Казак парового века. Заморье

Аляска, 1875 год

— Индейцы!

— Только этого не хватало, — пробормотал я под нос. — Принесла ж нечистая!

Да уж, моему положению не позавидуешь. Сижу, забившись под изрешечённый экипаж. Один неудачный выстрел — и тонкие стенки котла не выдержат. И тогда уж и мне, и обстреливающим меня жандармам будет уже всяко не до нападения краснокожих. Три менделеевки, помнится, с утра в котёл кинул, далёко больно добираться было. Рванёт так рванёт.

Съездил, называется. Экипаж уж точно с места не сдвинуть, и, чую, скоро я к нему присоединюсь. Сдаться, конечно, можно: вон, Анюта — командир жандармского отряда, — после каждого выстрела мне предлагает. Но не с руки мне, совсем не с руки. Коль меня жандармы повяжут — туго придётся. И в застенках посидеть придётся, и с заплечных дел мастерами, быть может, повстречаться. Ну да это как раз мелочи, есть кой какие связи, с гетманом знакомство, к примеру. Но вот время, время…

А вот индейцы всё меняют. Интересно, с дальнего ли поста доложили?

— Эй, Анют, ты слышала? Индейцы идут.

— Застрелю! — раздался рык в ответ. И не скажешь же, что молодая девушка.

— Ладно, ладно, штабс-ротмистр, — усмехнулся я в усы. — Так лучше?

— Чего ты хотел, Бенкендорф?

Я поморщился от режущего слух "Бенкедорф". Раньше она так звала только моего деда. Наверное, я уже никогда к этому не привыкну. Когда это там началось?

Шестьдесят седьмой год, окраина небольшого городка неподалёку от Новоархангельска. Мне восемнадцать.

Анюте — на год больше. Не ожидал, что её переведут на Аляску. Тем паче, наша встреча уж совсем удивительна.

— Стой на месте, Бенкендорф!

Мы повстречались, ещё когда были детьми, и всегда звали друг друга по именам. До того дня.

— Что случилось, Анют?

— Слышишь, ты, не смей меня так называть! — пуля просвистела мимо. — Что ты вообще творишь, чёрт тебя подери! Зачем ты взорвал этот завод, Бенкендорф?! Посмотри, в кого ты превратился! В жандармское управление ещё неделю назад пришёл на тебя донос!

Неделю? Я вроде на Аляске только пятый день, и отличился только вчерашним взрывом на заводе. С чего бы жандармы начали охоту за мной неделю назад?

Ах да. "Аляска сейчас — стратегически важные земли, — говорил старый друг Александра Сергеевича, — Англия не простила поражения и постарается отнять у Российской Империи Аляску, сведя на нет её влияние на Америку. Ты никому не сможешь доверять там, в Заморье, только моему сыну и младшим детям Пушкина, Сергею и Льву. Но и то с оглядкой — у каждого из нас есть то, за что можно ухватить. Угрозы ли, деньги, исполнение желаний… Есть несколько людей из Третьего Отделения, они будут твоими связными. Но даже им твоей веры быть не должно"

— Чего ты молчишь?!

Тогда мне удалось уйти. С тех пор прошло уж восемь лет, и я не раз сталкивался с Анютой. Но к этому "Бенкендорф" я так и не привык. Звала б уж лучше по прозвищу, как все. "Есаул" всё ж не режет слух.

— Штабс-ротмистр, что там с индейцами-то?

— Думаю, мы успеем покончить с тобой, Бенкендорф. Или ты, наконец, сдашься?

— И что потом будете делать, штабс-ротмистр?

— Перебьём этих краснокожих дикарей, конечно. Чтобы забыли дорогу в наши города.

Я с трудом подавил вздох. Столичный отряд жандармов, что с них взять? За стенами Ново-Архангельска-то пару раз были, и то — за мной гоняясь. В столице жизнь иная, спокойная — не Заморье, считай, а уже Российская Империя.

— Ты бы хоть узнала, сколько их, что ли?

Были у меня кой-какие идеи, что это за индейцы. Быстрые Бизоны, племя, уже уничтожавшее небольшой редут. Механические лошади, вапоры, хорошие винтовки, даже о пулемёте говорят — это всё о них. Не иначе англичашкам всё неймётся, вечно пытаются России какую-нибудь гадость подложить. Десяток жандармов — огромная сила против одного казака, но против двух сотен индейцев… Им просто не выстоять.

— Кто? — о-о, как много неверия в этом голосе. Похоже, Анюте доложили об индейцах. И всё-таки, как скоро они здесь будут?

— Эй, Бенкендорф, слышишь меня?

— Слышу, слышу, не вопи. Не боись ты, не собираюсь я никуда уползать.

— Бенкендорф, тебе есть чего предложить по индейцам?

Да уж, дурой её точно не назовёшь. Пусть и много не знает, а истории о магии, даже слушать не хочет, полагая откровенной ересью… Но положение оценивает вполне здраво, и прекрасно понимает, что уж с индейцами я имел дел куда больше неё.

— Помнится, не так давно я видел большой дирижабль, идущий в Николаевский редут, — припомнил я. — Даже герб видел, Пушкины это. Думаю, младшенький, Лев. Пару недель назад он собирался слетать куда-то в Сибирь.

— Ты с ними знаком, что ли?

— Ну, с Александром Сергеевичем я имел честь общаться году этак в шестьдесят пятом. А вот с младшими, Сергеем Александровичем да Львом, мы старые знакомые.

— Не знала, что ты близок с гетманом…

— Ха-ха, ты много обо не знаешь… Но где там индейцы? Успеем послать кого в Николаевский редут?

— С дальних постов сообщили… Часа два есть, думаю.

— Не забывай о парконях.

— Я помню, но у них и пешие есть… Постой, а ты откуда знаешь? — поразилась Анюта.

— Так-то ж Быстрые Бизоны, — пожал плечами я. — Ты не подумай, я их сюда не приглашал. К слову, я вылезти могу? А то тут сидеть не особо удобно.

— Вылезай, — со вздохом согласилась девушка. — Но твой план невыполним. Николаевский редут в трёх часах галопом, и у нас нет ни экипажей, ни парконей. Если послать одного человека — его могут перехватить разъезды индейцев. Нескольких — и город не удержишь до прихода помощи.

— Именно так, — согласился я, отряхиваясь. — Но есть пара идей. Выслушаете, штабс-ротмистр?

— Бенкендорф, не надо тянуть время, его и так нет.

— Я и не собираюсь. Во-первых, посланников отправиться трое, этого вполне хватит…

…Спустя десяток минут я зашёл в лавку старика Ганса. Конечно, звали его совсем не Гансом, а Ульрихом Бартольди. Но он был немцем посреди русского Заморья, а многие казаки, его постоянные клиенты, гимназиев не кончали. Так что само собой пошло, что многие называли его не иначе как стариком Гансом.

— Здравы будьте, герр Ульрих, — поприветствовал я старика. Прозвища своего он не любил. — Что же вы тут делаете? Не слышали — индейцы близко.

— Да что со мной будет, — проскрипел в ответ Ганс. — Коль город не удержат, так и так помирать. Вот ты опять же зашёл, герр Есаул. По делу аль так, проведать старика?

— Когда ж я найду время просто так заглянуть? Мне узнать надо, продаёшь ли ты ещё оружие?

— А на что ещё мне лавку держать?

— И много его у тебя нынче?

— Пятьдесят вапоров, сорок винтовок да револьверов десятка два. Ну и патронов хватает.

— Давай всё, — со вздохом я выложил на прилавок толстую стопку купюр.

Старика чуть удар не хватил — он, должно быть, никогда не видел казака, способного небрежно кинуть на прилавок такую сумму.

— Зачем тебе? — только и смог выдавить Ганс.

— Людей вооружать буду. А то не справиться с индейцем, раздавит и не заметит.

Мой план Анюта штабс-ротмистр приняла. Стоило видеть её лицо, когда она соглашалась, но лучшего предложить не могла.

"… Во-вторых, — говорил я, — даже в таком городишке, кроме нас да гарнизончика найдётся пара бывших казаков, пяток нынешних да с десяток людишек, стреляющих справно, пусть и тёмными делишками связанных. Да и вообще, каждый второй мужик вапор в руках держал али револьвер, на худой конец.

— И где ты достанешь всем оружие? — с усмешкой спросила Анюта.

— А вот это уже дело моё, но будь покойна — достану…"

— Хорошо, — недолго подумав, проскрипел старик Ганс. — Я выдам тебе всё оружие и патроны. Есть люди, чтобы всё это вытащить?

— А то, — усмехнулся я.

— Хорошо, сейчас принесу ключ от склада. Не мне ж горбатиться…

Бурча ещё что-то себе под нос, Ульрих ушёл в свою каморку. Пока его не было, я от нечего делать перечитал копию Вольтеровского Письма. Сам доставал когда-то для старика, и тот повесил её в рамке в своём магазинчике. В конце концов, именно с него, этого жалкого клочка бумаги, пошла история паровых достижений. Вапоры пришли на смену револьверам, быстрые дирижабли и иные летающие штуковины почти вытеснили пароходы, а механические лошади и паровые экипажи стали попадаться не реже лошадей. Даже потеря руки или ноги перестала быть крестом на военной карьере — ведь её всегда можно заменить паро-протезом. А сейчас всё чаще попадаются паровые воины — паровары.

И всё из-за одного письма.

От мыслей меня отвлёк вернувшийся хозяин магазинчика.

— Держи, — сунул старик Ганс мне связку ключей. — Вы уж покажите этим краснокожим, где раки зимуют!

— А то ж! — усмехнулся я.

Выйдя, я крикнул жандармов да солдат из местного гарнизона и отдал им ключи. Уж с выдачей оружия они и сами справятся. А вот посылать кого попало к старику Гансу было не с руки.

Что ж, осталась последняя часть.

"… И, наконец, в-третьих, — говорил я. — Даже если краснокожие подойдут к городу через два часа, разъезды будут быстрее. Уж они-то все точно на парокнях. Их нужно задержать.

— Что ты предлагаешь?

— Связать их перестрелкой. Много людей на это не надо. Мне довольно напарника, прикроющего спину. На полчасика задержим, а там уж они посланцев не догонят.

— Это самоубийство. Их там человек двадцать, не меньше. Ты думаешь, двум людям удастся задержать их?

— Ну да, самоубийство. Но разве у нас есть другой выход?"

Собирать мне было нечего. Один вапор я всегда таскаю с собой, чай Заморье, не знамо, что случиться может. Когда жандармы меня только прижали, из экипажа я сразу забрал и второй, который там прятал. Патроны и псевдолёд тоже не достаю из карманов. Так что сейчас со мной было всё, что могло пригодиться в перестрелке с индейцами. Все же прочие мои вещи так и оставались в номере единственного постоялого двора городка, где я остановился вчера. Так что я отправился прямиком к городским воротам

Там меня уже ждали.

— Опаздываешь, Бенкендорф.

— Моё почтение, штабс-ротмистр. И где же тот напарник, которого вы мне обещали?

— Ты же не думаешь, что я пущу кого-то из своих на верную смерть? Я сама составлю тебе компанию. Или у тебя есть возражения?

— Да нет, — пожал плечами я. Не то чтобы мне нечего было возразить, но начни я говорить, Анюта точно обидится. Не дай Бог ещё отправиться в одиночку или с кем из жандармов. Индейцев не сдержат да пропадут почём зря. Тем паче, мой главный аргумент она точно не примет. А то и вовсе пристрелит сгоряча.

Мы вышли за ворота и двинулись к ближнему посту — передовой отряд индейцев вскоре должен быть там.

— Думаешь, мы сможем выжить? — задумчиво протянула Анюта. Впрочем, она не забывала оглядываться по сторонам.

— Вряд ли.

— Уже оставил завещание? — усмехнулась девушка.

— Оно всегда лежит в походном сундучке, — пожал плечами я. — Сама знаешь, жизнь тут такая.

— Я тоже отдала последние распоряжения своему отряду… Слушай, а почему ты пошёл в казаки? Я не помню, чтобы в детстве тебя интересовало оружие. Да и в отрочестве…

— С чего такие вопросы? — удивился я.

Раньше Анюта никак не выказывала, что помнит наше детское знакомство. Хотя из-за моего деда, его постоянного брюзжания и ссор со мной, она когда-то выбрала жандармскую карьеру. Чтобы однажды получить дворянство…

— Всегда было интересно, — пожала плечами девушка. — Но спросить потом уже вряд ли получится.

— Рассорился с отцом окончательно. Помнишь, может, у нас и так были натянутые отношения. А в шестнадцать окончательно порвал с ним. Ну вот как-то и получилось, что стал казаком…

— А почему стал бандитом? — задумчиво спросила девушка.

— А? — не понял я.

— Я знаю о всех твоих преступлениях, — так же задумчиво проговорила Анюта. — От взрыва завода в шестьдесят седьмом… Сколько тебе тогда было, восемнадцать?.. До налёта на купца Овчинникова третьего дня.

Ну, если подумать, пожалуй, со стороны мои деяния — сплошь и рядом преступление законов.

— Эх, если бы всё было так просто, — пробормотал я.

— А что… — начала Анюта, но я вскинул руку, призывая к тишине. Кажется, пришли.

Навстречу нам двигался небольшой отряд индейцев, человек двадцать-тридцать. Все на парконях, даже на вид очень мощных. Ну точно англикашки подсуетились, кроме них таких и не делает никто. И вооружены все краснокожие просто прекрасно, разве что пароваров за собой не таскают.

Браслет нагрелся — значит, среди них шаман. Лишь один — уж это я научился различать за два года, что таскаю эту побрякушку. Вот нечистая! Я-то надеялся, что в передовых шаманов не будет — всё ж их мало. Проклятий-то я могу не бояться, а вот их боевые заклятья — совсем другое дело.

— Жди здесь, — бросил я Анюте и вышел прямо к индейцам.

Те такой наглости явно не ожидали. Отряд резко остановился — с обычными лошадьми такое, конечно, не прошло бы.

— Хэй, краснокожие, — сказал я. — Я — Александр Бенкендорф, и я окроплю томагавк вашей кровью, сломаю ваши боевые стрелы и предам огню ваши вигвамы!

Проклятья индейские шамана накладывают быстро, а вот боевые ритуалы занимают очень долги. Другое дело, что для второго совершенно не нужно имя убиваемого. Мой план был прост — заставить шамана проклянуть меня, не дожидаясь какого-нибудь огня с рук.

Один из краснокожих что-то пробормотал под нос, и браслет вспыхнул красным. Шаман даже не успел понять, что проклятье не подействовало — уже падал с дыркой во лбу. Я смог подстрелить ещё одного — рук-то у меня две, в конце концов, вапоров тоже. Потом пришлось быстро отступать к укрытию.

А потом был бой. Стреляли индейцы, более привычные к луку и стрелам, весьма посредственно, но этого им и не надо было — давили количеством. Мы прятались за укрытиями, и убивали тех, кто подбирался слишком быстро. Но вапоры — это не стрелы, от которых можно спастись за камнем.

Не знаю, сколько длился бой. Меня ранили дважды в руку — это не считая мелких царапин. Анюте, кажется, простелили ногу. Сколько мы уже положили индейцев, не знаю, но недавно огонь с их стороны усилился — похоже, к краснокожим поспела подмога. Что ж, мы продержались достаточно…

Вдруг индейцы заорали что-то невразумительное, и тут же раздались выстрелы. С нашей стороны. И их было слишком много для двух человек.

Не успел я толком удивиться, как рядом со мной появился "бледнолицый" с кучерявой шевелюрой и длинными бакенбардами.

— Поэт! Ты как тут очутился? — Лев Пушкин по прозвищу "Поэт" сейчас должен был сидеть в Николаевском редуте

— И ты здравствуй, Есаул. Неплохо устроились вы тут, я посмотрю. Не против, мои ребята поучаствуют?

— Что ты, что ты, — замахал я руками, — ради Бога, участвуйте. Но как вы тут очутились? Посланцы же совсем недавно выехали?

— А, ты про тех ребят, что мы по дороге встретили? Вам повезло, что перехватили мы их, а то я б тебя сейчас по всему городу искал. Ты никак умом двинулся, раз с индейцами в перестрелку вступил? А если б с амулетами чего случилось?

— А были варианты? — огрызнулся я. — Иначе пал бы город. Кто ж знал, что вы так скоро будете?

— А брат тебе не передавал? Амулеты нужны срочно, совет индейских племён скоро. Князь рвёт и мечет, и требует побрякушки срочно вернуть. Вот я и прискакал, коль в Николаевском редуте не обнаружил. Ну, теперь можно и подождать чуток — сейчас ребята с индейцами разберутся.

Да уж, Лев привёл с собой целую армию — полную сотню казаков. Перестрелка обещала затянуться — всё ж Бизоны вооружены на совесть. Но удар казаков отбросил индейцев от наших укрытий — выстрелы слышались откуда-то издалека. Пожалуй, мы здесь уже не нужны.

— Идём, — махнул я Пушкину. — Думаю, тут разберутся и без нас.

— Признаю. Казаки-то славно повеселятся, а нам надо и дела делать.

— Штабс-ротмистр, полагаю, вам тоже стоит составить нам компанию.

— Ротмистр? Так это ваши люди обороняли город? Чуть нас не перестреляли с какого-то перепугу. То-то мне почудилось, жандармские мундиры там мелькали…

— Ладно, ладно, потом расскажешь. Сам же говорил, Князь в бешенстве? Вот и поспешим в город.

— Заодно посмотрим, не подстрелили ли вы там кого, — проворчала Анюта, переползшая поближе к нам.

— Боже упаси, сударыня, — замахал руками Поэт. — Мы ж не бандиты какие…

Пушкин говорил, но я его уже не слышал. Что-то привлекло моё внимание, но я не мог взять в толк, что именно. Выстрелы по-прежнему вдалеке — пожалуй, можно безбоязненно встать. Врагов рядом быть не должно… Тень, вот оно что! Тень от дерева вновь чуть шевельнулась!

Помянув нечистого, я вскочил и рывком отбросил Анюту в сторону от линии стрельбы. Тренькнула тетива, бухнул мой вапор. Пуля пробила лоб индейцу — теперь-то я смог его разглядеть. Стрела, коротко свистнув, вонзилась в мне в руку.

— Вот нечисть! — Пушкин вскочил, забыв об опасности. — Есаул…

Мысли путались, а мир перед глазами плыл. Поэт что-то кричал, потом подхватил меня. Дальше я не помню что было, всё как в тумане…

— Какая невеста, о чём ты, дед?

Яростный стук трости.

— Уважаемый дедушка, — скрипят мои зубы, — не будете ли вы столь любезны сообщить, о какой свадьбе идёт речь?.. И с кем, чёрт подери!

Шестьдесят пятый год. Поместье Бенкендорфов. Мне шестнадцать лет.

— С Шуваловой, я же тебе уже сказал, — проворчал дед, Константин Христофорович, постукивая своей тростью. — Весьма милая девочка.

— О чём ты говоришь? Ей всего восемь! Кхм… Не слишком ли молода невеста?

— Так и свадьба не завтра.

— Я её совсем не знаю!

— Это и не удивительно. Ничего, всё образуется. Я уже всё обговорил с её отцом.

— Почему ты не предупредил меня?

— Ты бы опять начал про эту свою дрянную девчонку…

— Не смей так говорить об Анюте, дед!

— Вот! — Константин Христофорович в ярости стукнул тростью. — Это всё её вина, что ты повышаешь голос на родного деда! Будто торговка на базарной площади! Не достойно подобное потомка древнего рода! И помни — ты никогда не будешь с этой… этой… мещанкой!

— Скоро она получит дворянство, вот увидишь!

— Разговор окончен, я всё сказал! Немедленно поднимись в свою комнату! — лицо деда аж покраснело от ярости.

Я развернулся и выбежал из комнаты. Дед был упрям, как сто баранов, и если уж упёрся — его не сдвинуть. Вот только зря он так — забыл, что ль, что это семейное? Меня так просто не возьмёшь — посмотрим ещё, кто кого!

Дело было к вечеру, и я не стал откладывать в долгий ящик. Чернильница, перо, бумага, размашистые буквы. Минуты — и письмо готово. Положив его на стол на видное место, я переоделся в "простую" одежду, хорошо припрятанную два года назад.

Выбраться из поместья не составило труда — ход, сделанный нами с братом, так и не обнаружили. Скорее, даже толком не искали, а спрятали мы его хорошо. А вот куда идти потом — идей не было.

Бродяжничал я почти месяц. Дрался с бездомными мальчишками, порой воровал еду, чтобы не помереть с голоду. Деда бы удар хватил, увидь он, чем живёт "потомок древнего дворянского рода". Но мысль вернутся в поместье, к ненавистной, хоть и ни разу не виденной, невесте не посещала меня.

Как-то раз я сидел на какой-то скамейке и размышлял, где достать еду.

— Разрешите, молодой человек? — рядом со мной присел некий сударь во фраке и цилиндре. Даже с тросточкой — будто с картинки сошёл. Ещё нелепей это смотрелось сейчас, когда с неба второй час лил дождь.

Этот человек был уже стар. Кучерявые седые волосы подчёркивали его смуглость.

— Ну садись, чего уж там, — сказал я как можно грубее. От дворянских замашек пришлось отвыкать быстро.

— И я вас приветствую, Александр Константинович, — чуть склонил голову незнакомец.

— Вы от деда, что ли? — насторожился я.

— Нет. Но я знал вашего двоюродного дедушку, Александра Христофоровича. Интересный был человек… Но позвольте узнать, что вы делаете здесь, да ещё в таком виде?

Да уж, облик мой был весьма далёк от приличествующего молодому дворянину.

Незнакомец вызывал доверие — будто рядом со мной сидел добрый дедушка, который любит рассказывать сказки своим любимым внучатам. Вроде Анютиного, о котором девушка всегда говорила с большой теплотой. Уж никак не сравнить с моим собственным дедом, человеком военной закалки и весьма суровыми понятиями о дворянской чести.

Сам того не заметив, я выложил ему свою историю.

— Любовь… — вздохнул незнакомец. — Да, я понимаю тебя. За любовь нужно бороться, в этом ты прав, мальчик мой. Я сам однажды стрелялся на дуэли, которой не хотел. Но мой противник пытался опорочить имя моей любимой жены. И пусть он был приёмным сыном нидерландского посла, от моего выстрела это его не уберегло. Так что я уважаю твою решимость и упрямство… Пожалуй, я даже смогу помочь тебе.

— Как? — удивился я. Вряд ли ему удастся переубедить моего деда.

— Одному моему хорошему знакомому требуется порученец по разным делам. Могу походатайствовать Голодать, — тут незнакомец усмехнулся чему-то, — уж точно не будешь.

— Хорошо, — серьёзно кивнул я. — Но нельзя ли сначала узнать, какова будет работа и не нанесёт она урона моей дворянской чести и чести Российской Империи?

— А то, как ты сейчас живёшь, не наносит?

— Нет, — отрицательно помотал головой я.

— Вот как… Хорошо, я познакомлю тебя со своим знакомым, а там сам решать будешь. Меня же можешь величать Александром Сергеевичем.

И тут сон прервался.

… Очнувшись, я понял, что лежу на кровати. Дурнота спала, оставив после себя какую-то муть.

— Как вы себя чувствуете? — раздался где-то неподалёку незнакомый голос.

— Мутит что-то, — ответил я, открывая глаза.

— Увы-увы, — вздохнул тучный человек, сидящий у моей кровати. Видать, доктор. Чуть поодаль стояли смурые Поэт с Анютой. — Я дал вам кой-какие травы, поэтому вам стало лучше, но это лишь на время. Я… И ваши друзья тоже, да-с… Мы решили, что лучше вы будете в сознании.

— Отвоевал ты своё, Алекс, — глядя на меня, не осознавшего слов доктора, неожиданно зло сказал Пушкин. — Попался бы мне тот подонок, которого ты застрелил — так бы легко не отделался.

— Вам-с осталось, эм, около двух часов. Лекарство за это время не сделать-с, — сказал доктор, подозрительно косясь на ругающегося на чём свет стоит Поэта. Боялся, видать, что и ему попадёт, что вылечить не смог. И не зря, на мой так взгляд.

— Оставить, сотник Пушкин, — строго сказал я, устраиваясь поудобнее. Всё ж я его старше, не по возрасту, но по званию. — У тебя, помнится, приказ был? От Князя который?

— Ну был, — вздохнул Лев. — Но куда ж теперь-то…

— Туда же, — отрезал я. — Доктор, у вас всё?

— Да-с, сударь казак, конечно-конечно.

Склонив голову, эскулап скрылся за дверью, не забыв прихватить свой саквояж.

— Поэт, сундук из-под кровати выдвини, — приказал я.

— Ты что ж, здесь амулеты оставил? — подивился Лев, но сундук достал.

— Место надежное. Постоялый двор человек знакомый держит, так что этот номер, считай, навек мой. Вот и оставил. Ты давай, сундук открывай, амулеты индейские там сверху лежат.

Лев сгрёб расписные дощечки, какие-то деревянные фигурки, косточки и камешки. Аккуратно пересчитав — знал, видать, что и сколько должно быть, — он удовлетворённо хмыкнул. Впрочем, тень тут же вернулась на его лицо.

— Теперь твоя задача — доставить их Князю, пока совет старейшин у индейцев не закончился. Ясно?

— Так точно, — вздохнул Пушкин. Потом с удивлением уставился в сундук. — А это ещё что такое?

Поражённый, он с трудом извлёк на свет рубин с три моих кулака.

— Сувенир, — хмыкнул я. Вот ведь, с этими индейцами и их амулетами совсем забыл про него. — Там ещё статуэтка золотая должна быть. Будь добр, дай их сюда.

С величайшей осторожностью Поэт подал мне драгоценный камень, который я небрежно положил рядом с собой. Потом из сундука была извлечена поразительной красоты статуэтка могучего индейского воина. Не тех, с которыми мы недавно сражались — это был воин погибшей Империи Ацтеков. Или Инков? А, нечистая их разберёт. Просто этот был одет в слегка цивильную одежду, за что и был мной причислен к одному из погибших народов.

— Благодарю, — кивнул я Льву. — Теперь же поспеши, а то ещё припоздаешь к совету, так Князь тебя там же и съест. Нервный он стал после рождения сына, сам знаешь.

Поэта явно не прельщала идея бросить умирающего друга. Но приказ есть приказ, тем паче приказ Князя. Тяжело вздохнув, Пушкин махнул рукой, прощаясь, и быстро вышел из номера.

— Зачем ты спас меня? — подала голос Анюта, дождавшись, когда дверь за Львом захлопнулась. — Почему ты это сделал? Ведь ты простой бандит, а моя задача — схватить тебя. Почему? Почему ты пожертвовал своей жизнью?

Что я мог ответить? Что люблю её ещё с тех отроческих пор? Но скажи я это, пришлось бы продолжить. Нет, не сейчас, пока я не могу этого сделать.

— Не хорони меня так рано, — усмехнулся я. — Забыла? У меня всегда есть план на крайний случай. Эй, старик, заходи.

В моём сундуке с тихим свистом испарился неприметный камешек, подобных которому можно найти на любой дороге. Скрипнула, будто открываясь, не шелохнувшаяся дверь. Около неё на пару секунд заклубился туман, там что-то полыхнуло, и вот в моём номере стоит старик. Короткие волосы, небольшая кудлатая борода, какие-то старые шкуры вместо одежды, красная кожа, ярко-красный глаз и повязка, скрывающая другой.

— Звали, господин Есаул? — спросил дед, как ни в чем не бывало. Говорил он по-русски, почти даже без акцента.

— Звал, звал. Нашёл я ваш рубин, — я протянул старику драгоценный камень.

— Эт-то ещё кто? — подозрительно спросила Анюта. — Я никогда не видела такого фокусника. На гастролях?

— Да нет, — отмахнулся я, — это не фокусник. Это индейский шаман, Белый Старик. Познакомились по случаю, когда я в Эльдорадо наведывался. Вот, работёнки подкинул.

Старик улыбнулся в бороду, взяв рубин. Положил на него гладкий серый камешек, что-то пробормотал себе под нос. Поначалу ничего не происходило, но вдруг от рубина отделилась маленькая чешуйка и закружилась вокруг голыша. Затем ещё и ещё. Через пару мгновений на руке старика вихрик из красноватых чешуек, в сердце которого угадывался камешек. Что-то свистнуло, и всё пропало — и рубин, и голыш.

— Благодарствую, господин Есаул, — поклонился мне дед.

— Чт-т-то это было? Ты-ы… — Анюта лихорадочно пыталась достать свой вапор. Которого у неё и не было вовсе, но это она запамятовала.

Белый Старик покосился на Анюту, потом, издав странный звук, бросил ей под ноги какую-то поделку из дерева. Та вспыхнула, и девушка застыла.

— Вы хорошо подготовились, — сказал я, чуть поморщившись. Я, конечно, знал, что ничего с Анютой не случится, но… Всё ж боевая магия индейцев — это не шутки.

— Всё будет в порядке, — сказал дед. — Могла бы нам помешать или навредить себе, но теперь ничего не случится

— Держите статуэтку, — протянул я золотого индейского воина.

— Это последняя, что оставалась здесь, в "Америке", — старик забрал статуэтку. Последнее слово он сказал, заметно морщась. — Остальные там, в вашем мире — России, Англии, Индии, Японии…

— Увы-увы, — развёл я руками, — с остальным вам надобно идти сразу к Тесле. Помните того паренька? Я же, как видите, отравлен, и скоро покину бренный мир. Простите, что не сдержу своё слово.

— Отравлен? Ну, это не беда. Вот, отведай.

Дед протянул мне глиняную чашку, где булькало зеленоватая жижа. Я даже не успел заметить, как она появилась в руках индейца. Но Белый Старик — сильный шаман, у него для всего есть амулеты-заготовки.

Я отхлебнул странного варева. Вкус был неописуемо отвратителен — не думаю, что бы мне когда-то попадало в рот нечто подобное.

— Одним глотком, — приказал дед.

Я вздохнул и залпом выпил эту гадость. В следующее мгновение меня скрутило, будто кто-то отжимал половую тряпку. Всё тело пронзил огонь, и я потерял сознание…

… Очнулся я там же, на постоялом дворе, в той же кровати. Всё так же стояла неподалёку Анюта, у ног которой продолжал тлеть амулет. И хоть пол тоже был деревянным, огонь даже не думал перепрыгивать на него. Рядом сидел, скрестив ноги, Белый Старик.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно, — чуть помедлив с ответом, сказал я. — Я долго спал?

— Пару часов, — дед поднялся и задул амулет. — Моё почтение.

Белый Старик чуть склонил голову, прощаясь, и пропал, обратившись в туман.

— Стой на… — продолжила Анюта, но, не увидев деда, запнулась. — Бенкендорф, что это было?

— Шаман индейский, говорю же тебе, — я встал с кровати. — Ну да ладно, Анют, мне пора. Всего наилучшего.

С этими словами я, прямо как был в нижней рубахе и штанах, выпрыгнул в заблаговременно распахнутое окно.

— Бенкендорф! — несся мне в след полный ярости вопль окончательно пришедшей в себя Анюты.

Когда она подбежала к окну, то увидела удаляющегося всадника. Белая нижняя рубаха ясно выделялась на чёрной спине коня.

— По коням! — рявкнула Анюта своим жандармам, вылетая из постоялого двора буквально через мгновение. — Не дайте ему уйти!

Я проводил взглядом удаляющийся отряд и зашёл в общий зал.

— Отлично сработано, — кивнул я стоящему за барной стойкой хозяину постоялого двора. Больше посетителей не было, чему способствовала табличка "Закрыто" на дверях заведения.

— А то как же, — подкрутил усы мой собеседник, посредник Третьего Отделения для связи с агентами в Заморье Пётр Аркадьевич. — Как вы и просили через герра Ганса.

Я усмехнулся. Конечно, у меня были идеи, как выбраться из западни индейцев — умирать я всяко не собирался. И путь для спасения от жандармов я предусмотрел сразу. В пачке денег, переданных старику Гансу, была записка, которую он должен был передать в постоялый двор. Ульрих знал кое-что о моих делах и ему можно было доверять.

— Новый пакет есть?

— Да, как вы и просили. Последний, как вы и просили.

Пётр Аркадьевич протянул мне пакет, скреплённый личной императорской печатью. Я проверил её — не то чтобы не доверял, просто привычка.

— Что ж, посмотрим, — и я вскрыл пакет.