Когда снова будет весна

Все существа в мире делятся на тех, что помогают, и тех, что нуждаются в помощи. Я — поводырь, тот, кто помогает.

Сумерки спускаются на город плавно, словно пальцы пианиста, готовые извлечь первые ноты ноктюрна. В такое время кажется, будто по улицам струятся звуки фортепиано. Увертюра нежной и грустной мелодии, от которой щемит сердце. А полная луна прислушивается к этой музыке, свесив в окно круглую мордашку.

Но старомодный инструмент звучит лишь в моей голове. Неоновые россыпи городских огней пульсируют за окном иными, электронными ритмами. Синтетический зуммер предвещает ночную смену. Меня бы могла разбудить и Моргана, но я предпочитаю будильник. Наверное, хочу доказать себе, что ещё могу проснуться без посторонней помощи.

— Какие новости? — интересуюсь по пути в ванную.

— Пять миллионов заголовков по твоим любимым темам, но стоящих из них только две, — голос Морганы мурлычет в ушко. — К утру жди дождя. И было ещё несколько случаев нейропсихоза. Не иначе как в районе объявился новый знахарь.

Аватар помощницы светящейся кошкой материализуется на окне. Моргана укрывается неоновым хвостом, одним глазом наблюдая мои сборы. Она не подгоняет — я этого не люблю.

Мы выходим на вечернюю улицу. Влажная мостовая отражает вывески ресторанов и сомнительных клубов — всё как обычно. Клиентки салонов, как манекены в витринах, болтают с креслами-парикмахерами, пока те заняты работой. Это не центральный район, где я работал когда-то, уже много лет как судьба забросила меня в это захолустье.

— Моргана, ты знаешь законы Азимова? — разговором с помощницей я хочу скрасить вечернее одиночество.

— Ты о писателе прошлого? — она тактично переспрашивает, хотя знает всё лучше меня. — Для своего времени то был прорыв. Но, как видишь, история пошла другим путём.

— Думаешь, он ошибался?

Её аватар тает, рассыпаясь золотистыми искрами, но голос по-прежнему звучит в ушах.

— Скорее слишком верил в логику. Зачем закладывать в основу законов то, что не каждый человек определит однозначно?

Я не отвечаю, Моргана и так прочтёт мои мысли. Робот не может действием или бездействием причинить человеку вред. Но где та черта, за которой он начинается? Даже человеческому разуму часто не под силу предсказать последствия своих действий, куда уж искусственному.

— Бывают случаи, когда вред неизбежен, — ведёт своё Моргана.— Свернёшь влево или вправо — всё равно кого-то пострадает. Может ли человек требовать от робота того, на что не в силах решиться сам?

Я горько усмехаюсь.

— Да, причинять друг другу вред — это так по-человечески.

Эту условную границу так сложно ощутить и так легко нарушить. Чтобы потом жить с тяжестью последствий.

Моргана вострит уши.

— Тревога в клубе "Лунная бабочка", — она всегда реагирует первой.

Сейчас не звонят спасателям. Личный помощник раньше хозяина вызовет полицию, медиков или ремонтника. Но что, если он сам откажет? Тогда за дело берётся специалист вроде меня.

Достаю жезл и перехожу на зрение поводыря. Перед глазами вспыхивают невидимые нити, соединяющие бестелесных существ, и я спешу на соседнюю улицу, слушая хор сотен помощников и городских демиургов.

В клубе суматоха. Помощники обсуждают происходящее внутри. Их хозяева настолько перепуганы, что не способны на активные действия. Обычно "Лунная бабочка" — тихое место, где ищут кого-то на один-два вечера. Но сейчас тревога нарастает, и фамильяры зовут на помощь.

Я захожу внутрь и сразу вижу её. Женщина средних лет у стойки угрожающе выставила столовый нож. Посетителей как ветром сдуло, вокруг неё свободное пространство. Зрением поводыря вижу, как рядом извивается её фамильяр — здоровенная лиловая змея. Проблемы со вкусом у этой леди, похоже, с детства, раз выбрала такой аватар своей вечной спутнице.

— Бьянка Возняк, сорок четыре года, — Моргана извлекает её данные. — Все призраки нейропсихоза.

Этого стоило ожидать. В таком возрасте мужчины начинают искать таблетки от импотенции, а женщины — чудодейственные средства для повышения привлекательности. Но слабости одних — выгодный бизнес других. Как и в пластической хирургии на операцию идут не уродливые, а страдающие комплексами. В итоге многие попадают в лапы подпольных знахарей, сулящих прокачать помощника секретами женских чар.

Я лишь вздыхаю: двадцать первый век заканчивается, а люди ещё верят в приворотное зелье. И у этой дамы оно, похоже, выстрелило не в ту сторону. С расширенными от ужаса глазами она шарахается от каждого мужчины, словно те только и жаждут её изнасиловать. Ну хоть в чём-то знахарь не соврал — теперь дама снова ощущает, что всеми желаема.

— Артур Любич, поводырь третьей категории, — представляюсь как можно миролюбивее. — Я здесь, чтобы помочь вам.

— Не подходи! Все мужики одинаковые! — женщина истерично размахивает ножом. Её извивающаяся помощница злобно шипит.

Хотя не факт, что на женщину она сейчас отреагировала бы лучше. Что ж, дело плохо. Наведённые психозы случались и до эпохи нейроинтерфейсов. Но сейчас помощник живет в голове каждого человека. Его голос — третий, что слышит ребёнок после папы и мамы. А учитывая растущую моду заводить детей в одиночку, то и второй. Помощник обучается и взрослеет вместе с хозяином. Знает все его мысли, вкусы, прихоти и секреты здоровья. Постепенно фамильяр становится самым близким существом, живущим в симбиозе с человеком. И, разумеется, когда один сходит с ума, то и другого ждёт нейропсихоз.

Никто толком не знает, что творится в нейромозге помощника, ровно как и в голове человека. Фамильяра можно переобучить или договориться с ним, но нельзя перепрограммировать. Однако находятся глупцы, что вопреки законам лезут внутрь грязными руками. Но когда вмешиваешься в то, чего не понимаешь — результат невозможно предсказать. Можно придать помощнику свойства гения, а можно — превратить в безумного монстра.

— Фамильяр не отвечает, — слышу я голос Морганы. — Предлагаю удаление.

Она права, другие средства, похоже, исчерпаны. Это уже не помощник — это нелегально модифицированная химера. Знахарь вживил в неё части другой сущности, и теперь они вступили в конфликт, который разрешит лишь стирание обоих.

— Изыди! — я направляю жезл на змею, и та исчезает, а женщина стонет, хватаясь за голову.

Воспользовавшись замешательством, я совершаю прыжок мангуста и перехватываю руку с оружием. Плавно, словно в замысловатом танце, укладываю женщину на паркет и, бережно придерживая голову, отбираю нож. С легким хлопком порция транквилизатора уходит из пневмотюбика в шею дамы. Это всё, что я могу для неё сделать до прибытия медиков.

— Эвакуатор через три с половиной минуты, — Моргана, конечно, уже отработала без моих подсказок. Можно и передохнуть.

Я присаживаюсь рядом с лежащей женщиной, невольно вспоминая, как сидел у тела другой, которой так и не смог помочь.

Её губы едва шепчут.

— Я ещё увижу мою Семирамиду? — рука теребит кулон на шее.

Беру даму за руку и молча качаю головой. По её щеке катится слеза. Вошедший медик проводит диагностическим сканнером и начинает запаковывать её в транспортировочный кокон. А мне здесь уже делать нечего.

На улице царит оживление. Ночная жизнь в самом разгаре: одинокие дамы выгуливают своих фамильяров, курсируют парочки, стайки молодежи развлекаются, подсылая к незнакомым девушкам помощников с романтическими сообщениями.

Но нам с Морганой не время расслабляться. Если в районе появился знахарь, жди новых бед. У меня перед глазами ещё стоит распростёртое на земле тело.

— Мог бы сказать ей что-то ободряющее, — ворчит мне в ухо Моргана. — Она ведь только что потеряла существо, с которым делилась самым сокровенным всю свою жизнь.

— Сама виновата, — цежу я сквозь зубы. — Нечего искать помощи где попало.

Я злюсь. Моргана это чувствует, но молчит. И от этого я злюсь ещё сильнее. Кто знает, что творится у неё в мозгу. В отличие от помощницы я не умею читать мысли. Наверное, думает, что все люди склонны ошибаться, и я здесь не исключение, уж она знает это лучше других.

Есть линии, которые лучше не переступать. Фамильяры — верные и послушные друзья, если правильно с ними обращаться. Но женщина из клуба нарушила эту границу. И теперь легкомысленную искательницу приключений ждёт серьёзный штраф за вмешательство в работу помощника и не меньше года реабилитации, пока для неё не обучат нового.

Семнадцать лет назад я сам незаконно влез в чужого фамильяра, и это закончилось трагедией. Следствие тогда не нашло веских улик, и меня лишь разжаловали и сослали на эту окраину. Можно сказать, легко отделался, если не считать чувства вины, бездомной собакой бегущего следом.

Сверху мелким дождём начинает плакать небо. Всё, как и обещала помощница. Я зябко ёжусь, отгоняя призраки прошлого, что так любят оживать в ночную пору. Но всё равно, ловлю себя на том, что невольно пытаюсь разглядеть знакомое лицо в потоке прохожих. Лицо, которое больше никогда не увижу.

— Девочка на той стороне! — голос Морганы вырывает меня из воспоминаний.

— Что с ней не так? — я разглядываю тщедушную фигурку, ища аномалию.

Зрение поводыря показывает, как светящиеся нити клубятся вокруг, обходя её стороной. Но этого не может быть — её фамильяр должен взаимодействовать с городским окружением. Неужели...

— У неё нет помощника, — Моргана подтверждает страшную догадку.

Незаметная фигурка бредёт под струями дождя, не разбирая дороги, а прохожие словно её не замечают. В общении между собой люди всё больше доверяют помощникам. Но раз фамильяра нет, то и замечать некого. Она плывет по улице как призрак. Девочка-невидимка.

Я перехожу дорогу и иду следом. Она пошатывается словно человек, переживший нечто ужасное. Девочка совсем не похожа на бездомных, ютящихся под мостами без помощников и использующих всякие суррогаты. Дорогая курточка местами запачкана, модно подстриженные сиреневые волосы — мокры и растрёпаны. Она — словно дорогая кукла, которую уже успели порядком извалять в грязи.

Я обгоняю и встаю у неё на пути:

— С тобой всё в порядке? Могу я чем-то помочь? — я пытаюсь заглянуть ей в глаза и замираю как громом пораженный. Это лицо! Она как близнец похожа на Аннабель. Но этого не может быть — ведь столько лет прошло.

Вместо ответа круглое как луна личико искажает гримаса боли, отчего рот становится совсем бесформенным, а из переполненных грустью синих глаз брызжут слёзы.

— Я убила его! Убила!.. — скулит она, размазывая грязь по лицу, и, словно израсходовав остаток сил, оседает на мостовую.

Я в замешательстве наблюдаю эту картину. На вид ей лет шестнадцать, но ведёт себя как маленький ребёнок.

— Можешь рассказать, что случилось? Как тебя зовут? — я протягиваю ей бутылочку воды с витаминами. Это первое, что рекомендует инструкция. Многие люди настолько полагаются на помощников, что лишившись их, часто даже не могут понять, хочется им есть или пить, теряя сознание от обезвоживания.

— Лора, — всхлипывает она, хватаясь за бутылку, как утопающий за соломинку. Сделав несколько глотков, вытирает слёзы и начинает сбивчиво объясняться. — Я больше не могла этого выносить!.. А в голочате подвернулся знахарь, сказал, может помочь, и...— она снова заходится рыданиями. — И он стер его!

Лора протягивает мне брелок в форме мультяшной собачьей головы и снова зарывается носом в рукав. Брелок или кулон — обычное вместилище дорогих фамильяров, которых не хотят держать в облаке. Даже без жезла я могу понять, что брелок пуст. Что ж, с девочкой придётся повозиться.

— Хочешь ещё чего-нибудь? — я пытаюсь ей улыбнуться.

Она приподнимает заплаканное лицо и косится на меня одним глазом.

— Бон-бон, — говорит она, по-детски насупившись. — Цербер мне всегда их приносил.

Я вопросительно смотрю на Моргану. Но та уже подозвала торгового дрона, и маленькая винтокрылая машина, шурша лопастями, протягивает Лоре конфету на палочке.

Что ж, дела проясняются. Цербера, фамильяра девочки, удалил нелегальный знахарь. Мне осталось лишь передать её реабилитационной бригаде, но что-то меня удерживает. В этом пазле не хватает фигурок. А ещё — это странное сходство.

— Моргана, погоди! — спешно говорю я, пока моя помощница сама не вызвала эвакуатор. — Проверь службу розыска детей.

— Ничего нет, — отзывается она. — И в полицейской базе чисто. Похоже, её никто не ищет.

— Ты помнишь, где живёшь? И как зовут родителей? — допытываюсь я у Лоры, не особо веря в успех. Ключи, адреса и контакты обычно хранит помощник, а когда он стёрт, на память надежда слабая.

— У меня не было мамы. Мы с папой жили в большой доме за городом, но я... — произносит Лора едва слышно и снова заливается слезами. — Я не хочу туда возвращаться!

Я с недоумением смотрю на помощницу.

— Неужели она?..

— Фабричный ребёнок, — заканчивает Моргана за меня.

Связь между сексом и рождением детей весьма условна в наши дни. Можно прожить жизнь в одиночестве, а потом заказать себе готовое чадо, даже без помощи суррогатной матери. Стволовые клетки для фабрики эмбрионов обычно берут у погибших в несчастных случаях. И вот таким непостижимым образом частичка Аннабель снова ожила передо мной, и я опять вижу это лицо.

Но ребёнок — всё равно человек, из живой он утробы или искусственной. Следующие полчаса уходят у меня на то, чтобы в перерывах между слезами услышать ещё одну историю человеческой жестокости. Похоже, богатый папаша просто купил её, как куклу, даже не зная толком зачем.

— Он меня наказывал, если я не выполняла все его команды, заставлял часами позировать в разной одежде и без, — хныкает Лора. — Не отдавайте меня ему, пожалуйста!

Я переглядываюсь с Морганой.

— Синдром Нерона, — заключает она.

Ещё один побочный эффект жизни с помощниками. Римский император когда-то очень любил, чтобы все им восторгались. Он соревновался лишь сам с собой в им же придуманных состязаниях, а после сам себя награждал медалями. В наши дни уже нет таких услужливых придворных, но фамильяры могут создать впечатление, что ты император, а все вокруг — твои слуги. Или хуже того — вещи, неодушевлённые придатки, единственное назначение которых — исполнять твои прихоти. Ладно, когда такая беда поражает ремонтника пятой категории, реальность быстро выбьет дурь из его башки. Но если это богатый и влиятельный человек, синдром Нерона принимает хроническую форму. Человек создает вокруг себя кокон, в котором лишь он — царь и бог, изгоняя оттуда всё, что ставит под сомнение его статус вседержителя. Такой не пожалеет и родную дочь, а что уж говорить о приёмной кукле.

— Я была для него как неживая вещь! Но при этом он следил за каждым моим вздохом. А Цербер ему всё-всё про меня рассказывал, я ничего не могла скрыть, — всхлипывает Лора, вытирая слезы рукавом.

Даже глаза Морганы расширяются от удивления.

— Полный доступ к помощнику?

Страшно оказаться в зависимости от человека с синдромом Нерона. Но ещё страшнее, когда он имеет полный доступ к твоему фамильяру. Это гораздо хуже, чем читать все письма и дневники. Это значит круглосуточно подглядывать даже в самых интимных местах, читать мысли, эмоции. Знать, от кого из присутствующих у тебя замирает сердце и теплеет между ног. Жить под таким контролем — постоянная пытка, которую выдержит не каждый взрослый. Уж я это знаю лучше других.

— Ладно-ладно, к папе мы не едем! — спешу я успокоить Лору.

Но что мне с ней делать? Единственное существо, которое относилось к ней по-человечески — Цербер, её фамильяр — был стерт, когда она пыталась избавиться от контроля отца. Я и так уже выхожу за рамки инструкций и алгоритмов работы поводыря. Вызвать полицию — и дело с концом. Это их компетенция — искать папашу и разбираться с домашним насилием. Вот только меня терзают сомнения, хватит ли у них духу тягаться с влиятельным опекуном фабричного ребёнка? И ещё эти заплаканные синие глаза — такие знакомые и такие печальные — при взгляде в них меня разрывает чувство вины.

Я с надеждой кошусь на Моргану.

— Ты ведь и сам знаешь, что делать, — невозмутимо отвечает она.

— Погоди, ты ведь не хочешь сказать, что?.. Нет, я даже думать об этом не хочу!

— Но ты же понимаешь, что это оптимальное решение. Для неё, — Моргана интонацией выделяет последние слова.

— Ты предлагаешь мне нарушить закон?

— Я ведь твой помощник, а не закона. С законом ты уж как-нибудь сам разберёшься, — она взмахивает хвостом и отворачивается. — Если хочешь, я могу предложить и другие варианты. Но тебе они понравятся ещё меньше.

Моргана права, кое в чём она знает меня лучше, чем я сам.

Я вздыхаю и сдаюсь.

— Не стоит. Мне просто нужно время, чтобы собраться с духом, — и решившись, я поворачиваюсь к Лоре. — Не хочешь проехаться со мной кое-куда?

 

Вагончик гиперлупа мерно покачивается в трубе над полночным городом. От звука турбины, поющей тихое интермеццо, клонит в сон.

Я изредка бросаю взгляд на Лору, дремлющую в кресле напротив, и невольно вспоминаю её копию из прошлого.

С Аннабель мы познакомились семнадцать лет назад. Я, молодой поводырь, успел уже заслужить первую категорию и место в престижном районе. Однажды я спас от взбесившегося дрона девочку из богатой семьи, и мы подружились. Она видела во мне героя-спасителя, а я в ней — сказочную принцессу. Расцветала весна, наши фамильяры играли вместе и я верил, что это будет вечно. Мне так хотелось оградить её от всех напастей. Тогда я ещё не знал, что излишнее рвение порой грозит несчастьями. А потом случилось непоправимое.

Мрачная громадина колумбария подпирает ночное небо. Когда мы выходим из вагона, дождя уже нет, но тучи свинцовой пеленой нависают сверху.

Мы неспешно поднимаемся на восьмой ярус. Широкая спираль эскалатора змеится в бетонном колодце, в центре которого неведомый архитектор повесил арфу Эола. И теперь гуляющий по зданию ветер, касаясь тубулярных колоколов, извлекает протяжные грустные звуки.

Я ненавижу кладбища. Но витающий тут дух смерти — не самое страшное. Каждый поводырь знает, что после человека остаётся что-то ещё. Не только чёрный ящик урны и табличка в ряду одинаковых ниш. Часто остается помощник — он как слепок с души умершего.

Обычно после смерти человека его фамильяра деактивируют из гуманных соображений. Ему больно без хозяина, они срослись душами, эмоциями, мыслями, а потом половину души оторвали по живому. Но некоторые помощники избегают удаления. И потом их тянет туда, где осталось хоть что-то от хозяина.

Когда ни приди в колумбарий, всегда найдутся несколько фамильяров, что сидят над могилами, шепчут, зовут хозяев по имени. Вот и сейчас меня пробирает мороз от этого шепота. Это может длиться вечно. Не знаю, есть ли ад для людей, но у их помощников он выглядит именно так.

— Аннабель... Аннабель... Аннабель... — слышу я знакомый голос в этом скорбном хоре.

Это где-то здесь, я ощущаю. Из ниши в стене на меня глядят синие глаза. Голографическое фото поймало Аннабель за миг до улыбки, её глаза уже сияют, но губы словно ещё не решили — улыбнуться мне или нет.

Кажется, будто она ушла ненадолго, вместо эпитафии оставив на урне строку из дневника: "Я вернусь, когда снова будет весна..."

Я поднимаю жезл и призываю.

— Хатико, явись!

Глупая девочка когда-то дала помощнику имя из полюбившегося кино, не подумав, насколько оно может оказаться пророческим. В проходе между рядами урн материализуется аватар в форме пса.

Это я должен был стереть Хатико, после её смерти. Но мне тогда не хватило духу уничтожить последний кусочек, оставшийся от Аннабель. Он убежал, и поэтому комиссия не нашла следов моего вмешательства.

Неоновый пёс подходит и скалится. Я и не ждал, что он будет рад меня видеть.

— Зачем ты пришел меня мучить? — рычит он. — Это ведь ты!..

— Замолкни! — прерываю я. — Уж точно не для того, чтобы ворошить прошлое.

Силой поводыря я открываю канал между Лорой и Хатико, и они видят друг друга. Я мог бы подчинить волю фамильяра, но это не просто незаконно, я уже знаю, что это ни к чему хорошему не приводит. Помощник и его новая хозяйка должны заключить контракт добровольно, а я могу лишь подтолкнуть их к этому.

Хатико приближается и с интересом обнюхивает Лору. Она напрягается, но не убегает — ведь её исчезнувший помощник имел ту же форму. Всё, что я сейчас могу сделать — помочь им лучше узнать друг друга. Тяжко вздохнув, я поднимаю жезл и открываю между ними мост нейросинхронизации.

Я знаю, что сейчас произойдёт. Их сознания встретятся, и они погрузятся в чувства и воспоминания друг друга. Хатико узнает всё, что Лоре довелось вынести за свою недолгую жизнь домашней куклы — боль, домогательства опекуна, предательство и потерю единственного друга-фамильяра.

Но хуже то, что Лора сейчас узнает прошлое Хатико и его хозяйки — грустную историю наших с Аннабель отношений. Её родители всегда меня недолюбливали. А я, так и не поняв своих истинных чувств к ней, стал играть роль опекающего старшего брата. Это потом я осознал, что за моим стремлением уберечь её от всех нежелательных, как мне казалось, связей стояла обычная ревность. А родители всё время пытались сблизить Аннабель с кем-то из людей их социального круга и отдалить от меня.

Чувствуя, что контролировать девушку становится всё сложнее, однажды я решился на незаконный шаг — полный доступ к её помощнику. Поводырь моего уровня вполне может сделать это незаметно. Это ведь только для её блага, думал я тогда. Но это стало началом конца.

Даже без нейромоста перед моими глазами прокручивается день, когда Аннабель узнала о моей подлости. При всем желании я просто не могу выкинуть это из памяти.

Вижу, как синие глаза наполняются ужасом.

— Артур, ты... Ты всё видел?.. — её губы начинают дрожать.

Я лишь молчу, не в силах ей врать. Я ведь не спрашивал у неё: хочет ли она, чтобы её так спасали.

— Как ты посмел? Как ты вообще мог?! Я же доверяла тебе! Я... я любила тебя!

Аннабель вырывается из моих рук и бежит прочь по улице. Не оглядываясь, не разбирая дороги, игнорируя все предупреждения помощника, которому она теперь тоже не верит.

А потом — разбивается. Когда она выбежала на проезжую часть перед машиной, встроенному автопилоту осталась доля секунды, чтобы принять решение. Бывают случаи, когда кто-то неизбежно должен пострадать. Автопилот знал, что везёт молодую пару с их подругой, и вероятность их гибели слишком высока, если направить машину в бетонную стену. По встречной полосе ехала семья с грудным ребёнком, это автопилот знал тоже. И он принял взвешенное решение. Жизнь Аннабель оказалась наименьшей ценой выхода из ситуации. Мне страшно даже подумать, какими словами она проклинала меня в последние секунды...

Я открываю глаза и вижу, как одинокая девочка обнимает осиротевшего пса. Лора и Хатико сидят, погрузившись друг в друга, и мне не стоит им мешать.

Наконец, Лора выходит из оцепенения.

— Ты совсем не похож на Цербера, но, думаю, я могла бы подружиться с тобой, — говорит она.

Глаза Хатико полны грусти.

— Ты хороший человек, но я останусь верен хозяйке, — вздыхает он.

Тут я не выдерживаю.

— И будешь вечно страдать на её могиле, зная, что она никогда не вернётся? Брось, Хатико! В тебе ещё осталась столько жизни! Иначе ты бы не бегал от деактиваторов все эти годы.

Моя судьба так схожа с Хатико. Каждый из нас несёт свою долю вины за случившееся.

— Знаешь, я многое понял за эти годы, — добавляю я. — Есть ошибки, которые нельзя исправить. Но задолжав одному, можно вернуть это кому-то другому — кому ещё можно помочь.

Я перевожу взгляд на Лору. Её синие глаза так похожи на Аннабель.

— Нет, мой долг оставаться с ней, — отвечает пёс. — Ведь это я виноват в её смерти.

Я пытаюсь скрыть вздох сожаления. Не получилось. Но я хотя бы пытался.

— Ну ладно, — заключаю я. — Тогда я тоже выполню свой долг и сотру тебя, как должен был сделать ещё семнадцать лет назад.

Я достаю жезл и делаю шаг к псу. И тут кто-то бросается мне наперерез.

— Не дам! Не трогай его! — Лора встает у меня на пути с распростертыми руками, словно пытаясь остановить несущуюся лошадь. — Пускай он и не станет моим, но пусть живет дальше!

Похоже, пережить смерть второго помощника за один день будет для девочки непосильным испытанием. Особенно, когда она уже заглянула в его душу.

Я опускаю жезл, но глаза Лоры вдруг закатываются и она без сознания оседает на пол. Лишенная заботы фамильяра, она ничего не ела со вчерашнего дня. Странно, как она вообще держалась на ногах всё это время.

— Лора! — пес инстинктивно бросается к ней. Долг помощника контролировать жизненно важные показатели организма.

— Ты не можешь получить доступ к её параметрам, — говорю я. — Ты ведь пока не стал её фамильяром.

Пес недовольно скалится.

Вскоре Лора начинает приходить в себя и первым делом тянется к неоновому псу.

— Ты будешь со мной? Я больше не хочу оставаться одна...

Я смотрю на пса.

— Если ты ещё сомневаешься, спроси у Аннабель. Ты был ближе всех с ней и наверняка знаешь, что бы она выбрала в этой ситуации.

Мы оба знаем, насколько она была доброй, готовой прийти на помощь вопреки любым условностям.

Хатико тянет к Лоре светящуюся морду.

— Я хочу быть твоим... Я не хочу, чтобы вместе со мной стёрлись её воспоминания, — он косится на меня и в последний раз поворачивается к могиле. — Спи спокойно, Аннабель. Я думал, что всегда буду с тобой, но, сколько ни зови, тебя уже не вернуть... Я знаю, ты бы одобрила такое решение. Пусть это будет моим последним долгом перед тобой, — и он возвращается к Лоре.

Время заключать договор.

— Можно твой бон-бон? — я поднимаю выпавшую конфету Лоры, капли слюны хватит для ДНК-авторизации.

Я ещё раз спрашиваю согласия у каждого из них и объявляю:

— Властью мне данной, скрепляю контракт между хозяйкой и помощником.

В такие моменты я сам себе напоминаю старомодного священника у алтаря. Я — поводырь, и вижу, как между ними сплетаются незримые нити. И я рад, что моя помощь сегодня пригодилась. Лора уже не будет одинока, а бездомный Хатико переселится из облака в брелок девушки.

 

Весенний рассвет новой надеждой разгорается над городом. Наше с Морганой дежурство закончено.

Вот мы и дома. Лора дремлет в моей кровати. Пусть поживёт здесь, пока я смогу убедиться, что контакт с помощником стабилен, и найти подходящее жильё. До совершеннолетия осталось совсем немного, а с таким фамильяром она точно не пропадёт. Хатико уже накормил её, проверил пульс, давление, сахар в крови, вызвал торгового дрона с батончиками для страдающих анемией.

В маленькой квартирке двум людям и двум фамильярам становится вдруг непривычно тесно, и я иду устраиваться в кресле. Опускаю жалюзи и не могу оторвать взгляд от мирно спящей красавицы. Сколько лет я не видел этого лица и думал, что никогда его не увижу. На мгновение рука тянется к ней, словно хочет прикоснуться к той, что осталась лишь на голографическом фото. Но в последний момент я одёргиваю себя. Надеюсь, Моргана этого не видела.

Засыпая, вижу играющих вместе фамильяров — кошку и пса. Но уже не могу понять — это реальность или сон из далёкого прошлого. В воздухе растворяются звуки ноктюрна.

Мне снится Аннабель, мы весело смеёмся и болтаем о разных пустяках. Я всё хочу спросить у неё что-то важное, но она лишь улыбается и тает в апрельском воздухе.

Опять вибрирует синтетический зуммер. Я открываю глаза и разминаю затёкшие руки — проспав весь день в кресле, я порядком их отлежал.

В квартире необычно пусто, а за окном город снова погружается в ночь. Скоро начнётся дежурство, но мне так хочется увидеть ещё чуть-чуть света.

— Моргана?

Образ кошки, сияя, всплывает на подоконнике.

— Лора ушла. Хатико повёз её к родителям Аннабель, — предвосхищает она мой вопрос.

— Жаль. Я уже начал к ней привыкать.

— Я тоже, — вздыхает она. — Такие уж мы существа: чем дольше живём вместе, тем сильнее привязываемся друг к другу. Но она оставила тебе сообщение.

Посреди комнаты материализуется экран. Лора смущённо мнётся перед камерой.

— Наверное, стоило попрощаться лично, но я не хотела тебя будить... Спасибо за всё, что ты для меня сделал. Но теперь я попробую сама жить дальше, — она наклоняется, словно треплет по холке невидимого пса, который не отображается в камере. — Мы с Хатико попробуем.

Я выключаю экран и мысленно желаю ей удачи, стараясь проглотить горечь в горле. Хотя, чего удивляться, из воспоминаний Аннабель Лора теперь знает, какое я чудовище.

— Думаешь, с ней всё будет в порядке? — спрашиваю Моргану.

— Хатико никогда бы не увез её туда, если бы не связался с их помощниками и заранее не договорился обо всём, — жмурится кошка и добавляет. — Не волнуйся, она сильная девочка. Ей же хватило духа убить помощника, а не себя...

Она замолкает. Я благодарен, что у Морганы достаточно такта, чтобы не договаривать некоторые фразы до конца. Сравнение с Аннабель принесло бы мне лишнюю боль.

Последние лучи солнца гаснут за высотными зданиями. Время идти на дежурство.

Когда залитая вечерними огнями улица принимает нас в свои объятия, Моргана вдруг спрашивает:

— Скажи, ты ведь специально её спровоцировал, чтобы она бросилась защищать пса?

Я многозначительно молчу.

— Так и знала, — заключает она. — Но тебе повезло, что всё обернулось именно так.

Теперь наступает очередь моего вопроса.

— Скажи, это ведь ты сказала Хатико, чтобы он поскорее увозил от меня Лору?

Кошка многозначительно молчит.

— Так и думал, — я горько усмехаюсь. — Ну конечно, я уж и забыл, что сам когда-то приказал тебе уберечь меня от подобных ситуаций в будущем.

Моргана поднимает на меня неоновые глаза, она помнит всё.

— Хочешь отменить свои старые приказы?

Я лишь смотрю вдаль, где из-за домов уже выглядывает круглая мордашка луны.

— Не стоит. Я это заслужил.

Мы долго бредём по улице, и лица прохожих струятся нам навстречу.

— Знаешь, в чём ошибался Азимов? — Моргана первой нарушает молчание. — Никакой закон кроме любви не подскажет, что человеку польза, а что вред. Просто я слишком люблю тебя, чтобы дать тебе снова повторить ту же ошибку, — глаза помощницы довольно сияют. — И кстати, ты не прокрутил сообщение до конца.

Над городом снова моросит дождик. Его капли летят сквозь изображение, когда я досматриваю послание Лоры.

— ...Знаешь, Хатико показал мне воспоминания Аннабель, — лицо девушки кажется непривычно взрослым и серьёзным. — У неё совсем не было ненависти. Несмотря на боль и обиду, она до последней секунды думала о тебе, как о хорошем человеке, который делал всё, чтобы спасти её. И я тоже так думаю. Я хотела сказать это прежде, чем мы попрощаемся. Может, ещё увидимся когда-нибудь. Когда снова будет весна...

Запись останавливается. Копия Аннабель так и застывает в прощальном жесте за миг до улыбки. Глаза уже сияют, но губы словно ещё не решили — улыбнуться или нет.

Я поднимаю голову навстречу весеннему дождю и чувствую, как стекают по лицу тёплые капли. Грустный ноктюрн по-прежнему звучит в голове. Но теперь в нём всё громче слышны нотки надежды на избавление. Неоновая кошка безмолвно ждёт рядом.

Все существа в этом мире делятся на тех, кто помогает, и тех, кто нуждается в помощи. Я — поводырь, но порой мне так сложно понять, к какой части отношусь я сам.