По следу

Они встретились в кабинете над залом ожидания вокзала. Тот, что помоложе, в светло-сером костюме, заложив руки за спину, смотрел на улицу. Из-за стеклянной стены открывался вид на электровозы и пути, кучкующихся пассажиров, вещи, сложенные грудами. Тот, что постарше, в коричневом мундире, наблюдал за собеседником. Снизу, приглушенная полом, доносилась бесхитростная мелодия.

— Ты хорошо выглядишь, Николай. Жаль бледноватый, но это мы поправим. Съездишь на курорт, развеешься.

Николай молчал. Когда-то он любил своего наставника, но сейчас, особенно сейчас, их встреча была ему в тягость. Наставник нашёл его на дне — сломленного, не желающего есть, пить, дышать. Нашёл — да ещё и вытащил на поверхность. Зачем? Загнанных лошадей не лечат — их пристреливают.

— Я не просто так вызвал тебя из «отпуска». Есть дело крайней важности, которое можно поручить лишь тем, кому безоговорочно доверяешь.

Николай вздрогнул и оторвался от созерцания поездов. Доверять? Ему? После того, как он собирался пустить себе пулю в висок? После того, как его едва не комиссовали? Меньше всего на свете он заслуживал доверия.

— Уверен, Борис Аркадьевич, — произнёс Николай. — У вас на это есть особенные причины.

— Что ты знаешь о Малой Алии?

— То же, что и все. Полуколония, курортный город с вечным летом и пляжами для золотой молодёжи, море с прозрачной водой.

В его родном городе безопасная вода была только из-под крана. Местная речушка, наполненная промышленным гноем, годилась разве чтобы швырнуть в неё использованный шприц.

— Забыл упомянуть про общину аборигенов, разработки редкоземельных металлов и пристальное внимание наших союзников по блоку к любым событиям на Алии! — поправил Борис Аркадьевич, резко повысив голос. — А ещё есть одно непростое дело, которое при других условиях и выеденного яйца бы не стоило, но сейчас…

Наставник замолчал. Николай заметил папку на столе. А он уже испугался, что старик позвал его морали читать. Всего лишь одно дело, и можно вернуться в свой маленький мирок с незатейливыми проблемами, требующими очевидных решений.

— Ясно.

Николай развернул папку. Негусто — пара листков заметок с места происшествия, фотоотчёт и показания патрульных. На плохом английском кратко описывалось положение тела убитого, найденные документы. Значит, Эдгар Мурр — мужчина тридцати лет, гражданин США, спортсмен, отец двоих детей. В деле не хватало показаний свидетелей и толкового описания места происшествия.

— Теперь ты понимаешь?

— Местные копы совершенно не умеют работать.

Борис Аркадьевич покачал головой.

— Эдгар Мурр, он же Белый Тигр, чемпион Сообщества по боям без правил, легенда в мире спорта. И вот, представляешь, вчера его убили в какой-то подворотне. Убили и ограбили, причём в нашем секторе влияния. Пресса пока ещё не в курсе, но это, увы, ненадолго. И вот когда это выплывет наружу, толпа пьяных линчевателей, высадившихся на Малой Алии, окажется лучшим вариантом развития событий. Ты знаешь, что делать. Поезд прибудет через десять минут. Ракета…

— Ясно. Поэтому вы вызвали именно меня? Потому, что я не посмею отказать? Другие отказались работать?

— «Другие» просто горят желанием. Но мне необходима полная картина и пойманный преступник, а не тот, которого таковым назначат. Понимаешь разницу?

Борис Аркадьевич всегда был прав, вернее, правее Николая. Причём в любом деле, каким бы не занимался. Наверное, поэтому он и занимал такое высокое положение для человека из небогатых слоёв. Зачем-то наставник тянул за собой Николая. Видел в нём преемника или сына? Родные Николая давно уже не хотели с ним общаться, чтобы не портить себе настроение. Он совершенно чужой и закрытый человек.

Голос диспетчера объявил о прибытии сразу двух поездов. Один должен был отвезти пассажиров на космодром. Другой — куда позволяет доход. Поохотиться вместе с чиновниками средней руки в заказнике или отдохнуть на грязно-коричневых пляжах в компании клерков; воспарить в небеса в притоне для опустившихся. Было острое желание выбрать последнее, и все бы тогда, особенно родня, сказали, что к этому и шло. Все, кроме наставника. Он почему-то верил в подопечного. И у Николая просто не было выбора.

 

Правильно падать — это первое и самое важное, что запомнил Дорро. Падать, чтобы подниматься, как бы не было больно. Хроническая боль после тренировок была его единственным другом, кроме разве что тренера. Мак — достаточно немолодой чака, чтобы самому не драться, но ещё слишком сильный, чтобы не уйти в бурю — следил за судьбой подростка. То ли из прихоти, то ли из чувства верности к некогда великому племени, но уж точно не из жалости к сироте. Только трусы и предатели, вроде кочерегов, упиваются жалостью.

— Почему ты пришёл так поздно? — спрашивает Мак.

Остальные ученики давно разошлись по домам. Маты, кроме одного для Дорро, лежат, скатанные трубочкой. Одиноко висит боксёрская груша. Мак и сам не знает, зачем остался. Хотя нет, знает. Дома его никто не ждёт. Жену и детей убили на беспорядках, а вторую семью он так и не завёл. Зачем, если боевой дух угас?

— Ходил в море за селёдкой. Тётка велела.

Дорро никогда не пропускает занятия. Даже сейчас, измотанный качкой, он всё равно пришёл. Пусть даже и солнце зайдёт через полчаса. Электричества в зале нет, как и в большей части города.

— Сейчас зажгу лампу, — бурчит Мак. — Ты знаешь, что делать.

Тело Дорро напоминает старую разболтанную игрушку. На ней давно нет ни одного живого места, но она до конца не ломается.

Мак с любовью созерцает портреты на стене. Из-под толстого стекла гордо, без единой улыбки, смотрят его воспитанники. Среди них и два чемпиона Малой Алии. Они выложились на все сто и ушли легендами в те же дни, что и жена.

На третьем кувырке Дорро теряет сознание. Он тайком приходит в себя и, пока не заметил тренер, переходит на новое упражнение. Ноги у подростка ватные, не слушаются. Кажется, будто из носа и ушей течет кровь. Дорро проводит ладонью по лицу. Крови нет, это фантазия. Сразу становится легче. Стискивает зубы, чтобы удержать тошноту.

— Это твой единственный шанс! — вспоминает слова Мака. На первом занятии тренер подвёл мальчика к портретам. Живые легенды, оставшиеся вечно молодыми, смотрели на него как на равного. Они не подавляли сироту своей силой, нет, просто смотрели.

Мак замечает, что Дорро держится из гордости. Молодая ветка не может гнуться вечно, и тренер останавливает занятие.

— Значит, до завтра?

Дорро помнит, что завтра с утра снова в море, но всё равно кивает. Тётке необходима эта рыба. От убитого мужа у неё осталось три дочери, а она взяла к себе ещё и приблуду. Чака должны держаться вместе, иначе превратятся в кочерегов.

 

Утром Николай уже был на Малой Алии. Поезд, ракета, врата, две пересадки и снова ракета. Кружилась голова при взлётах, его укачивало в автобусе, он не переносил крохотных кабинок станций. Пионерам космоса, конечно, такие неудобства показались бы смешными. В былые время путь на Алию занял бы тысячу лет.

Планета-курорт встречала землянина буйной зеленью садов, влажным воздухом и лёгким ароматом дикой розы. Отель ничем не отличался от земных — белые стены, синева стёкол, балкончики, огромные бассейны, корты, расслабленные курортники, в основном старшего семейного возраста. Разве что больше угодливости в прислуге из местных.

— Хозяин, не стойте под солнцем! — к гостю буквально ринулась толпа портье. Самый быстрый протянул белый зонтик.

«Какой я тебе хозяин? Я такой же как ты!» — едва не взорвался Николай. Но едва он увидел выражение лица портье — смесь собачьей радости и угодливости, как его передёрнуло.

— Не надо зонтик. Отнеси мои вещи в номер.

Хорошо, что чаевые уже включены в счёт, он бы не смог отмыться от ощущения гадливости после подачки.

В отеле Николай не задержался. Сделал пару звонков и узнал, что о его прибытии уже предупредили полицию, выпил стимуляторов и вызвал такси.

— Первый раз? — На проходной с ним столкнулся толстопузый мужик в гавайской рубахе. Из-под рубахи выпирало волосатое брюхо.

Не дожидаясь, ответа, курортник продолжил:

— Я здесь каждую зиму бываю и жену прихватываю. Вода ей особенна нравится. Кожа, мол, после неё шелковистая. Сидит, плещется, хе, а я прямиком в город. Здесь девки всем дают! Представляешь? Цены себе не знают! У нас на эти деньги даже хлеба не купишь, ха. Ну, бывай, я почапал!

Вместо такси приехала полицейская машина — бело-синий внедорожник с мигалками на крыше. Затемнённое стекло со стороны водителя опустилось. За рулём сидел очередной абориген со смуглым, практически чёрным лицом.

— Это вы тот землянин? — спросил водитель, почти не разжимая челюстей. — Садитесь, я отменил ваш вызов. Садитесь уже, пока весь холод не выветрился! Я — Кагай, кстати.

— Следователь по особо важным делам сектора N. Николай Караусов.

На мгновение Кагай даже выпрямился. Но притяжение брало своё и он опять обмяк в кресле.

— Куда едем? — спросил местный, когда внедорожник тронулся.

— В отделение. Кто вёл дело гражданина Мурра?

Лицо водителя чуть побледнело, если, конечно, так можно выразиться.

— Я вёл.

— И что вы можете на этот счёт сказать?

Кагай так задумался, что едва не въехал в толпу подростков, перебегавших дорогу. Следователи повисли на ремнях. Дети с воплями прыснули в стороны. Николаю это напомнило разлетающихся воробьёв.

— Кочереги проклятые! Пошли вон отсюда! Не пожалею времени, всех заберу! — выкрикнул он в окно. И добавил, сквозь зубы, нажимая на педаль газа. — Наплодят выродков, а нам с этим жить.

— Кто эти ваши кочереги? — спросил Николай с безмятежным выражением на лице.

— А, вы же не местный. Это вроде как… не знаю, как сказать. Вот вы в отеле были? А в аэропорту? А девки к вам подходили? Выражение на лицах видели? Вот существа с таким выражением и есть кочереги.

Вот значит как. Первое союзное племя экспедиционных войск Сообщества на Малой Алии стало нарицательным именем. Интересные вещи здесь творятся.

— А вы сами из какого племени? Чака?

Водитель ухмыльнулся:

— Нет, чака это те, кто морды друг другу бьют и на помойке живут. Мои предки из доростов. Мы первыми догадались использовать море. Это были наши пляжи и бухты.

— Но их же не все забрали?

— Нет, конечно. Мы были слишком сильные, чтобы оказаться ограбленными как кочереги, и слишком умные, чтобы как тупые чака бороться. Концессия! Каждый год на счёт немного капает. Дочка вот подрастёт и на эти деньги в вуз пристрою. На Землю, конечно.

Естественно, на Землю. На Малой Алии, судя по отчётам, можно получить образование уровня бариста.

За окном мелькали ослепительно-белые здания города. Балкончики, навесы, тенистые деревья, цветы, красная плитка вместо бетонного покрова земных улиц. Играла чудесная живая музыка и бегало множество детей по разным поручениям. Счастье для туристов. Можно построить хоть тысячу курортов на Земле, но нигде не найти такого к себе отношения. Почувствовать себя олимпийским богом можно только на Малой Алии. Но Николай не хотел возвышаться. Он уже испытал то безграничное счастье, что при особом везении возможно лишь пару раз в жизни и хотел поскорее закончить с делами и вернуться в ту скучную и серую дыру, откуда его вызвал наставник.

— Так вы расскажете о деле?

— Он лежал у пирса. Рядом никого из людей, кочереги крутятся. Я разбил пару голов, чтобы их отогнать. Да, ещё у него были пустые карманы. Думаю, это ограбление.

— Ни ножевых, ни пулевых ранений, сломанный позвоночник. Вы считаете, что кто-то голыми руками смог убить и ограбить чемпиона Сообщества по боям без правил? В пути я немного посмотрел его бои. Это был зверь! Он людям коленки назад выкручивал.

— Я… — Кагай запнулся. — Может он с пирса упал?

— Где вы учились?

— Закончил срочные курсы. Городу требовалась полиция для районов с неземным населением.

Николай нахмурился.

— То есть, именно так убитый и попал под вашу юрисдикцию? Он умер в вашем районе, я правильно понимаю? Это был не туристический пляж. А что он вообще там делал? С чего бы землянин отправился на пирс ночью? Этого ведь не было в деле, да? Как с такой подготовкой вы боретесь с преступниками?

— Как-как? — Кагай явно обиделся. — Куда уж нам до ваших… Мы же тупые варвары, да? Если в районе случается происшествие, то с этим разбирается община, ясно? Племя само решает свои проблемы. Если что-нибудь случается с землянином, то племя несёт общую ответственность. Карманники, грабители — все эти дети кочерегов — не трогают землян. В этом нет смысла! Племя их выдаст! Вот так мы поддерживаем порядок и вроде как успешно справляемся.

— И тем не менее, вы предположили, что покойный был ограблен.

 

Дорро начинал самым младшим в зале. Мальчикам постарше было неинтересно лупить мелкого, да ещё и полудохлого от работы. К тому же Дорро приходил слишком поздно, чтобы найти себе пару. Вместо этого он тренировался на груше. Когда-то ещё юного Мака здорово избил боксёр с авианосца, чем пробудил в нём интерес к спорту. Оказалось, неплохо разнообразить родную борьбу ударными приёмами.

— Всем телом, ясно? — наставлял Мак подростка. — Джеб — это короткий. Быстрый, хороший удар. Проверяй им дистанцию, изматывай. Кросс — удар правой. С дальней дистанции. Используй его, когда соперник устанет.

В удар следует вложить всю тяжесть тела бьющего. Тяжесть Дорро усиливалась морем. Он, как и многие чака, не любил море. Его предки сражались в предгорьях, пока их не согнали к воде. Не любил, но раз за разом отправлялся за рыбой. Он тащил тяжёлые сети, чувствуя, как наливаются мускулами плечи, крепнет спина. Шёл на вёслах, если была возможность сэкономить бензин. Тащил улов от лодки к дому. Разделывал рыбу вместе с тётей.

Когда Дорро бил, это било само море. Волны моря расшибали вековечные скалы. Воды моря топили земные корабли. В гневе море могло разнести и поселение чака. Жили чака в низине и каждые полгода прорывало земляную дамбу и затапливало трущобы. Зал заносило песком и грязью, но портреты героев по-прежнему взирали со стены. Чака восстанавливали руины, раз за разом выгоняя воду. Дорро трудился рядом с ними. Всегда молчаливый, потому что в море поговорить не с кем, всегда собранный.

Сейчас в зале никто не хочет выходить в полный контакт против Дорро. Он был неплохим борцом, но разве их мало среди чака? Его удар — чудовищной природной силы, шедший, казалось, из глубин моря — выбивал дух из противника. Слух о чудо-мальчике разлетелся по трущобам. Горе испытателям чужого таланта! Дорро дрался всерьёз. Нередко его выносили на свежий воздух вперёд ногами, но оппоненты ещё долго не могли запомнить этого натиска. Чёрных свирепых глаз, неумолимой мощи природного таланта.

Дорро опять один, без устали бьёт грушу. В конце недели кубок района среди претендентов, по старинке, без весовых категорий.

— Если бы я был молод, — говорит Мак, завидуя возможностям современности. Он променял здоровье на драки с морскими пехотинцами за еду. — Не упусти свой шанс, парень!

 

В отделение полиции его уже ждали. Как колониальные власти ни пытались сдержать шумиху, гибель настолько известного землянина им было не утаить. К приезду Николая произошло несколько стычек с репортёрами. Местные газетчики отведали дубинок, а земного добровольно-принудительно конвоировали к консулу. Об этом Кагай заботливо рассказал по дороге.

— Господин следователь! — просиял шеф полиции при виде землянина. Кагай отвёл глаза. — Мы счастливы, что вы решили посетить Малую Алию. Уж вы проконтролируйте нас хорошенько! Укажите недостатки! Мы исправимся.

Ещё один кочерег, что за несчастное племя! Хотя, по статистике две трети отелей и вообще бизнеса услуг контролировали они. Правда, от этого кочереги Николаю нравиться не стали.

— Вас уже ожидает, — добавил начальник Кагая. — Господин из самой Организации! Покойный работал на его фирму.

Господин из самой Организации оказался обычным агентом с надетым, несмотря на жару, пиджаком и брюками. Он протянул свою карточку. Некий Брам из Невады.

— Что скажете? — развязно спросил Брам, заложив ногу за ногу.

— Аэропорт почти не отличается от земного. Отель тоже стандартный.

— Очень смешно! Понимаю, что без звонка к начальству вы палец о палец не ударите.

— Слушай, ты! — раздражение последних суток наконец-то сказалось на Николае. Он едва удержался, чтобы не сломать нос агенту, но вместо этого помолчал и добавил: — Что вы можете рассказать о гражданине Мурре?

— Мурре? Вы хотите сказать, знаю ли я о Великом Белом Тигре? Вы хоть раз в жизни включали телевизор? Это в колониях читают жалкие газеты! А у нас и телевизор смотрят только ради таких, как Белый Тигр. Я его нашёл, я! Знаете, сколько с того момента я получил на одних процентах? Шестьдесят миллионов. А сколько вы получаете в год? Тридцать тысяч?

Николай кивнул. На самом деле, из-за замятой наставником истории с попыткой самоубийства и неоплачиваемым отпуском, он получил меньше пяти.

— Лучше опишите его интересы, круг общения. Покойного могли убить из-за денег?

— А что у него с деньгами? Проверьте счета — все миллионы на месте, цент к центу. Если вы о том, что кто-то вывернул ему карманы, то в прошлом году Белый Тигр ради смеха разбил болид об стену. Поверьте, с деньгами он не считался. Наши бойцы хорошо зарабатывают.

— Может, его пытались устранить соперники?

Брам рассмеялся.

— Вы не очень-то интересуетесь спортом, да? Как бы вам объяснить — сейчас нет соперников. Вступая к нам, становишься вроде как в фирме, понимаете? Фирма организует бои и… в общем, неожиданности происходят, когда надо. Ясно?

— Вы устраиваете подставные бои? — нахмурился следователь.

— Это запрещено и отпугнёт зрителя. Все дерутся в полную силу. Но вот против кого ему выйти, решаем мы. А разве зритель захочет увидеть, как его любимца распинают в тисках гильотины? Но Белый Тигр-то действительно лучший боец человечества. До контракта он выиграл Олимпиаду. Бил, кстати, и этих варваров.

— Эти, как вы выразились, варвары — хорошие бойцы?

Брам поморщился и полез в карман пиджака за сигаретой.

— Простите, архаичная привычка. Я давно завязал, но руки об этом, похоже, не догадываются. Бойцы-то они хорошие. У нас в фирме, кстати, тоже есть. Иногда мы выпускаем их на ринг против особо дерзких середнячков. Техника слабовата, но силы им не занимать.

— Почему бы вам не набирать больше местных?

— А вы бы хотели смотреть, как какой-то черномазый лупит землян? Разумеется, я не имею в виду цвет кожи. У меня племянница — цветная, и мы отлично ладим. Но они чёрные не потому, что среди них масса мулатов. А потому, что чёрные, понимаете?

Николай, родившийся и выросший на Земле, этого не понимал. Зато чувствовал отношение коренных землян к «дальним». Что говорить об аборигенах Малой Алии. Учёные, правда, доказали наличие общего предка, что подтвердилось и многочисленными смешанными браками с самыми отчаявшимися нищими переселенцами из Азии и Латинской Америки. Но для обывателя аборигены остались нелюдью.

— По одной из предварительных версий, Белый Тигр был убит голыми руками. Как это вообще возможно?

— А вы бы справились с толпой обезьян?

— У него были неприятности с аборигенами? Что он мог делать в трущобах?

Брам с шумом поменял положение ног.

— У него было слишком много денег. Так много, что на Земле на них уже ничего не купишь, понимаете? Пару раз я избавлял его от внимания полиции. То побьёт кого, то пристанет. Ну и помню одну-не одну плачущую девку, которую я уговаривал смолчать за небольшую премию. Такую, что её семья потом не работала пару лет. Не перебивайте, раз уж хотели знать. Да, он был не подарок! И сюда он приезжал не ради того, чтобы гоняться за перетраханными тысячу раз девицами из отелей. Ему всегда нужны были свежие ощущения! Конечно, находились и горящие желанием начистить ему физиономию. Но это не так-то просто сделать.

— И всё же кто-то сделал. Вы не ответили на вопрос. У него были неприятности с местными бойцами?

— Сомневаюсь, он же здесь почти не выступал после Олимпиады. Тут нечего ловить. Местные дерутся за гроши. А то, что пишут в прессе — ну, как он обещал съесть детей или трахнуть чью-нибудь жену — так это образ. Найдите убийц! Прошу вас. Иначе… вы даже, не представляете, что может произойти.

 

Сколько противников у него было? Дорро забыл их лица, но помнит движения. Мало кто смог устоять против чудовищной силы его кулаков. Большинство легло от джебов.

— Смотри, что про тебя пишут, — подзывает его тренер. — Каменный Кулак поедет на Олимпиаду.

— Я встречу там лучших?

— Ты сможешь наконец-то купить себе что-нибудь. И семье. Твои сёстры подросли. Им нужно и приданное, и жильё. Ты же не хочешь, чтобы тётка ушла в море? А зал — потолок протекает, из всех щелей дует. Мальчишки с улицы тебя боготворят, но заниматься им негде. В половине домов света нет. Нам нужен врач, лекарства. Делай, что хочешь.

Типичная фраза чака. Означает: Делай, что должен. Любые желания истекают из долга перед племенем. Сначала племя, потом семья, потом он. Не важно, как, но на Олимпиаде можно заработать. Для других.

— Как сам? Волнуешься? — помолчав, спрашивает Мак.

Дорро некогда волноваться. Он либо тренируется, либо ходит в море. Сёстры тоже работают, плетут корзины, рисуют, шьют. Но никакого усердия не хватит, если труд почти не оплачивается. А за бои хоть деньги идут, огромные, несметные деньги. Он сможет купить себе мопед. Если захочет.

— Твоя тётя говорит, что ты один. Почему? Все любят победителей. Любая девушка будет твоя. И Инке ты нравишься. Я часто её вижу в зале, и приходит она, только когда ты занимаешься.

Инке — девица с длинными прямыми волосами, почти до плеч. Фигурка у неё тонкая, но не слабая. Она словно гибкая поросль орешника. Дорро не понимает её любовь. Разве у них есть общее? Почему она так смотрит на него? Почему от её карих глаз исходит теплота? Пару раз они прогулялись вместе. Дорро говорил о том, что мечтает сразиться с лучшими бойцами Сообщества. Инке молчала. Чего ей нужно? Зачем это? Инке странная.

— Мне это неинтересно.

— Зелёный ты ещё совсем. Ну, ничего: подрастёшь — догонишь. Но Инке к тому времени уйдёт!

Инке и в правду уйдёт, но не раньше, чем перепробует все средства. Они даже жили вместе. Инке он достанется по частям. Когда снаружи он останется тем же Дорро, а внутри уже не будет ничего живого. Вроде как склеенный кувшин — внешне целый, но воды не держит.

Но до этого ещё далеко, а пока Дорро герой чака. И даже кочереги его любят, хоть он и не знает об этом.

— Почему вас назвали Дорро? — вопрос репортёра. Нестерпимый жар от камеры. Две минуты до взвешивания.

— Ну, это надо спросить его родителей, — шутят с трибуны.

Мак едва сдерживается, чтобы не выругаться.

— Его родители умерли. Как и многих других. Спрашивайте о спорте, раз уж не удосужились хоть как-нибудь подготовиться. Нас называют по первому изданному звуку. Никакой младенец не выговорит «Р». А Дорро — рычал.

Он волнуется за своего бойца, но Дорро уже далеко. Тело его здесь, а разум плавает в чёрной, непроглядной пустоте между звёздами. Поэтому ему и нравится драться, только тогда он ощущает целостность.

— Скажите хоть что-нибудь для своих поклонников.

Поклонников? Это для Инке что ли? На пороге тёткиного дома часто оставляли еду. То яйца подбросят, то хлеб или даже мясо. Дорро не забивает свою голову вопросами. Мало ли, вдруг это за сёстрами ухаживают.

Он не знает, что сказать. Как объяснить свой восторг перед схваткой? У него не хватает слов.

— Когда я выиграю, — наконец, говорит Дорро. — я бы хотел посмотреть ваш мир.

 

Место происшествия не представляло ничего интересного. Каменный мол, уходивший далеко в море, вынесенный штормом мусор на пляже. Примыкающие к пляжу трущобы — скопище хаотично разбросанных коробок из говна и палок. Странно пахло — смесью из роз, помоев, гнилых водорослей и соли.

— Ленивые твари даже убрать за собой не могут, — пожаловался Кагай.

— Кто там проживает? — спросил Николай, указав на домики.

— Отребье чака. Нарожают по десять детей на одну семью, а потом шастают в город со своим хламом. Купите у многодетной матери корзинку! Пожалейте бедняжку! Прежде чем рожать, надо было думать!

— Пляж тоже чака?

— Ещё чего! Чака здесь ошиваются, браконьерят на своих лодочках. Раньше мы их топили за это, но теперь здесь кочереги заправляют, а этим сволочам чужие права не интересны, лишь бы деньги получать.

Николай поднялся на мол, оскальзываясь на тине, прошёлся вдоль и до конца. К камню были прибиты многочисленные кольца. Кагай осторожно следовал за землянином, следя, чтобы брызги разбивающихся волн не попали на белые брюки.

— Так вот почему в отчёте указан пирс. Здесь останавливаются суда?

— Какие уж тут суда? Вы чем слушали? Проклятые оборванцы чака воруют нашу рыбу. Чахлые лодочки, а не суда!

Сторона рядом с кольцами была сбита начисто, словно гигантская бритва проскоблила поверхность от водоросли.

— Лодочки? Здесь стояла полноценная яхта. У покойного была яхта?

— У всех землян такого калибра есть яхты. При этом они не швартуются на рыбацких пирсах.

Николай вернулся к машине. Рядом с ней уже кучковалась местная ребятня. Черноволосые, смуглые, хорошо сложенные, но полуголые, босые. Он задал им пару вопросов о происшествии и не получил ни одного ответа.

— Шеф, не смотрите на них. Никого порядочного из них всё равно не вырастет, — сказал Кагай, поворачивая ключ зажигания.

— Объясните ещё раз — если преступник не находится, то отвечает вся община, правильно? Здесь земля чаков.

— Чаков и кочерегов. Да, мы прищучим этих выродков, если вы никого не найдёте. Жаль кочереги выкрутятся. Денег у них куры не клюют. Но хотя бы чака разгонят. Я понимаю, что мы для вас на одно лицо, но здесь только доросты разумные люди.

— Объясните мне тогда, разумный вы человек. Зачем чаку или кочерегу обчищать карманы покойного, если за это накажут общину? Вы оказались первым на месте происшествия. Сколько у него было налички? Ну? Отмалчиваясь, вы пускаете следствие по ложному следу, а, значит, выступаете сообщником. Я имею право отстранить вас от работы и проверить на детекторе лжи, который, кстати, даёт стопроцентные результаты на коренных жителях Малой Алии.

Кагай остановил машину. Долго молчал, потом стукнул кулаком по баранке.

— О, да! Я виноват! Это я же свернул шею богатому землянину! Как будто бы мне нечем больше заниматься. Да не было там денег! Не было! Три тысячи долларов. Для него — это ничто. А для меня…

Николай, не мигая, смотрел на водителя. Кагай не выдержал взгляда:

— И что теперь? Меня уволят?

— Я приехал сюда не проверять качество работы полиции, а найти убийцу. И если убийца будет найден, но не тот, что следует, а какая-нибудь закладная жертва во имя общественного блага, то сюда заявятся сотни погромщиков с автоматическими винтовками. Теперь ты понимаешь, в чём серьёзность? Я могу на тебя рассчитывать? Хорошо, тогда отвези меня поговорить с владельцем, то есть с пассажирами яхты, а сам обойди все бойцовые залы. Маловероятно, чтобы чемпиону мира сломал хребет обычный человек.

— Самый ближний зал — это клуб Полудохлого Мака.

— Полудохлый? Это какая-то воровская кличка?

— Нет, ему просто сто лет, а он не ушёл в море, как нормальные чака.

 

Они вьются над ним, словно чайки над собранным уловом, и всё говорят, говорят о нём в третьем лице, будто Дорро неполноценный, будто не понимает.

— Ну сделайте же что-нибудь! — воскликнул министр, подняв руки к небу. — Он ничего не понимает! Мак, вы его учитель.

Хорошо, что Инке осталась дома. Ей было бы неприятно видеть терзания Дорро.

— Это его выбор!

— Нет никакого выбора! Есть вопрос поставок. Думаешь, зачем нам нужна эта Олимпиада? Мне плевать на дураков, у которых чешутся кулаки. Дай-ка я себе морду начищу! О, как интересно! Мне плевать на идиотов, бегающих наперегонки. Гоняющих мяч и прочую дрянь вместо того, чтобы пахать поле. Ну, нравится землянам это! Пусть. Зато я знаю, что Олимпиада привлекает сюда толстосумов с деньгами. Я также знаю, что министр одной из их стран немедленно отпишет нам гуманитарной помощи на сто тысяч тонн, если их чемпион победит нашего. Вот что я знаю, вот что меня интересует!

Сто тысяч тонн? Это много или мало? Если вывалить посреди улицы, то, наверное, дома засыплет до самой крыши. В сезон дождей дети перестанут истончаться как свечи и тухнуть, тухнуть, тухнуть. Сколько из этих тонн доберётся до чака?

— Дорро? — осторожно спрашивает Мак. — Ты ещё здесь?

В чёрных глазах борца темнота. Темнота космоса, существовавшего ещё до зарождения жизни. Последнее время Дорро часто проваливается в пустоту, где и находится до очередного боя. Говорят, что также было и у его дяди, ушедшего в море. И у деда. Это даже не болезнь — отметина. Отметина таинственного от отсутствия письменности времени начала колонизации. Или, как говорили шаманы, прихода богов на землю. Кого-то боги поцеловали. И этот поцелуй уводил их разум далеко-далеко, от бед, от тревог в прекрасное из-за отсутствия людей место.

— Я здесь, учитель.

— Дорро, что бы не произошло завтра, ты уже чемпион. Ты — легенда Малой Алии.

Легенда вспоминает последний бой. Он легонько зацепил землянина, а тот вдруг повалился со сломанной ключицей. Дорро даже не успел ударить в полную силу! Разве это боец? Он хочет на Землю, чтобы сразиться с лучшими. Этого никто не понимает, даже Инке. Инке хочет ребёнка. Мальчика, такого же сильного как папа. Девочку — прекрасней матери. И ещё двух-трёх, на всякий случай. Пусть сами выберут свою судьбу.

— Помнишь, ради чего всё началось? Ты хотел помочь залу, тёте.

— Вашей тёти нужна лицензия на вылов! — вмешивается министр. — И тётя её вполне может получить. Пожизненно.

— На улице не проведён свет. У нас нет здания для школы. Делать, что хочешь!

Опять это. Делать, что хочешь. Это значит осознавать необходимость. Обществу необходима школа.

— Мальчик! — продолжает министр. — Олимпиада ничего не решает. Все деньги в профессиональном спорте. Ты ещё достигнешь высот. Ты сможешь там.

 

Гражданин Мурр действительно отдыхал в ту ночь на яхте. Большинство из его свиты — начинающих и уже закончивших карьеру борцов — сбежало на Землю, а девочки вернулись на улицу. Капитан яхты поведал следователю о частых вечеринках, как и любимой забаве Мурра искать приключений на пьяную голову. На пирсе случилась драка из-за какой-то девки, но сам он не видел.

— Я могу вам рассказать, не для протокола? — спросил капитан.

— Да, в случае чего, мы не сможем вас привлечь за эти сведения.

— Я подневольный человек, хоть и землянин. Мне приказывают, я делаю. Понимаете? У меня ипотека на сорок лет. Поэтому, когда Белый Тигр говорил развлекаться, мы развлекались. Он считал себя великим шутником. Не могу сказать, что все его шуточки были законны. Ну, в стиле опрокинуть волной рыбацкое судно или порвать сети… Иногда он задирал местных и тогда начиналась бойня. Я никогда не видел человека сильнее его. Видите поручень? Однажды, похваляясь, он согнул его левой рукой! В тот день я даже не вышел из рубки. Слышался визг. Возможно, он облапал какую-нибудь местную шлюху. Потом прибежали наши, трезвея на глазах. Кричали — трогай! Сейчас нас поубивают! Что я мог сделать? Увёл яхту. Тем более, оставаться было опасным из-за неспокойного моря, пару раз нас приложило бортом.

— Вы долго прожили на Малой Алии? — спросил Николай.

— Десять лет.

— Когда-нибудь слышали о шлюхах из чака?

— Нет. Разве, что из тех, кто порывает с корнями и становится кочерегами. Глупо, правда? Аборигены не смогли объединиться даже перед общим врагом.

— И кто этот общий враг?

Капитан засмеялся и ничего не ответил.

Обход залов дал куда больше. Этот зал отличался от остальных чистым деревянным полом, крепкими стенами, лампами, новым инвентарём, росписями на стенах. Заведовал им дед с дрожащими руками. Лицо его напоминало кору дерева — в трещинках морщин и с точками.

— Полумёртвый Мак?

— Этот полумёртвый Мак за свою жизнь уложил немало бойцов куда крупнее, чем ты, землянин! — просипел дед.

— Простите, если меня ввели в заблуждение!

— Да что уж, я и впрямь Полумёртвый. Что вас интересует в моём зале?

В глаза Николаю бросились портреты выпускников. Особенно выделялись трое. Рослые, крепкие мужчины с серьёзными лицами.

— Все ваши? Говорят, у вас довольно-таки сильный зал. Это воспитанники подарили? — Николай обвёл рукой инвентарь.

— Два моих парня дерутся за деньги на Земле. Не забывают, откуда начали.

— Они есть на портретах?

— На общем фоне.

Старик ткнул пальцем в фотографию темнокожих ребятишек. Их собралось, наверное, с два десятка. Все улыбались, махали руками. Это их лучший момент жизни.

— А эти? Где они сейчас?

— Это вожди нашего народа. Их расстреляли двадцать лет назад на демонстрации. Мы не хотели и дальше работать за доллар в день.

— И как, достигли своего?

— Благодаря им, мы теперь работаем за два.

Николай на мгновение ощутил себя пристыженным. Он настолько погряз в самокопании, что порою чувствовал себя самым несчастным в мире. Подумаешь, влюбился в подсудимую, которую сам же и отправил за решётку. Подумаешь, её убили через неделю! А он сорвался и упивался грёзами в притоне, пока не иссох и мозги его едва не умерли, пока наставник не нашёл его, отмыл и вылечил. Прикрыл. А он ноет и ноет. Ах, какой я несчастный и одинокий. На Малой Алии люди ежечасно умирают за два доллара.

— А третий, тоже вождь?

— Вы далеки от спорта, да? Это же серебряный чемпион Олимпиады. Первой и единственной за пределами Земли. Он ещё жив, но в зал, к сожалению, не ходит. У него своя лодка и пожизненная лицензия на вылов.

— Серебро. Это значит он кому-то проиграл.

— Да, одному проклятому землянину. Как звали этого неблагодарного ублюдка? Эдгар, да, Эдгар Мурр. Десять лет прошло, а я не могу забыть тот бой! Как он плакался в своём углу! Мне больно! Мне больно, сейчас у меня отвалится мясо с костей! Остановите бой! Дорро здорово приложил его по корпусу.

— А потом?

— А потом после драки кулаками не машут. Мы повисли на нашем парне и… он больше со мной не разговаривал. Я ему жизнь сломал. Это я его уговорил пропустить болевой. На нас давили, чтобы земляне победили. И мой мальчик послушался, а этот ублюдок переломал парню руку в трёх местах.

Николай внимательно посмотрел на разволновавшегося старика. По лицу аборигена текли слёзы. Говорят, что можно прожить тысячу лет и не увидеть слёз чака.

— Вы знаете, что Эдгара Мурра убили прошлой ночью на пляже? Ему сломали позвоночник. Как вы думаете, мог ли Дорро затаить на него злость?

Полудохлый Мак вытер слёзы плечом.

— Дорро — это герой нашего народа. А герои никогда не обижаются.

 

Инке проплакала с неделю.

— Мне ты нужен, а не чемпион. Ты! Понимаешь?

Глаза Дорро чернеют отсутствием смысла.

— Я уйду, хоть это ты понимаешь?

Дорро понимает, но ничего не может объяснить. Он потерял свой голос. Раньше он выражался в схватках, теперь его коронный удар пропал и скорость исчезла. Он всего лишь второсортный борец, не гений. Нет смысла драться, если ты не лучший. Нет смысла жить. Но он почему-то живёт. По привычке, прихоти.

Голос его пропал, как и всякая воля. Он перестал разговаривать и только работал. Медленно, без охоты, монотонно.

Инке отправляла на Олимпиаду народного героя, а вернулся ей морально сломанный человек.

— Ты хоть меня любишь? Ты хоть заметишь, если я уйду?

Он даже не оборачивается, когда Инке захлопывает дверь. Наверное, он её любит. Ему тепло и приятно видеть Инке на улице с другой семьёй, мужем, детьми. Ему приятно, что она счастлива и, пожалуй, в такие моменты он и сам почти счастлив. Но потом накатывает память о том, как он подвёл тренера, потерял способности, и тогда Дорро возвращается к работе. Он ненавидит рыбу, но что-то же надо есть.

Дни идут один за одним. Следующая смена приходит взамен выбывшим. В зале Дряхлого Мака новые ученики и новые надежды. Звёздочки их поднимаются над морем и иногда остаются на небосводе, а иногда с шипением тонут в чёрных водах. Как утонул и сам Дорро. Но у него хотя бы есть лодка, а у других нет и того. Может, стоит уйти в море и покончить с этим? Наверное, это было бы правильным. Но люди пока ещё нуждаются в нём. Он раздаёт лишний улов голодным детям и следит за судьбой родни. Пусть растут сильными. Их, конечно, расшибёт об стенку, но одного, другого, третьего, а вдруг на сотом-тысячном стенка пойдёт трещинами и за ней откроется что-то. Может, другая стенка. Новый вызов, новое поколение. Рано уходить в море.

Он смотрит на ночную воду. Вдалеке цветут огни гирлянд и гремит музыка, напоминающая ритмично падающее бетонное перекрытие. Что-то чудовищное, огромное приближается к пирсу. Это была яхта, настоящий лайнер в сравнении с его лодочкой. На борту махины развлекаются земляне и их прихлебатели из кочерегов. Дорро не чувствует к ним ненависти, скорее, презрение. Его предков победили герои в боевых скафандрах. Сила солому ломит. Но те, кто воспользовались победой, отнюдь не вызывали уважение. Это просто наплывший в шторм городской мусор, вернувшийся обратно.

Вихляющий нос яхты высек искры из каменного мола. Толпа гуляк изрыгается на пляж. Они идут, разбрасывая бутылки. Бац! Это разбито стекло в хижине Старой Аги. Аги живёт ради того, чтобы следить за внуками. Она часто говорит Дорро о мечте уйти за край.

Раздаётся женский крик.

— Уйди! Поищи себе ровню среди кочерегов! — срывается на визг девушка.

Внучка Аги? Нет.

— Да ладно, старушка, тебе, наверное, уже никогда не обломится. Ты вообще знаешь, кто это?

Дорро поднимается с песка. Их пятеро рослых мужчин и четыре девки из отеля.

— Какая я тебе старушка? — Дорро узнаёт голос Инке.

— Ну так докажи! В тебе ещё никогда не было такого.

Смех стаи сообщников. Она вырывается, но тщетно.

— Знаешь, мне даже нравится, когда сопротивляются. Где ты живёшь? Здорово, если на нас будут смотреть. Ну, давай, кричи! Пусть все увидят, что тебя облапали, что ты грязная шлюшка.

Он задирает ей платье. Слышен треск рвущейся материи. Удары Инке впустую разбиваются о каменную мускулатуру землянина.

Чернота покидает глаза Дорро, он вновь ощущает себя целостным, как на поединках. Он идёт на них, медленно, неотвратимо — словно море, наступающее на берег.

— О, а вот и местный клоун. Хочешь заработать двадцать долларов? Оближи собачье говно!

Кулак обжигает чудовищной болью, которая едва не отправляет разум Дорро обратно к звёздам. Даже спустя годы он не может бить в полную силу. Но крикуну хватает и этого. Грязным нимбом от затылка растекается кровь.

Девицы налетают на Дорро:

— Куда ты лезешь, животное!

— Что ты наделал? Тебе завтра полиция яйца отрежет.

— Тише! Не трогайте! — говорит великан и отпускает Инке. — Знаешь, что делают с собакой, которая кусает кормящую руку? Но мы же добрые люди. Извинись! Встань на колени и извинись. И может быть тогда мы решим не усыплять собаку. Гавкай! Ну! Гавкай, псина!

Великан в мгновение ока оказывается перед Дорро и подминает своей массой. Кости Дорро трещат от нагрузки. Он чувствует, будто погружается в пучину. Настолько глубоко, что и поверхности не видно, и до дна не добраться.

Огненная вспышка слева! Справа! Великан обрушивает град ударов на прижавшегося к нему Дорро, поднимает его и бьёт об землю, чтобы расцепиться. Девушки и пьяная компания взрываются от восторга. Отключившийся крикун приходит в себя и тоже подвывает, пока не захлёбывается рвотой.

Хребет Дорро вот-вот треснет на части. Но странно, ему это нравится. Каждый удар возвращает Дорро волю к жизни, желание, зрение. Он уже видел это. Техника противника сильно изменилась, но основа остаётся знакомой. Они уже сражались.

Великан необоримо силён, но, в отличие от Дорро, одурманен. Дорро пережидает бурю.

— Давай, Белый Тигр! Белый Тигр!

Удары великана чудовищны. Они колоколом отзываются в голове. Каждый удар рвёт струну внутри Дорро. Каждый удар отнимает годы жизни. В то же время руки великана скованы борьбой. Он не может толком размахнуться.

— Раунд! Бойцы по углам! — обязан прокричать судья. Но на улице нет судьи. Судья бы спас Дорро от избиения. Но судья бы и помог восстановиться великану. Никто не пришёл им на помощь.

— Хватит играться с ним. Убей его! Давай, Белый Тигр!

Но великан начинает сдуваться. Он слишком большой. Он слишком долго танцевал и шатался этой ночью. Он уже не может отцепиться от Дорро. Теперь Дорро затягивает его в трясину.

А потом вдруг Дорро выкрутился и заломил землянина.

— Я сдаюсь! Отпусти, сука! — прохрипел Белый Тигр.

Но Дорро помнит, как тот с улыбкой раздробил ему кисть и выломал плечо из сустава. Он помнит, как землянин измывался над Инке. Чака ничего не забывают.

И вдруг великан просто ломается. Как та крепкая палка, которую слишком долго сгибали. Просто ломается. Пьянь бросает поверженного хозяина.

Глаза Дорро погружаются во тьму. Вряд ли он когда-нибудь станет более счастливым, чем сейчас.

— Дорро! Зачем ты это сделал? Они тебя убьют! Беги, Дорро! Это безумие! Беги, Дорро!

Инке плачет над сидящим Дорро, пока не приходит муж и не уводит её домой. Утром полиция находит тело. Никто не выдаёт Дорро. Никто, хотя за это их район сожгут.

Дорро сидит на пороге своего дома. Ему некуда стремиться и нечего терять. Он отдал почти всё ради чака, но остаётся последнее. Голоса прошлого разговаривают с ним. Юная Инке, тренер Мак.

— Ты можешь делать, что хочешь! — утверждают призраки.

Делать, что хочешь. Какой смысл в новой школе, если завтра её сожгут напалмом? Если детей вновь заберут в интернаты и раздадут по чужим семьям? Если со смертью старух уйдёт память племени? Если опять все мужчины погибнут, как погибали множество раз.

 

Николай получил первого подозреваемого в убийстве, как и приемлемый мотив. Дальнейший розыск протекал с привлечением сил полиции. Обитатели трущобы показали себя крепкими орешками. Следователь выслушал сто и одну отговорку местных про то, как крепко они спят. Тело покойного ещё лежало в холодильнике. В любом момент могли прийти результаты экспертизы на чужую ДНК из жировых следов, пятен чужой грязи и крови. Преступнику было не уйти. Однако неожиданно он объявился сам с признанием.

— Ну вот, а вы говорили, что мы плохо работаем, — усмехнулся Кагай.

Землянин немедленно приехал в участок. Первое, что бросилось ему в глаза, это толпы аборигенов под забором. Собрались, наверное, все чака. Они просто стояли и молчали. Эта тишина действовала на нервы Николая куда более угнетающе, чем если бы аборигены кидались на прутья. Что, если они выйдут из повиновения? Сколько успеет положить охрана у ворот? Что будет, когда закончатся патроны? На противоположной стороне к обочине жались машины репортёров. Блестящие, похожие на танцующих кобр, головки микрофонов покачивались над толпой.

Дорро не производил впечатление опасного убийцы, как и многие другие герои закрытых Николаем дел, попавшиеся впервые. Безучастный, он сгорбился, устремив взгляд в одну точку. Под лохмотьями угадывались очертания мускулатуры.

— А мы собирались с вами побеседовать, — улыбнулся Николай. — Я следователь по делу…

Он скомкал речь, заметив, что Дорро даже не пошевелился при его появлении.

— Вы ещё с нами, Дорро?

— Я убил. Больше никто не виноват.

— Вы знаете, что вас ожидает? Вы знаете свои права и обязанности? Я могу вам предложить помощь социального адвоката.

Дорро покачал головой. В его глазах не было ни проблеска разума, одна непроницаемая чернота, поглотившая даже зрачки. Но безумен он или нет, убийца знал, на что идёт, знал, что с ним будет. Учитывая шумиху, скорее всего — пожизненное заключение.

— Господин следователь! — из открытой двери показалась голова шефа полиции. — Вам бумаги с Земли.

В коридоре у мониторов столпились офицеры. На местном языке диктор рассказывал что-то тревожное. Николай развернул бумагу:

«Обстоятельства изменились. Он должен сам уйти до суда. Именно сам! Обещайте ему, что хотите. У вас неограниченный кредит».

Очень мило.

— Вы были один? Может, вам помогали?

Допрос потерял всякий смысл. Обстоятельства и так установлены, как и виновник. Но Николай не мог смириться с простотой. Ему не хватало азарта погони, удовольствия от хорошо выполненной работы.

— Зачем ты его убил?

— Он топтал цветы, — заявил Дорро и окончательно ушёл в себя.

Этот человек безумец! Почему он не защищается? Почему молчит? Разве безумцы подлежат руке закона? Но разве можно было бы его отпустить? Преступник обязан понести наказание. Его же долг ловить преступника.

Шум из коридора становился всё более слышимым. Николай закончил допрос и вернул подозреваемого в камеру. Большинство работников продолжало толпиться у мониторов. Не требовалось обладать способностями к языкам, чтобы понять повторяющиеся кадры: фотографию Дорро перед Олимпиадой, нарезку из боя за золотую медаль, видео чадящих покрышек на земных улицах. Сбывались страхи Бориса Аркадьевича. От этого требование довести подозреваемого до самоубийства не становилось ни более законным, ни справедливым. Пожалуй, письменный ответ Николая, переданный с ракетой, отличался излишней резкостью.

В ожидании неизбежной расплаты землянин задремал в комнате отдыха. Проснувшись, он обнаружил, что толпа за окнами и не подумала расходиться.

— Не беспокойтесь, господин следователь, — приторно улыбнулся шеф полиции, приоткрыв дверь. — Мы сами сделаем как надо. Можете возвращаться домой.

Значит, ответ уже получен.

На выходе из участка Николай столкнулся с бывшим тренером Дорро. Тот шёл, опустив голову.

— А, Полудохлый Мак! Пришли ещё раз продать своего разлюбезного воспитанника? Где же ваша хвалённая честь чака? — с наигранной весёлостью спросил следователь.

Мак прошёл мимо.

В городе было тихо. Куда-то пропала музыка и на улицах почти никого, исчезли даже девки и вездесущие торговцы. На кафе и павильонах — таблички с надписью «закрыто».

— Что происходит?

— Племя обдумывает. Сегодня мы все немного чака, — заявил Кагай. Он был мрачнее тучи.

Перед дверьми аэропорта они расстались.

— Лучше не возвращайтесь, — пробормотал Кагай. — Я не смогу поручиться за вашу безопасность.

— Это угроза?

— Какая угроза? От меня что ли? Это вы угроза! Угроза и для меня в том числе. Держитесь подальше от Малой Алии, вот мой совет. Не знаю, что ожидать от нас теперь.

«Нас»? Каких таких нас? «Нас» — это чака, кочереги или доросты? На Малой Алии так и не образовалась единая нация. Теперь к этому складывались предпосылки. Удивительно, что толчком послужила пьяная драка! Николая заботил и предстоящий разговор с наставником. За действиями Борис Аркадьевича стоял чистый расчёт. Ему был нужен лояльный исполнитель с достаточно большим для отстранения запасом скелетов в шкафу. Удобно, когда невозможно отказать. Не в этой жизни!

Шеф, наверное, разгневается:

— Куда ты уйдёшь? Через полгода ты позвонишь мне из какого-нибудь ашрама, разочаровавшись во всём и не приобретя ничего, кроме разве что хронического гепатита! Зачем мне тебя забирать? Чтобы ты опять меня предал? Это дорога в один конец.

Борис Аркадьевич всегда прав. Но Николай не даст шанс себя переубедить и просто улизнёт на другую колонию.

Улетая, Николай смотрел на город через иллюминатор аэроплана. Над Малой Алией всходило солнце. Лучи отражались от воды и буквально пронзали утренний сумрак, загоняя его в самые дальние и скрытые от глаз местечки.