Чёрная птица с белыми пятнами

Трип был конкретный. Розовые волосы солнца нежно ложились на покатые крыши домов, а их отблески превращались в радужный калейдоскоп. И этот калейдоскоп метался по узким улочкам, обращаясь в диковинных зверей: шустрых зайцев, антилоп с золотыми копытцами, изумрудных ящериц. Юркие лучистые создания шныряли по закоулкам, развеивали тени, заглядывали в окна.

Моя ящерица нашла десять вооружённых партизан, схоронившихся на третьем этаже полуразрушенного дома; другим из моего отряда радужные твари нашептали ещё о пятидесяти трёх людях, занявших позиции вдоль всей улицы. Мы распределились. Я пошёл заниматься своей десяткой, когда как остальные — кто кого обнаружил.

В глазах рябило. Моя ящерка, шныряя по стенам, прошмыгнула сквозь небольшой разлом к подошвам партизан, сообщая мне об их расположении. Я сквозь узорчатый шум видел их контуры, едва различая разделявшие нас кирпичные и бетонные преграды. Это плохо. Мне нужно было отчётливо сконцентрироваться на заграждениях, чтобы от них избавиться, ведь через стены до врага мне не дотянуться, не устранить. Сперва разметать укрытия, и только потом — противника. Но как, если перед глазами лишь шум?

Я глубоко выдохнул. Закрыл глаза. Прислушался к размеренному стуку сердца. В висках отдавало. D-вещество, смешанное с экстази, марихуаной и амфетамином, бежало по венам, нагружая и без того изношенный организм. С чем-то переборщил. Раньше доза не давала такой результат: чтобы я потерялся в пространстве. Но раньше я и никогда так чётко не видел сквозь стены, улавливая даже шорох изорванной кое-где формы врага.

Позади раздался взрыв. Посыпалась бетонная крошка, заволакивая улицу, поглощая розовый свет. А без зрительного контакта — как? Шум в глазах загустел как кисель, но контуры остались. Я видел движение врага как сквозь хреново настроенный рентгеновский аппарат, зато очертились стены. Один из партизан потянулся к окну. Едва-едва в проёме показалось лицо недруга, но мне и этого было достаточно.

Я представил себе фейерверк, и часть лица неприятеля вспыхнула снопом искр, распадаясь на тлеющую крошку. Я услышал обрывистый, но отчаянный крик. Тело врага осело на плохо видимый мною пол, а взведённый автомат выпал из окна, дав короткую очередь. Остальные партизаны засуетились: одни бросились к товарищу, другие крепче засели в укрытиях, прижав к груди ржавые винтовки. Но было поздно. Я представил, как стены плавились, будто густая пролитая краска, и бетонные ограды действительно поплыли. Трое человек увязли в сползающей плазме и так и остались вмурованными в луже затвердевшего бетона. Остальные отпрянули от края и начали вести неприцельный огонь на поражение. Я подумал про их автоматы. Как они нагреваются при стрельбе, как вспыхивает дуло, накаливаясь докрасна. Почувствовал, что с таким перегревом они непременно должны взорваться. Бум! Треск автоматной очереди прекратился. В калейдоскопе красок я уже не различал чьего бы то ни было контура. Только кровавые кляксы на оставшихся стенах, потолке.

Моя ящерка блеснула изумрудным хвостом и исчезла, растворившись в тусклых отблесках розового солнца. В глазах потемнело. Тяжело было дышать. Мурашки стаей расплодились на вымокшей спине. Ноги предательски подкашивались. Катарсис трипа — трансформация реальности — выкашивал последние силы. Дрожащими руками я потянулся к заткнутому за пояс антидоту, и матовая жидкость поплыла по венам, облегчая взвинченную до звенящей боли нервную систему. Эйфория нахлынула спасительной волной, и тонкая соломинка, соединяющая меня и реальность, надломилась. Я стал погружаться в вязкую топь слепого кайфа, уже не замечая, как над головой громыхнул очередной взрыв.

***

Вы наверняка видели фотки причудливых сооружений: на Гавайях, Канарах, на скалистых берегах Лены, вросших в ледники Антарктиды или, напротив, увязших в дюнах пустыни. Висящие в воздухе кляксы, стеклянные сферы, капли, похожие на огромные бусины ртути, цилиндры, высотою с небоскрёб — это всё лачуги отставных ВЭДРовцев.

Корпус ВЭДР (военизированный элемент дополненной реальности) имеет в своём распоряжении практически любая сверхдержава. Называется, конечно, по-разному, но сути не меняет.

Мы — атомная бомба. Мы — последний сдерживающий рычаг. Мы — новые сверхлюди. И мы — беспомощные пешки, скот, самовольно идущий на убой ради великой цели. Не своей, конечно же, чьей-то другой. Разменную монету не спрашивают, подбрасывая в воздух.

Из нас редко кто доживает до тридцати. Часто — гибнем в конфликтах. Но чаще — не выдерживает сердце. Тот коктейль из псилоцибинов, что идёт в комплекте к D-препарату, не просто так. Чтобы он сработал, необходимо возбудить нервную систему таким образом, будто ты сам поверил, кожей прочувствовал дрожащую реальность. И тогда уж дрогнет. Сталь просыплется, пожар замёрзнет, вода треснет. Что не представь своими расплющенными галлюциногенной радугой нейронами, всё будет. Это из-за D-вещества. Или, как называют у нас, Глас Бога. Да сотворил он замысел за семь дней. А нам всего-то переделать по мере фантазии.

Но сердце — оно же не железное. А разум и того слабее. Хрупче. Бывало, разверзнется преисподняя с чертями во плоти, разломав землю пополам, а сотворивший — помнит. Без псилоцибинов, без Гласа до конца жизни чёрт в сердце засядет, подтачивая. Такому на военные операции больше нельзя, иначе ещё хуже вытворит. И с другой стороны, ему самому и податься-то некуда, кроме как сгинуть. И судом приговор не вынести. Кто ж антихриста засудит? И плевать, что антихрист — простой Сашка из Пензенской области. Был у нас такой. У матери один, добровольцем пошёл чтобы самоутвердиться, отечеству послужить. Экстази в его посёлке не водится, хоть и травку по молодости пробовал, да не в тех количествах. Зато библию вспомнил, как на врага пошёл. Огонь преисподней в голову забрался, так Сашка его и воплотил. Но ему-то другое тяжелее. Что в его отряде такие же пацаны были, а он в пылу боя не заметил, как огонь на них перекинулся. Когда заживо сгорали, не додумались дождь позвать. Если боль все чувства глушит, на разум глупо надеяться. Разум в том бою никому здравого решения не нашептал, ни Сашке, ни его отряду.

Хоть в отставке волю дают, и на том спасибо. Последний глоток Гласа, и соорудишь себе гнёздышко до конца дней. Где хочешь, какое хочешь. Другие увидят: в чудо природы записывают. А ты же и сам чудо. Воздвиг себе памятник, противоречащий законам физики, и живи. Красота! И мне дожить бы. Я бы себе избу сколотил. В Швейцарии. На курьих ножках. Вы представьте: курорт забугорный, а чисто русский дух на его склоне курьими лапками перебирает. Дескать, мы помним, откуда вы, постоянные отдыхающие, и вы не забывайте, за чей счёт шикуете. Глядишь, и символом совести отечеству бы послужил, не только оружием.

Потому я не сдаюсь. Потому продолжаю идти в бой. У среднего ВЭДРовца показатель: пятнадцать вылазок, и на покой. У меня же тридцать пятый бой пошёл. Но я не для себя стараюсь, не для других. Просто ну как мне без дрожи той, которая волнами накатывает...

***

Обломки здания осыпались, чуть не придавив меня под собой. Бетонная пыль застелила всю улицу, похоронив розовые отблески в плотной непроглядной мгле. Я практически забылся, утопив резкие контуры бытия в тёплой эйфории опиоидного антидота. Звуки притихли. Я не слышал свой отряд.

— Так-так, — пробился отголосок сквозь заволоченную разрухой пелену. Будто вату в уши напихали. — И кто у на тут? Новый божок, устанавливающий свои порядки. Или старый?

Отрешённый от мирского, сосредоточившийся на своих внутренних ощущениях, я не хотел отвечать. Во мне бурлил свой поток мировосприятия. Я был отрешённым.

— Солдат, ты не потерялся ли на поле брани?

Я встрепенулся. Голос будто читал мои мысли, что мне очень не понравилось.

— Фас, зверьё! — воскликнул я, сам не понимая, что несу. Я хотел отдать приказ радужным тварям, что развеялись по пыльной мгле, но не услышал ответа на свой зов. Неужели они тоже растаяли, как таю я?

— Подданные будут слушать лишь Принца, — высокомерно прогорланил неизвестный мне пришелец, — а Принц тут я. Ты не найдёшь здесь своих гончих.

Я пригляделся. Сквозь шум пыли я едва различал контуры человека, стоящего на возвышении из завалов. Почему я всё ещё видел шум, мог смотреть сквозь мглу?

— Тех, к кому ты обращаешься, я размазал по асфальту этих улиц. Улиц моего города, — неизвестный как-то странно усмехнулся. Будто выдал на редкость удачную шутку.

— Ты кто? — вытянул я из себя, борясь с манящим забвением. Я как-то запамятовал, что нахожусь на войне. С самим собой или же с врагом во плоти — я запутался.

— Я Принц, — ответил он.

— Поздравляю, — сказал я отрешённо, — с титулом.

— Спасибо, — ответил Принц. — Хотя, меня не с чем поздравлять.

Принц вальяжно прошёлся по возвышению, пиная особо крупные гальки, и стал спускаться ко мне.

Дым оседал. Розовое солнце уверенней пробивалось сквозь мглу. Ящерица блеснула изумрудным хвостом из норки.

— Я потерял себя из-за вашего военного корпуса. Интерпретируй как хочешь, — грозно прошипел Принц, приблизившись вплотную. — Мне к вам пришлось идти. В ВЭДР, чтобы не потеряться в веренице богов, коих вы себе возомнили. И самому пришлось стать одним из вас, испробовать Глас Бога, дабы сплотить разрозненные мысли в одну веру. Но вместо того увидел, какие вы на самом деле. И, знаешь, Жека, я не в восторге!

Жекой меня с приютского дома никто не называл...

Я слышал непомерный гром, будто вновь осыпалось здание. Я слышал затухающий стук своего сердца. Я слышал Принца, но издали, чуждо, словно он не ко мне обращался. Я слышал бога в себе.

***

Все те фантастически лачуги ВЭДРовцев никто не видел изнутри. Казалось бы: постройки, вылепленные воображением, должны бы ломиться от роскоши. Представь ВЭДРовец золото, жемчужины, топазы — всё будет. Это не трудно представить. А уж воплотить, когда в трипе любая материя — пластилин, раз плюнуть. Только, осознав, что реальность настолько гибка, толку ли от золота? Монеты сами по сути — волшебный источник, нити-ручьи, которыми порой можно умело наполнять не только человека, общность, и вертеть, держа на поводке или, напротив, срывая голодных с цепи. Но с нашим корпусом — другое. Мы не наёмники, набивающие золотыми потоками банковские ячейки, чтобы к отставке посчитать, во сколько вышла наша жизнь, вплоть до цента. Мы — пишущие историю пешки с манёвренностью королевы, мы видим то, что никому не под силу. Но и мы же сходим с ума от такой власти. Чтобы сгинуть, а, сгинув, сбрендить. Построить памятник своему безумию в виде изощрённой усыпальницы.

Эти чудеса света, которые вы могли бы видеть на фотографиях со всего мира, в пустынях, в скалистых ущельях Гранд-каньона, в снегах Антарктиды. Это не апартаменты ветеранов. Это — наши могилы.

В подобной могиле я видел и свою судьбу. Мёртвым богам место в бездне. И свою бездну я выстроил бы в виде дома без окон. С ножками, на швейцарском курорте, но глухим. Домом, где пустые глазницы окон бесстрастно пожирали бы душу всякого, вознамерившегося заглянуть мне в лачугу. Считай, в душу. А в душе лишь прошлое из злосчастного приюта, да истоптанная лужайка перед ним. А ведь я так их ненавидел — сирот, таких же потерянных, несчастных! А ведь никто из наших, насколько я знаю, в люди не выбился. А так хоть имена их на стенах высеку. Тех, кого сам выберу, или хотя бы вспомню. Дескать, был вот Колька Гемадеев, со мною ломоть хлеба делил, не жадничал. А выпустился, спился — почки отказали. Зато под его влиянием ветеран ВЭДР рубежи Родины защищал! Или, вот, Анька Бестужева: всем пацанам отпор давала, но меня одного близко к себе подпустила. Умерла в родах. Так и вышло у неё, что такую же себе замену заделала — сиротку.

Про Аньку я лет эдак пять назад услышал, особо больно было. А ведь с ней у нас могло сложиться, если бы добровольцем в корпус не умотал.

Вот подумать про каждого: чего там увековечивать? Но с другой стороны, как иначе? Ведь будто и вовсе их не было — и жили и сгинули незамеченными. Они хоть людей не убивали. Не то, что я... Ребята из приюта мне иногда во снах являлись. За преступления военные понукали...

Для себя я и решил: дайте мне хоть сотню псилоцибинов, хоть до смерти вертите мной, только на покой не отправляйте. Не мила мне такая могильная отставка, где я никому не сдался. Лишь бы не увольняли! Убейте, но не бросайте…

Потому я всё ещё в строю, потому не сдаюсь. Ведь не безграничная власть меня манит, я от себя всё бегу!

Вот подумал: а не таких ли нас в ВЭДР выбирают специально беспомощных, чтобы командиров своих к чертям на клочки не порвали ради собственных целей? У нас ведь по сути и целей-то нет...

***

— Ты жалок! — продолжал Принц. — Ты — ничтожество!

И чего разорялся? Убил бы, и дело с концом. Как ему ещё времени пустословить не жалко?

Время? Странно думать о нём думать, слыша, как затухает твоё сердце. Много ли у меня было времени? Если посчитать все взрослые годы, исключая трипы — с ноготок. Не для себя же жил, не для себя и дух испускаю. Хорошо, что хоть спокойно, не терзаясь прошлым в своей воздвигнутой Гласом усыпальнице.

Что сердце сдаёт — знаю. Чувствую его. Бедное, трепыхается из последних сил. Не выдержало.

Со мной — понятно, но где мой отряд? Смёл Принц самоназванный, или взрывом накрыло? А откуда взрыв был?

А Принц разорялся:

— И все вы, пешки вшивые, жизни не достойны! У вас был дар распоряжаться реальностью, а вы пустили его на уничтожение! Вы хоть знаете против кого воюете? Эти люди, между прочим, свой дом защищали. Родину! Да что ты, несчастный, можешь знать о Родине?

Я невольно прислушался. Мой затуманенный рассудок уловил нить, мысль столь мне знакомую, понятную. И... её ведь будто из моей головы вытащили.

Я ведь не слепой. Это на первой операции ещё верил командованию, но на тридцатой... Потому мы особо выгодны: мрём как мухи. Почему меня оставили при службе? А почему держат при себе отставных полу-сбрендивших генералов? Потому, что те не отступают, прут по инерции и агрессивно, если эта агрессия нужна. А кто работает радикальней корпуса ВЭДР?

Моя ящерка блеснула хвостом в руинах, в щели между завалами. Всё моё внимание потянулось за ней. Что она узнала?

Шум от её когтистых лапок разнёсся эхом по разломам, открывая мне паутину расщелин разрушенных зданий. Без Гласа я не смог бы собрать всю картину воедино. Не смог бы заглянуть в каждую щель. Но почему-то антидот действовал не так, как обычно.

С чем-то я переборщил. Грешил на экстази, но нет. Я никогда раньше не видел мир в подобной проекции и сейчас едва его осознавал. Галлюциногенов для такого пространственного осмысления мало. Воображения — тоже.

Я — будто ястреб, воспаривший над полем брани. И там, внизу, как и на поле брани, хватало убитых, похороненных под обломками зданий. Целый район разрушен, и лишь его остроги скорбно глядели в сиреневую бездонную глубь. Для меня небо было сиреневым. А среди десятков, нет, сотен тел я узнавал пропитанную кровью форму ВЭДРовцев. Нас в отряде было тринадцать человек, включая меня. Почти все опытные, за исключением двух новобранцев. А тел в форме — десять. Может, двое уцелевших ещё успеют мне на выручку? Хотя... на что надеюсь?

Принц всё не унимался:

— Дураки вы. Обдолбанные отморозки, — сплюнул, — ведь мир лучше бы сделать могли, а упарываетесь дрянью так, что мозги протекают. Подумай, осознанное созидание, без галлюциногенных трипов неужели не сделало бы мир лучше? Вас же детишками рекрутируют, но выпускаетесь-то ветеранами! Неужто остатками разума не вкурите, что накачивают вас гадостью, чтобы ограничить? Никогда в истории человек не получал таких возможностей — влиять на реальность. Трансформировать мир. А вы... Эх! Лишь бы убить, уничтожить. Да спрятаться подальше от ответственности, придумав дурацкие крепости. Да вразумить вас надо! По башке надавать так, чтобы вся дрянь псилоцибиновая из ушей полилась!

Принц опять сплюнул. У меня перед глазами мерцало, туманилось. Стало ещё хуже после того обзора трещин в завалах.

Поодаль из кучки расплавленного бетона торчала изуродованная рука. Костлявая, окоченевшая. На посиневшей коже проглядывались чёрные загогулины татуировки.

— Там написано: "За мать. За жену!", — сказал за меня Принц, затем продолжил. — Твоя работа? Гордишься? Пацан, может, за будущее воевал, пока ты будущее человечества как эти стенки плавил. И потом, — Принц пристально взглянул мне в глаза, — а ты думал, как его матери похоронку получать? Ты бы сам ей об этом сказал?

Вспыхнул яркий свет до рези в глазах. Я застонал. Голова заболела дико, мысли путались. Сердце ёкнуло, готовое сорваться в бездну. И от этого почему-то стало ещё больнее.

— Но-но-но, — воскликнул Принц, — не умирать, Жека, рано!

Будто во сне я видел, как он сбросил с себя балахон, потянулся к поясу с аптечкой, достал ампулу с адреналином, вогнал в шприц, закатал рукав моей руки...

Кислотный калейдоскоп взорвался перед глазами. Я на миг словно бы потерял сознание. Вспомнил отчего-то приют (ведь перед смертью вся жизнь перед глазами прокатывает), вспомнил, как ненавидел Кольку Гемадеева за то, как он меня понукал по поводу и без. Зато всегда поддержит, даже последней крохой поделится. Вспомнил Анькую которая хоть раз и допустила, зато потом отворот дала и на дистанции держала. А вот другие из наших не вспоминались. Зато Коля с Анькой крепко в почках засели. Во снах приходили, говорили, что ж ты, гад, людей уничтожаешь. А ведь я к ним прислушивался. Они такими родными были, что в сердце остались так глубоко, не вытравить. Живые, настоящие. Гораздо более настоящие, чем я.

В боевых операциях я ведь всё понимал. Не в смысле тактики, а что нас отправляют военные преступления совершать. И наркотой накачивают, чтобы послушнее были. Наркоманов не жалко. Сами командующие Гласа Бога больше, чем огня боятся, ни за что не притронутся. Он — очередное оружие, инструмент, но инструмент ли? Бывает, амбиции так мозги забьют, как шапка промозглого снега на голову свалится, и за ними ничего и не увидишь. А я увидел. И понял.

Понял, что D-вещество, трансформирующее реальность, вкупе с ясным разумом способны на многое. Да что там на многое, практически на всё. Допёр, что это "всё" в сложившихся обстоятельства могу сотворить только я. Но что? Превратить в прах весь корпус ВЭДР со всей верхушкой? Но искоренит ли это зло, эти военизированные кампании? Вряд ли.

Но и мысль ведь несложная — что нас за скот держат. А как донести в ржавые, размытые наркотой головы сослуживцев? Ведь не только воля командиров ими движет, а чувство всеобъемлющей волны трипа, кратковременная власть, страсть, эйфория...

Насколько бескрайне влияние D-вещества? Можно ли с его безграничными силами проронить зерно недоверия? И даже больше, взрастить свои мысли в чужой голове?

Ампулу D-вещества нам давали лишь на боевых операциях. Тренировки же проходили исключительно под апиоидами, где мы цеплялись за струны плывущей реальности.

Я подумал, что, если и разорвать порочный круг, то только так, на боевой операции. Я попробую разделить своё сознание, влив его в головы других без остатка. Во время подготовки к тридцать пятой боевой вылазки, я окончательно решился. Мне было не страшно.

Украсть у новобранцев ампулу с D-веществом было нетрудно. Трудно было это сделать так, чтобы этого никто не заметил.

Я думал, что переборщил с амфетамином. Но почему у меня из головы совсем вылетело то, как я вколол себе тройную дозу Гласа Бога?

Я почувствовал, как меня подхватили нежные руки. Никогда не понимал, почему в ВЭДР берут девушек. Немного, но...

— Жень, ты вообще все берега попутал? Нельзя же так накидываться!

Я уловил до боли знакомый голос. Девушка, рекрут, смотрела на меня с укоризной, будто мы были знакомы добрую сотню лет.

Её черты лица я узнавал с трудом, но взгляд не смог бы спутать ни с кем.

— Жека, тебе бы успокоиться, и не брать на себя лишнего. И так довоевался, — сказала Анька. А на лице всё та же ехидная улыбка.

Только лицо было не её, а девушки-новобранца, имя которой я забыл.

— Да, Жень, вот нефиг было браться за то, в чём нихрена не смыслишь. Вот куда тебя опять понесло? — понукал меня Принц. Кольку Гемадеева в приюте обзывали принцем за то, что выделывался много. Лицо было, конечно, не его.

У меня под ногами суетилась крохотная изумрудная ящерка, преленивая то к одной ноге, то к другой. Её хвост радостно метался из стороны в сторону, а счастливые глаза устремлялись то на Колю, то на Аньку. На новых Колю и Аньку.

Я блаженно улыбнулся и повис на руках моих друзей.

— Взрыв? — прохрипел я.

— Бомбы заложены были, — пояснил Коля. — То ли партизаны постарались, то ли командиры от вас устали. Ты же знаешь, как это бывает. Нас с Аней не накрыло потому, как мы с ней отстали. Себя, так сказать, осознавали. А ты — сам справился, уж ее знаю, что ты устроил, чтобы защититься. Мы другим были заняты, себя признавали в новых телах.

Я почувствовал, как затрепыхалось моё сердце.

— Когда я умру, вы останетесь? — взволнованно проговорил я.

— Куда же мы денемся, дурачок? — ласково проговорила Анюта.

Я прильнул к её лицу, втянул запах её волос, заглянул в глаза. Да, это были именно её глаза. Вернул. Смог.

Моя ящерка юрко забралась на её плечо и лапкой коснулась моей щеки. И ты жить будешь? И ты не развеялась как другие? Ну дела!

Розовый закат скатывал свои золотистые нити с простыни небосвода, оставляя за собой серебристые мерцающие дырки. Я почувствовал, как меня обняли, крепко-крепко.

— Мы не забудем тебя, как ты — нас, — просипела Анюта сквозь слезы.

— Мы тоже дадим тебе новую жизнь, как ты нам, — прохрипел скорбно Коля-Принц.

— Не стоит, — сказал я.

Вдруг чёрная птица с белыми пятнами взметнулась из моей груди и полетела вверх. Всё выше и выше, пока не скрылась в сиреневом бездонном и необъятном небе...