Только и разговоров

— Что это у тебя? — Питерс с интересом следил за пальцами Джефа, выпутывающими что-то из цепочки на шее.

— Это? — Джеф показал тоненькую пластинку с едва различимым ликом, — мать подарила. Давно.

— Она верила?

— Не, — Джеф мотнул патлатой башкой и почесал в отрастающей бороде, — Модно было...

Он сидел, опираясь о мягкую стену, раскинув в стороны руки и щурился на лампочку.

Лампочка под потолком грела невыносимо.

— Питерс, когда ночь? — ночью лампочку выключали, и тогда она не грела.

— Нет, лампочка не греет. Жа-ра.

Питерс перевернулся на спину и, прищурясь, тоже уставился на жёлтую, раскалённо-жгучую лампочку под потолком. Она казалась средоточием жары. Пульсирующей, душной, накрывающей мохнатым одеялом потное вялое тело.

— Просто там, — Питерс постучал в мягкую стену, — Там — ле-е-е-ето.

Он сказал «лето», смакуя каждый звук. В каждому звуке этого слова для Питерса журчала речка и порхали бабочки, сияли ромашки вдоль лесной дороги и солнце садилось в закатную дорожку на зеркале моря.

— Да-а-а, — Джеф тоже лёг на мягкий пол, — море — это хорошо.

Он прикрыл глаза, чтобы не видеть проклятую лампочку. Лампочка начала стеклянно потрескивать и гудеть.

Джеф сказал, чтобы перекричать лампочку:

— И чтобы никого больше на длинном пляже.

— И домик на холме, позади.

— А впереди — закат.

— И холодная газировка, — Питерс не пил пиво.

— А у меня — пиво. Безалкогольное.

— Фу.

— И газировка тоже фу.

— Холодная газировка, — Питерс жмурился.

— И холодное пиво, — Джеф улыбался.

Пот стекал по подмышечной впадине, щекотал каплями виски и жёг глаза.

Джеф сел. Протёр глаза.

Их крохотная камера обита мягким и гладким, как огромный кожаный диван. И сверху, и стены, и пол. В ней не было ничего, даже окна не было. Была гудящая и потрескивающая лампочка и двое...

— Питерс, а ты тоже псих?

— Не, я тут так... За тобой приглядывать, — и Питерс заржал, со всхлипами и подвываниями, совсем как псих. Как только Джеф подумал про психа, Питерс обиженно заткнулся.

Джеф вздохнул. Его выдох вышел из ноздрей нестерпимо-горячим облаком. Джеф потёр нос. Лампочка мигнула.

— Не, я больше не могу... — он уставился на лампочку.

— Питерс! — Рыжий Питерс ответил мычанием, — Питерс, у меня есть цацка, а у тебя что-нибудь есть?

— Ты не разобьёшь лампочку. Она в... — Оба посмотрели на сетчатый «плафон» вокруг мигающего светящегося зла.

Капля пота стекла по виску у Джефа, и Питерс, дёрнув плечом, стал выворачивать карманы.

Джеф не мог оторвать глаз от открывшегося богатства. Тут были рыболовные крючки, складной мульти-нож, пуговицы, катушка ниток с двумя иголками, моток проволоки и клубок тонких цветных резинок из банка. А ещё скрепки, стеклянные шарики, вечная зажигалка, мятые билетики и пластиковый квадратик пропуска в ангары лунной базы «Усаги».

Джеф из всего этого мусора выудил стеклянный шарик и резинку. Спустя сотню попыток и две рваные резинки он попал в ненавистно гудящую лампочку. Она звякнула и просыпалась беспомощно-тонкими осколками прямо на их с Питерсом головы. Родилась темнота.

— Питерс, а ты точно не моя выдумка?

— Нет, конечно, ты же никогда не завидовал рыжему Питеру по соседству, — и Питерс заржал в темноте.

Лампочка больше не гудела, но легче не стало. Мелкие стекляшки впивались в босые ноги, путались в волосах и кололи за шиворотом. И лечь теперь было нельзя.

Джефу казалось, что нетерпение просто разрывает его. Что он заполнен нетерпением по самую макушку и сейчас лопнет.

— Как они не понимают!! Как они все не понимают, что мне просто необходимо небо!! Закатная дорожка и... Вот прямо...

— Т-щ-щ! — Питерс шикнул на него.

— Что?.. — и Джеф тоже услышал.

Где-то шумело. Шуршало, наползая и сползая, как дождь в лесу. Или... Или...

Раздался треск разрезаемой ткани.

Джеф обернулся туда и... в тоненькую прорезь врывался тёплый золотой свет. В темноте он был ещё золотее и ещё волшебнее. Джеф, накалывая ноги стеклом, подбежал на помощь Питерсу, и они, уже вместе, оторвали кусок обивки, выкинули мягкую клочковатую набивку и...

— Море?

Джеф вглядывался в тонкую щель дощатой стены. Он видел кусты и заросли травы на обрывистом берегу, потом полосу песка, длинную в обе стороны и дальше... дальше лежал вызолоченный простор водного зеркала.

— Море!!

Джеф выбил босой пяткой доски, доломал их руками и понёсся по берегу.

— Море, Питерс! Смотри, Питерс, мо-о-оре-е-е!! — Джеф смеялся от радости.

Он бежал босиком через заросли полыни, по мягкому пляжному песку, по мелкой воде. А солнце садилось прямо в воду, далеко-далеко, у самого горизонта.

Питерс, засунув руки в карманы, вдохнул солёный морской ветер, оглянулся. По правую руку, на холме, белел маленький домик, и Питерс знал, что там две кровати, чердак со всяким хламом вроде старых удочек и детского велосипеда, печь и лодочный сарай за домом.

По левую руку, на склоне, в камере с открытой в коридоре дверью суетились недовольные люди, укладывая на каталку умершего от жары заключённого.

Питерс выключил ту реальность и оставил эту.

Эта была лучше. В ней не было клеток.

— Эй, Джеф! Подожди меня!