Смерть на ринге

Старик лежал в луже собственной крови, широко раскинув руки. Дряхлость столь неумолимо обезобразила его тело, что казалось — мёртв старик уже очень и очень давно: дни, недели… Полунагой, грузный, большой, и, отчего-то, с противоестественно широкими плечами и грудной клеткой, словно у сказочного великана. И, меж тем, невыносимо жалкий. Кожа застыла на лице его сморщенной маской, а глаза смотрели холодно и безразлично. Казалось бы: ещё один старик, ещё одна смерть в этом злейшем из миров. Ничего особенного! Только вот на руках у старика были боевые боксёрские перчатки по шестнадцать унций, из тех, что в ходу у боксёров-тяжеловесов. А сам окровавленный труп старика лежал прямо посреди боксёрского ринга. Странно, невероятно… Невозможно!

— Hell! Hell! — пронзительно вопил чернокожий атлетичный парень в красных трусах с надписью «USA». — My God! What is it?!!!

Свои перчатки смуглый атлет, сорвав, швырнул на пол, и заметался по рингу, будто пойманный зверь по клетке, обхватив ладонями курчавую голову. Трибуны молчали. Зрители сидели на своих местах, словно онемев от ужаса.

Коренастый рефери с седым ёжиком волос на голове сделал резкий жест, адресуя его вопящему американцу, требуя замолчать, медленно подошёл к лежащему старику, и склонился над телом.

— Твою ж, так-перетак… Налево! — Негромко проговорил судья по-русски.

***

Началась эта история давно, и началась не здесь. Итак: Московская область, Люберцы, десять лет назад.

— Э… Чмо жирное! Семки-сиги есть?

Вениамин Симкин вздохнул. Нет, он вовсе не боялся каких-то там гопников. Он, студент престижного ВУЗа, будущий биохимик, и, вполне вероятно, будущий научный светила, был отделён от дворовых приматов миллионами лет эволюции. В сферу научных интересов Вени входили вопрос продолжительности жизни человека, методы, позволяющие влиять на её продолжительность. Если бы Вениамин даже попытался объяснить одному из своих обидчиков, кто он, чем живёт, то из этого ничего бы не вышло. Миллионы лет. Пропасть.

— Пустое… Глупость. Сами отстанут, ну чем я им интересен? — Пробормотал Веня, продолжая свой путь, стараясь даже не смотреть в сторону скамейки, на которой расположилось с пивом-чипсами дворовая шпана. — В конце концов — даже в мире таких примитивных созданий властвует логика… Ух!

Чувствительный удар под дых заставил Веню Симкина слегка согнуться вперёд. И даже — несколько завалиться на правый борт, будто подбитое врагом тяжёлое судно. Логика гопникам была не интересна. Они жили не размышлениями, они жили действиями. Когда «жирное чмо, что слишком много о себе, типа, думает» не захотел сам обратить на них внимание, гопы тут же не поленились оторвать задницы от скамейки. Во-первых: по их понятиям борзых надо учить. А во-вторых: ребятам было отчаянно скучно. Жизнь обычного гопника, научно выражаясь: гопникуса вульгариса, весьма бедна на впечатления. Вопреки, к слову, мнению домашних мальчиков, естественной пищи этих бритоголовых гиен рабочих кварталов. Пивасик, чипсы, иногда — «чиксы», иногда — разборки, типа — вот что состоит обычная жизнь рядового гопа. Очень редко — какая-то там примитивная работы и учёба в малопрестижных заведениях. А «вульгарисам», которые, опять же, вопреки расхожему мнению, всё же относятся к «сапиенсам», тоже хочется жизни какой-то, движения. Движуха, в общем, нужна, движуха… Её и создал Тёртый, первый из догнавших Вениамина гопов, с ходу двинув студенту по печени. Тёртый, он же — Никитос Тетёркин, около года занимался боксом в подвальном зале при бывшей фабрике. Нижний «крюк» по печени был весьма любим Никитосом.

— По карманам посмотрите, пацаны. — Пробасил Колян, кореш боксёра, деловито ощупывая куртку Симкина. Веня всё ещё стоял, согнувшись, пытаясь снова обрести умение дышать. — «Трубу» не берите, залёт. Так, бабосы, бабосы! Вот это — в цвет… Ща ещё за пивасом сгоняем, пацаны. А ты, сука толстомясая… — обратился Николай уже к Вене — ещё денег принесёшь. Должен нам за свою невежливость, понял?! И стуканёшь кому — сам знаешь, писец тебе, жирный…

Отвесив на прощание Вениамину по крепкому пенделю, дворовые хулиганы удалились. Веня же медленно, прихрамывая, пошёл домой. Шумно, со всхлипами, дыша, он поднялся на второй этаж. Оказавшись, наконец, в квартире, он захлопнул дверь. Прислонившись к ней спиной, студент медленно сполз на пол.

— Сволочи, уроды… — Зарыдал Вениамин, размазывая слёзы по толстым, дряблым щекам. — Питекантропы чёртовы! Микроцефалы!!! Дебилы… Достали, ну достали же уже, сволочи!

Продолжая подвывать, Веня, кряхтя, медленно и неуклюже поднялся с пола. И тут решение, яркое и быстрое, будто полёт метеора по ночному небу, родилось в его мозгу. Он должен измениться. Совершенно. Да, Вениамин Аркадьевич Симкин, мягкотелый, не способный постоять за себя, должен стать иным. Таким же умным, талантливым, образованным, но — иным. И не грубияном каким-то примитивным, а хищником. И не даже просто хищником, а хищником нового поколения. Сильным, быстрым, предельно рациональным. Веня утёр слёзы. Надо было действовать. Спокойно, чётко, без суеты. Прежде всего, зайдя в интернет, Симкин нашёл и сохранил для себя адреса всех московских боксёрских клубов, расположенных не так далеко от места, где он жил в Москве. О том, чтобы пойти на тренировку в родных Люберцах, конечно, не могло быть и речи. Но бокс — всего лишь бокс. Главное — другое… Ему давно предлагали место в факультетской лаборатории. Завтра же он непременно пойдёт туда и даст согласие.

***

Миновал год. Весь день на кафедре биохимии обсуждали свежую новость: Вениамин Симкин, студент второго курса, стопроцентный умник и «чёртов гений», выиграл первенство района по боксу. Талантливый учёный — боксёр-тяжеловес! В этом всём было что-то нереальное… Но факт остаётся фактом: Веня выиграл в финале нокаутом, перед этим пройдя ещё нескольких весьма трудных противников. После награждения, Василий Макарыч, тренер, крепко обнял Веню за плечи, когда-то — жирные и дряблые, а нынче — совершенно стальные. — А ведь я думал, что ты — пентюх, ну, полный пентюх! — радостно приговаривал спортивный наставник и опытный педагог: — Цаца интеллигентская. Когда увидел тебя в первый раз на пороге зала, ей Богу, чуть икать не начал. А потом, в раздевалке? Ужас! Пузо до земли! А теперь? Атлет! Силач! Яростный бык, просто! Сам до сих пор не верю, что ты смог. И как уделал-то его, как… Бил, бил, как остервенелый. И это — правильно, спортивная злость — нужна. Нет, тренировался ты, как надо, молодец. Но, всего за год? Фантастика!

— Я — учёный, Василий Макарыч — осторожно высвободился из цепких тренерских объятий Вениамин. — Никакой фантастики. Главное — действовать рационально, по системе. Главное — это подлинно научный подход. Человек мыслящим, образованный может всё! В том числе — победить в спортивных соревнованиях.

Придя на следующее утро после спортивного триумфа в университет, Вениамин выслушал все дифирамбы в свою честь рассеянно и безэмоционально. Без труда раздвинув широкими плечами нестройные ряды обожателей и (в основном) обожательниц, студентов первого курса да лаборантов, Симкин сразу поднялся наверх, на кафедру.

— Никольский у себя? — спросил Веня у секретаря в деканате.

— Вам, Вениамин, последнюю вежливость, видимо, на ринге отбили? — Не переставая красить ногти, и не на секунду не отрывая взгляда от столь важного процесса, ядовито поинтересовалась секретарша. — Здороваться уже не обязательно?

— Я, это… Извините. То есть — здрасте… Так у себя, Никольский-то?

— У себя, у себя. Только ему — явно не до тебя!

Решительно проигнорировав слова секретаря, Симкин распахнул дверь с надписью «проф. И.И. Никольский».

— Здравствуйте… Здравствуйте, Вениамин… — Профессор поднялся из-за стола навстречу вошедшему студенту. — Поздравляю от всей души!

— Здравствуйте! — Веня быстро пожал протянутую профессорскую руку. — Да, да… Спасибо. Я совсем не об этом зашёл поговорить. Вы утверждаете новую тему моей курсовой?

— Вениамин, — улыбка покинула лицо преподавателя, — Знаете, я всегда не понимал такой вот поспешности. И ещё больше не понимал, когда будущий учёный принимался гоняться за химерами, становясь на скользкий путь. Что Вы там утверждаете? Какие, извините, спрессованные года? Что, простите, за ахинея?! Если я правильно понял (если там, вообще, можно что-то понять), Вы, совершенно малодоказательно утверждаете, что возможно полностью перестроить работу желёз внутренней секреции. Так? Человек, таким образом, превращается в некую фабрику по выработке гормонов для неких собственных нужд. И, это уж совсем нонсенс, перестройка эта потенциально способна как укорить старение человека, словно «спрессовав» его биологические года, так — и наоборот. Я специально говорю на языке, достойном бульварной газетёнки, а не учёного, чтобы подчеркнуть всю абсурдность таких идей. У Вас же была серьёзная тема, связанная с физиологией возраста…

— Та тема мне больше не интересна. — Перебил профессора Симкин. — Если Вы не хотите со мной работать, я уйду к другому руководителю.

— Уйти… Уйти всегда можно успеть, молодой человек. Не рубите с плеча. Присядьте… Присядьте, присядьте! — Никольский решительным жестом указал Вене на стул напротив себя. — А клиническая база? И испытуемые?

— Один испытуемый уже есть. Испытуемый, который сам успел добиться практического результата. А со временем, уверен, будут и другие!

Потом прошёл ещё год, и ещё… Время понеслось вперёд стремительной лентой. Вениамин изменился настолько, что вряд ли кто-то узнал в нём сейчас того жирного пентюха. Быстрый, подтянутый, резкий. И не только на ринге. В жизни. Наука? Наука осталась далеко позади. Какую славу, и какие деньги могла принести ему наука? Какую жизнь дать? Тихую, кропотливую, очень небогатую? Сегодняшнему Вене «Стальному Молоту» Симкину была глубоко неинтересна такая жизнь. Симкину понравилось жить иначе: широко, сытно и очень весело. Уже спустя год (год!!!) после той, первой громкой победы малоизвестный парень с очень неспортивной фамилией получил приглашение стать профессионалом от одного скандально известного человека из мира большого бокса. Бой за боем, победа за победой. Дорогая машина, квартира в центре, длинноногая любовница… Ещё бои, ещё победы. Коттедж в весьма престижном месте в пригороде, личный небольшой автопарк и целый эскорт придворных девиц, люто ненавидящих друг друга, словно дикие кошки.

Как мы уже говорили выше, судьба учёной лабораторной крысы давно не привлекала Вениамина. Но он, отчего-то, решительно не желал терять связь с родным ВУЗом. Регулярно, раз в две недели, Веня приезжал в университет, и надолго запирался в лаборатории при кафедре биохимии. Компанию Симкину всякий раз составляли четверо: его бывший научный руководитель, профессор Никольский, светила геронтологии, профессор из Медакадемии Петрова, крупный специалист в области эндокринологии, и два мрачноватых, неболтливых лаборанта. Руководство факультета, безусловно, поначалу было против, но после того как бывший выпускник и известный спортсмен изъявил горячее желание стать спонсором, смирилось. Более того, декан даже лично несколько раз встречал именитого спортсмена у входа, дабы потом проводить его вместе со всей свитой, Никольским, Петровой и лаборантами, до дверей лаборатории.

***

— Профессор, у меня, по ходу, надпочечники совсем отказывают. И щитовидка шалит. Что делать, профессор?

Иван Иванович Никольский был одним из немногих людей, с кем Вениамин мог быть самим собой, Веней Симкиным, а не Бешеным Быком. И Вене Симкину было больно и страшно.

— Веня… Наука щедра к ищущим, она честна, но она — честна и жестока. Когда ты пришёл ко мне тогда, чего ты хотел, вспомни? Ты хотел измениться, стать иным. А как? Изменить саму основу себя самого, свою гормональную систему. Твои гипофиз, надпочечники, щитовидная железа… всё должно было заработать иначе. Иная секреция, иное количество гормонов, иное их распределение, иная реакция на них. Ты хотел быть стройным, а не полным. Хотел стать сильнее, быстрее. А главное — получить чистую, животную агрессию, которую можно будет, к тому же, стимулировать и тут же гасить по собственной надобности. Но природа, Веня, не терпит грубых вторжений в свои дела! Мы создали на основе твоего организма сверхсильную, самовосстанавливающуюся систему. К тому же систему, противостоящую любым возрастным изменениям…

— Я всё знаю, профессор! — Перебил Никольского Вениамин. — Но я же заказал новое оборудование в Штатах! Скоро его доставят, мы проведём ряд опытов, и…

— Никакого «и» не будет, Вениамин. Я предупреждал тебя об эффекте «отката назад», когда всё, что мы забрали у природы, она заберёт обратно? Она заберёт всё: силу, выносливость, даже — годы, если хочешь. Я очень надеюсь, что процесс будет не лавинообразным, но ничего обещать тебе я не могу.

— Последний бой, Иван Иванович, последний бой! Ставки слишком высоки. Я получу те деньги, а потом… Знаете, я изменюсь, правда! Снова займусь наукой, вернусь на свою, настоящую дорогу. У каждого в жизни — свой путь, и мой путь — путь учёного: тихого, сосредоточенного на проблемах науки человека. А спорт весь этот… Я, знаете, понимать стал: не моё всё это! Только последний бой, и всё.

— Всё. — Задумчиво и чуть печально ответил Никольский. — Я ни в чём не смогу тебя убедить. Видимо, правда, всё.

***

Молчаливое оцепенение зрителей длилось недолго. Трибуны взорвались рёвом мощностью в тысячу глоток.

— Эй! Охрана! — Взревел пароходным гудком седой рефери. — Вызывай усиление! Да начинайте народ выводить. Да полицию вызовете!

Затем судья снова склонился над трупом. По его лицу, по глазам, глядящим из-под кустистых, насупленных бровей прямо и жёстко, скользнула тень смятения и неподдельного ужаса.

— Да, что же это… Да как это… Совсем молодой парень же!

Рефери смотрел на труп старика, и словно пытался понять, соединить как-то: древний мертвец, и молодой цветущий парень с крепкими кулаками. Всего за какие-то мгновения! Этот… чёрный, он же толком и попал в него! Просто пошатнулся, и рухнул, как подкошенный. А потом… Потом — изменился.

На хрен. На хрен всё! — Рефери резко распрямился, и принялся тереть виски ладонями. — На хрен чертовщину эту. В церковь схожу. Обязательно схожу!

Через канаты ринга, меж тем, уже перелезал, кряхтя, старенький доктор. А двое дюжих молодцов волокли носилки.

Охрана принялась выводить людей. Народ выходил неохотно: хоть спортивное зрелище и оборвалось внезапно, многим было любопытно, что будет дальше.

— Зомби-апокалипсис будет. — Хохотнул один из зрителей, коротышка-очкарик в розовой спортивной кофте. — Ща встанет, и всех начнёт мочить хуками и апперкотами.

Никольский выходил из зала одним из последних. Уже около года он не ходил на бои своего бывшего ученика, опасаясь именно такого финала. А сегодня почему-то пошёл…У самого выхода профессор надел шляпу, застегнул пальто, и в последний раз взглянул в сторону ринга. Там, на ринге, дюжие молодцы грузили на носилки труп Бешеного Быка.

— Прощай, Веня! — Негромко произнёс профессор Никольский. — Случилось то, что должно было случиться. Природа, и правда, не терпит грубых вторжений в свои дела. Но есть сила, не меньшая, чем природа. Это жажда знаний, мысль человеческая. Это — наука! Мы продолжим свою работу… Обязательно продолжим.

Сказав это, профессор быстрым шагом вышел из зала.