Анна и осень

Её зовут Анна и работу она не меняла уже семь лет. Слишком много, по мнению японских яппи. И по её тоже. Но она не любит перемен. Перемены всегда влекут за собой неопределённость. И даже если ты устраиваешься на должность секретаря у двоюродного дяди троюродной племянницы — момент неопределенности в этом всё равно присутствует. Это как чёрная пропасть. И неизвестно, сколько еще тебе в неё лететь. Падать.

Падать Анна тоже не любит. Поэтому, каждый день ровно в девять (ну, иногда на пару минут позже, но это бывает так редко, что мы не видим необходимости об этом упоминать), Анна выходит на своей остановке и бежит по серому сморщенному асфальту. Она долго открывает офис, елозя озябшими пальцами по скользкому ноябрьскому пластику. Один поворот, другой и, наконец, ура! Бросив в отделение для системного блока свою заюзаную лаковую сумку, Анна срочно готовит кофе. Анна кофейный гурман. Именно поэтому, а может она просто сумасшедшая, в её каптерке, гордо именуемой хозяйкой "нашей кухонькой", стоит буржуйка и боевая медная джезва. В ней варится лучший на свете кофе. Все это подтвердят. Все, кому доводилось забредать в это светлое неуютное место — туристическое агентство "Сакура". Почему "Сакура" — не знал никто. С таким же успехом это могла быть "Голубая агава" или "Лимончик" (есть же у конкурентов "Апельсин"), но, очевидно именно в "Сакуре" хозяйка увидела будущее процветание фирмы. Хотя кто знает, может это был магический шар или очередная любовница её толстого неряшливого мужа. Пока Анна рассуждает о нездоровых пристрастиях хозяйки (про себя, конечно), кофе закручивается в круглую корочку и подло сворачивается, словно вселенная в андронном коллайдере. Готово. Анна хватает пластиковый стаканчик и, глотая кофейно-пластиковый пар, спешит к окну. На свое коронное место.

Она смотрит на осень. На бетонно-стеклянный хаос торгового центра, который никто никогда не посещает. На вечную стройку справа от их окна, которую зарвавшиеся арендаторы назвали "помещением на проспекте". Об этом нагло кричит листочек А4, наискось присобаченный к ржавым дверям столь ценного помещения. Анна улыбается и мысленно втыкает в гору влажного строительного мусора табличку. На её выщербленном, когда-то белом глянце выведено аккуратно, как в начальной школе: "Здесь умирают амбиции". Анна задорно улыбается, берет фломастер и мысленно выводит красные жирные буквы: "Опасно! Заразно!". В общем Danger, каких свет не видел.

Она путешествует глазами через проспект, рисуя взглядом чёрную жирную биссектрису. Яркая клубничка детской мебели (а вы о чём подумали?!). Когда-то Анна заходила в этот магазин. Клиентов не было уже неделю. Денег соответственно тоже. На душе было мрачно и противно, словно слизняка проглотила. Подумав, что агентство как-нибудь просуществует эти полчаса без неё, а детские кроватки с зайцами и утятами, освежают душу и настроение, Анна решилась. Лучше бы она этого не делала. До того злосчастного дня, она имела неплохое представление о богатстве, состоятельности и о людях, которым это всё присуще. Всё-таки их клиенты не самые бедные. Так уж повелось. Вот и тот раз, войдя в магазин, Анна была на все сто готова к тому, что там дорого. Но что там так ДОРОГО, она не подозревала даже в своем самом сладком сне.

Она смотрит сквозь пустые тролы бесконечных троллейбусных линий. На хрустящие сухарики желтых листьев. На унылые заводские трубы. На серое облупившееся здание городской статистики. На вальяжную осень, накинувшую на всё это прозрачную шаль из запоздалых паутинок кружащихся и умирающих в первых каплях холодного октябрьского дождя.

Она знает, что это не навсегда. И давно к этому готова.

Анна боится прослыть бесхарактерной, поэтому иногда отказывает просто так, без видимой причины. Из принципа. Чтобы не возомнили, что она, Анна, какая-нибудь тряпка или девочка на побегушках.

Она завидует платиново-совершенным стервам, которые иногда заходят в их офис, но на работе это не сказывается. Анна всегда мила и доброжелательна.

Она никогда не злится на стариков, месяцами выбирающих "самый дешевый" Египет, а потом, в самый решающий момент, смущенно отводящих глаза и неловко бормочущих что-то о сыне, у которого сейчас проблемы на работе, третий ребёнок и страшное неизлечимое растяжение голеностопных связок левой ноги, требующее непомерных финансовых усилий. Конечно же, их. Чьих же еще? Ведь кто как не они… Анна всё понимает. У неё тоже непутёвый брат и давным-давно забытый спившийся отец. В глубине души тихо ворочается холодный комочек жалости, но Анна не обращает на него внимания, и он тихо растекается и тает внизу, на самом дне.

Анна ждет большего. Она знает, что где-то там, за стеклом и бетоном, за мокрыми от нескончаемого дождями проводами за бесконечным человеческим потоком, идет жизнь. Без неё. Мокрый город ежится, словно беспородная дворняга под дождем и устало жмется к глянцевым трубам в тело которых намертво въелась красная абразивная крошка. Этот город не любит дождь, как и Анна. Вот ведь как бывает. Любит осень и не любит дождь.

Тихое позвякивание колокольчика отрывает Анну от осенней философии.

Сначала Анна решила, что мужчина ошибся. Уж слишком заметным было несоответствие их заштатного агентства и вошедшего человека. Точеный подбородок, густые смоляные волосы, чуть рубленый нос и зелёные насмешливые глаза.

— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Садитесь. — Анна мила как никогда и при этом спокойна. Она отчетливо понимает, что случилось то, что должно было случится и уже ничего не изменишь.

Мир сокращается до маленького агентства, зеленых глаз, улыбки и её, Анны. Сейчас её выход. Она долго к нему готовилась, поэтому совершенно спокойна и совсем не волнуется.

Мужчина улыбается и бережно, словно боясь разрушить пасмурный осенний день, ступает по дешевой кафельной плитке "Сакуры".

— Присаживайтесь, — снова повторяет Анна и улыбается.

— Спасибо. Я на минутку. Я постою.

У него бархатный голос. Он вплетается в гулкую мелодию осени, мягким пушистым шариком отталкивается от белоснежных офисных стен и словно яркий теннисный мячик, выпущенный умелой рукой профессионала, стучится в окна и сердце Анны.

— Что вас интересует?

— Не знаю, — мужчина чуть виновато пожимает плечами и заинтересовано смотрит на девушку, — но, может быть, знаете Вы?

Анна улыбается и опускает глаза. Конечно она знает. Она готова. Она давно готова.

— Вот, пожалуйста, наше специальное предложение. Горящий тур в Египет. Семь ночей. Пять звезд. Всего за..

— А Вы бы туда хотели? — мужчина перебивает ее. Это совершенно невежливо, но Анне на это наплевать. Он говорит негромко, но ей почему-то кажется, что его слова заполняют все помещение, и угрюмая осень спешит убежать назад, сочась сквозь щели в пластике, в сырость и дождь, вытесненная этим тихим тягучим бархатом.

Анна едва заметно поводит плечом:

— Нет.

Мужчина улыбнулся и ободряюще кивнул головой.

Анна тоже улыбается в ответ. Пока все правильно. Нужно продолжать:

— Я хочу на острова.

— На острова-ааа… — мужчина тянет фразу так, словно удивлен ответом Анны. Его тихое аа-ааа, цепляется за тонкие красивые губы, словно боится сорваться и раствориться в мрачной серой осени так и не долетев до замершей за столом молодой девушки.

— На островах сейчас тепло. Там всегда тепло — чуть покраснев, исправилась Анна, — там не бывает осени. И заводов.

— И мускулистые туземцы каждый новый день встречают плясками и заверениями в вечной любви. Алоха оэ — в голосе мужчины проскользнула лёгкая грусть. Почти невесомая, тем не менее она заставила Анну встрепенутся и подобраться, словно перед решающим прыжком.

— Я бы с удовольствием полетела на Мальдивы, — говорит Анна и мило краснеет. Это её талант — уметь краснеть и плакать по желанию. Или не плакать. Все зависит от обстоятельств.

— Я знаю.

— Откуда?

— Прочел в ваших глазах — улыбается он.

— Там Мальдивы? — Анна кокетливо изгибается и принимает одну из своих самых выигрышных поз. Она долго репетировала перед зеркалом.

— Нет, — мужчина улыбается и качает головой.

Анне это напоминает "перпетум мобиле", который, продается в их центральном универмаге и от этого ей становится немного не по себе, но она продолжает улыбаться. Искренне. И в то же время весьма профессионально.

Мужчина запахивается поплотнее, здесь действительно очень холодно, полы его кашемирового пальто кусками режут холодный воздух и с хлёстким свистом съезжаются на теле.

— Там осень, — пожав плечами, сообщает он и, улыбаясь, прощается с Анной.