ar_gus

Летучее золото

Под просторным навесом у постоялого двора сидели двое. Что постарше, читал позавчерашние "Ведомости". Пышные моржовые усы его время от времени подрагивали в такт настроению обладателя. Что помладше, совсем ещё юноша, худощавый и длинноногий, развалился вальяжно на скамейке и в бинокль разглядывал башню аэростанции, куда только-только пристал дирижабль из Владивостока. С виду дрянной театральный бинокль на самом был цейссовским, давал прекрасное двадцатипятикратное увеличение и позволял во всех подробностях разглядеть выходивших из башни людей.

— Может, я к ним? — жалобно попросился худощавый. — Пощипаю маленько господ приезжих, пополню кубышку...

— Нет, — отрезал старший. — Нечего раньше положенного мелькать, где не надо бы. Запомнят физию, и финита. Приноравливайся думать головой, а не руками. Помнишь, чему учился? Вот и применяй.

Худощавый вновь припал к биноклю. Группа оказалась разнородной и колоритной. Затесались туда и пузатые фабриканты, недовольно подзывающие извозчиков, и известные местные золотопромышленники — угрюмые люди с обветренными лицами, всё время державшие руки рядом с оружием, — и даже стайка девиц в пёстрых, словно райские птицы, одеждах, разительно ярких на фоне местных пейзажей. Но особенное внимание к себе привлекал подтянутый мужчина в черной форме учёного с перевязью механиста через левое плечо. На правом же его плече удобно устроилось напоминающее хорька существо, вяло помахивающее двумя хвостами. Худощавый с любопытством воззрился на него: ранее он никогда не видел духов-спутников, поскольку те не только являлись привилегией исключительно учёного братства, но и требовали изрядных подготовки и внимания — и посему встречались редко.

— Итак? — прервал старший размышления спутника.

— Хм, — худощавый задумался. — На фабрикантах, пожалуй, можно провернуть "Гамильтона, принца Датского".

— Гамильтон, говоришь... — старший отобрал бинокль. — А скажи-ка мне, милый друг, какого покроя у них одежда?

— Ну... — худощавый замялся с ответом, за что и был немедленно награждён ударом по уху.

— Европейского, — мягко подсказал старший, опуская ладонь. — Путешествуют группой, личных экипажей не имеют, и на Аляске доселе не были, раз нужный по погоде гардероб не соблюдают. Наши Тит Титычи до нарядных одёжек, конечно, тоже охочи, но в эту глушь взяли бы что поскромнее да поудобнее. И вместе не поехали бы. Стало быть, иностранцы. И когда ты предстанешь пред ними заезжим принцем из европейской клоаки, то вмиг попадёшь в компрометирующее положение. Думай дальше!

— Девицы, — оживился собеседник, потирая ухо. — Развесёлые. "Ночь свиданий".

— Мелко, — старший неодобрительно покачал головой.

— Почему мелко? — обиделся за идею худощавый. — Дамочек много, все красивые. Ежли договориться и продавать нумера "свиданий" по рублику, то можно порядком заработать.

— Положим. А дальше? Вечер гастролей, и придётся улепётывать от озлобленных мужиков. "Ночь свиданий" хороша, когда ты не задерживаешься надолго. Нет, с девицами мы связываться пока не будем, — он чуть нахмурился и цепко принялся осматривать группу, что-то прикидывая про себя. — Это, наверное, приглашённые певички — я слышал давеча, что в увеселительном заведении кого-то ждут. Насчёт фабрикантов надо подумать — чай, европейский люд, денежки любят и берегут, к ним на пустопорожнем не подъедешь. Можно промышленниками заняться, наверное — всё-таки золото...

— А что насчёт этого, в чёрном? — осторожно поинтересовался худощавый.

— А от него мы будем держаться подальше, — холодно заявил старший и вдруг отпрянул, едва увернувшись от воздушного змея. Опрокидывая кружки, змей приземлился на залитый стол, трепыхнулся разок и замер. Слегка оторопевший мужчина оглянулся, сделал быстрый знак, и ловким движением отправил бинокль в карман, обретая выражение лица человека солидного, подвергшегося внезапной воздушной атаке. К ним уже бежали детишки, возглавляемые отпрыском хозяина постоялого двора.

— Эт-то что ещё такое? — мелькнула рука, старший притянул к себе ближайшего мальчишку и внимательно на него воззрился.

— Звнт, — буркнул мальчик, пытаясь вырваться, — янхтел.

— Чего?

— Извините, я не хотел, — на этот раз тот чётко выговаривал каждое слово. — Змей случайно вырвался.

От крыльца, на ходу вытирая руки фартуком, к посетителям уже спешил хозяин.

— Простите покорно, — хозяин на ходу смешно поклонился и тут же влепил мальчишке подзатыльник. — Никакого сладу с этим сорванцом нет. Желаете новые напитки?

— Не надо, — твёрдо ответил старший, решивший как можно быстрее сгладить ситуацию. К тому же змей подал ему достойную идею, которую следовало обдумать в тишине и спокойствии. — Мы уже уходим.

Он поднялся и направился к воротам. Худощавый поспешил следом.

— "Гудзонский ястреб", — негромко произнёс старший, не глядя на него. — Найди печатный пресс.

Его спутник кивнул и бодро зашагал вверх по улице. Старший подождал, пока тот скроется из виду, по привычке высматривая возможное наблюдение, и неторопливо направился в ближайшую скобяную лавку. Хозяин постоялого двора отвесил мальчишке ещё один подзатыльник и вернулся к своим хлопотам. Ни тот, ни другой, ни третий не заметили, что всё это время их внимательно рассматривал мужчина в чёрном, стоявший посреди уже изрядно поредевшей группы приезжих. Мужчина что-то шепнул духу, тот приподнялся на плече, ловко спрыгнул на землю и растворился в пожухлой траве.

 

Старшего звали Даниилом Арсеньевичем Одинцовым, но в разных местах он был известен под самыми разными именами. Единственный сын отставного обер-офицера, Даниил — хотя в ту пору он был просто Данилой — ещё отроком рассорился с папенькой на почве общей неприязни и взаимных побоев, и вскорости покинул родное имение, направив стопы в Рязань. Охочий до знаний юноша поступил на факультет механистики и инженерии и даже проучился там несколько лет, но затем случился конфуз с дочкой декана, и Даниил был вынужден весьма резво оставить город, унеся с собой разбитую любовь романтическую, целёхонькую любовь к устройствам и два мешка ассигнаций, совершенно попустительски оставленных деканом в университетском сейфе новейшей "невскрываемой" модели прямиком из Европы. Вырученных денег хватило уехать за границу, где недоучившийся Данила долгое время постигал науку механики и людских отношений, так сказать, изнутри: находясь в законном браке с племянницей известного инженера. Когда брак пришёл к логическому завершению, повзрослевший Одинцов вернулся на историческую родину и решил пойти по стезе аферизма, тем паче что вокруг хватало алчных до чужих денег личностей. От собратьев-фармазонщиков он отличался исключительнейшей осторожностью и внимательностью к деталям, не гнушался использовать технику и вообще применял пресловутое серое вещество по назначению, что в конечном итоге даровало ему какую-никакую известность и очень острое и холодное внимание со стороны жандармерии. Сейчас Одинцову было под пятьдесят, и он всё чаще задумывался уйти в отставку. Времена менялись, всё большее внимание уделялось магии, и мошенникам старой школы становилось трудно и подчас невозможно уследить за развитием судебных магических наук и оставаться впереди сыска. Современная афера требовала молодого подхода, и Одинцов нашёл его в талантливом и неопытном юноше Климе Полееве. Тот в своё время попытался вытащить на рынке кошель сего почтенного господина и по неосторожности привёл в действие хитроумное устройство "Капкан", сконструированное лично аферистом. Когда у юноши зажили пальцы, инженер взял его под свою опеку, вознамерившись научить уж если не механистическому делу, то хотя бы искусству управлять людскими пороками. Опробовав силы в нескольких городах Российской Империи, дуэт в конечном итоге поставил перед собой цель провести несколько крупных операций в самом сердце страны. Чтобы заполучить соответствующее финансирование, соратники отправилась на Аляску — подальше от бдительного ока государевых сыщиков, поближе к золотопромышленности. Вырученного здесь золота должно было с лихвой хватить на осуществление задуманных планов. Таинственной, живущей по своим законам Аляске предстояло стать первой ступенькой к беззаботной и свободной жизни учителя и его юного ученика.

 

— Учитель, сколько ещё торчать в этой дыре? Мы тут третий день, и даже города толком не видели. Сидим тут сиднем… Хозяин вон — и тот уже привык, вроде за местных нас считает. Али за предметы мебели…

— Замолчи, Клим. Мешаешь!

— Чему мешать-то? Ты вон то мух да стрекоз магнетизируешь, то с бумагами возишься — а мне "молчи"?! Да я и разговаривать толком разучусь скоро.

— Оно бы, может, и к лучшему, — оторвавшись, наконец, от вороха схем и чертежей, Даниил задумчиво поглядел на ученика. — Глядишь, глупостей произнесённых в мире поубавилось бы.

— Тьфу-тьфу, типун те на язык! — суеверно сплюнул через плечо юноша. — Так чего мы тут сидим-то?

— Потому что спешка, родимый, хороша только при спасении собственной шкуры. И если поспешить загодя, то спасать её придётся непременно. Подобное, так сказать, порождает подобное. Взять хотя бы того механиста. Похоже, он сюда прибыл не по нашу душу, но не дай Бог привлечь к себе его лишнее внимание... Это государевы ищейки, живут они по своим законам, нюх у них первостатейный, и при надобности выследит тебя на самом краю света. А учитывая, что мы уже на самом краю света, далеко ему идти и не придётся. Но впрочем, ты, как ни странно, прав... — встав из-за стола и потянувшись, старший подошёл к окну комнатёнки. — Засиделись мы. Вперёд, мой юный друг, нас ждут великие дела.

 

— Да чтоб у тебя руки отсохли, ирод клятый! — хлопнув в сердцах дверью приёмной конторы Саввы Иваньковского, Митрич тяжело опустился на скамью рядом с домом. Сказать по правде, месяц сразу не задался: то кадьяк лагерь разворошит, то иннуиты на тропу войны выйдут. Да и золото, правду сказать, дрянное попадалось: всё красное али зелёное. Мусорный, ежели подумать, металл, дешёвка, не как летом. Да и сколько того золота? Старательство — оно ж не только умение, тут ещё фарт надобен. Оттого порой и обидно бывает: умом понимаешь, что вроде и выбора у тебя нет, а сердце не приемлет за такую цену отдавать потом собственным добытое. Вот и сидел пожилой старатель, с духом собирался. Хочешь — не хочешь, а больше Иваньковского тебе в городе и не даст никто. Вот сейчас, ещё пару минут на солнышке погреться…

Вокруг потемнело так резко, что Митрич невольно отвлёкся от своих тяжких дум и поднял голову. Казавшийся чёрным силуэт стремительно разрастался, заслоняя всё больше неба.

— Простите великодушно, — учтиво произнёс незнакомый баритон. — Я, кажется, заслонил вам солнце.

— Не стоит беспокоиться, право, — прикрыв ладонью глаза от света, Митрич с любопытством рассматривал мужчину. Круглое скуластое лицо, густые брови и пышные усы… Он определённо не встречал этого человека ранее.

— Вот как! — с воодушевлением воскликнул тот. — Приятно сразу по прибытии в город встретить человека культурного. Позвольте представиться: Даниил Одинцов.

— Я... Митричем меня кличут, — смущаясь и оттого несколько резче, чем следовало, ответил старатель. — Чем могу…?

— Очень, очень приятно! — словно не замечая возникшей неловкости, продолжал незнакомец. — Но вы, кажется, заметно расстроены? Не надо быть Путилиным, чтобы догадаться: вы старатель — и вас не устроило предложение скупщика?

— Предложение?! — утихшая было обида вспыхнула с новой силой. — Грабёж сплошь, а не предложение. Золотишко, конечно, бросовое — да только где ж это видано-то: по двадцать принимать? Это ж по миру пойдём!

— За не самое качественное золото вам предложили двадцать рублей за унцию? А чистейшее, кажется, по четвертаку принимают? Знаете, любезный, я, пожалуй, куплю у вас вашу добычу по красной цене. Что скажете?

Много лет прожил на свете Митрич, разного на своём веку повидал, и оттого не верил в бескорыстие человеческое. Вот и сейчас: ему бы радоваться да за щедрое предложение благодарить, а в голове мыслишка противная крутится: к чему бы это?

— А тебе-то что за корысть, мил человек Даниил?

— Да мне…, — замялся было новый знакомец, но потом только рукой махнул. — Скажу как есть, только уж ты, Митрич, никому до поры не сказывай. Нужно мне именно такое, бросовое, золото для научных целей, а самому добывать не с руки: не обучен, да и времени нет. С перекупщиками связываться — хоть государевыми, хоть частными — себе дороже. Так что, по рукам?

На том и порешили.

 

Утренний местный дирижабль не чета трансокеанскому: и размеры поменьше, и дело будничное. Скучающий жандарм, по долгу службы обязанный бдить при отправлении и прибытии воздушных судов, заспанный матрос у трапа да два-три пассажира. Ни тебе зевак, ни толпы провожающих. Идеальная обстановка для последних наставлений.

— Всё ли верно запомнил? — Одинцов, одетый нарочито неброско, в сомнении покосился на помощника.

— Не сумлевайся, сработаю как надо! А то и получше, — воодушевлённо заверил Клим и незамедлительно заработал очередную ощутимую затрещину.

— Чтоб никакой мне самодеятельности! Разговоры разговаривай, а дела только те, что поручены: склад какой на окраине сними, про купцов да золотопромышленников местных разузнай. Вообще по городку покрутись; вернусь — чтобы как свои пять пальцев знал. Большое предприятие затеваем. Ежели выгорит, до конца жизни обоим хватит.

— Да нешто я маленький, не понимаю? — потирая шею, юноша угрюмо осмотрелся: хорош он будет при разговорах, ежели заметил кто. Опасения оказались напрасными. В столь ранний час никому не было дела до чужих проблем.

— Смотри, Клим! Чтоб эту неделю был тише воды, ниже травы: наши дела шума лишнего не терпят.

Глядя вслед поднимающемуся по трапу в дирижабль наставнику, юноша еле сдерживал нетерпение. Хотелось срочно бежать, заняться делами — доказать Даниилу Арсеньевичу, что не даром тот силы и время на обучение потратил. Проводив взглядом набирающее высоту судно, Клим вприпрыжку направился на постоялый двор.

В вышедшем спустя десяток минут из станционного здания молодом человеке даже мать родная едва ли признала бы своего младшенького. Белая ситцевая рубашка, добротный шерстяной костюм, покоившиеся до поры в багаже — то ли чиновник средней руки, то ли в меру успешный предприниматель. Оглядевшись с видом гордым и независимым, юноша неторопливо направился к центру города. В такие минуты он чуть жалел, что ни папка с мамкой, ни дружки бывшие его не видят. Нет боле Климушки Лейки; теперь он — Клим Полеев, личный секретарь и доверенное лицо. Уважаемый человек, понимать надо!

 

К исходу шестого дня только старатели на дальних приисках да немощные старики не знали "по великому секрету", что город посетил… некто. В характере занятий и целях загадочного посетителя меж обывателями согласия не было, но в главном сходились все: господин этот прибыл "из самой метрополии", и это явно неспроста.

Любопытство, как известно, не порок, и потому тёплым пятничным утром у многих жителей нашлись неотложные дела неподалёку от причальной башни аэростанции. Более солидные и терпеливые — или, быть может, просто менее занятые — горожане чинно прогуливались по центральным улицам близ гостиницы, в которой неделю назад снял два номера Клим. По странному стечению обстоятельств и срочные занятия, и любовь к пешим прогулкам по времени совпали с прибытием очередного дирижабля из Северо-Американских Штатов. Представитель американской ассоциации скотопромышленников, ступив на дощатый настил причальной палубы, не сумел скрыть удивления:

— Cегодня что, какой-то чёртов новомодный праздник? Или это ваша русская традиция — встречать каждый дирижабль народными гуляниями?

Ответа не последовало, так как прибывшие были изумлены не менее его, а единственный человек, не покидавший город — причальный матрос — мог лишь неопределённо пожать плечами: кто их разберёт, этих сухопутных — собрались внизу, косятся зачем-то на вышку...

— С прибытием, Даниил Арсеньевич, — Клим, серьёзный и собранный, очень непривычный самому себе, встретил наставника у выхода из здания аэростанции. — Хорошо ли долетели?

Говорил он преувеличенно громко и чётко, выразительно косясь по сторонам: знай, мол, наших, пусть все слухают, что за важная птица посетила Аляску. Старший компаньон едва наклонил голову в знак понимания и включился в игру:

— Здравствуйте, Клим, голубчик. Вполне благополучно, благодарю. Долго, но это не беда — надеюсь, нашими стараниями…

— Кстати, о стараниях, — сопровождая инженера к гостинице и не переставая благожелательно улыбаться, юноша говорил вполголоса. — Здание готово, с печатниками я обгуторил...

— Вот что, — зло процедил сквозь зубы наставник. — Дать бы тебе леща прилюдно, да нельзя — не поймут. Потому просто заруби на носу: с сего дня и до окончания кампании нет более щипача Лейки! Даже в уборной ты ныне человек приличный и образованный. Следи за языком. Понял ли?

— Не сумл… не извольте сомневаться, Даниил Арсеньевич!

— Так-то лучше, — предпочёл не замечать сарказма в тоне партнёра старший. — Завтра утром пробежишься по кузнецам и скорнякам с заказами. Чертежи отнесёшь да задаток. А мне надо с местными Тит Титычами поближе познакомиться. Список-то готов?

— Готов, вестимо. От только задаток мастеровым платить не с чего.

— Эх ты, телепень, — Даниил выразительно похлопал по боку саквояжа, нести который Климу не доверил. — Я же, чай, не лаптем щи хлебаю. Здесь немного, но для первых взносов хватит.

Остаток дня для компаньонов прошёл в разнообразнейших хлопотах. Клим, временами высунув язык от усердия, носился по городу: от механических мастерских до кожевенных цехов, от кузни до депо. Мастеровые, почёсывая затылки, скептически хмыкали в усы, разглядывая чертежи да выкройки. Ничего чуднее этих заказов многим из них делать не приходилось. Столь велики, однако, была сила убеждения молодого человека вкупе с неповторимым воздействия монетарно-синего цвета на человеческое сознание, что переговоры всякий раз завершались одинаково:

— Не извольте беспокоиться, господин Полеев, сделаю всё в лучшем виде!

Тем временем Одинцов, придирчиво изучив за чашкой ароматного кофия список самых влиятельных лиц города, нанёс несколько визитов. Стараясь не тратить много времени и избегать до поры конкретики, он приглашал новых знакомых обсудить за чашкой чая "дело, выгодное обеим сторонам". Место и время назначал одинаковое: завтра, в пять часов пополудни, в ресторации Ставрогина. Местные промышленники, привыкшие к иному обращению со стороны представителей метрополии, неизменно чувствовали себя польщёнными подобным вниманием и потому, расставаясь с любезным посетителем до следующего дня, настроены были благодушно, находя нового знакомого человеком дельным, обходительным и в высшей степени приятным в общении. Одинцов же шёл дальше по своим делам.

 

Собравшиеся за угловым столом ресторации одобрительно переглянулись, оценив сервировку стола. Фарфоровый сервиз на шесть персон, серебряные ложки. Вокруг традиционного тульского, на два ведра, самовара расставлены тарелки и блюдца со сластями да свежей выпечкой. Ничего лишнего, и оно и правильно: чай, не чаи гонять пришли, а о деле разговаривать.

— Что-то наш таинственный гость запаздывает, — щуплый мужчина лет пятидесяти уже третий раз доставал из жилетного кармашка массивный золотой хронометр, неумело демонстрируя раздражение.

— Эт твой новый брегет спешит, Савва Тимофеич, — под общий необидный смех отвечал ему самый молодой из участников.

— А и правда — спешит, — усмехаясь, вторил владелец крупнейших золотых приисков. О его страсти к коллекционированию хронометров и склонности к хвастовству осведомлены были все присутствующие.

Без минуты пять дверь ресторации распахнулась, и в залу стремительно вошел столь ожидаемый Даниил Арсеньевич. Манера держаться, осанка — всё нынче выдавало в нём человека светского, далёкого от местных реалий. Походкой и кроем одежды он походил скорее на институтского преподавателя, волею судеб заблудшего в сих суровых краях. Чопорно поклонившись, Одинцов пригласил всех к столу. Поперву чаепитие происходило в напряженном молчании: приглашённые промышленники сдержанно прихлёбывали ароматный напиток индийского розливу и ожидали действий гостя. А тот, сцепив пальцы в замок и глядя поверх стола вдаль, казалось, размышлял о чём-то важном. Наконец, будто решившись, Даниил откинулся на спинку стула и слегка откашлялся.

— Господа, благодарствую, что приняли моё приглашение, — в наступившей тишине негромкий голос Одинцова звучал внушительно и даже несколько таинственно. — Я хочу поговорить с вами о делах чрезвычайно важных. Возможно, для многих сказанное здесь не будет новостью, но заранее прошу извинить меня за возможную избыточность.

С видимым волнением поднявшись из-за стола, инженер сцепил руки за спиной и, оглядев собрание, продолжил речь:

— Вы знаете, несомненно, что за последние два года мировая добыча золота выросла более чем в два раза. И дело отнюдь не только в росте возможностей: на рынке определённо наблюдается некоторая ажиотация. Что, в свой черёд…

— … обусловлено изменением денежной системы и созданием золотого запаса в Европе, — перебил его Савва Тимофеевич, который был явственно обеспокоен: похоже, разговор в первую голову затрагивал именно его, Иваньковского, интересы, но он никак не мог сразу сообразить, куда клонит имперский гость. — Сие, право, прописные истины: "Ведомости" и биржевые сводки, небось, все читаем. К чему эта таинственность?

— Ну что же, — Одинцов забарабанил пальцами по столу. — В таком случае позвольте раскрыть, наконец, истинную причину моего здесь появления.

Промышленники, как один, смотрели теперь на Даниила с ожиданием и долей опасения, а он воодушевленно продолжил:

— Успехи отечественных алхимиков, к числу коих имеет честь принадлежать ваш покорный слуга, в последние годы превосходят самые смелые ожидания. Группа под руководством молодого, но подающего большие надежды Димы Менделеева совершила ряд блестящих открытий, сулящих невиданные доселе перспективы. Я направился на Аляску, дабы на месте проверить некоторые из них. Анализ наихудшего, бросового золота дал ожидаемые результаты: состав примесей, как мне сообщили из Петербурга, — он достал телеграфный бланк и помахал им, — в точности подходит для наших целей. Осталась последняя проверка, и если она пройдёт успешно…

— Не томите, Даниил Арсеньевич, ну?! — прервал вновь затянувшуюся паузу кто-то из собравшихся.

— Это будет революция, господа! — торжествующе продолжил Одинцов. — Понимаете? Подлинная революция в технике, истинный прорыв. Золото вздорожает многократно, и потребность в нём будет постоянно расти.

Доверительно наклонившись к заворожённым собеседникам, он понизил голос до полушёпота и закончил:

— Есть мнение — там, наверху — что прямое управление из метрополии для Аляски… не слишком удобно. Будет создана концессия по золотодобыче. Выводы делайте сами! А пока… через пару дней приглашаю вас на демонстрацию завершающего опыта. За сим позвольте откланяться: мне, право, не терпится обрадовать своего помощника — и приступить к монтажу. Хорошего вечера, господа!

 

Пахнущие свежей типографской краской афиши появились в городе одновременно, словно по волшебству. Любопытствующих было столь много, что некоторым вместо лицезрения оных приходилось довольствоваться пересказом: мол, в четыре пополудни Даниил Арсеньевич Одинцов, столичный гость, приглашает желающих в собственную ла-бо-ра-торию на лекцию о новостях алхимии и перспективах отечественного воздухоплавания с демонстрацией опытов. Невиданное доселе в этих краях действо обсуждалось столь бурно, что бдительный жандармский ротмистр отрядил к каждой афише по сотруднику — не бунт ли затевают граждане обыватели, — чем только подогрел интерес.

Зрители и слушатели начали заполнять недавно ещё пустовавший лабаз задолго до назначенного срока. Сдержанно здороваясь и переговариваясь вполголоса, празднично одетые люди степенно занимали места на стульях и деревянных скамьях. Среди собирающегося постепенно народа особо выделялись исполненные гордости и собственной значимости обладатели персональных пригласительных билетов, отпечатанных на мелованной бумаге. К немалому удивлению любопытных, среди сих избранных затесались старатель Митрич, местный священник отец Илларион и даже иннуитский шаман, чей головной убор демонстрировал печальную судьбу целого семейства белоголовых орланов. Пламя масляных ламп, развешанных по стенам, слегка вздрагивало от сквозняка. Входная дверь то и дело отворялась, впуская новых посетителей, отчего по стенам заполошно метались причудливые тени.

Огороженную по случаю треть просторного помещения занимало непонятное сооружение, закрытое до поры парусиной. Рядом с ним стояли обычный графин с водой и гранёный стакан. Вопреки ожиданиям, воздух наполняли не затхлость и запах слежавшейся пыли, а смесь ароматов свежей смолы, нагретого металла и экзотических миндаля и сандала. Услышав знакомые нотки, явные и тайные эзотерики города почувствовали себя неуютно, обычно невозмутимые шаман и православный священник, расположившиеся в первом ряду, переглянувшись, синхронно зашептали на разных языках, творя охранные молитвы. На всякий случай.

Даниил Арсеньевич явился точно в назначенный час — буднично, по-простому выйдя пред очи публики. Добротная одежда, пошитая явно на заказ, придавала ему вид строгий и торжественный. Скромно стоявший слева от входа механист задумчиво нахмурился, а дух на правом его плече вцепился в ткань и вытянул мордочку в сторону докладчика — оба заподозрили в одеянии форму преподавателя Рязанского университета. Сходство было столь разительным, что нетренированный глаз вряд ли нашёл бы отличия. Но в притворстве Одинцова не уличишь: за учёного себя не выдаёт, а одежда… Мало ли кто так рядится. Выпускники, например. Вроде и закон не нарушаешь, и "свои" узнают.

Тем временем Одинцов остановился перед собравшимися, слегка поклонился и обратился к публике:

— Добрый день, дамы и господа! Благодарю вас за то, что вы пришли. Для тех, с кем не знаком лично, позвольте представиться: Даниил Арсеньевич Одинцов, к вашим услугам. Организовать сегодняшнюю лекцию с последующей демонстрацией побудило меня дело чрезвычайной важности, не терпящее отлагательств. Будучи людьми образованными, следящими за развитием науки, вы, несомненно, знаете: оное развитие идёт быстро до чрезвычайности. Технические дисциплины, особливо касаемые транспорта, от теории нимало не отстают, а порой и опережают её.

Заложив руки за спину, он в видимом волнении прошёлся взад–вперёд вдоль первого ряда, не переставая говорить:

— Последние работы в области воздухоплавания были направлены на создание аппаратов, не требующих причальных башен. Представляете судно, способное взлетать и приземляться в любом месте? Посреди тайги, да где угодно — была бы только подходящая поляна?

По помещению пробежал возбуждённый шепоток: старатели, охотники и торговцы — люди бывалые, не одну сотню миль прошедшие и проехавшие, — по достоинству оценили перспективы. В полутьме зала кто-то глубоко вздохнул и не сдержался:

— Эх, ежели бы ж оно было. Но как, вот в чём закавыка…

— Сколь бы ни были хороши новейшие паровые машины Круппа да угольные движители, топлива для таких аппаратов нужна прорва. Кроме него, почитай, ничего и не уместишь, — полуобернувшись из своего первого ряда, развил тему Савва Тимофеевич.

— Вы совершеннейше правы, господа! — горячо поддержал их Даниил. — Существующие модели двигателей неэффективны и не могут быть применены для указанных целей. И вот тут дело за алхимией.

По знаку напарника Клим, доселе не видимый публике за складками парусины, аккуратно снял ткань с сооружения, на поверку оказавшегося грубо сколоченным деревянным постаментом. Всю поверхность его занимало сложное переплетение стеклянных и металлических трубок, соединяющих различные алхимические сосуды и иные ёмкости. На некотором отдалении от остальной установки расположена была небольшая металлическая цистерна наподобие используемых при перевозке по железной дороге спирта или масла. Никаких излишеств рядом с ней не наблюдалось: по одной трубке на вход и выход. Последняя, совсем короткая, венчалась поставленным "на попа" стальным конусом с обычным асбестовым фитилём по периметру основания. Подавшийся было вперёд механист, заинтересовавшийся техническим решением, в скором времени разочарованно вернулся на прежнее место: никакой механики, сплошная алхимия. Остальные зрители же рассматривали сей рукотворный хаос с недоумением и некоторой опаской.

Насладившись произведённым эффектом, Даниил, опершись о край стола возле одной из больших ёмкостей, продолжил прерванную речь:

— Санкт-Петербургским алхимикам, предводительствуемым Дмитрием Менделеевым, удалось совершить важнейшее открытие. Они синтезировали spiritus mundi, иначе — мировой дух, важнейшую субстанцию, предсказанную древними мыслителями. Важнейшим свойством её и последней проверкой является, как вы знаете, способность растворять золото…

— Знаем-знаем, — насмешливо прозвучало из полутьмы лабаза. — Тоже мне, Америку открыл! Называется этот ваш спиритус царской водкой, и известен куда как давно.

— Приятно иметь дело с людьми образованными, — тонко улыбнувшись, Даниил слегка поклонился говорившему. — Однако же судите сами…

С этими словами Одинцов достал стоявшую за постаментом пятилитровую бутыль с прозрачной жидкостью, ловко откупорил её и наполнил стакан примерно на четверть. Задорно, с некоторым даже вызовом посмотрев на собравшихся, он закупорил бутылку.

— Что же, ваше здоровье!

— Нет!

— Не делайте этого!

Взволнованные голоса, преимущественно женские, слились в нестройный, но вполне согласный хор. Что, впрочем, ни в малой степени не повлияло на действия Даниила: подняв стакан в приветственном салюте, он медленно выпил содержимое. В наступившей абсолютной тишине отчётливо прозвучали лишь негромкий стук поставленного сосуда да взволнованное "Ахххх!" падающих в обморок барышень. Все, затаив дыхание, ждали: что же станется с гостем дальше? С гостем ничего впечатляющего, впрочем, не происходило: отставив стакан, Даниил слегка промокнул аккуратно подстриженные усы платком и улыбнулся публике:

— Как видите, на царскую водку сия жидкость мало походит. В противном случае вы лицезрели бы мой хладный труп. Способна ли она растворить золото? Это мы сейчас и проверим. Клим, голубчик, прошу вас.

Молодой человек, слегка смущаясь общего внимания, аккуратно перелил половину содержимого бутыли в стеклянную ёмкость, напоминающую аквариум, в начале трубочных джунглей. Старший тем временем, возвращая себе взоры зрителей, достал из внутреннего кармана сюртука кожаный кисет.

— В этом кисете, извольте видеть, — заговорил он вновь, — содержится золото, приобретённое мною у уважаемого и известного многим из вас старателя Митрича.

Названный старатель, сидевший в первом ряду, слегка приподнялся и важно кивнул, подтверждая: точно, его добыча.

— Так себе золотишко-то, бросовое, — не преминул внести свою лепту кто-то из соратников Митрича под общий смех.

— Верно! — обрадовано подтвердил Даниил, — Плохое золото, грязное. Анализы подтверждают. Но так даже лучше: во-первых, для экспериментов не так жалко, а во-вторых…

Он слегка запнулся, словно размышляя в последний раз: говорить — или лучше не стоит?

— А скажите-ка, любезный, — воспользовавшись паузой, механист, почти невидимый в своей чёрной форме, столь внезапно оказался за левым плечом почтмейстера, что чиновник вздрогнул от неожиданности, — телеграмма господину Одинцову действительно пришла из Петербурга?

— Из него-с, сударь, из него самого, — закивал чиновник и истово перекрестился в доказательство своих слов.

Тем временем докладчик, кажется, решился:

— Так вот, во-вторых, удалось установить: путём дальнейшей трансмутации золотоносный раствор, получаемый именно при таких концентрациях, может стать… прекрасным, идеальным топливом! Теоретических доказательств и лабораторных экспериментов достаточно, дело лишь в практической проверке. И именно сейчас, на ваших глазах, дамы и господа, в буквальном смысле вершится История! Если… нет, когда всё пройдет успешно, мы совершим величайший со времён открытия электричества технический прорыв! Приступим?

Если уж среди апостолов нашёлся неверующий, то в любой иной группе и подавно сыщется свой Фома.

— Минуточку, господин Одинцов! — один из успешных старателей — тех, что подобным бросовым золотом в хороший год поскупится — пробился в первый ряд. — Пара вопросиков к вам имеется.

— Слушаю вас.

— Перво-наперво, история ваша, конечно, завлекательна. Но с чего бы нам в неё верить? Кто знает, что у вас в кисете в самом деле? Сахар, скажем, подкрасили, али ещё что… А даже если и правда: это ж ваше топливо, почитай, вправду дороже золота выйдет. Какой прок с него?

— Что же, спасибо за вопросы. Не верите — ваше право. На первый вопрос ответить просто: что ж вы за старатель, если с первого взгляда золото отличить не можете. Но… поступим проще: вы, я вижу, носите перстень. Уж он-то точно золотой! Одолжите? Я, правда, заранее гарантирую его невозвращение. Нет? — под общий смех заключил Даниил. — Есть другой способ.

Порывшись в карманах, он извлёк золотой червонец:

— Сейчас попросим… например, вас, господин ротмистр. Скажите, не фальшивый ли? Нет? Благодарю вас. Вот его мы и положим вместе с песком. А на второй вопрос, кстати, отвечу пока так: потерпите малость.

— Зачем же тратиться? Вот, — Савва Тимофеевич, степенно поднявшись, снял с себя цепочку толщиной в палец и ловко отсоединил пару звеньев. — Надеюсь, никто в чистоте не сумлевается?

— Благодарю, Савва Тимофеевич. Заодно уж, для чистоты, так сказать, эксперимента, попрошу отца Иллариона и уважаемого шамана Два Пика проверить, не применяет ли кто магию в процессе. Хотя и доказано: промышленное использование оной невозможно…

Названные господа чинно кивнули, и Даниил, перекрестившись, высыпал содержимое кисета в ёмкость, опустил туда звенья цепочки, и плотно закрыл приёмное отверстие. Клим тут же зажёг горелку под резервуаром и встал к мехам, размеренно прокачивая воздух, отчего жидкость, казалось, мгновенно вскипела. Тут и там в растворе вспыхивали золотые искорки. Результат не заставил себя ждать: невооружённым глазом видно было, что их становится всё меньше, а на поверхности появилась зеленовато-жёлтая пена.

— Смотрите-ка, и правда растворяется!

Подобные возгласы, звучащие отовсюду, принадлежали умеренно-терпеливой части зрителей. Самые любопытные наперегонки с наиболее недоверчивыми повскакали со своих мест и, казалось, раздумывают: то ли броситься к установке, чтобы убедиться в реальности происходящего — то ли как можно скорее покинуть опасное место, в коем расшатываются устои привычной картины мира.

— Терпение! Терпение, дамы и господа! — голос Даниила Арсеньевича прозвучал удивительно вовремя. — Мы можем наблюдать, что первая часть эксперимента удачно завершается. Пора переходить ко второй части.

Клим, не отходивший от установки ни на шаг, открыл вентиль и раствор резво побежал по многочисленным трубкам в разных направлениях.

— В этих промежуточных ёмкостях, — объяснял тем временем Одинцов профессорским тоном, — полученный раствор взаимодействует с ингредиентами, о составе и последовательности коих я умолчу из соображений научной тайны. Происходит серия трансмутаций, и в итоге…

С этими словами Даниил, заметно волнуясь, зажёг спичку и поднёс её к фитилю. Необычное розово-фиолетовое пламя нехотя занялось с одной стороны конуса, но постепенно набрало силу — и вот уже ровное огненное кольцо видно было с любой точки помещения.

— Работает, — словно не веря своим глазам, прошептал Клим. — Даниил Арсеньевич… Дамы и господа… Работает!!

Аплодисменты и крики "Браво!", коими разразилась публика, стали наградой обоим демонстраторам. Скептически настроенные зрители остались в явном меньшинстве, к коему принадлежал и механист. Внимательно наблюдая за происходящим, он в меру своих университетских ещё познаний в алхимии пытался найти объяснение — и не находил. Надёжа на магическую природу реакций проверки не выдержала: на заданный тихим шёпотом вопрос дух, изогнув оба хвоста наподобие знаков вопроса, только головой покачал и потешно развёл лапками — ничем, мол, помочь не могу.

— Спасибо, дамы и господа! — раскланиваясь и счастливо улыбаясь, Даниил украдкой посматривал на ровно горящий факел. — Но пришла пора последних демонстраций — и ответа на второй вопрос.

С этими словами он ловко потушил пламя специально заготовленным колпачком и, обжигаясь, выдвинул из корпуса неприметную ранее секцию. На частой проволочной решётке поблёскивали мелкие чешуйки и кубического облика зёрна ни с чем не сравнимого жёлтого цвета.

— Так вот, к вопросу: суть процесса такова, что при горении часть трансмутированного золота восстанавливается… но уже без примесей. Можете убедиться — высшая проба. Прошу, господа, прошу.

Происходящее всё более напоминало сказку. Внимательные специалисты — старатели, торговцы и ювелиры — оказались едины во мнении: металл чистый, в природе такого не встречал никто. Заметно было, как промышленники подсчитывают возможные барыши и искоса посматривают друг на друга, прикидывая — то ли договариваться, то ли каждый за себя...

— Процент восстанавливаемого золота пока невелик, — продолжал тем временем Даниил, — но я уверен, что результаты удастся улучшить. Осталось лишь вернуться к началу нашей лекции. Нашими механистами разработано воздушное судно, не требующее причальных башен. И вот теперь, извольте видеть, у нас есть уникальное топливо. И вот здесь требуется ваша помощь, дамы и господа. Создать запасы топлива, действующую модель винтолёта — нам не справиться вдвоём. С вашей поддержкой мы построим завод для трансмутации, создав концессию…

Воодушевлённая и задумчивая публика, казалось, не замечала сбивчивости речи. Каждый с удивлением обнаруживал свои резоны: послужить родной стране и прогрессу, вложиться в выгодное предприятие и обеспечить собственное будущее.

— Не хотелось бы торопить вас с решением, господа, но дело отлагательств отнюдь не терпит. Вы всегда можете найти меня здесь или в гостинице. Прощайте, дамы и господа! Мы будем ждать вашего решения.

 

Взбудораженные посетители, обсуждая неслыханное событие и косясь благоговейно на остывающий агрегат, расходились медленно и неохотно. Наконец, провожаемые тёплой улыбкой Даниила Арсеньевича и поклонами Клима, последние гости покинули лабораторию. Прикрыв дверь, юноша обернулся к наставнику:

— Кажись, получилось, старшой! Ловко вы…

— Леща бы тебе, — устало ответил Одинцов, — но на сей раз прощаю. За речью всё же следи. Получилось ли, нет ли — увидим: утро вечера мудренее.

Повозившись немного за постаментом, он извлёк несколько небольших лотков, на которых маняще поблёскивало золото.

— В любом случае мы на коне, — во все глаза глядя на небывалое богатство, заметил Клим. — Может, прямо сейчас рванём когти?

— Учу тебя, дурака, учу, а толку ни на йоту — сокрушённо заключил учитель. — Если мы сбежим, то останемся только при своих. Верно, золото настоящее, но не местное, а привезённое мной из Штатов. Думаешь, я и впрямь построил идеальную машину очистки?

— Не боитесь, что уведут? — нахмурился Клим. — Я вот, например, что подумал: половина жуликов да оборванцев попытаются ночью сюда влезть да рассмотреть всё старательно. Я бы сам точно полез…

— Посмотрим. А вокруг нашего лабаза будет бдить, небось, половина местной полиции — кому охота конкурента вперёд пустить? Вот господа промышленники и договорились…

 

— Всё помнишь? — Одинцов переложил саквояж с деньгами в другую руку и наклонился к помощнику. — И только без этих твоих выходок.

— Никак не можно, Даниил Арсеньевич, — деланно обиделся Клим. — Всё помню, всё знаю: сижу тихо на приёме, складываю финансы в сейф, жду вашего прибытия.

— Верно, — коротко кивнул Одинцов. — Если пройдёт успешно, буду обратно дня через три с готовым путём отступления. У американцев с этим быстро, были бы деньги. Деловые люди, что ещё сказать. Ну-тко, повтори причину моего отсутствия.

— Поездка за веществами и химикатами для усиления эффекта очистки золота, — бойко отрапортовал Клим. Наставник ещё раз кивнул, для виду поручкался на прощание и поднялся на борт дирижабля.

Молодой человек заторопился обратно — "за прилавок" приёмного пункта, наскоро оборудованного в том же лабазе, где находился и механизм. Последние несколько дней выдались весьма занятыми, так как местные приходили врозь и группами и выражали живейшее желание поспособствовать делу прогресса: кто ссуды нёс в счёт будущих барышей, кто иную посильную помощь предлагал, а кто попросту любопытствовал да примеривался. Погружённый в приятственные думы молодой человек, увы, тут же забыл о бдительности и совершенно упустил из виду, как мелькнул мимо и взобрался по якорной верёвке полупрозрачный двухвостый силуэт.

Свобода пьянила Клима. Никогда ещё его не оставляли за главного в деле с подобным размахом. "От сих и до сих" были единоличные владения Клима Лейки, и в них входил и пузатый сейф, и потрескавшийся конторский стол с надлежащим гроссбухом, и даже ржавая медная подкова над дверью. Эх, видели бы его сейчас бывшие дружки с Остоженки — не признали бы! Впрочем, тех дружков наверняка нет ужо: кого жандармы сгноили, кто падучую подхватил, кто в шестёрки к фартовым пошёл да помер на острие или ухватив пулю-дуру...

Мысли молодого человека были прерваны скрипом отворяющейся двери. В лабаз заглянул незнакомый мужчина, обвёл глазами помещение и, завидев Клима, несколько неуверенно улыбнулся. У него было очень честное лицо — настолько честное, что более опытный человек мог бы, пожалуй, узреть в этом лице годы и годы тренировок. Клим же, увы, таким опытом ещё не обладал, поэтому мужчина ему сразу понравился, и уже через десять минут оба по-свойски сидели за столом и прихлёбывали ароматный чай. Посетитель назвался Ксаверием и изложил свою историю: он, мол, обладает значительным количеством золота, но, наученный горьким опытом, совсем не жаждет иметь дел с мошенниками-негодяями-скупщиками. Совсем было отчаявшись сбыть товар с рук, Ксаверий прослышал о благородном деле строительства нового транспорта и исполнился решимости внести свой вклад. Но, хм, не в счёт будущих прибылей, а путём продажи большого количества своего золота на самых выгодных для обеих сторон основаниях. Сделка выходила по сути несложной: Клим скупал всё золото Ксаверия, расплачиваясь имеющимися ассигнациями, а затем был волен с этим золотом делать что угодно. Когда Ксаверий назвал цену, Клим поначалу не поверил своим ушам — похоже, в своём нежелании иметь дело с местными торговцами старатель совсем отстал от курса дел, так как стоимость его золота была на добрую четвертную ниже рыночной. Стараясь ничем не выдать охватившее его возбуждение, молодой человек послушно кивал в такт словам гостя, даже толком не вникая — всё внимание его было сосредоточено на "сделке века".

— Как считаете, это честная цена? — добродушно и даже с некоторой тревогой тем временем вопрошал старатель. — Вы не понесёте убытков? Я бы и рад помочь поболе, на перспективу, но не могу себе позволить, ибо дома всё-таки жена и дети.

— Нет-нет, — поспешил разуверить того Клим. — Вы правильно сделали, что обратились сразу к нам. А сколько у вас золота, коли не секрет?

Ксаверий ответил, и у Клима перехватило дыхание — оказывается, старатель привёз более шестисот унций, всё, что намыл за сезон. Даже при самом приближённом перечислении выходила столь солидная прибыль, что впору было самому заводить дело. Мысль о деле заставила его вспомнить об учителе, и тут же в голове словно сама собой возникла ещё одна настырная мыслишка: а ведь весь барыш по сути принадлежит именно ему, Климу, потому что получен благодаря именно его таланту и находчивости — тем самым качествам, которые Одинцов в подопечном упрямо не хотел отличать. Что учителю с этой прибыли? Не заработал он её, по правде говоря. Вслед за сей мыслью пришла закономерная следующая: а что, если...

— Послушьте, — едва не срывающимся голосом проговорил щипач и мелкий мошенник Клим Лейка, далеко позади оставивший "Клима Полеева", — а сколько вы возьмёте за сам подвозок?

 

Под вечер следующего дня Даниил Одинцов стоял посреди опустевшего помещения и в задумчивости покусывал губу, наблюдая открытый сейф, когда в комнату проник солнечный луч, и в углу что-то золотисто блеснуло. Даниил пошёл на блеск, подобрал забытый Климом кусочек минерала...

— Ну, шельмец! Ох, попадёшься ты мне, Климушка, семь шкур спущу! Ничему тебя жизнь не учит, — Одинцов взвесил золото Ксаверия раз, другой, третий, затем рассмотрел его в увеличительное стекло и вдруг расхохотался. Веселье Одинцова объяснялось весьма незамысловато: проданное Ксаверием золото на самом деле оказалось дроблёным пиритом, прозываемым в простонародье "золотом дураков" и стоившим сущие копейки за унцию, ибо добывали его уже давно и успешно в промышленных масштабах. По всему выходила такая картина, что движимый жадностью Клим наскоро скупил кучу бесполезного минерала и в своём нежелании встречаться с учителем стремительно покинул город.

Одинцов брезгливо отбросил бесполезный пирит и соединил пальцы в привычной фигуре, помогавшей ему думать. После бегства ученика дело с винтолётом, разумеется, безбожно провалилось — больно многие видели шумный отъезд Клима, — а значит, нужен был новый план действий. Неунывающий аферист не любил удирать — он предпочитал отступать чинно и благородно, пока его жертвы были заняты чем-то иным. В сложившейся неприятности наиболее разумным выходом казалось перенести с себя внимание: скажем, поднять тревогу и послать по следу нерадивого помощника поисковых големов, и уже затем обеспечить отход, пока вопросы любопытствующих горожан не стали слишком острыми. Совсем небольшого запаса по времени, размышлял он, вполне хватило бы, но одной лишь поисковой экспедицией тут не отделаешься: нужно что-то помасштабнее, чтобы отложить все вопросы на "потом". Одинцов окинул взглядом иссохшие, но ещё крепкие деревянные переборки лабаза, и план назрел сам собой. Неспешно закатывая рукава, он направился в помещение с механизмом, по пути отмечая наиболее действенные очаги возможного возгорания. Пожар — вот что спасёт положение. Порванная одежда, растерянный взгляд, сбежавший нерадивый помощник... Добрые люди не оставят выжившего погорельца и не станут задавать лишних вопросов.

Одинцов оценивающе посмотрел на механизм. Вроде и ерундовая поделка, годная лишь обманывать невеж, а всё равно было за неё гордо. Но машину нельзя было оставлять на попечение пожара, так что инженер подхватил ломик, тщательно примерился и с упоением и даже с некоторым ожесточением принялся превращать конструкцию в груду бесполезного металла. Затем он подхватил керосинку, опорожнил на оставшиеся афиши и чертежи, и только стал рыскать по карманам в поисках спичек, как вдруг до него донёсся слабый запах гари. Одинцов настороженно выглянул из закутка: запах стал сильнее, но происхождение его так и не прояснилось. Было такое чувство, что горит где-то совсем рядом, но не внутри. Недоумевающий инженер выскочил на улицу и едва-едва не угодил под порыв ветра, швырнувшего ему в лицо мешанину из угольков и пепла. Это казалось невероятным, но горел лабаз — только не изнутри, как планировал аферист, а почему-то снаружи. Судя по всему, пожар занялся в небольшой пристройке, некогда служившей загоном для скота, и Одинцов безучастно наблюдал, как одновременно с невысокими стенами рушатся его собственные планы. Времени не оставалось: в городе уже поднималась тревога и звенел колокольчик пожарной команды, а из ближайших домов выскакивали наспех одевающиеся люди. И в этот момент инженер краем глаза заметил движение где-то совсем рядом с границей между отсветами пожара и чернотой ночи: складывалось ощущение, что темнота там густеет и складывается в человеческий силуэт. Одинцов на мгновение прикрыл глаза, а затем развернулся и с лёгкостью, несвойственной для его возраста, ринулся в спасительную темноту. Он не любил спасаться бегством, но в данный момент сей выход казался неимоверно лучше перспективы встретиться с сотканным из темноты человеком — эффект, который по его разумению вполне мог достигаться наличием определённого чёрного одеяния, столь свойственного определённой присутствующей в городе персоне...

 

Механист второго ранга Иван Сикорски спокойно взирал на удаляющуюся спину Одинцова. Ему не составило бы особого труда настичь афериста, но необходимости в том не было: во-первых, весьма неглупый изобретатель Одинцов в целом был ему даже симпатичен; и во-вторых, сейчас прямых улик не имелось, а собирать по ниточке факты и показания механист не желал — он и так потратил на парочку гораздо больше времени, чем мог себе позволить. Сикорски прилетел на Аляску с одним-единственным приказом: найти и обезвредить банду мошенников, которая сторговывала пирит нахлынувшим простакам, а вырученные деньги использовала для подрывной деятельности. Задача была тем более важной, что, по слухам, банда имела немалые связи в Британии, что придавало делу весомый политический окрас. И надо же было такому случиться, что сразу по прилёту Сикорски наткнулся на весьма многообещающую ниточку в лице Одинцова и Полеева, потянул за неё, а в результате вышел почти полный пшик — никакого отношения к "пиритчикам" аферисты не имели, хоть и наживались достаточно искусно. Значит, время упущено зря. Единственное, что в данной ситуации радовало механиста, так это то, что через них удалось выйти на некоего Ксаверия и поставить того под наблюдение. Уж сей след обещался быть вернее и перспективнее. Сейчас Ксаверий ехал по железной дороге куда-то вглубь необжитых территорий, и механист готовился направиться вслед за ним — осталось лишь завершить ещё одно совсем небольшое дело.

Сикорски сосредоточился, послал мысленный приказ, и из горящего окна выскочил дух-спутник. Огонь не причинял ему ни малейшего вреда. Существо юрко подбежало к механисту, привычно забралось на шею и стало передавать увиденное. Механист привычными движениями пальцев чуть поглаживал духа, одновременно сосредоточившись на мыслеобразах. Дух великолепно справился с задачей: сквозь образы пламени и общее ощущение тепла отчётливо проступали чертежи винтолёта. Для пытливого ума Сикорски идея летательного аппарата без необходимости разгона стоила каждой унции потерянного горожанами золота, сожжённого лабаза и сбежавших преступников. Механист ещё раз окинул взглядом встревоженных жителей и бесшумно двинулся прочь — его ждали километры неисследованной Аляски с притаившейся бандой мошенников. Возможно, размышлял он, это будет даже весело, и дух-спутник вторил ему. И не прошло и десятка ударов сердца, как они вдвоём окончательно растворились в темноте.


Автор(ы): ar_gus

Понравилось 0