднимаясь, то опускаясь. Вместе с ним колебался процент кислорода и температурный режим — цифры, большие и белые, будто висели чуть сбоку экрана, меняя свои значения.

 

От их значений менялись и фигурки животных, и силуэты предполагаемых растений.

 

Потом всё это, сквозь всё это проступило её лицо. Искажённое, так, что она не сразу себя узнала: большие карие, цвета золотистого, просвеченного солнцем крепкого чая, глаза были много больше и ресничнее, чем на самом деле, а нос ещё больше вздёрнулся, и... Всё остальное тоже было как-то слишком.

 

Лицо — голова с золотисто-шоколадными волосами — повернулось в сторону, будто отворачиваясь от... Как назвать человека, который думает? Он же не смотрящий... От думающего?

 

От думающего.

 

То есть, я вижу его мысли... Кейт распахнула глаза, снова уставясь в золотистый и белый потолок.

 

Талант? Видимо, да. Но он никогда не подрастал просто так, без... Без каких-то толчков и событий.

 

Кейт судорожно вздохнула и вдруг вскрикнула от боли и проснулась, в ужасе пытаясь нащупать реальную реальность, выбраться из сна-воспоминания.

 

Хенк горел. Во сне горел. Чувствовал, как плавится его лицо от попавшего на кожу термита.

 

Кейт тоже горела, тоже била себя по лицу, пытаясь сбить пламя и спасти кожу, лицо, волосы.

 

Хенк проснулся, сел, тяжело дыша, утирая пот с лица и кровь из-под носа. Кейт замотала головой по подушке, потом вытащила её из-под себя и накрыла потное избитое лицо.

 

«Какого чёрта?! Какого, вашу мать, чёрта?!» — только и оставалось, что бурчать в подушку. Как жить с людьми, если слышишь их мысли?! Без дозволения, без разрешения, без собственного желания?!

 

«О, пространство и холодный космос...» Хенк снова засыпал, ему снились пушистые зверьки. Маленькие, прыткие, длинные. Кейт поднялась и вышла из каюты, как была, в пижаме и вязанных носках.

 

«Выпить, напиться, уснуть, уснуть по-настоящему, без чужих снов в голове!»

 

 

Предчувствовать — удобно, таскать вещи вопреки гравитации, если они нужны — очень удобно, слышать мысли — ни разу нет!!

 

Злость и негодование поднималось, вскипало плотной пеной, как коконы лоррарианских гусениц. «Вселенная, какого чёрта?!»

 

На камбузе, который служил и столовой, сейчас, во время корабельной ночи, было тихо. Уютный полумрак подсвечен редкими лампами. Возле рабочей зоны, над большим столом, возле холодильной установки и рядом с баром.

 

Вообще, конечно, алкоголь в космосе не то что был под запретом, но официально не одобрялся. Однако Кейт считала, что причиной всех «пьяных» бед становятся люди, всегда люди. Не в алкоголе дело.

 

Совсем не в нём.

 

Кейт потянулась к дверцам бара: если нажать на скрытую кнопку, тонкие панельки сдвинутся, отъедут в сторону и явят взгляду тёмное стекло торжественно и многообещающе отсвечивающих бутылок.

 

Кейт облизнулась. Ей казалось, она уже чувствует запах, чуть деревянистый, чуть медвяный и крепкий. Она сглотнула и...

— Не стоит, капитан!

Кейт почти подпрыгнула и обернулась, прижавшись почти спиной к столику перед баром:

— Дьявол тебя забери, С-студент!

Тот поднялся из-за стола, где сидел в темноте, словно...

— Сидел тут в засаде, да?

— Сидел.

Он подошёл совсем близко, высокий, сутулый от своего роста, с засунутыми в карманы штанов вечно мешающимися руками:

— С вашей болезнью вам лучше не пить, капитан!

 

Студент ждал взрыва, а его всё не было и не было. Кейт смотрела мимо него, недоверчиво скривившись и приподняв губу, она выглядела так, словно прислушивалась к советам, которым как-то не слишком доверяла.

 

— Студент, ты здесь только потому...

Она отвернулась и нажала клавишу, дверцы с шуршанием уехали вправо.

— Потому что я согласился помочь кое-какому капитану пиратского корабля преобразовать его планету.

— Ага, именно так!

Капитан потянулась за бутылкой и, сжимая тонкое горлышко обеими руками, так, что пальцы оказались в ряд, все десять, она оглянулась на него.

И тут Тимоти-Студент сделал то, что делать не должен был ни при каких обстоятельствах, и тем более в этих, когда он уже знал, что человек перед ним — не совсем человек.

— И «совсем человеком» не был отродясь... — Кейт прошипела это, пытаясь выковырнуть пробку из горлышка. Пробка никак не подцеплялась.

— Что? — Студент тянул руку забрать алко. Сомнение не остановило его. Он потянул стеклянную тяжёлую и тёмную бутыль на себя. Прохладная тяжесть скользила в руке, Кейт дёрнула бутылку к себе и тут же сунула обратно, донышком вперёд и вверх, прямо в лицо Студенту.

 

Тот охнул, прижал обе ладони к разбитому носу. От боли казалось, что он ослеп. На мгновение так и произошло.

 

Кейт ахнула, тоже прижала к лицу ладони, зажимая в ужасе рот, бутылка, так и не открытая, упала на мягкое покрытие пола, глухо стукнув, покатилась прочь.

 

Студент прогнусил из-под пальцев, зажимая кровохлещущий нос и болящую переносицу:

 

— Какого!.. Капитан!

Створки шелестнули, и всё, что Студент увидел меж пальцев — это мелькнувшая в створках люка спина капитана.

 

 

Когда люк камбуза прошелестел, раздвигая створки, оттуда пахнуло свежим кофе. Хенк с удовольствием потянул носом и порадовался: не показалось.

 

— Капитан, вы сегодня... — из-за перегодки, отделявшей собственно кухню от столовой, вывернул Студент с пузатым кофейником в руках, уставился на Хенка — Превзошли... себя.

— И не говори, — Студент со стуком оставил кофейник на столе и вернулся за кружкой.

Когда он выставил на стол и её, Хенк уже налил себе во вчерашнюю, которую принёс с собой.

— Хороший кофе, Студент.

— Ага. А макияж как тебе? — Студент резко мазал тосты.

— Макияж тоже ничего... — Хенк некоторое время наблюдал, как масло разлетается по столу, — Ты бы... Поменьше резких движений, а то... — Кусочек масла со шмяком прилетел на волнистую щёку Хенка. Тот дёрнулся и замер, потом снял пальцем и слизнул.

— П-прости, Хенк!

— Это она тебя, что ли? — Хенк показал облизанным пальцем на распухшее, всё ещё наливающееся багровым лицо Студента.

— Да.

— Бутылку пытался отнять? — Хенк криво ухмыльнулся, показав зубы только с левой стороны.

— Д-да, а как...

Люк снова прошелестел. Оба обернулись туда. Капитан, кутаясь в безразмерную кофту поверх своего вечного свитера, помахала им ручкой. Но не входила.

— Да наш капитан, — Хенк продолжал громче, чем это было необходимо, — Когда возникают проблемы, тянется за бутылкой. И можно огрести этой бутылкой в рыло, если...

— Можно мне кофе, Тим?

Пока Хенк разглагольствовал, она вошла и теперь протягивала кружку Студенту. Тот помедлил.

— Налейте сами, капитан.

 

В тишине кофе булькал в кружку громче, чем это было необходимо.

 

— Вот видишь, ты стала опасной, Кейт.

— Я всегда была опасной, Хенк. И вы все знали об этом, когда нанимались ко мне, — она забралась с ногами в широкое, будто чьи-то ладони, кресло.

— Он не знал.

— Он не знал, — Кейт кивнула, коротко взглянув на Студента.

Тот отложил нож, стоял возле стола, явно готовясь к чему-то. Решаясь и собирая силы на это решение. И решился:

— Капитан, вы должны обратиться за помощью, мэм!

— Ага, точно... К кому, милый? К президентской гвардии, ммм? Или, быть может, сразу к его Исследовательскому Центру, а?

Она помолчала, разглядывая настоящий, а потому слишком дорогой для кошелька пирата, кофе. И тихо проговорила:

— А ещё я стою дороже, чем лечение от синей гнили...

— Не ты стоишь дороже, а информация о тебе.

Кейт подняла глаза на Хенка, тот крутил в пальцах гренок и хитро поглядывал на неё:

— Если, конечно, ты готова лечиться...

— Хенк, — капитан опустила глаза, — Я слышу мысли...

Хенк вдруг выронил гренок, и тот пристолился маслом вниз. Первый помощник поймал взгляд Студента, и тот тоже был и напуган, и удивлён. Аж плескалось всё во взгляде.

Капитан смотрела на них обоих и губы её всё больше кривились, всё больше задирались, обнажая зубы.

«Они напугались. Они шокированы. Им есть, что скрывать. Они не верны. Оба. Самые верные — не верны. На них нельзя полагаться. Они предадут. Предадут. Предатели.» — вместе с потоком слов в голове, в мыслях прорисовывались образы. Вот Студент набирает код связи Крома. Вот Хенк запирает её в «карцере» — крохотная каюта-капсула для пленников.

Голоса всегда нашёптывали ей будущее. Но голос ли это сейчас? Может быть, это не голос-предчувствие? Может быть, это шипение...чего-то иного? Чего-то... злого? Синей гнили? Гниль не разговаривала прежде с заражёнными, но и заражённые прежде не были обладателями таланта.

Сказать им? Или не сказать? Или сказать? «Не сказать»

— А ещё голоса...

 

 

— Хенк!! Твою мать!! Отродье смердящего... — Кейт всем телом стукнулась в запертую дверь карцера, — Какого дьявола ты творишь, сссскотина?!

— Мы едем лечиться, Кейти! Доктор не сделает тебе больно, я обещаю. И ты не сделаешь нам больно, пока господин доктор тебя не осмотрит.

— Мать твою, подонок!

 

Хенк вздохнул с той стороны двери.

— Прости, Кейт. Это ради твоего блага.

— Ага, а как же, ради моего блага, точно. Выпусти меня, придурок!

За дверью раздались тяжёлые шаги Хенка.

 

Он уходил, оставляя её одну, запертую в комфортном узилище. «Ради твоего блага» — Кейт, ядовито кривляясь, передразнила первого помощника, сползая по створке люка спиной. Села на пол, обхватив колени.

Положила голову боком, так, что собственные колени упирались в висок. «Голоса. Го-ло-са»

 

Они были постоянно. Они всё время шептали, нашёптывали. Странное своими шипящими голосами внедряли в её мысли.

 

Как понять, где предчувствие, верный спаситель, а где шёпот синей гнили? И есть ли он? Может быть, это её тело искажает «сигнал»? Может быть, это её болезнь искажает её талант?

Приёмник сломался.

 

А даже если и поломался, имеет ли это значение? Кейт выпрямилась. Они же оба предали! И Студент, и этот, «первый помощник»! Оба — предатели!

Кейт поднялась, оглядела каюту. Обычный стандарт: узкая койка с постелью, ящик над ней ступенькой, чтобы и вещи поместились, и посидеть было где. Отъезжающая в сторону дверь в коридор, внутрикорабельный переход, и такая же в санитарный отсек позади койки. Там же располагался аварийный отсек: для обеспечение автономности в случае крушения или какой ещё неприятности.

Но... Хенк не был капитаном. Он никогда не был капитаном на таких вот судах, и не знал, что...

— «Счастливая», капитанский доступ!

— Капитанский доступ ограничен, мэм, — звонкий голосок корабля казался опечаленным, — Я сожалею, мэм!

Это было, как гром посреди космоса. Кейт застыла с открытым ртом. Развернулась к двери и сжала кулаки. Однако, ограниченный доступ — не означает полного отказа в доступе.

 

Есть кое-что, что можно было бы попробовать.

 

Примерно часа через два Кейт устало ткнулась лбом в неподвижные створки. Там, за тонкой керамопластовой преградой был коридор, корабль, космос и свобода. Там были... Предатели они, вот кто! Самые настоящие! Кейт ударила кулаком в створку. Светлая, чуть бархатистая поверхность мягко толкнула её кулак обратно.

Ведь гниль была права! Права! Они предали. Не так, как было в видении, но предали. А может, это вовсе не гниль, может, это... талант? Снова усилился? «Да, именно так!» Кейт коснулась распухших и зудящих губ. Вены вокруг них уже можно было нащупать. Какая, должно быть, мерзкая у неё сейчас рожа!.. Кейт огляделась в поисках зеркала. Впрочем, какая разница! Те, кто предали её — там, за тонкими внутренними стенками. «Они воспользовались твоим доверием», они отняли корабль! И теперь... Синюю гниль очень дорого лечить. Никто не возьмётся за это без денег, а денег не осталось после лечения мальчишки. Их ещё слишком мало! «Мало! Вот и им — мало! Вот они и позарились на выкуп!»

Мысли путались. Кейт прижала ладони к вискам, ткнулась лбом в переборку. Так раньше не было. Раньше всегда было понятно, где предчувствие, а где её собственные мысли. Раньше предчувствие не казалось таким... Таким... Таким... не её, не Кейт. Чужим.

«Не-капитан Хенк-задача-координаты...координаты...» — «Капитан тут один, Кейт Кром!» — «Кейтилин Кром, капитан-статус временно ограничен-излечение если, то полный доступ — излечение Кейтилин Кром? — нет излечение Кейтилин Кром — нет полного доступа Кей...»

 

Кейт выпрямилась, ошарашенно разглядывая бархатистый, молочного света материал перед собой. Мысли. Мысли «Счастливой». «Мысли корабля».

Разве это возможно?

«Кейтилин Кром здорова, дать полный статус капитана, дать полный доступ капитана» — «Достоверность?»— «Достоверно: отстранение на основании слов первого помощника, доказательств не предоставлено» — «Полный капитанский доступ предоставлен Кейтилин Кром»

 

— «Счастливая», открыть карцер!

Створки с шуршанием распахнулись. «Ограничить предателей» — и Кейт послушно повторяет в мыслях: «Ограничить передвижение предателей»

 

Где-то далеко, на задворках сознания вспыхнули узкими факелами мысли-возмущения «Какого?..» и «Что происходит?!», Кейт улыбнулась, не останавливаясь. Она шла в рубку, поменять курс и снова направить «Счастливую» в ремонтные доки.

 

Не имеет смысла лечиться от того, что даёт столько новых возможностей. «Уничтожить предателей» — Кейт перестала улыбаться.

«Уничтожить предателей!»

 

Кейт обернулась. Коридор корабля, всё ещё безлико-светлый и почти чужой, пуст и длинен. Только Кейт здесь.

 

«Предателей уничтожить!!» — нетерпением бьётся в висках, зудит по венам, чешется по коже, — «Уничтожить! Смерть! Убрать!»

 

Образы сыпятся в голову, в мысли, не оставляют выбора. Выбора? Не оставляют? Мои же мысли? Так не бывает! Значит, мысли не её. Значит...Нужно лечение.

 

— «Счастливая»! Курс на Сиб!

— Есть курс на Сиб, капитан!

 

 

Джонни Маслов распечатал бутылочку сидра. Пряный и свежий яблочный дух поплыл по комнате. Словно осенний вечер сентября, холодный, влажный и золотой, бодрящий колкими морозными нотками на фоне расплавленного янтарного заката.

Джонни даже глаза прикрыл от наслаждения. Постоял так, опираясь на дорогую матовую, тёмную и толстую столешницу натурального дерева, поглаживая её рельефную поверхность и вдыхая аромат вожделенного напитка.

Даже он, доктор с мировым именем, мог позволить себе только крохотную, на один бокал, бутылочку натурального продукта. Да и то, всего лишь раз в несколько месяцев.

От этого сидр казался ещё вкуснее.

Джонни перелил сидр в бокал. Тот с шипением высвободился из узкого горлышка, играя пузырьками в подсвеченных яблочно-расплавленных струйках, заполнил пространство бокала.

У Джонни сегодня был тяжёлый день. Тяжёлый, долгий, грязный, как осенняя чёрная жижа на ботинках, день.

Джонни всего лишь хотел выпить припасённую как раз на такой вот ужасно-испорченный день бутылочку лакомства.

— Маслов, хочешь заработать?

Доктор подпрыгнул и выругался на языке предков. Он-то думал, что всю дедову науку цветисто изъясняться он позабыл. Ан нет.

Сидр плеснул на пальцы, и теперь доктор размышлял, слизнуть его или стряхнуть? Был бы он один — сомнений бы не было.

— Да слизни, во имя пространства, я отвернусь, честно...

Джонни уставился на вышедшую к нему из-за двери девушку. Её голос звучал глухо из-под лицевого щитка. Красный лётный комбинезон не скрывал спортивной, сильной стати. Свет отливал золотистыми бликами на тёмно-шоколадных волосах, собранных в узел на затылке. Цвет получался, как у шоколада в прозрачной чашке, когда его размешивают. Джонни лизнул губы. Быстро и коротко, почти украдкой.

— Кто вы? — руки он всё же, решил вытереть, хотя соблазн не проронить ни капли золотого — без преувеличения — пойла был очень велик.

Женщина уселась в его кресло, опустив зум и поправив, прежде чем сесть, вибро нож на поясе. По ногам потянуло сквозняком, и запах мокрого осеннего сада добавился к запаху золотого, прогретого солнцем сквозь яблочные плоды сидра.

Мокрая жирная земля, раскисшая от дождей. Золотая, бурая, винная листва, пахнущая пряно и остро, насыщенно и ярко. Холодные искры мороза на поверхности листвы и грязи, как вскрики над толпой.

— Хватит, Маслов, — женщина поморщилась, хотя за щитком этого почти не было видно. Так, чуть двинулись щёки да сморщилась спинка носа.

— Кто вы?! — Маслов отшвырнул бумажные полотенца — ненатуральные, конечно, но функцию свою они вполне выполняли, и были, ко всему, ещё и дёшевы.

— Моё имя — часть твоей платы, если возьмёшься.

Маслов опёрся о стойку позади себя, продолжая изредка и потаясь касаться её рельефа.

— Хорошо, я слушаю вас.

— Мне нужно лечение, Маслов. От синей гнили. Заразилась примерно месяца два тому назад. Неполных.

Неполных — значит, орбитальных. Значит, ровно по четыре недели считает. Значит, из космиков. Впрочем, кто ещё болеет синей гнилью?

— Симптомы?

Её лицо странно перекосилось под щитком, будто она ухмыльнулась:

— Вы не поверите, доктор. Хочется убивать.

— И... всё?

— Нет, ещё синие вены, кожа зудит, и слышу мысли.

Джонни нащупал бокал с сидром и вылил в себя залпом. Забыв почувствовать вкус и поймать хоть капельку наслаждения. Женщина не сводила с него глаз, пробормотала негромко, больше себе под нос:

— Последнее несколько досаждает.

— У вас есть способности?

— Способность. В Центре это называли «талантом», — она помолчала, — Так вы возьмётесь?

— Да. Как вы будете расплачиваться?

Кейт Удача сняла лицевой щиток. Всё лицо покрыто сетью синих, вздувшихся вен. От губ через щёки к носу и к ушам, скрываются под волосами. Местами это вены, местами — «вены». Ложные вены, образования, напоминающие сосуды. Потом они начнут разлагаться, превратятся в раны, от них разложение пойдёт дальше и глубже. Доктор скользнул взглядом, задержавшись на миг, и кивнул:

— Вижу. Два месяца, может, чуть меньше. Так что с оплатой?

— О, доктор... — она немного раздражённо играла с ножом, — Звоните в Центр и сообщаете, что встретили меня. Они проверяют данные и выплачивают вам гонорар в зависимости от подробностей.

Джонни молчал.

— Подробностей я вам наговорю на грузовик межзвёздных скоростных.

Он мог продать сведения уже сейчас, без лечения. Без работы. Продать — снова заработать себе на сидр и кофе.

— Это же вы отправили к нам пару месяцев тому назад...

Рыжая молчала. Только смотрела глазищами. А в глазах, уже красных и воспалённых, уже синели тонкие жилки гнили.

— И теперь у вас нет денег.

Она дёрнула плечами:

— Нет. Зато у правительства есть, и их с лихвой достанет, чтобы окупить ваши затраты.

— Да. Если меня не примут, как соучастника.

— Соучастника моего выздоровления?

— Ага, — доктор закончил писать в блокнот и тоже сел напротив, закинув ногу на ногу. Кейт покосилась на свисающий задник мягкой тапочки. Маслов щёлкнул кнопкой раритетного диктофона.

— О, пространство! Там что, кристалл?

— Нет, не совсем. Почти. Зато нет виртуальной сети и ваш голос останется только со мной.

Кейт дёрнула плечом, мол, пускай. Щиток мотался возле её лица, повисший на её ухе, будто зацепившийся осенний листок на пустой уже ветке.

— Расскажите об ощущениях, вы говорили, что слышите мысли?

— Угу. Ты хочешь ещё сидру и спать. А ещё думаешь о том, что лечить меня надо в стационаре, а туда не положить без оплаты счетов, а если положить, то что с документами? Без документов не положат, а под...

Маслов смотрел, открыв рот и забыв про карандаш.

— Подделать их невозможно и слишком дорого, а если их подделать, то ты точно пойдёшь как соучастник.

Она замолчала, всё ещё играя ножом. Нажимала на кнопку, нож мерзко вибрировал, так, что зудело в зубах, потом отпускала и снова нажимала.

— Я гнию, Маслов. Я слышу не только мысли. Я... — она наклонила голову, — А может, уже и не я... В общем, сложно удержаться от убийства.

Она помолчала.

— А ведь я...

— Капитан корабля.

— Да.

«Как она... Что за талант? Что-то читал... Предсказание будущего... »

— Нет, предчувствие. Я знаю, какая из реальностей станет реальностью. Иногда слышу голос, он шепчет. После заражения он... А может, и не он... Стал шептал то, что я не хочу делать... Хочу. Но не должна. А он утверждает, что должна. И слышу то, чего не слышат другие. Космос слышу. Он шуршит, как смятая бумага.

 

Кейт уже бродила по комнате, рассеяно касаясь вещей и продолжала бормотать:

— Золотой свет в каюте пахнет мёдом, зелёные носки любимыми духами Джея, джаз пахнет океаном, а булочки колыбельными и утром воскресенья. А ещё все, все, все вокруг думают. Такие гадости, доктор... Такие глупости... Фу... Пространство...

Кейт смотрела на Джонни:

— Вы ведь мне поможете, а, доктор?

— Да, но...

— Что?

Доктор крутил в руках карандаш и смотрел в сторону:

— Понимаете, Кейт... Во время лечения...Вы приходите с запросом победить болезнь тогда, когда в вас ещё много от человека. Когда мы начинаем лечение и во время его болезнь уже в другой фазе, в другой стадии. — Доктор отвёл глаза и пробормотал в сторону: — Гниль будто борется за человека, не хочет и не отпускает его... И вот тогда наступает момент... — он посмотрел на неё поверх карандаша, как поверх барьера, — Когда все пытаются лечение прекратить. И многие прекращают. Они считают... Вон, у меня за спиной, — он ткнул карандашом за спину, — Их истории болезни. Они считают, что гниль даёт им больше, чем они могли бы без неё. И вы, гниль в вас, тоже попытается. По закону, на время лечения, вы всё ещё остаётесь полностью дееспособными людьми, но это не так! Однако, когда вы потребуете свободы, я буду должен вам её дать.

Кейт смотрела на него, будто не слушала, она внимала ему, казалось, одними глазами и вдруг подалась вперёд:

— Да ты просто трус, Маслов! Ты боишься, что я тебя убью, когда захочу выйти, а ты не пустишь.

Доктор открыл рот и поражённо замер. Потом сбивчато кивнул:

— Да, но...

— Дай мне лекарство, распиши курс лечения и я уйду. И никакого риска, и никакой... Никаких сложностей с бумагами. Это-то ты можешь?

За окном лил дождь, стеной, как это обычно бывает на Сибе в этих широтах.

— Но кто же вас удержит?..

— Сама.

Маслов качал головой:

— Это невозможно! Так не получится! Вы опасны!

— Да.

 

* * *

 

Перед рассветом в дом Маслова вломились ещё двое.

Тот, отпив синтетического пойла, притворявшегося сидром, пьяно салютовал им:

— О, это такая пиратская традиция, иници... ини-ци-а...цирования...ини-ци...

— Инициации, — поправил его худой, — Кейт была у вас?

— Кейт? Да.

Мощный шагнул к креслу с пьяницей:

— Куда вы её определили?

Маслов улыбнулся, потом скривил губы, будто собирался заплакать:

— Она сказала, что всё сделает сама... Она...

— Вы дали ей лекарство?

Неверный, шатающийся кивок:

— Глинтр... — он махнул рукой, понимая, что не выговорит, — Капельницы, капсулы, пл... плыст...

— Пластырь.

— Да, — тоже мотающийся по всем направлениям кивок.

— И где она? — худой спрашивал это у мощного, но пожал плечами и мотнул головой Маслов:

— Не знаю, а вот полиция... — он салютовал бокалом в красно-синюю мигающую стену, — Уже здесь.

Мощный выругался.

— Что? — не понял Маслов

— Выражаю глубокую печаль на своём языке от отсутствия у некоторых разума. Пошли, Студент! Её надо найти.

 

* * *

 

— «Счастливая», взлёт!

— Взлёт запрещён администрацией порта Сиб-23.

— Взлёт в обход запрета. Спасение экипажа. Приоритет первый.

— Выполняю, капитан.

 

* * *

 

На взлётном поле матерился и метался Хенк. Студент провожал взглядом подпрыгнувшую на антиполе широкую стрелку «Счастливой».

— Что, опять выражаешь скорбь на своём языке? Деньги есть, скорбящий?

Хенк остановился, уставился на него своими разными глазами: левый навечно заплыл и опустился, Хенк им видел хуже, но видел, а правый казался нормальным. Хенк иногда шутил, что видит мир с двух точек зрения сразу.

 

«С двух точек зрения сразу» Кейт, свернувшись в кресле, пыталась поставить себе систему, скривившись от напряжения, позволила медроботу проползти паучьими лапками к сгибу локтя, найти вену и воткнуться в неё иголкой капельницы.

 

Жгучая жидкость потекла в руку, всё больше и больше раскаляя её. Паучок мигал зелёным, паучок считал, что уровень боли не так высок, чтобы орать и прокусывать губы до крови.

 

Пока Кейт ему верила. Но такие капельницы нужно будет ставить два раза в день, две недели и ещё две.

 

Каждый день боль по расписанию.

 

Кому она станет верить после?

 

Какая из двух точек зрения в реальной реальности?

 

* * *

 

«Счастливая» висела в Отстойнике. Точнее, не висела, а неслась на максимально возможной скорости. Впрочем, тут, в петле полупространства, это было совершенно не важно. Здесь не были ничего, относительно чего можно было бы начать отсчёт. Поэтому что скорость, что не скорость.

Кейт смотрела в обзорный экран рубки, прижавшись к толстому керамопластовому стеклу лбом.

Стекло казалось холодным. Будто пространство там, снаружи, могло его охлаждать. Одна часть Кейт знала, что охлаждать то пространство, снаружи, не могло. Оно, строго говоря, и пространством-то не было. Другая часть Кейт знала, что её лоб становился прохладнее, если прижаться им к стеклу.

Там была пустота. Самая пустая пустота в мире. Она не могла звучать. Никак не могла звучать. Однако Кейт выяснила, что, если прижаться лбом и скосить глаза влево так сильно, как только можешь, можно услышать вначале шорох, еле различимый, как шептание падающих снежинок. Потом шорох будет нарастать, нарастать, станет шёпотом, говором, пением. Пение разрастётся, заполнит собой весь мир... Или только её череп изнутри?

Череп вмещает весь мир, который может вместить. Значит, весь мир заполнит. И будет звенеть.

Звенит, звенит в голове и нужно оторваться от стекла, чтобы не слышать этого, уже громыхающего хорала Вселенной.

А если продолжать слушать, то скоро среди хоров и голосов чётко и красиво пропетое появится слово «убей», которое, повторенное много раз, разрастётся в «убей их всех прямо сейчас».

Поэтому Кейт знает, что лучше всего перестать слушать, пока вселенная ещё просто шуршит.

Маслов сказал, что это синяя гниль, что это поражённые синей гнилью её, Кейт, нервы. Именно они, больные и разрушенные, «слышат» вселенную, слышат её звуки и запахи. Кейт села на мягкий, чуть кудрявый пол рубки.

Кто додумался выстелить рубку кудрявым ковролином розового цвета? Или не розового? Кейт потрогала колючие кудряшки. Они пахли сливочным маслом. Пахнуть они не могут. Значит, запах кажется.

Может быть, розовый цвет тоже кажется? Может быть, даже кудряшки кажутся?

А что тогда точно не кажется?

Мир дан нам в ощущениях. Как быть, когда ощущениям верить уже нельзя? Какой из миров реален: тот, который быть должен или тот, который ты ощущаешь?

Я ощущаю мир, которого нет.

Изменилась я или изменился мир? Или изменился мир, меняя меня, а мои изменения изменили мир и так бесконечно. Так всю жизнь. До смерти и после.

Кейт растянулась на колючем, воняющем сливочным маслом — оно явно прогоркло, да — полу рубки.

Вытянула руки в стороны. Левая коснулась пальцами холодного обзорного окна. За окном мигал третьим глазом чёрно-белый котёнок. Те два, которые полагались обычным котятам, у него были выколоты.

— Ты тоже... Тебя тоже убили, да, детка?

Котёнок вдруг распахнул полную колючих зубов пасть — до самого затылка — и вывалил оттуда два длинных и раздвоенных языка.

Вцепился в стекло, будто собирался его прогрызть, будто верил, что прогрызёт.

— Тебя нет, — Кейт отвела взгляд, уставилась в потолок.

Котёнок из-за стекла сказал, не отлепляя языков от поверхности:

— Я есть.

Кейт вздохнула:

— Счастливая, заблокировать доступ к оружию, пока капитан Кейтилин Кром не пройдёт курс лечения от синей гнили. Выполнять!

— Дура! Тебя убьют! — сказал котёнок. Котёнок был снаружи, внутри был паучок. Он прицокал к Кейт, заполз на руку и снова стал крепить систему, ощупывая руку острыми и холодными ножками-щупами. Рука стала гореть. Горение не было настоящим. Оно казалось. Но оно было, существовало, как реакция на лекарство.

Что реально? Что выдумано? Где граница бреда?

— Хочу спать. Хочу спать без снов. У меня жар, медик!

 

Паучок, цокавший за ней повсюду, показывал, что её температура вполне нормальная, но Кейт мучилась от жара: тело ломило, слабость интоксикации и ломота во всём теле, однако паучок был непреклонен: зелёный индикатор сиял, показывая, что всё в порядке.

— Ты, дружочек, верно, сломался...

Кейт тяжело поднялась на четвереньки, потом, опираясь на стекло, за которым бесновался почти котёнок, побрела в сторону медотсека — проверить себя там и в сотый раз убедиться, что ни один из роботов не врёт, а врёт она сама, себе. Врёт её тело ей, её мозгу. Впрочем, мозг — тоже тело. Значит, тело врёт телу. Кейт схватилась за голову. Хотелось разорвать её и выбросить прочь надоедливые, бесконечные, круговые мысли. А потом склеить обратно пустую голову и поспать. Без снов, без кошмаров, без пробуждений в рубке корабля. В клетке тела. В клетке его ощущений. В клетке ощущений больного тела.

 

* * *

 

Котёнка заснять не получалось. Почему-то ни одна камера не видела его. Зато камера отлично видела в отражении гниющие ямы на месте когда-то синих вен. А ещё до вен и даже до ран тут было лицо. Снимать раз за разом то, что осталось от собственного лица, потом просматривать в надежде увидеть то же, что видела своими глазами совсем выбивало из колеи. Ещё ни один гаджет на «Счастливой» не смог записать котёнка. И мелодии пространства, и хорал тоже не смог ни один.

Как Кейт ни пыталась — только шипучая тишина. Наверное, мешали какие-то особые излучения этого места. До конца курса оставалось ещё две недели, и очень хотелось бросить. Каждый день её руки сгорали от капельниц, каждый день вселенная шептала и требовала убить предателей, убить экспериментаторов, убить всех и себя. То есть Кейт. Где кончалась Кейт и начиналась вселенная, выяснить не удалось.

Кажется, со смертью Кейт вселенная тоже умрёт. Было ли это целью или что-то другое — Кейт так и не смогла решить.

 

Неприятнее мыслей и лжи ощущений стали пробуждения. Просыпаться не там, где заснула — страшно. Однажды Кейт очнулась в тёмном грузовом трюме. Это было гулко, темно и жутко, с того раза она начинала запирать двери каюты и требовала, что Счастливая их не открывала ночью ни под каким видом, но сама же ночью влезала в мозги к кораблю и выходила, но не помнила этого. Только по камерам, по записям видела и понимала, что именно она делает и как оказывается здесь или там.

 

Это становилось всё страшнее, потому что Кейт совсем не помнила, что именно и для чего она делала, пока спала. А она делала.

 

Синяя гниль забирала у неё её тело. Однажды Кейт очнулась, когда мазала помадой губы. То что осталось от губ. Помада забила раны ярким пигментом и его кусочки вымыть оказалось так больно, что невозможно.

 

Бороться с болезнью за собственное тело. За тело и за разум. На её стороне лекарства, паук и корабль.

 

И знания.

 

— «Счастливая»!

— Да, капитан?

— Никаких перемещений, пока я не закончу курс.

— Да, капитан. Принято к исполнению.

 

Запереть себя в клетку, пока не пройдёт, пока не минует это безумие.

 

В клетке, наверное, даже уютно. Кейт натянула одеяло по самые уши. А остальные... Не пропадут. На Острове они почти как дома.

 

На стороне Кейт ещё и время. Просто переждать, дождаться, пока болезнь погибнет, отпустит тело Кейт. Вернёт его.

 

И всё шло бы хорошо, если бы...

 

Кейт продрала глаза. Мочевой пузырь требовал движения и требовал начать этот невыносимый день.

Кейт бы прижала ладони к лицу, но сделать это означало сделать это, а сил не было.

Даже думать сил не было.

 

— «Счастливая», где мы?

— Добро пожаловать на борт, капитан Кейтилин Кром!

Сон смыло волной адреналина. Вся масса чувств и эмоций ёмко бы поместилась в одно крепкое словцо. Которое и было озвучено. Капитан не знает, где корабль, зато те, кто охотятся за капитаном, теперь вполне себе в курсе, где корабль. Да уж, бодрит. Кейт снова выругалась и села. Голова тут же «уплыла», пришлось схватить её ладонями. Схватить ладонями голову означало не успеть удержать себя. Кейт упала с постели. Удерживая голову и себя от кружения, подавляя тошноту, Кейт поднялась, поймала ладонью стены каюты и повторила вопрос:

— Где мы, Счастливая?

— Юа Президентства, капитан.

Ёмкое словцо снова лезло на язык.

— Столица, значит, — Кейт сползла по стенке и рассмеялась, — Спряталась, ага. Заперла себя в клетку, точно.

Космос шипел вокруг на тысячу голосов. Тьма синей гнили пробиралась в мозг. «Убить, убить их всех, убить их всех сразу»

— Отвали, тварь!

— Да, капитан?

— Ты можешь запереть меня в каюте?

— Могу, капитан.

— И не выпустишь, пока мы не будем в... скажем, в секторе Отстойника?

— Если вы не попросите, капитан.

— Стартуй в Отстойник, Счастливая! И запри за мной дверь.

 

* * *

 

Запереть двери не получилось.

 

Часть сознания Кейт с удовольствием и азартом играла в угадайку с машиной. Надо было не дать машине подобрать к «Счастливой» карточку похожего силуэта. Чтобы никто из пытающихся определить класс и принадлежность корабля не смог этого сделать.

 

Поэтому блокировать узнавание программами приходилось сразу почти на полсотни фронтов.

 

Кейт была очень занята и до неё не сразу достучалась фраза, прорвавшаяся во внутренние динамики «Счастливой»

 

— Неизвестный корабль на позициях... — длинный ряд координатных цифр... — Вы будете уничтожены в течение... Начинаю обратный отсчёт!

Голос явно человеческий.

Кейт прикрыла глаза, нащупала мышление человечка на орбитальной станции. Усмехнулась: надо же, он считает сам, вслух, а все остальные с ужасом и благоговением ему внимают.

Кейт рассмеялась.

Ну что ж... И вошла в его сознание тоже. На удивление, это оказалось сложно. Возможно, потому, что она уже контролировала практически всё космическое и наземное пространство Юи Президентства. Хм... А кое-кто засел в подземном бункере.

Хе-хе... Нехорошо быть таким трусливым, мистер президент!

Худощавый и гладко выбритый человек вздрогнул и испуганно огляделся по сторонам, будто хотел найти говорящего в его мозгу. «Прямой эфир, мистер президент! Не стоит дёргаться!» — тот с ужасом уставился в камеру, поняв, что голос чужих мыслей звучит прямо у него в голове.

И Кейт погасила свет. Только свет — энергия была, всё работало, а света в бункере не стало.

Так, где там был считающий? Ах, вот он!

Кейт сунула в него глубже ту ниточку сознания, которая ещё оставалась свободной. Пожалуй, ещё пара десятков целей, и сознания просто не хватит. Кейт расхохоталась. Почему-то это казалось смешным.

«Привет, деточка. Ты у нас кто?» — «Звания, иерархии, погоны и знаки различия» — «Кто ты?» — «Образ защитника, щит, планета, монстр» — «О, монстр — это я?»

И снова Кейт стало смешно.

«А ты не монстр?» — и запулила в его сознание образ военного-убийцы, убивающего по приказу, равнодушно, жестоко, просто потому что может. В ответ всплыло отрицание.

А под ним... Такая куча всего... Доброго, ясного: мамины сказки, папины уроки, бабушкины пироги с тёплым молоком.

Под ним был яблоневый сад, семья на веранде, бабушки и дедушки, внуки и дети, смех и сочувствие. Со-чувствие, со-бытие, со-знание.

На которое сейчас покушался монстр.

Монстр. Чудовище. Убийца.

Кейт отшатнулась и погасила все энергии вокруг планеты. Но руки с джойстика убрать не смогла. Свои руки — не смогла. Смотрела на них, непокорно лежащих там, куда она их не клала. «Куда уж проще-то? Руки убрать» — а вот не могла. Не поднимались они.

 

Погасли огни всей планеты, погасли двигатели, умолкла связь, вновь родилась тьма первозданной ночи. Тишина.

 

Ти-ши-на.

 

И Кейт в тишине сражается за право владения собственным большим пальцем. Левым большим пальцем. Руки поднять не выходит, так может хоть палец выйдет?

 

Потому что именно он сейчас, вопреки её желанию, давит всё сильнее и сильнее на кнопку джойстика.

 

И уже нет сил его держать. И сейчас зум-пушки маленького штурмого кораблика разорвут беззащитную планету на куски. Сгорят люди, города, леса, моря и... и дети, и яблони.

 

Нельзя опустить палец! Но и поднять его — не по силам. Сдаться — просто. И будет покой. Но сдаться нельзя.

 

Сжимает зубы, напрягает мышцы и мысли, но проигрывает. На крохотные доли проигрывает. Кнопка всё глубже утапливается и сейчас уже щёлкнет неотвратимостью.

 

В тишине прогремело слово. Ёмкое, крепкое, твёрдое. В нём сейчас был свет, надежда и будущее.

 

Слово было мысль. Слово было имя.

 

«Кейт!» — «О, не-капитан Джей! Какими судьбами?» — «Я тебя нашёл! Мне сказали, что ты больна, Кейт... Я спешил. Я так спешил!» — «Кажется, ты немного не успел»

 

Кейт выронила разочарованно-обречённое облако образов: уничтоженное тело, гниль, владевшая остатками тела и сознания, лекарства, которые не помогают, мир-морок, одиночество преданного, оставленного всеми, сходящего с ума посреди вселенной, полной чужих людей, чужих возможностей, чужих жизней. Сгнившее по линиям синих вен лицо.

 

— Я пришёл, Кейт. Я тут.

Он положил ладонь на её плечо.

Тёплая, крепкая, надёжная, его рука будто опустила её на крепкую палубу. Дала опору внутри и извне.

Кейт со вздохом отпустила джойстик.

А потом отпустила мир.

 

Энергии снова понеслись своими путями. Свет был, мир был. Яблони тоже были.

 

* * *

 

— Как ты меня нашёл?

Кейт сидела с укреплённой на руке системой. Пока лекарство капало в кровь, она, забравшись, по своему обыкновению, в кресло с ногами, не сводила глаз с Джея. Джей, невысокий крепыш с пучком на макушке и бритыми висками, стучал ножом, нарезая овощи.

Ветер из сада прилетал на веранду, вздымал светлые шторы, как паруса, закидывал двоих на веранде яблоневыми лепестками и запахами весны, цветов, ветра, оттаявшей свежей земли и живой зелени.

 

Кейт принюхивалась, тянула носом по ветру:

— Ты тоже это чуешь?

Джей улыбался:

— Да.

Кейт возилась в кресле, натягивая клетчатый плед повыше, бормотала:

— Я теперь сама себе не верю. Ты мне снишься?

— Нет! — Джей оборачивался, наставляя на неё большущий широкий нож, — Могу что-нибудь отрезать для достоверности. Палец. Левый большой, м-м-м?

Кейт смотрела долго, вздыхала и снова спрашивала:

— Так как ты меня нашёл?

Джей снова стучал, нарезая пекинскую капусту:

— Твой чокнутый корабль послал маячки, когда у него снова обнулилась система. По маячкам я тебя и вычислил. Маслов донёс, что ты была у него, его донос сразу упал ко мне, ну и... А дальше — дело техники.

— Джей, — Кейт в одних носках, кутаясь в плед, прокралась по доскам веранды и ткнулась лбом в его крепкую спину, — Джей, я люблю тебя.

Джей улыбался.

Но сомнения оставались.