Пять тысяч лет тишины

Одинокая точка в ясном небе. Птица. Исчезает, растворяется в солнечном свете, появляется вновь. Вещь в пустоте. Зелень лесов, паутина рек. Округлости гор подобны женской груди, расплескавшей молоко… Эта птица — ты. Ты паришь в собственном сне, зависаешь в бесконечности. Вбираешь синеву рек и блеск ледников, видишь их грёзы. Иллюзорный миг небытия. Взмах крыла, поворот головы. Тишина.

Вдруг лёгкое облачко набегает на солнце, тень скользит по холмам.

Движение крыла, нырок вниз к земле — чуть ближе к пробуждению, слегка тревожней… Неужели будет гроза?

Айю снился клевер — полный луг душистых цветов, обласканных светом. Он вдыхал аромат мотыльковых соцветий и сладко причмокивал.

Рядом была мама. Она нежно толкала в бок и ворчала, словно остерегая: «Посмотри, как выпрямились стебельки, и листочки свернулись. Близится буря!»

Айю не хотелось покидать уютное место, однако мама качнула головой и побежала вперёд, увлекая его за собой. Айю вздохнул, бросил прощальный взгляд на сочный цветок, и… небо пронзила вспышка молнии!

Он вздрогнул и проснулся. Луг исчез, пропала и мама — остались холод и тьма пещеры. Айю крепко зажмурился, потом снова открыл глаза. Сердце билось со скоростью гончей. Он вжался спиной в камень и втянул носом воздух: вокруг стоял запах сырости и гниющего дерева.

Стены пещеры сотряс новый раскат грома, увесистой дробью забарабанил дождь. Айю заревел. Не помня себя от страха, он выскочил из укрытия и напролом, сквозь кучу веток, помчался прочь. Молния полыхнула совсем рядом — вспыхнули заросли рододендрона. Гром ошеломил… Айю закрыл глаза и скатился вниз по склону: прочь от пещеры, в долину, поросшую лесом — туда, где можно укрыться от бушующих небес.

— Кобели они все! — последовал смачный плевок. — Проходимцы и бабники! Слышь, Лавруша, что говорю? Водят на кордон всяких шалав, пока мы тут с тобою горбатимся.

Лаврентий смущённо топтался на месте — то ли проявлял деликатность, то ли испытывал стыд за мужское племя. В костре потрескивали угли, с ближнего хребта крался туман.

— Я когда егерем пошла, думала иначе всё будет, не так как в городе — по совести, что ли. Да и к сыну поближе… — Мария умолкла на полуслове, подбросила ветку в огонь.

Лаврентий склонил голову, молчаливо огребая землю.

Потёртая егерская куртка на женских плечах и карабин, небрежно приваленный к рюкзаку, придавали веса словам. Марии было «чуть за сорок», работа на природе упростила взгляды на жизнь, а заодно закалила тело.

«Ты у нас баба хоть куда. Медведя на скаку остановишь!» — похохатывал временами директор лесничества.

— Проходимец! — пробормотала она. Помешала варево в котелке и махнула рукой:

— Знаешь, Лавруша, ты среди них единственный человек!

Лаврентий, престарелый конь пегой масти, возражений не имел. Он переступил с ноги на ногу и затряс головой.

— Жрать небось хочешь, зверюга? Сейчас, потерпи, — женщина ласково потрепала коня за гриву.

— Однако гроза будет, — заметила она, кинув взгляд на небо. — Нужно палатку ставить…

Он бежал до рассвета. Спускался в поросшие лесом низины, выскакивал на горные луга, а потом вновь углублялся в редколесье. Наконец ветер стих, Айю остановился и перевёл дух.

Туча исчезла, ей на смену пришёл голод. Айю прислушался и уловил слабое журчание воды. Он неуклюже потоптался на месте и двинулся на звук.

Ручей пробивался из расщелины в скале и устремлялся вниз по каменистому ложу. Айю опустил голову в прозрачный поток и принялся пить. Вдоволь наглотавшись и отфыркавшись, он почувствовал себя бодрее. Ледяная вода притупила голод.

Айю огляделся. Место казалось знакомым — похоже, они с мамой уже бывали здесь! Кажется, вон там растут вкусные чёрные ягоды… Он взбежал на уступ и принялся шарить в жухлой траве. Ягод не было. Живот предательски заурчал, и Айю удручённо поплёлся прочь.

Когда он добрался до кромки леса, уже совсем рассвело. Здесь в низине отголоски грома казались далёким нестрашным ворчанием. Снова стал накрапывать дождь. Опавшие листья плюхали под ногами, источая запахи прелости. Вскоре к листьям примешался ещё один незнакомый аромат. Айю осторожно принюхался… пахло едой! Он припустил вперёд и кубарем выкатился на опушку. Здесь посреди голой площадки высилось странное сооружение. В нос ударил едкий запах дыма, разгорячённого металла и чего-то ещё — пугающего и незнакомого. Айю попятился и вдруг заметил кучу мусора — вкусным духом веяло оттуда! Позабыв о страхе, он подбежал и начал рыться в ароматных объедках. Найдя пустую консервную банку, остервенело вылизал остатки тушёнки…

— Твою ж мать!

Айю дёрнулся всем телом и обернулся на звук.

— Шатун что ли? — хрипло донеслось из палатки. — А иди ка сюда, родной…

Айю заворчал и попятился прочь от непонятных звуков. Что-то щёлкнуло, раздался смешок. В следующий миг полыхнула молния и раздался гром — Айю ощутил острую боль! Он выпустил банку и рванул прочь.

Ей опять снился сын. В сновидениях он всегда был серьёзным, не таким как в жизни. Сын что-то доказывал с детской простотой, и Мария соглашалась. Она дорожила такими снами, хоть и не могла поутру вспомнить ни слова — оставался лишь щемящий осадок утраты.

Иной раз сновидения превращались в кошмары, и тогда женщина с криками пробуждалась. Такие сны она помнила хорошо, и кончались они одинаково — оглушительным выстрелом. Тем самым, который… Мария вздрогнула и рывком села, протирая глаза. Выстрел был наяву! Она резко откинула полог, высунулась из палатки и зажмурилась от лучей восходящего солнца.

— Лаврентий, ты слышал?

Конь прял ушами и ловил ноздрями воздух.

— Вот же суки, а? Ничего святого! — констатировала Мария и скрылась в палатке.

Через минуту выбралась обутой и с карабином в руках. Лицо раскраснелось, глаза сияли решимостью.

— Сейчас глянем, кто это в заповеднике пострелять решил, — бормотала она, седлая коня.

Бежать было трудно — дыхания не хватало, шкура покрылась липкой влагой. Айю замычал, сбавляя скорость. Потом свернул в сторону и сделал петлю — так, как учила мама.

Звуки позади утихли. На мгновение показалось солнце, его лучи осветили что-то, похожее на пещеру. Айю замотал головой и приблизился: перед ним высились замшелые каменные плиты. В одной из плит виднелась дыра, Айю протиснулся сквозь неё, забился в угол и стал зализывать рану.

Солнце, едва появившись, тут же исчезло за серыми разбухшими тучами. Повалил мокрый снег. Он тихо падал, пряча от посторонних глаз следы, надёжно укутывая дольмен и обессилевшего Айю.

Невесомое облако посреди пустоты — оно не способно в одиночку прервать чей-то сон… Но вот рядом с первым появляется второе. И ещё одно. Вскоре вереница туч закрывает свет. Сновидения дрожат, точка в небесах обрастает крыльями. Ещё немного, и…

Айю снилось, что он тонет. Ледяная вода заполняла изнутри, но боли не было. Он ощущал лишь страх, что там, в глубине, его никогда не найдёт мама. Айю пытался кричать и бить лапами по воде, но крик тоже тонул вместе с ним. Тогда он лёг на спину, чтобы плыть по поверхности, но глубина держала цепко.

Наконец Айю смирился и позволил воде себя проглотить. Зачем бороться? Если мама не нашла его до сих пор, значит не найдёт уже никогда.

Редкие снежинки бесшумными белыми мухами опускались на землю. Далёкая гроза утихла, и лишь случайные порывы ветра приносили из-за хребта невнятное сонное бормотание.

Приходилось спешить. Марии показалось, что выстрел донёсся с перевала — слишком далеко, а времени мало. Пока будешь искать, стрелок уйдёт вниз, в долину. Через час всё завалит снегом, и тогда уже до весны не сыщешь следов. Она пожалела, что не взяла с собой в объезд старого верного пса — хотя, боец из него уже не тот… Да и Лаврентий не молод. Мария с грустью подумала о себе… Она быстро собрала палатку, навьючила коня и под уздцы повела вверх по склону.

Вскоре тропа упёрлась в скальный участок. Женщина спешилась, с сомнением оглядела поклажу: карабин, рюкзак с палаткой, еда на пару дней и запасы для дальнего балагана… Что-то придётся оставить.

Через пять минут палатка была извлечена из рюкзака и прикопана в снегу у приметного камня. Туда же отправилась добрая часть консервов.

— Ну давай! уйдёт ведь, — бормотала женщина, понукая неторопливого коня.

Она шла впереди, Лаврентий плёлся следом. Камни предательски выскакивали из под копыт, подошвы скользили по влажной земле. Вершина — небольшой скальный пупырь — неохотно приближалась. Последнее усилие, и Мария буквально вытянула Лаврентия на ровную площадку. Дальше тропа петляла вниз, склон выполаживался, перевал плавно переходил в поросшую лесом долину. То тут, то там виднелись островки криволесья. Вдалеке деревья вставали сплошной стеной, знаменуя начало медвежьих угодий.

Она прищурилась, вглядываясь сквозь снежную круговерть… У кромки леса что-то двигалось! Тёмная фигура, явно не медвежья — да и спят они уже.

— Вот ты где, стрелок! — прошептала Мария и потянула Лаврентия вперёд.

Снежная крупа хлестала в лицо. На спусках женщина садилась на пятую точку и скользила вниз — так выходило быстрей. Видавшие виды походные штаны промокли сразу, добротные трекинговые ботинки держались чуть дольше.

Лаврентий отстал, и лишь временами позади слышался звук его подков. Лес не приближался. С пупыря казалось — до него подать рукой, однако прошёл час, прежде чем криволесье уступило место высоким деревьям.

Мария углубилась в частокол облетевших дубов и чинар. Остановилась, прикидывая расстояние, огляделась и заметила следы: запорошенные снегом, едва приметные. Человек торопился, шагал размашисто — видать, преследовал зверя.

Она двинулась по следам. Сотня шагов, вторая… Вдруг что-то мелькнуло впереди: тёмное пятно, размазанное по земле. Мария замедлила шаг, приблизилась к пятну… Кровь. Бурая липкая масса. Ещё несколько шагов, и женщина заметила разделанную тушу оленя. Чуть поодаль виднелся второй убитый самец. Голова с неестественно вывернутыми рогами будто подпирала ствол развесистого граба.

— Они ж только после гона… — прошептала Мария.

Конский храп заставил вздрогнуть. Лаврентий, неслышно ступая, приблизился к хозяйке и ткнулся мордой в плечо.

— Так. Понятно, — сквозь зубы процедила Мария. — Останься тут, Лавруша, будь другом… Да не иди за мной, вот чёрт!

Она вернулась к едва заметному следу. Нащупала в кармане рацию, нажала кнопку: тишина и треск статики. Слишком далеко для сигнала… Женщина упрямо сжала губы и зашагала вперёд.

Деревья вскоре поредели, вдали мелькнул тёмный прямоугольный контур — как часовой, стерегущий лес. Дольмен, — вспомнила Мария. Стоит тут испокон веков, приветствует путников, собирает дары.

Она прошла чуть вперёд и замерла, затаив дыхание: возле дольмена что-то шевелилось! Человеческий силуэт, одежда защитной раскраски…

Женщина потянула с плеча карабин и нащупала спусковой крючок, не спуская глаз с незнакомца. Тот с ружьём в руках стоял возле дольмена. Через секунду опустился на корточки и заглянул внутрь каменного сооружения, а затем резко отпрянул и взвёл курок…

Айю погружался под воду. Он чувствовал, что глохнет — звуки казались смазанными и очень далёкими. Потом они окончательно затихли. Вместе с глухотой пришёл и покой. Видеть Айю ещё мог: вокруг сновали мелкие рыбёшки, но не было сил дотянуться до них. Сквозь толщу воды сверкало серое небо. В невообразимой вышине парила птица. Вскоре она приблизилась и стала огромной. Иссиня-чёрные перья, крылья в полнеба… Айю решил, что такие крылья бывают у орлов. Как знать, вдруг этот орёл прилетел, чтобы съесть его? Что ж, пусть так. Айю закрыл глаза и приготовился стать добычей. Птица спикировала вниз, но не тронула его. Вместо этого Айю ощутил мощный толчок. Его подбросило вверх, и он проснулся. Последнее, что запомнил Айю, была мама. Она стояла на берегу в окружении странных существ и смотрела на него. Видение было коротким, похожим на вспышку, и больше он ничего не успел разглядеть.

Протяжный низкий гул донёсся из-под земли. Он ощущался ступнями, отдавался в кончиках пальцев, незримыми волнами вздымал волосы на макушке. Послышался шум осыпающихся камней. С ветки сорвался большой пласт снега. Что-то бурое метнулось наружу из дольмена. Раздался мужской крик.

В следующий миг всё закончилось. Человек сидел на снегу и бормотал проклятия вслед медвежонку, стремительно несущемуся прочь. Ружьё, забитое снегом, валялось неподалёку.

Мария в несколько прыжков преодолела расстояние до стрелка. Нависла над ним, перехватив поудобнее карабин.

Мужчина и не думал убегать — неторопливо встал, отряхнулся от снега и только потом повернулся к Марии.

— Приветствую, — хмуро объявил он. — Всё путём, у меня разрешение.

— Чего? — опешила Мария. — Какое разрешение?!

— От шефа твоего, — гоготнул мужчина. — Дорого у вас, блин, в этом сезоне. Ещё и землетрясение в самый интересный момент… А зверь измельчал. То ли дело летом — такую медведицу завалили!

Охотник мечтательно причмокнул, и следом прищурился.

— А ты что, не в курсе? Шеф в долю не берёт? Так я сейчас проспонсирую…

Он поймал взгляд Марии и осёкся, сменил тон:

— Ладно, ладно. Разберёмся. Вы женщина серьёзная, это я уже понял. Вот мои документы.

Он аккуратно извлёк из кармана книжицу в красной корке и с кривой ухмылкой протянул Марии. Та скосила взгляд, отвела ствол… В следующий момент охотник выхватил из кармана фальшфейр и дёрнул запал. Раздался хлопок, брови опалило струёй пламени. Мария отшатнулась, выпуская оружие из рук. А затем мир качнулся, исчез в пустоте, и она увидела сына.

— Привет, мам.

Серьёзный взгляд ясных глаз, чуть опущенная голова. Походная куртка и штаны, рюкзак за плечами…

«Опять в горы собрался, — думается Марии с нежностью, — снова Шамбалу свою искать…»

— Мам, ну какая Шамбала на Кавказе? — усмехается сын. — Не Шамбала. Тут другое…

«Что другое?» — Марии любопытно.

— Здесь будто затаилось что-то. Некая сила. Выжидает до поры…

«До какой поры? — Мария смотрит по сторонам. — А ведь сейчас осень. Ноябрь, как и тогда…»

Она оборачивается к сыну, но его уже нет. Лишь цепочка следов тянется вверх по обледенелому склону. Капли крови темнеют на свежевыпавшем снегу.

Она знает, чем закончится этот сон. Звуком выстрела. Трупом сына с простреленной головой. Убийцу не найдут…

— Нужно проснуться.

Вновь голос сына. Звук крыльев гигантской птицы.

— Проснуться, чтобы закончился этот кошмар.

Мария тянется вверх — туда, где ледяной склон сходит на нет. Она устремляется по кровавым следам, но ощущает лишь пустоту. И тогда её взгляд движется дальше — за следующий отрог, с которого видно, как вздымается в небо величественная двуглавая вершина…

Айю бежал вверх. Инстинкт гнал его прочь из долины, за следующий отрог — туда, где горы выше, где нет страшных охотников, и где мама, наконец, отыщет его.

Когда склон стал круче, Айю пополз, впиваясь когтями в камни, поскуливая и пуская пену из пасти. Капли крови оставляли следы на свежем снегу, скалы впереди угрожающе чернели. Слабость расходилась от раны по всему телу, туманила взгляд. В те минуты, когда боль становилась невыносимой, Айю вновь видел птицу, парящую над головой. Тогда он понимал, что мама уже близко, и это придавало сил.

Наконец Айю почувствовал, что подъём закончился. Ещё немного, и начнётся спуск. Там, за перевалом, он скроется от погони и залижет раны… Брызги снега вперемешку с каменной крошкой ударили в нос, а затем донёсся звук выстрела. Айю дёрнулся всем телом, вжался в скалу, попытался стать невидимой точкой посреди пустоты — той, что парит в небе и видит сны…

Что-то влажное коснулось щеки. Над ухом послышался конский храп. Мария с трудом перевернулась на бок, убрала со лба окровавленную прядь волос. Лаврентий понуро топтался рядом. Женщина попыталась сесть и тихо застонала. В глазах потемнело.

— Оглушил и помирать бросил, — пробормотала она, — чтобы следов от пули не оставлять.

Старый конь участливо ткнулся мордой в бок.

— На тебя вся надежда, Лавруша, — прошептала Мария. — Нам вон на тот отрог надо, там связь будет… Дотянешь?

Она ухватилась за ремень, свисавший с седла, потом перехватила его покрепче и дёрнула.

— Н-нооо! Давай потихоньку…

Через полчаса лес закончился, и они оказались на продуваемом склоне. Лаврентий тянул вперёд, Мария скользила по заледеневшей земле, охая и уворачиваясь от камней. В те моменты, когда сознание начинало угасать, она снова ощущала присутствие сына. Его следы вели вверх по тропе. Она открывала глаза, замечала бурые полосы на снегу и не могла уже разобрать, где видения, а где настоящая кровь.

Ветер, боль, пустота…

Цоканье копыт вернуло в реальность. Мария разжала закоченевшие пальцы и выпустила ремень из рук. Потом обвела затуманенным взглядом окрестности.

Лаврентий сделал почти невозможное. Он затащил её на отрог по кратчайшему пути — через неприступные скалы и отвесные заледеневшие карнизы. Вокруг и вдали, насколько хватало глаз, простирались заснеженные пики. Один из них вздымался выше остальных — Минги-Тау, Гора из Тысячи Гор, двуглавый Эльбрус…

Вдали прозвучал выстрел. Его звук пугливым эхом заметался меж скал. Отразился от далёкого хребта, бумерангом возвратился назад, затерялся в снежной мгле. Мария скосила глаза и различила два тёмных силуэта на фоне скал. Медвежонок вжался в камни. Он прикрыл окровавленными лапами нос и замер в безнадёжной попытке спрятаться от преследователя. Стрелок приближался к нему. Ещё минута, и он окажется на отроге — рядом со своей жертвой.

Мария попыталась встать на ноги, охнула от боли и вспомнила про рацию. Сунула руку в карман, повернула выключатель, не отрывая взгляда от охотника. Тот преодолел последний скальный гребень. Ему оставалось пройти сотню шагов…

Рация издала шипящий звук и замолчала. Охотник остановился, приложил ружьё к плечу. Потом передумал и двинулся дальше.

Непослушными пальцами Мария пыталась нащупать правильные кнопки… Ещё десяток шагов — стрелок подойдёт вплотную, чтобы уложиться в один выстрел… Кристаллики снега поверх дрожащих медвежьих лап. Шумное дыхание Лаврентия над ухом. Взмах чьих-то крыльев. Свист ветра и кровь вперемешку со ржаво-бурой снежной кашей.

Она отбросила бесполезную рацию и рванулась вперёд. Слишком далеко… Только бы успеть!

Отдалённый едва различимый гул. Зоркий взгляд гигантской птицы.

— Мама…

Сын стоит чуть ниже по склону.

— Знаешь, я понял… Я заночевал однажды в дольмене. И увидел… Увидел чужой сон.

Мария тянет руку, открывая рот в безмолвном крике.

— И тогда я понял, что это не сон. И не явь.

Она бежит по обледеневшему скалистому отрогу. Ещё десяток шагов. Почти успела…

— Птицы — глаза его, облака — мысли, ветер — посланник. Все живущие на земле — закоулки его сновидений.

Айю раскрывает глаза. Неужели? Нет, не показалось! Он всё-таки нашёл…

Охотник вскидывает ствол, но Мария уже рядом. Она подхватывает на руки сына, заслоняет его собой…

— Это не твой сон!

Гром земли сливается с молнией выстрела. Мария с ребёнком на руках оборачивается навстречу звуку и улыбается. Туча окончательно закрывает солнце. Сон, продолжавшийся пять тысяч лет, подходит к концу.

— Иногда мы всего лишь чьи-то грёзы. Или непутёвые расшалившиеся дети. Но когда эти грёзы превращаются в кошмар, приходит…

Пробуждение!

Яркая вспышка за спиной озарила темнеющий небосвод. Ветер принёс низкий всепроникающий гул. Задрожали скалы, лавины обрушились с вершин.

Эльбрус, древний вулкан, проснулся, оглашая окрестности громогласным рёвом, потоками лавы сметая отголоски своих кошмаров, разгоняя тучей пепла остатки прежних снов.

Пять тысяч лет тишины подошли к концу.