Навсегда

Мари была танцовщицей. Впервые белый свет голубоглазая девочка увидела в маленьком городке в Бретани. Потом с родителями перебралась в Брест. Там и получила первые уроки танца, научилась слышать музыку, любить её, житье ею.

«Девочка моя, — говорил первый учитель Жан-Поль. — Тебе место на сцене Опера Гарнье!».

О, дивный старый Брест. Его милые узкие улочки, петляющие между каменных особняков и укрепленных стен. Прячущиеся в тенях раскидистых, хотя и невысоких деревьев. Вечные подъёмы и спуски, поросшие травой скалы Береговой форт, с пушками, защищающими порт. Один из крупнейших в Европе.

Мари обожала прогуливаться по городу. Климат радовал. Морской бриз приносил тепло зимой и прохладу летом. Долгая весна дарила жизнь во всех проявлениях, а затяжная осень — буйство красок. И море. Величественное, суровое. Побережье ощетинилось острыми скалами. Но и они не могли удержать яростный натиск водной стихии.

Как же прекрасно бродить по высоким берегам, среди скупой растительности и удивляться, что совсем недалеко раскинулись чудесные сады и рощи города.

Она кружилась по слегка притоптанной, еле заметной тропинке и пританцовывала. В те чудесные мгновения она воображала, что её партнёр само море. И каждое па совпадало с рокотом обрушившейся на берег волны.

А ещё Мари обожала бродить по порту. Она находила что-то возбуждающее в мужчинах, от которых пахло морской солью и рыбой. А ещё у причалов «жили» корабли. Морские гиганты с белоснежными парусами. Рядом с ними она ощущала себя такой крошечной и незначительной. В голове не укладывалось, как человек мог управлять такими исполинами.

А потом она поняла. Это тоже был танец. Капитан не управлял кораблём. Он вёл его как партнёр партнёршу. Контролировал каждый поворот, каждый наклон. О, это божественно!

Всё в этой жизни — танец. И это заставляло усерднее заниматься. Нужно было постичь это искусство.

А ещё в порту она встретила его…

Анри отличался от всех моряков, которых Мари когда-либо видела. Он словно витал в облаках. Они и познакомились именно благодаря этому.

Мари, как всегда, любовалась кораблями и налетела на Анри. Он думал о чём-то своем и совершенно не смотрел по сторонам.

В руках он держал папку со складскими бумагами, которые упали и тут разлетелись во все стороны. Пока собирали листки, познакомились. Разговорились.

Анри был писателем.

Это стало понятно, когда среди складских документов затерялось несколько страниц с его собственными рукописями.

Мари с первых строк зачиталась написанным, да так и прочла весь текст.

Это было волшебно. Анри чувствовал мир так же, как и она сама. Вот только передавал вселенский танец не как она через движения и фуэте, а словами. Каждое его описание, каждый диалог дышали ритмом. Она читала и мысленно видела танец.

«Так не бывает!», — вертелось в голове.

Анри улыбнулся, и весь мир перестал существовать. Мир, в котором она одинока.

 

Они шли по дороге, вымощенной из каменных глыб к маяку. Море было спокойным. Утреннее солнце отражалось в неподвижной голубой глади вод. Над головой кружились чайки и радостно приветствовали столь ранних гостей.

— Смотри, Мари, дельфины!

Анри обнял девушку и указал на горизонт. Парочка игривых дельфинов резвилась, радуясь теплому погожему деньку.

«Как же они похоже на нас, — подумала девушка. — Такие же молодые, полные сил и мечтаний. Живые. Счастливые! И они тоже часть вселенского танца гармонии».

Анри посмотрел в глаза возлюбленной. Казалось, он прочел в них её мысли. Его лица снова коснулась та самая пленительная улыбка.

Он притянул Мари к себе, и они впервые поцеловались.

 

Анри жил на маяке вместе с дедушкой Лежаром.

Старику было за пятьдесят, но он всё ещё был крепок и полон сил. Моряцкое прошлое выдавали выправка и походка вразвалочку.

Он любил поправлять свои пышные усы, куря набитую табаком трубку. В для гостей он всегда припасал горячий чай и пару-тройку захватывающих историй. И пусть он не ходил на торговом корабле, как внук, но и в рыбацкую бытность много что увидел в море.

Анри был воспитан на этих историях, определивших его судьбу. Море стало его страстью. Одной из страстей. Второй стала литература. Море и истории. Что ещё нужно для рождения автора?

Вначале он просто слушал. Потом стал мечтать о том, что ещё могло бы случиться с героями дедушкиных историй. Потом стал сочинять свои. А там и до пера с чернилами немного оставалось.

Морское училище сделало из сироты лоцмана. Сочинительство — мечтателя. Так и повелось, пока Анри дежурил в рубке, он прокладывал курс и проводил корабль по фарватеру, а в свободное время, он превращался в шкипера корабля своей фантазии, с музой вместо старпома, и пассажирами — героями историй.

Теперь в его жизни появилась Мари. Что ещё нужно для счастья?

 

Девушка сидела в маленькой комнатке на маяке, принадлежащей Анри и читала его последний рассказ. Но мысли витали далеко отсюда. Она вспоминала расставание с любимым.

Он был в парадной форме, гладко выбрит и выглядел как никогда великолепно.

Его повысили до старпома. Сам хозяин шхуны «Резвый пони» господин Де’Виль приехал к отплытию, чтобы лично поздравить юношу.

Путешествие до Неаполя планировалось недолгим. Уже к Рождеству Анри должен был вернуться. Тогда же и планировали сыграть свадьбу.

Горячий чай, стоял на подоконнике испуская приятый аромат трав. Но Мари давно про него забыла, как и про лист с рукописью, что сжимала в руках. Море штормило уже третий день…

Девушка смотрела в окно на буйство стихии. До Рождества оставалась неделя. Вот только вместо радости от предстоящей встречи, щемило сердце и душу терзало чувство беспокойства…

***

В его жизни было две страсти и одна любовь: море, творчество и Мария.

Старенькие отцовские часы, снятые с руки и аккуратно положенные на стол рядом капитанской фуражкой, мерно тикали, отсчитывая секунды. Это звук успокаивал и настраивал на рабочий лад одновременно.

Ты словно ощущаешь движение времени и только ты его контролируешь, планируя, что случится в следующую секунду.

Старенькая печатная машинка стучала в такт секундной стрелки. Такими давно никто не пользовался. Но что поделать? Привычка. А может просто мир ощущал иначе. В эпоху цифры, когда всё виртуально и эфемерно, хотелось ощущать текст, видеть, как краска ложиться на чистый лист, придавая осязаемость истории.

Вот и сейчас старый пишущий инструмент помогал создавать новую главу романа.

И откуда эта страсть к сочинительству? В семье даже филологов не было. Одни инженеры.

Отец с детства таскал на работу. Судоремонтный завод представлял собой целый город. Да что там город?! Для семилетнего малыша корабль и тот казался городом, а сухие доки и цеха так и вовсе представлялись огромной страной.

Тогда, познакомившись с морскими гигантами, он не смог с ними расстаться.

А вот литература пришла в жизнь совершенно неожиданно. Щелчок и будто что-то пробудилось в душе.

Мореходка, последний курс. Куча хлопот, предстоящее распределение, а мысли заняты морем. Роящиеся обрывки сюжетов прочитанных книг, образы героев и чёткое осознание, что он может не хуже. Что он обязательно должен писать. Словно от этого завесила его жизнь, его судьба.

Наваждение, превратившееся в хобби. Хобби, ставшее жизнью.

В углу небольшого стола ютился лоток для бумаг. Привинченный маленькими винтиками, чтобы во время качки не блуждать по поверхности столешницы. Внутри виднелась увесистая пачка листов с текстом. Поверх — небрежно брошен планшет с картами.

Если ты аналоговый динозавр, то остаешься им во всём.

Конечно, он умел пользоваться всеми современными навигационными примочками и гаджетами, но душе к ним не лежала. В штампованных вещах нет того чувства ручной работы, которое испытывалась каждый раз, когда в руках оказывался старинный компас, подаренный командой на сорокалетие. Или в вырезанной из бивня моржа перьевой ручки. Подарок от старейшины эвенков. Его унесло на льдине в море. Волей случая как раз по пути следования ледокола. Когда через год снова пришли в Анадырь, старик нашел своего спасителя и вручил презент.

По центру стола красовался маленький деревянный пони, вырезанный отцом из карельской березы. То немногое, что осталось от него… Талисман, с которым он никогда не расставался.

Но и без современных вещей было уже никак.

На экране телефона светилось незакрытое сообщение от Маши. Писала, что садится в самолет, скучает и ждет не дождется встречи. В завершении: «Целую». Знает, что он принимает только слова, а не бездушные смайлики.

Он улыбнулся. Вроде бы случай, но оказалось счастливый.

Как сейчас помнил тот поход в Большой на балет. Друг придарил билет. Они планировали с женой пойти, но что-то не срослось. Вот и пошли мужской компанией. Смотрелись в зале как два инородных тела. Особенно он в своем капитанском кителе. Не нашлось в московской квартире костюма. Только пара свитеров.

Впрочем, в Архангельске с костюмами тоже было не густо. Был один, да и тот ни разу не надевался. Китель как-то роднее.

На сцене он увидел её…

Божественная. Остальные актёры просто исполняли свои роли и выполняли нужные движения. Она же жила танцем. Словно воплощение танца в форме.

Весь мир перестал существовать.

Какое-то непонятное, но в то же время волшебное чувство охватило душу.

Он читал в её танце историю, будто в раскрытой книге. То же чувство приходило, когда в голове разворачивался сюжет его романа. Ты как бы смотришь со стороны на жизнь реальных людей, а не выдуманных персонажей. Истинное волшебство, магия творца. Она тоже владела этим искусством.

Когда спектакль закончился, он дал себе слово во что бы то ни стало попасть за кулисы. Его пытались остановить. Наивные. Это не могли сделать толщи льда всех северных морей. Разве по силам это людям?

Он вломился в гримерку как медведь. Боялся, что испугается. Она долго смотрела, будто пыталась что-то разглядеть. Потом улыбнулась самой обворожительной улыбкой на свете.

«Не угостите кофе уставшую танцовщицу, капитан?».

Глупая фраза, но сколько волшебных вещей начинается с глупости.

С тех пор они вместе.

У неё было всё. Вокруг полно мужчин, готовых положить весь мир и все его богатства к её ногам, но она выбрала его. Человека без дома. Сегодня он в Мурманске, завтра во Владивостоке. Его дом — старый, но надёжный ледокол и море. Его жизнь — пугающие холодные воды Северного Ледовитого океана. Каждый день — схватка за жизнь в бескрайней снежной пустыне. И ты один на один с водной стихией.

И всё же, каждый раз, когда получалось, она мчалась в аэропорт и летела к нему. И не важно куда: Хабаровск, Петропавловск-Камчатский, Осло. Хоть Рейкьявик. Главное к нему. Хоть день побыть с любимым, хоть час.

Да и он не отставал. Архангельская квартира давно пустовала. Каждое нахождение на берегу он проводил в Москве. С ней, ставшей дня него целым миром.

Это было безумие. Но сколько же счастья оно дарило.

Раздался стук в дверь. Металлическая створка открылась. На пороге стоял старпом.

— Генрих Сергеевич, вы просили сказать, когда будет шесть.

— Да, Володя, спасибо. О машине позаботился?

— Уазик ждет. Через час будете в аэропорту.

Капитан похлопал друга по плечу. Вытащил из ящика свёрток — подарок ей, и как мальчишка побежал на свидание.

В свёртке была маленькая аккуратная коробочка с кольцом внутри. Чудесный подарок им на Новый год. Именно им. Она не откажет. Давно уже стали одним целым.

 

Уазик подпрыгивал на скользкой разбитой дороге. По радио говорили о плохой погоде и тумане. Говорили о сильном ветре и ледяном дожде. Льдинки уже стучали по крыше машины.

Пейзаж был совершенно невообразимым. Словно психоделическое полотно Эдварда Мунка. Серые краски и ощущение тревоги, граничащее с чувством паники.

В аэропорту чувство тревоги усилилось. Люди были встревоженными. На информационном табло светилось, что рейсы задерживаются. Кого-то уже отравили во Владивосток. Циклон свирепствовал по всему побережью.

Но Генрих знал, что её самолет не отправят во Владик. Слишком далеко. Сядет, обязательно сядет. Всё будет хорошо. Он в это верил.

 

***

 

— Мари, всё хорошо?

Женщина оглянулась и кивнула в ответ. Она уже давно не плачет, хотя в сердце до сих пор живет грусть…

Здание маяка обветшало.

Старика Лежара давно нет на этом свете. Новому смотрителю явно не доставало его собранности и умению держать дела в порядке.

Женщина погладила облупившуюся стену и погрузилась в воспоминания. Впрочем, ненадолго.

Жак, новый смотритель тактично покашлял, словно приглашая гостью войти внутрь.

У них была договорённость, что она всегда может прийти на маяк и всегда может побыть там в одиночестве.

Вначале она предлагала за это деньги, но Жак лишь по-отечески обнял Мари и без слов протянул ей ключи. С тех пор, раз в год под Рождество она приезжает на маяк.

Внутри всё тоже изменилось. Та магия, что жила во времена их молодости давно ушла. Развеялась, не справившись с суровостью рутинной повседневной жизни.

Старый холостяк Жак немало тому поспособствовал. Нет, он вёл хозяйство как умел, но женской руки не хватало. Да где же её взять? Маяк — место для одиночек и мечтателей. А новый смотрителя к мечтателям уж точно не относился.

Мари остановилась возле окна. На подоконнике толстым ковром лежала многолетняя пыль. Жак редко заглядывал в маленькую комнату. У него едва хватало сил на большой зал. Поначалу она пыталась наводить тут порядок. Но, со временем, поняла тщетность усилий…

Море было беспокойным, как в тот роковой вечер…

Слёзы потекли по щеке. Сердце снова защемило. Как тогда. Будто и не было прошедших двадцати лет. Словно она та самая юная девушка с зажатой в руке рукописью, смотрящая за горизонт.

Как бы ей хотелось вернуться назад. Во время своей счастливой молодости, когда у неё был её Анри…

Мари больше не сдерживала себя и разрыдалась.

Многое было в её жизни. И горести, и радости. Маленькая танцевальная школа в Бресте сменилась той самой сценой Опера Гарнье, когда-то пророченной учителем Жан-Полем. Роскошь и шик заменили скромную жизнь провинциальной девушки. Но неизменным из той жизни осталось две вещи. То чувство волшебства, которое она однажды испытала, познакомившись с Анри, и не проходящая боль потери, испытанная в миг, когда пришло известие, что «Резвый пони» разбился о скалы в шторм. Её любимый до последнего сражался со стихией. Он вел корабль по фарватеру между рифов, но море оказалось сильнее. Оно не захотело отдать его ей.

Говорят, ты не знаешь жизни и не чувствуешь её так остро, если ничего и никого в ней не терял. Мари потеряла самое дорогое.

С тех пор, её танцы стали самим воплощением чувств. Она отдавалась ритму, жила ритмом, сражалась с ним. Вся её жизнь сосредотачивалась в танце. Вся боль и всё волшебство, которое она сумела в себе сохранить.

Никто и никогда не сможет так как она чувствовать музыку. Никто и никогда не сможет так танцевать. Ведь каждый танец — посвящение ему. И каждый танец — обещание. Что однажды, они обязательно встретятся и обязательно станцуют свою жизнь вместе. Так и будет. Она в это верила.

Возле маяка переминался с ноги на ногу Этьен. Добрый милый Этьен. Мари наконец улыбнулась, увидев мужа. Однажды он вернул ей ощущение что она живая. Заставил вновь вспомнить что значит любить. Заставил жить.

Анри навсегда останется в её памяти, и они обязательно станцуют свой танец. Но это будет уже в другой жизни. В этой — её судьба Этьен.

Жизнь продолжается.

 

***

— Дедушка-дедушка, расскажи нам про белых мишек, — канючили близнецы.

Генрих улыбнулся.

Он осторожно закрыл маленькую бархатную коробочку и сунул в карман, пока малыши не заметили.

Душу съедали грусть и безумная тоска, но детям об этом знать не следовало.

— Про белых мишек?

Генрих сел в кресло и позвал детей к себе на колени. Они тут же рванули к дедушке.

История про белых мишек была их любимой. Даже история про синего кита не так их увлекала. Впрочем, любой рассказ дедушки они слушали заворожено. Генрих всегда гадал, дело ли в кровных узах или же сказывался многолетний опыт рассказчика. Но это не имело никакого значения.

Вскоре малыши заснули, согреваемые объятиями близкого человека.

Генрих погладил малышей по голове и вновь погрузился в свои грустные мысли…

Сегодня была годовщина — тридцать лет назад не стало Маши…

Самолет так и не смог долететь до Анадыря. Когда расшифровали чёрные ящики, стало понятно, что из-за аномального дождя обледенели закрылки. Пилоты до последнего пытались спасти теряющую высоту многотонную махину, но удача в тот день им не улыбнулась.

За минуту до падения Маша успела отправить сообщение. Короткое, но в нём было больше любви, чем у некоторых за всю их жизнь: «Люблю. Навсегда».

Вот и он так и не смог разлюбить. Навсегда — это не только про неё. Это про них.

Многое пришлось испытать в жизни. Ещё пять лет рейсов по Северному морскому пути. Отставка и сухопутная жизнь. С тех пор Генрих больше никогда не ступал на борт корабля. Не смог простить ни себе, ни морю, что не бросил всё и не остался с ней в Москве.

У него было две страсти и одна любовь. Осталось лишь творчество.

Удивительно, но после смерти Маши, он стал писать ещё лучше. Его романы стали глубже, осязаемыми что ли. Герои перестали быть персонажами. Они превратились в реальных людей, каждый со своей мечтой, чувством счастья и личной болью. Такой, которая у всех разная, но всегда одинаковая.

В таких героев люди поверили, как и поверили в его душевные, немного грустные, но всегда пронзительные и яркие истории.

Потом была Ольга. Они познакомились на похоронах Маши. Подруга. Самая близкая.

Оба потеряли дорогого человечка. Незаменимого.

Поначалу поддерживали друг друга. Не давали тоске поглотить душу без остатка. Потом нашли что-то общее.

Когда Генрих приехал в Москву спустя пять лет после трагедии, Ольга пришла к нему, обняла и сказала, что одного близкого человека она в этой жизни уже потеряла. Больше этого не допустит.

Капитан привел корабль своей судьбы в тихую гавань, где и встал на якорь.

С тех пор они каждый год в день смерти Маши вместе вспоминали её. Ольга знала и про кольцо, которое так и хранил муж. И про скупую мужскую слезу, которую он ронял, когда жена не видит. Она не сердилась. Забыть таких светлых и чудесных людей, как её подруга невозможно.

Да это и не нужно. Сердце у Генриха оказалось большое. Ей там тоже нашлось место. А потом и детям и внукам.

Ольга зашла в комнату, подошла к креслу и обняла мужа.

Трагедии приносят нам невыносимую боль. Но иногда, они позволяют иначе взглянуть на жизнь. Найти что-то новое, что-то по-настоящему ценное. Себя, любовь, счастье. Они словно плата за боль. Или, быть может, боль и есть плата за счастье.

Генрих этого не знал. Он знал лишь, что сейчас в его жизни есть то, что ищет каждый человек — счастье. И не важно, что оно было с привкусом грусти. Главное, что оно есть.

А ещё он знал, что их история с Машей не закончилась. Она не может закончится так. Однажды всё повторится. И снова встретятся писатель и танцовщица. И в этой, уже другой жизни, они обязательно будут вместе. И вместе напишут историю своей судьбы. Одной на двоих.

За окном тихо падал снег.

 

Послесловие.

 

 

Марианна обожала гулять по набережной. И обожала снегопад. Она любовалась танцем снежинок и кружилась вместе с ними. Да так увлеклась, что не заметила, как налетела на случайного прохожего.

Она ожидала услышать гневную тираду, но симпатичный юноша, лишь приветливо улыбнулся. И губами, и пронзительно голубыми глазами. Они очень сочетались с цветом одежды юноши синим мундиром кадета морского училища.

— Вы не ушиблись? — немного суетливо спросил он. В голосе чувствовалось, переживание.

— Нет, простите, я кажется замечталась, — виновата ответил Марианна.

— В этом нет ничего плохого. Великий дар, если человек умеет мечтать. Мечты рождают веру в невозможное и открывают дорогу к самым неведомым далям.

— Как красиво. Вы говорите как писатель.

— Сочинительство — моё хобби.

— И о чём вы пишите?

— О море, о любви, о судьбе. О жизни, моя прекрасная фея, — юноша приобнял девушку за талию и закружился с ней в танце.

— Меня зовут Марианна.

— Я Генри. Кстати, о судьбе. Вы верите в любовь с первого взгляда?

Марианна рассмеялась.

— С этого момента верю.

Парочка продолжала кружиться под бой курантов в танце, который не закончится никогда, пока пишется история их судьбы. Одной на двоих. Навсегда.