Моль

Когда-то в Японии крупному младенцу заранее была уготована дорога в борцы сумо, здесь же толстый мальчик непременно вырастал в букмекера. В том ли дело, что такой далеко с ипподрома не убежит, не расплатившись, или он просто заметней в толпе, но факт есть факт — поясным ремнём Махова можно было связать пятерых мужчин средней комплекции. В охранниках у него был длиннорукий чемпион по французской борьбе, зыркавший по сторонам с высокого табурета, что служил, при случае, и оружием.

Махов с деланной улыбкой расплатился по квитанции. Семьдесят рублей ассигнациями это огромные деньги. Квалифицированный мастеровой зарабатывает столько за месяц. Поэтому получатель денег сунул выигрыш в карман, и придерживая его рукой, отошёл к приятелям. Те приосанились, готовые дать отпор, если кто сунется.

— В следующем тоже неплохие шансы, — сообщил им разбогатевший парень. Фамилия его была Бродников, кажется.

А следующий забег уже начался. Болельщики вскакивали с мест, сверкали стеклами биноклей. Шестой номер по кличке Моль вырвался вперёд после первого поворота, когда парень в кепке и шейном платке, проходивший мимо обладателя семидесяти рублей, ткнул последнего в затылок иглой. Руки Бродникова машинально взлетели к ужаленному месту, а когда опустились, уже не нащупали в кармане толстой пачки банкнот.

— Вот он, в кепке, — Бродников указал окровавленным пальцем на удаляющуюся спину. Его друзья рванули с места.

Все глаза были устремлены на Моль, и только борец со своего табурета видел, как клетчатая кепка кинулась в толпу других кепок, котелков и фуражек. Одному из преследователей кто-то подсёк ноги, но двое других не отставали. Почти у выхода убегавший оступился, тут же вскочил и показал набежавшим парням опасную бритву. Но на него навалились окружающие и всемером скрутили. Денег при нём не оказалось.

На лице задержанного были следы тридцати двух фуэте, исполненных в тяжелой обуви. Но и сам он в долгу не остался, успев полоснуть четверых, пока его вязали. Назвался Егором Донским.

— Вот что, Егор, судья будет в четверг, — сказал ему пристав, закрывая тяжелую дверь камеры. Донской, не разуваясь, упал на койку.

Он не поднял головы, когда к нему вошёл посетитель. Тот поставил стул посреди камеры, закурил, прочистил горло.

— Здравствуйте, Егор. Я Кендаль, ваш адвокат. Меня наняли ваши друзья из Петровской слободы, так они представились, во всяком случае. Вы готовы поговорить?

Донской с трудом сел. Собеседника он видел как сквозь замочную скважину — разбитые веки совсем распухли.

— Вот и славно. Теперь я расскажу, что вас ждёт. На слушании дела вы скажете, что являетесь цирюльником. И именно поэтому у вас собой была опасная бритва. Цирюльники издавна занимались врачеванием. Вы — не исключение. Более того, вы овладели китайским искусством акупунктуры, то есть иглоукалыванием. Прогуливаясь по ипподрому, вы заметили на лице господина Бродникова признаки цистита в ранней стадии.

— Не понял последней фразы, — с трудом разлепив губы сказал клиент. — Сильно меня отмудохали.

— Что именно не поняли? Цистит это болезнь почек, а Бродников это потерпевший. Словом, вы укололи его в затылок в качестве безвозмездной терапии. Далее за вами погнались неизвестные. Решив, что вашему кошельку и здоровью грозит опасность, вы спасались бегством, а потом были вынуждены защищаться. Всё.

— Думаете, присяжные в это поверят?

— Нет. Разумеется, нет, — Кендаль развёл руками, — но опровергнуть ваши утверждения им нечем. Похищенные семьдесят рублей при вас не найдены. Полагаю, их выхватил мальчишка-карманник, с вами никак не связанный. Единственное, что могут вменить в вину — врачебная практика без лицензии. А это штраф в двадцать пять рублей либо полгода каторжных работ.

Четвертной штрафа, адвокату полсотни, — пять рублей чистого убытка для петровослободских. Только шесть месяцев жизни — потеря повесомей.

— Хорошо. Пусть будет двадцать пять рублей. А обществу передайте, что про дела наши я молчок, но и они пусть о моих делах подумают.

Ночь заключенный провёл в полусне, но проснулся сильным и бодрым. Когда надзиратель принёс Донскому завтрак, он уже сидел на своём ложе.

— Нынче четверг?

— На каторгу не терпится попасть?

— Ага.

Через час надзиратель зашел снова, чтобы отвести Донского к судье, благо здание суда сообщалось с тюрьмой крытым переходом. Едва Егор появился в кабинете, судья отпустил конвой.

— Хорош! — сказал он, взглянув поверх очков на распухшее лицо арестанта. Затем скороговоркой зачитал распоряжение губернатора, где упоминался закон, научный прогресс, новые веяния, месмеризм, Артемидор Далдианский, и Альберт Великий.

— ... претворить в судебной практике, — закончил, наконец, судья и брезгливо отложил бумагу на край стола. Чем-то знакомыми показались Егору эти лобные залысины и свинцовые веки.

— Ваша честь, позвольте я разъясню это для своего клиента? — спросил Кендаль, который тоже присутствовал в кабинете. Сидел он в углу, заложив ногу на ногу и сложив пальцы в масонском жесте пирамиды.

Получив согласие, поднялся из кресла и прокашлялся.

— Губернаторский указ предписывает провести экспериментальный судебный процесс, решение которого будет иметь законную силу. Вам, господин Донской, предлагается во сне предстать перед фемидой в лице уважаемого Александра Григорьевича, который заслушает стороны защиты и обвинения и вынесет свой вердикт. Приговор будет приведён так же во сне.

Разбитые губы Донского треснули в подобии улыбки:

— То есть, я проснусь и буду свободен?

— Если проснётесь, — уточнил судья, сделав акцент на первом слове. — Можете посовещаться наедине, но ответ мне нужен через два час, не позднее. И мой вам добрый совет не огорчать губернатора в его лучших побуждениях.

— А я согласен, — заявил Донской. Дарёному коню в зубы не смотрят, — тут не шахматы. Кендаль глубоко вздохнул и вернулся в кресло.

В камере Егору выдали рукописный сонник и сообщили, что присяжный сновидец придёт в девять. Страницы тетради пахли фиалками, а почерк был женским.

Егор тут же нашёл, что видеть во сне свою смерть — к долгой жизни или завершению некоего дела. Тюрьма — к раскрытию тайны, которая принесёт страдание. Воровать в публичном месте — к нищете. Суд над вами — несчастье, убыток, вред от разглашения тайны. Но это Донской знал и без сонника.

Потом он стал читать всё без разбора, пока не стемнело. Потом явился сновидец, одетый как немецкий пастор, смешал микстуру из трёх склянок, протянул: "Выпейте снотворное".

— Не выпью, — Егор отстранил стакан.

— Тогда закройте глаза и представьте, будто поднимаетесь по винтовой лестнице. На каждом этаже по двери, заглядывайте в каждую.

Егор поднимался и заглядывал. За каждой дверью он находил беззвёздную ночь, и продолжал восхождение. Наконец, за одним из бессчётных витков оказался порог, за который можно было шагнуть, а не упасть.

Это был тот самый кабинет, куда его приводили для встречи с судьёй, только теперь он был заполнен, как походный сундук — кепки, котелки, фуражки шарфы, зонтики. Даже кобыла по кличке Моль фыркала где-то между стеллажами

Губернатор тоже присутствовал. Вместо головы его превосходительство имел облако, из которого на орденоносную грудь изливалась смоляная борода. Одесную, вся в синих шелках и фиалковых ароматах, сидела его супруга.

Стен кабинета не разглядеть — лишь облака и лица.

— Встать, суд идёт!

Все и без того стояли. Моль поднялась на дыбы, куруша люстру передними копытами. Александр Григорьевич в чёрной мантии выглядел моложаво, веки его уже не казались такими тяжёлыми, как наяву. Глаза блестели как у пьяницы.

— А вот без синяков я тебя признал, — объявил судья, — в девятьсот первом году я судил тебя за грабёж. Было? Было! Только тогда ты назвался Афанасием Ивановым, молотобойцем. Отчего и носил при себе кувалду, а? Я ж тебя в Сибирь на каторгу отправил, а ты с пересылки сбежал. А земля круглой оказалась. Так то!

Всё посыпалось, Егор всем существом чувствовал, как рушатся пролёты винтовой лестницы, по которой он поднимался сюда. Вот тебе и четвертной штрафу!

— Позвольте, ваша честь! — Рядом возник Кендаль.

— Валяйте!

Адвокат обеими руками ухватил ухо Егора и, жарко щекоча бородой, зашептал: "Это же не взаправду всё. Ничего не бойтесь!"

А ведь точно! Егор спросил адвоката дерзко и громко:

— А смертную казнь за что дают?

— Душегубство или измена Отечеству, — ответил Кендаль.

Егор приосанился, выпростал руки из кандалов и сознался, что продавал кайзеру секреты и злоумышлял против высочайшей особы, то есть готовил адскую машинку для убийства императора.

Губернатор пожал эполетами:

— И зачем вы это затеяли, Ирен? Был грабитель, стал беглый каторжник, теперь цареубйца. Что дальше? Дьявол?

— Это всё ваша плотская одержимость! Я подозревала, что вы мне не верны, но теперь я боюсь узнать, какое вы чудовище.

Моль, кобыла мышиной масти, вырвалась вперёд, судья вскочил ей на спину.

— Конь бледный, четвёртый всадник апокалипсиса, — ахнула губернаторша.

— ... по совокупности всех злодеяний... — возглашал судья.

Моль вздыбилась, и некованое копыто выбило из Егора жизнь.

Он вылетел из сна в холодном поту. Присяжный сновидец, спавший у изголовья, прервал свою клинопись сплошной линией. Адвоката стошнило.

— Я свободен? — Спросил Егор. Странное дело — он помнил каждый момент увиденного сна.

— Указом губернатора вы помилованы, и дело о незаконной врачебной практике прекращено. Но вот эти господа из четвёртого отделения явились по вашу душу, поскольку вы сознались в преступных намерениях в присутствии многих свидетелей. Видеть смерть во сне — к долгой жизни. Но вряд ли она будет счастливой.

Донской смежил веки, снова проваливаясь в сон. Публика уже расходилась, горячо обсуждая увиденное. Судья, тыча в какую-то строчку протокола, выговаривал секретарю. Жена губернатора курила сигарету через длинный мундштук, роняла слёзы бороду супруга.

Арестант усмехнулся, вскочил на спину Моли, ударил пятками в серые бока и ускакал прочь.