Два не связанных между собой рассказа

— Был такой типаж у мужиков: усатый механик. Ну, худой сам, щёки брил гладко... Самому обычно за сорок. Обладал приятным тенором и густыми, как взращённая в терминаторе светотени жимолость, усами над верхней губой... Такой любил поговорить за простой мужицкий досуг... М-м... В наше время-то были охота, рыбалка и алкоголь... Но я вам не про то: если у мужчины были усы, он мог починить даже космический корабль: крякнет, плюнет, схватится — да и вкрутит самую важную гайку голыми пальцами. Я по молодости везде таких встречала: в сантехниках, в тюрьмах в войсках императора, в педикюрщиках, стилистах — над этими тогда подшучивали, ибо маломаскулинные дела... Но уже с опаской... Как бы то ни было, помню, мать мне всегда говорила: «Нужно болт вкрутить — ищи гладко выбритого усача», а над самими усачами другие мужики шутили постоянно, ибо старомодно и... — Короро оглядела облепивших её девчушек и перевела тему. — Неважно. Тогда, в общем, либо густые кущи у всех были, как с гравюр старых саг, либо гладкие лица — вот как у тебя щёчки, — она не по-старушечьи быстро протянула свою морщинистую руку и потрепала ближайшую к ней девчушку по выпуклой щеке.

Та засмеялась, заголосила, заразив смехом остальных неофиток. Девчата захихикали и прыснули в разные стороны; овцы из отары под ясеневой порослью в сторонке подняли головы, мутно вглядываясь в разрушенный порядок отары людской. Девчата катались по земле, ломая сухостой и подминая под себя кустики чабреца и лаванды. Аромат диких трав смешивался с меловой пылью и девчачьим потом, бабуля Короро улыбалась.

Она вспоминала себя тогда, в их годы — на таком же меловом холме: чабрец, ароматы мяты, иван-чая и туманы горных рассветов смешивались в её голове, которую сейчас припекало ползущее к зениту солнце. Смешивались с более поздними годами, когда ветер развевал юбку, а тихие памятники прошлого давали тень и прохладу для чтения книг о...

— …извините, — какая-то девчушка в веснушках кубарем скатилась с пригорка прямо Короро под ноги.

Зелёные глаза, узкое, но не стремящееся к геометрии прямоугольника лицо... Здоровое, румяное. Открытые плечи, над ключицей прилип шмат пластичного навоза, взбитый с палой травой и кусочками мела. Короро нежно сняла его, откинула в кусты к овцам и положила руку девочке на плечо.

— Ничего. Пойдём сегодня по следам овец, Тиша?

Девчонка кивнула. Да, её звали Тиша — имя, выбранное осознанно, а не молочное, и да, она хотела сопровождать сегодня овец к вершине холма.

Короро кивнула.

Тучка как раз прикрыла палящее солнце, и двум парам женских башмаков было нетрудно отталкивать щербатую руслами иссохших потоков белую дорогу.

Короро шла молча, думая о своем, — она вспоминала старые стихи. Иногда, когда попадалась удобная выемка или камень, упирала в них свой посох и, делая шаг, переносила напряжение в диафрагму: старалась максимально наполнить лёгкие кислородом. Тиша же бежала вприпрыжку, поддевая ладошками серебряные колокольчики на путевых столбах. Она то опережала Короро, то отбегала назад. И всё время пыталась смехом пародировать перезвон колокольчиков.

Ветерок серебрил незатенённые верхушки ив, и старушка чувствовала себя совсем молодой и счастливой.

— Это просто лунный свет.

Никакой защиты нет.

В сердце пламенный рубец.

Ты уже мертвец, — это быстро, скороговоркой спела Тиша и кинулась Короро под ноги, растянувшись так, как, по её мнению, должны лежать мёртвые люди: закинув руки за голову, а ногу на ногу и подрыгивая при этом запылённым башмачком.

Короро присела рядом — прямо в меловую пыль, потрепала Тишу по голове.

— Бабуля Короро?

— Да, девочка?

Жужжали королевы стрекоз. Откуда-то с затона пахну́ло ряской.

— Бабуля Короро, а кто такой Тамерлан?

Короро усмехнулась имени, забытому... Сдула горстку пыли со своей мантии и указала глазами на поток улетающих частичек. Протянула девочке руку.

Они вновь взбирались наверх. Девочка присмирела и то и дело стреляла глазами то в бабулю, то в динамично-переменчивое небо, белые облака на котором иногда почему-то были похожи на усы. Мимо тянулась пушисто-завитая чехарда овечьих спин. Тиша моментами вытягивала туда руку и купала кисть в проплывающей шерсти, будто опускала руку в воду с медленно движущейся байдарки. Иногда из потока поднималась кроткая морда с влажными ноздрями и нервными ушами — безразлично провожала взглядом проплывающую мимо руку и опускалась обратно.

Между тем возвышающиеся справа скалистые хребты закрыли от женщин солнце. Вернее, солнце ушло за хребты, долина утонула в росистом сумраке вечера. Тиша подползла к обрыву, свесилась с него, отыскала кляксу своего поселения: женщины уже возжигали лепестки роз в обсидиановых вазах. До неё долетел аромат розового масла.

— Тамерлан, пожалуй, был одним из величайших... — вдруг сказала Короро.

— Мужчин? — шепнула Тиша, вернувшись на тропу.

— Мужчин-завоевателей, — покачала головой Короро, — мужчин-воинов... Такие могли ударом кулака сломать крестец. Некоторые не уступали в силе самке орангутана и были всего в несколько раз слабее гориллы... Мужчин, да, когда-то их звали так, когда им ещё давали шанс… и второй... и третий... Но...

Они взошли на вершину холма и встали на «язык тролля» — крепкий, но длинный меловой выступ.

Долина, открывшаяся взгляду, делилась на три зоны, то тут, то там иногда проезжала повозка снабжения на магнитной платформе.

— Иначе было в давние годы. Небо, земля — всё по-другому было... Взгляни.

— Спермобаки? — после молчания спросила девочка и кивнула на причудливый узорчатый каменный персик, затеняющий кусок горизонта слева.

— Да... Там живут спермобаки: секвенированные, прошедшие психологический отбор. Они занимаются йогой и соблюдают средиземноморскую диету, чтобы давать нашей цивилизации самое качественное семя... Эти спермобаки принадлежат уже пятому поколению — они сами обучают мальчиков, которых отбирают наши инкубаторы.

— А там?

На лице Короро появилась скорбь:

— Институт лечения мизогинии... Пропащие. Жалко их — ни лекарства, ни электрошок не помогают. Иногда я сожалею о том, что совет тринадцати тогда так и не разрешил эвтаназию... Ты же хорошо учила историю?

— Да-да, на руинах нового мира собрались тринадцать...

— Достаточно, — бабуля ласково улыбнулась. — Я не экзамен у тебя принимаю...

Тиша кивнула.

— Бедняжки... — отвела она взгляд от института и взглянула на север. — А там?

Короро сощурилась: на горизонте на расстоянии взмаха соколиного крыла друг от друга виднелись два поселения. Короро поморщилась и сплюнула:

— Эксперимент.

— Что такое эксперимент?

— Ну, — бабуля улыбнулась и начала загибать пальцы и похихикивать, уходя в какие-то неведомые Тише глубины памяти. — Эксперимент — это то, что не заметит вселенная; то, что очевидно теоретику, но что влечет экспериментатора возможностью сказать по результатам тост; то, что нужно нашим матронам для разного рода оптимизации и... То, что необходимо этим дурам-добровольцам из... — она замахала посохом в сторону левого поселения.

Тиша хихикнула. Вид разгневанной бабули её позабавил.

— Ничего не понятно? — Короро ласково пригладила непослушный вихор на макушке девочки. — Там валькирии, — она кивнула на левое поселение, — последние из нас, кто хочет подчинять самцов силой, а не наукой. И они добровольно делают это, — она слегка нахмурилась, потом перевела взгляд вправо и улыбнулась. — А там поселение последних свободных huemrasey... Система изолирована, и мы можем наблюдать за ходом эксперимента без опасений… м-м... о проникновении мерзости на наши чистые земли.

Ветер зашевелил тополь позади женщин, листья зашуршали шлифованным малахитом, зашумели.

— Huemrasei... — шепотком попробовала слово девочка.

Вдруг горизонт скрыли две пыльные тучи, неудержимо движимые друг к другу по некой эфемерной магнетической оси...

— Конница с запада... Как в кино эпохи литературных экранизаций: ровные ряды белых лошадок в лёгкой сбруе, с изящными наездницами в изящных крылатых шлемах; ровные ряды копий, наконечники горят пламенем пожара отполированной бронзы... Воительницы свободны и прекрасны, а бабки их лошадей изящнее лиц даже самых красивых из их оппонентов... — декламировала Короро, достав откуда-то выпивку.

Тиша не слушала — её взгляд и мысли были прикованы к другой туче, той, что катилась с востока.

— Она была хаотична, бесформенна, все существа в ней передвигались на двух ногах и были грязны и лохматы, как звери пещер, — комментировала Короро.

Тиша не слушала — она ловила моменты, когда то тут, то там из пылевого торнадо выскакивало что-то огромное, мощное. Это что-то гортанно выкрикивало неприличности на языке, который Тиша смутно, как ей казалось, понимала.

Тучи почти сблизились под меловым холмом, они замедлились, готовые столкнуться, и девочка смогла разглядеть их подробнее. «Существа... Как мы... — думала она. — Нет, другие...»

Пласты широких грудных мускулов сливались с плечами — бугристыми и бронзовыми, как металлы оружия валькирий; их кожу покрывали рисунки — выцветшие, переплетённые, пугающие. Тиша спросила о них бабулю.

— А, — отмахнулась та. Она предвкушала битву и даже не отвела от поля глаза. — Это лого канувших в лету деткорметалбэндов.

Тиша ничего не поняла, но с умным видом кивнула.

...В руках уродливые huemrasei несли уродливое же оружие — топоры и секиры. Тиша уже было начала скучать — мельтешение маленьких фигурок убаюкивало, но тут ее скучающий взгляд наткнулся на предводителя huemrasey. В этот момент обе армии пришли в движение.

Инерция людских толп, готовых к убийству и собственной смерти, завораживает. Но Тиша была слишком молода, чтобы это понимать. Зато она заметила, что у короля huemrasey полный рот перламутровых зубов — он кричал, вскинув секиру, и боевой клич тысяч охрипших глоток подбадривал его.

«Из него вышел бы неплохой спермобак», — вдруг подумалось Тише. Он был в неполном шлеме, и пока, подняв секиру, он бежал вперёд, сопутствуемый своим звериным племенем, Тиша всё время загадывала, чтобы шлем, скрывающий всё, что выше верхней губы, слетел с его лица. Но тучи сшиблись — конница впечаталась в пеший строй, а потом стало ещё больше пыли. Только крики боли и ярости да лязг железа доносились сквозь завесу. Тиша снова заскучала.

— Цвета крови земля в этой долине, — тихо сказала Короро.

Долго длилась битва или нет, но постепенно всё замерло, только ржание агонизирующих лошадей да редкие стоны воительниц вызывали дрожь у бабули и жалость у девочки.

Солнце прошло за скалистым хребтом и краешком выглянуло с другого края. Его луча хватило как раз на то, чтобы осветить короля huemrasey: он попирал ногами кучу поверженных валькирий, блестел голубыми глазами из-под шлема и, подняв свою секиру к небу, кричал что-то в сторону королевы валькирий, которая гордо стояла на куче трупов напротив, скрестив руки на груди.

— Бабуля, — Тиша толкнула Короро своим острым локотком.

— Да, — улыбнулась та. — Ты видишь то, что в нашем мире можно увидеть лишь в этой долине... Любовь.

На грудах трупов, в десяти футах друг от друга, над бранным полем возвышались король huemrasey и предводительница валькирий. Солнце садилось, а они видели только глаза друг друга. У короля был глубокий баритон (Тиша до этого слышала его лишь в записях, на уроках гармонии), а когда он снял шлем, над губой вздохнули усы.

Его голос гремел над долиной:

— Они уйдут:

Пронзят чужие стрелы…

Но под юным месяцем –

Свежие тела, вонь пролитого вина

И песни ушедших.

Короро ткнула завороженную Тишу в плечо:

— Пойдём. Неча подглядывать.

— Он ей стихи читает...

Короро только кивнула.

Вниз возвращались по вечерней зорьке. Тиша сначала шла медленно, задумчиво, потом вприпрыжку побежала, стирая башмачки о сухой мел и дёргая со всей силы серебряные колокольчики.

— Ты была права, бабушка!

— В чём? — Короро поёжилась от приятных мурашек, будто кто-то в шутку прыснул ей на шею под затылок розовыми духами.

Тиша не ответила — она уже продумывала речь, которую скажет матери. О том, что выберет Институт рождения и будет живороженицей. Она захотела себе семя того усатого — который и гайку голыми пальцами вкрутит, и с кучи трупов стихи прочтёт.

— Только... Бабуля?

— Что, Тиша?

— Я не хочу стихи про войну — хочу стихи про цветы.

И понеслась вскачь вниз.

***

Она по-прежнему не отвечала... Я набрал ещё.

«Оставьте сообщение после сигнала».

Что ж, лады.

Я закурил, чего не позволял себе почти три месяца, и сказал звукозаписывающему роботу на линии:

— Кир, лол. Забавно было наблюдать за эволюцией твоего мнения обо мне как о писателе: сначала я был «хероплётом с записками», потом «плохим писателем, но неплохим мыслителем и испытателем», потом уже «М-м... Прикольно иметь в своих знакомых писателя...» Уже три месяца жду, когда ты попросишь у меня автограф.

Никакого ответа, конечно же. В трубке что-то пикнуло, щелкнуло — запись оборвалась. Молчание телефона, впрочем, не помешало мне заорать на весь бар прямо в обсидиановое лицо безмолвного айфона:

— Шлюха!!!

Обеспокоенный бармен проворно материализовал передо мной двойной скотч и пепельницу. Я кивнул ему с благодарностью за солидарность, столь редкую в наши годы, и с головой ушел в поглощение дыма дорогого табака и пряность шотландского горючего.

Мимо провиляла какая-то прошмандовка.

— You как fire, — бросил я свой коронный комплимент.

Конечно, она остановилась, готовая к коктейлю и продолжению, но я был скорее зол, чем недотрахан.

— Я сказал fire? Серьёзно? Ты перепутала с pure, детка. Бай.

Она удалилась, скривив лицо и выставив напоказ свой средний палец, а я заметил, когда она шла мимо софита, целлюлит на её ляжке и возвёл хвалу всевышнему за то, что уберёг меня от утренней блевоты.

— Когда-нибудь все вы поцелуете ноготь большого пальца богини Дану.

— Да, да, да, — махнул я рукой куда-то в её сторону и снова набрал номер Киры.

Гудки.

Ещё гудки.

Ну же, сука.

— Алло...

— Кирочка, любовь моя, где же ты, я так вол...

— Тих будь и запомни: они здесь. Новый мир начнётся завтра, и у тебя в нём есть лишь три места...

— Что, бл?

— Ты пропустил восход, потому что потакал своему желанию смотреть жестокое порно с экрана и вливать алкоголь в глотки несчастных проституток. В зловонных притонах... Селяви. Встретимся в долине богини Дану.

— Ты бросаешь меня?

— Да.

— Я буду писать тебе стихи...

— Мне не нужны стихи про цветы… Мне нужны стихи про войну.

Она отключилась. Я выглушил скотч и заказал ещё — двойной. Чёрт-те что.

— Бармен, что за херня нынче с бабами?

Он молча протянул мне включенный смартфон с каким-то открытым новостным агрегатором. Я прочитал заголовок и опрокинул в глотку двойной скотч.

— Бл, — только и смог выдавить я.