Чай со вкусом сансары

ОНА

Босая ступня коснулась пола. Я поёжилась, протянула руку и нащупала в темноте мятую пачку сигарет. Ага, вот и зажигалка. Боже, как же хорошо!

Встала, покачнулась, уцепившись за спинку кровати, а потом всё-таки пошла по направлению к туалету. Линолеум был залит чем-то липким. Я чуть не напоролась на осколки, но на цыпочках переступила через разбитую бутылку дорогого коньяка.

Из-за плотных штор, закрывающих окна, в комнате царил полумрак. На столе грязная посуда, ещё одна пустая бутылка с красивой этикеткой и полная пепельница скрюченных сигаретных трупиков. И не скажешь, что тут живёт девушка.

В туалете холодный кафель обжигал ноги. Окурок отправился в унитаз, а я сунула голову прямо под кран. Стало чуть-чуть легче. Подняла взгляд и встретилась со своим отражением. Выглядела я откровенно плохо. Усталое, измождённое лицо, красные глаза, губы дрожат, волосы давно не мыты.

— Сегодня всё закончится, — сказала я девушке по ту сторону стекла. — Осталось чуть-чуть. Потерпи. Бывало и хуже.

Вернулась в комнату и подошла к кровати. Чёрт, даже не помню, как зовут эту рыженькую.

— Эй, — дёрнула её за плечо. — Просыпайся!

Девушка открыла глаза и уставилась на меня с нескрываемым ужасом. Ох, обожаю этот взгляд. Ещё бы, вся ситуация виделась ей совершенно дикой и невообразимой.

— Одевайся и проваливай, — негромко сказала я.

Казалось, что девчушка сейчас расплачется. Губки дрожали, когда она натягивала на себя одежду. Безмозглая кукла. Всю кровать кровью запачкала. Наверно не так ты представляла свою дефлорацию, девочка?

Она хлопнула дверью, так и не проронив ни слова, а я поплелась на кухню.

Чай горчил, сигаретный дым медленно поднимался к потолку. Сколько я уже так живу? Два года? Три? После смерти сестры не хотелось ничего вообще. Это сейчас у меня есть цель — охота. И я выследила зверя.

Но сначала надо было смыть с себя кровь и кислый запах прошедшей ночи.

Рыжий таракан пошевелил усами, выглянул из-за тарелки, собрался было бежать, но я придавила его чашкой. Хитиновый панцирь жалобно хрустнул.

 

ОН

В комнате сейчас тихо, если не считать тиканья часов, которые уже давно показывают неправильное время. Икона в углу, старенький телевизор и кровать с пожелтевшими простынями. Иногда старушка бормотала, рассказывая невидимому собеседнику о своей жизни. Иногда она говорила со мной, считая собственным сыном. Наверное, потому я и находился здесь. Иногда важно почувствовать себя… настоящим.

Но сейчас она молчит. Лежит на спине и молчит. Мне страшно проверять, жива ли она. Мы могли бы поговорить.… Например, о дочке, которая уехала в город, или о соседе, который обещал починить забор, но так и не идёт. О чём-нибудь. Но она молчит. Уже два дня.

Сжимаю голову руками и покачиваюсь из стороны в сторону.

Сколько времени прошло с тех пор, как я здесь? Не помню. Достаточно, чтобы я привык к старческому бормотанию. Помню, приходила её дочка, спрашивала, кто я такой и что я здесь делаю. Я её игнорировал, и она скоро забыла про меня. Стала плакаться старушке и изливать душу. Бабулька молчит, в телевизор смотрит и губами шамкает. Не слышит совсем. Меня слышит, а её нет. Я рядом присел, интересно же. Особенно интересно было, когда дочка собственную смерть описывала. Сожитель по пьяни придушил. Воет несчастная, прощения просит. Смешная такая, надо было раньше просить. Когда тебя слышали и слушали. Два дня с нами пробыла, а потом ушла дальше.

Одиночество и тишина приносят навязчивые мысли. Они роятся в голове, обжигая память внезапными вспышками и отголосками.

Самый главный вопрос, который себе задаю: "Кто я?"

"Убийца" — услужливо подсказывает память.

"Кого я убил тогда?"

Нет ответа. Молчит внутренний голос.

Только сны. Но они прямо не говорят, намекают только. Чаще всего о девушке со светлыми волосами и взглядом волчицы.

Знаете, у нас за домом пустырь. Если пройти немного, то выходишь к обрыву. Внизу деревья, камни. Не так уж высоко, но успеешь закричать от ужаса во время падения. И вряд ли выживешь. Но я подхожу к самому краю и представляю, что делаю шаг. Внутри замирает всё, тянет в животе и паху. Один шаг только и судорожный вздох. Я там стою несколько минут, а потом возвращаюсь в дом.

Так вот с девушкой из снов чувство похожее. Я её боюсь и одновременно хочу к ней.

Часы замерли. Перестали тикать. А потом собака залаяла, там, ниже по улице. Замолчала. Жду дальше.

За окном хорошо шаги слышно. Шурх, шурх, шурх. Ближе, ближе. Тянет в животе.

Стук в окно.

"Началось", — думаю и протягиваю дрожащие пальцы к занавеске.

 

ОНА

Самая окраина города. Покосившиеся домики и грязь под ногами. Я уже пожалела, что не надела сапоги. Кроссовки промокли насквозь и стали бурого цвета. Тойоту пришлось бросить у трассы, иначе застряла бы. Не удивительно, что я так долго не могла его отыскать — в такую глушь забрался.

Из-под калитки выскочила собака и залаяла, радуясь редкой возможности напугать чужака.

— Иди домой, — тихо сказала я.

Собака понурила голову и вернулась во двор, а я продолжила путь. Вот и нужное место. Дом с облупившейся краской и покосившимся забором. Да, он внутри. Запах его мыслей ни с чем не спутаешь. Его душа воняет.

Я постучала в окно. Потом ещё раз.

— Не заставляй меня входить внутрь, — громко сказала я. — Нам пора ехать.

За пыльным стеклом мелькнуло бледное лицо, перекошенное гримасой страха.

— Выходи, — твёрдо сказала я.

Через минуту дверь открылась, и он спустился по деревянным ступенькам. Да, именно так я его себе и представляла. Высокий, жилистые руки, глаза злые и осторожные, на подбородке густая щетина, а чёрные волосы торчат в разные стороны. Одет в невообразимый сиреневый свитер и джинсы. На голову выше меня.

— Ну, вот. Я тебя и нашла.

— Угу. Нашла.

— Поехали.

— Поехали.

В его голосе сквозила обречённость. Но он не сопротивлялся. Никто никогда не сопротивляется. Они просто делают то, что я хочу.

До машины шли молча. Он только сопел и иногда смотрел на меня. А когда сели, он спросил:

— Ты убьёшь меня?

Я кивнула. Не видела смысла врать.

 

ОН

От неё пахнет сигаретами. Пальцы цепко держат руль. Голова покачивается в такт музыке из магнитолы. Я не могу воспринимать эту мелодию как одно целое. Они распадаются на кучу визгливых нот и бессмысленных звуков. Словно камешки из-под колес машины стучат по черепной коробке изнутри.

А внешность моей пленительницы… Мне тоже тяжело ощущать её как совокупность черт. Скорее, это отдельные элементы, находящиеся рядом, но не связанные друг с другом.

Светлые волосы забраны в "конский хвост". Он дергается, вторя голове. Глаза блеклые, будто выцветшие. Зрачки часто сужаются и расширяются, а вокруг радужки паутинка лопнувших сосудов. Губы тонкие, нервные, кривятся в улыбке. В уголке рта родинка. Из-за этого кажется, что ухмылка постоянная. Но это не так. Под нижней губой тонкий белый шрамик. Одета в дутую куртку с пятном на рукаве и потёртые джинсы.

Мы едем. Дом остаётся позади. Кажется, я видел лицо старушки в окне. Интересно, встретит ли она дочку теперь?

Все эти прыжки с обрыва — такая чушь. Поэтому никогда не делаю последний шаг. Я хочу жить. Истово хочу. Существовать. Пусть буду бродить, как призрак, по дому безумной старушки, но буду тут. А меня везут на убой, и я безропотно молчу, тайком разглядываю ту, что много раз видел во сне.

Может, на этот раз получится.

Шальная мысль. Я называю такие "соседями". Они словно заходят в гости откуда-то из другого места. Раньше были редки, а теперь заглядывают в мою голову чаще.

Безразлично смотрю в боковое окно, где мелькают бетонные столбы. Ничего-ничего. Всё хорошо. Бывало и хуже. Сегодня всё закончится.

Мы едем довольно долго. Асфальт в выбоинах, и машина подпрыгивает на ухабах. Потом мы выезжаем на грунтовку. Кирпичные коробки с металлическими воротами. На каждом номер.

Мы останавливаемся у сто тридцать четвёртого.

— Выходи, — говорит она.

И я выхожу, хотя очень этого не хочу. Девушка гремит ключами, отпирая замок, а потом жестом приглашает меня войти.

Тусклые стены, низкий потолок. Слева кто-то провёл четыре полоски на штукатурке. Как будто следы когтей. Посреди комнаты стол и два стула с ободранной обивкой. Я сажусь на один, она на второй, напротив меня через стол.

— Поговорим, — произносит девушка.

А в моей голове снова мысль-сосед: "Заставь её вспомнить"

 

ОНА

Я внимательно смотрела на эту мразь, стараясь унять гнев. Нет, месть — это блюдо, которое надо подавать холодным. Я потерплю. Он должен объяснить прежде, чем сдохнет.

— Как тебя зовут? — спрашиваю.

— Убийца.

Я даже опешила. Думала, он будет пытаться извернуться. А потом просто ударила его со всей силы в вонючую рожу. Он отпрянул, издал смешной звук и дрожащей рукой коснулся лица. Из носа потекла кровь, а он уставился на перепачканные пальцы.

— Ответь мне только на один вопрос: зачем ты убил мою сестру?

Он поднял глаза.

— Я не помню.

— Что значит "не помню"? Отвечай!

— Я не знаю.

Чёрт, действительно, не знает. Должен был ответить, если б знал.

Он вытер кровь рукавом.

— Но я хочу вспомнить… Поможешь мне?

— Проще тебя убить.

— Если бы проще — сделала бы это ещё в доме. Ты ведь хочешь узнать причины.

Я замолчала, с отвращением разглядывая его перепуганное окровавленное лицо. Пожалуй, его можно было назвать даже симпатичным. Если бы он не заставлял чувствовать такую жгучую ненависть и если бы мне нравились мужчины. После смерти сестрёнки омерзение к мужчинам возросло во много раз. Мрази... А уж стоило копнуть глубже, заглянуть в голову, так там вообще была одна похоть и грязь. Наверное, потому спала с девушками. Они бесили чуть меньше. Хотя с ними я испытывала лишь жалкое подобие того, что было с сестрой. А с моими способностями я просто брала понравившуюся, когда чувствовала потребность в разрядке. Как сегодня ночью, когда я лишила ту девочку девственности горлышком бутылки.

— Хорошо, что мне нужно сделать? — медленно произнесла я.

— Расскажи о своей сестре. Что ты помнишь.

Я вздохнула. Тяжело было ворошить старые раны, но я должна выяснить всё, прежде чем оторвать голову этой твари.

— С чего начать?

— С самого начала.

Я замолчала, перебирая в голове воспоминания, а потом заговорила:

— Мы были совсем маленькие, когда поняли, что особенные. Сестра видела мысли других людей, а я могла заставить их делать всё, что угодно. Это сначала… Потом наша сила только росла.

Я достала сигареты, закурила, вытащила из ящика пепельницу, сделанную из обрезанной пивной банки, и поставила на стол. В ней уже лежало несколько окурков.

— Нам было хорошо вместе. Я любила сестрёнку… И сейчас люблю. Ближе никого у меня никогда не было. Знаешь, люди в большинстве своём — уроды. Они прячутся за масками. Некоторые гаденькие ничтожества с мерзкими желаниями и страстями. Другие — настоящие чудовища. Такие же, как ты. Как ты мог забрать её у меня?!

Я снова вышла из себя. Не стоило бы. Привычно заболело в висках, когда я дернула его со стула, сдавила руку и подняла в воздух. Сидела, вцепившись пальцами в столешницу, а он корчился под потолком. Я сильнее и сильнее сжимала ему кисть. Трещали кости, пальцы изгибались под немыслимыми углами. А он даже кричать не мог — я ему запретила.

Потом успокоилась. Разжала ментальные тиски, и он рухнул на пол, как мешок с дерьмом. Поскуливал ублюдок, прижимая к груди окровавленную руку.

— Ну, что, вспомнил что-нибудь? — спросила.

Он затравленно помотал головой.

— Тогда продолжим разговор, пожалуй, — сказала и бросила окурок в пепельницу.

 

ОН

Её голос такой… сложно объяснить. Это как будто у тебя что-то болело всю жизнь, а потом перестало. Но вот боль вернулась. После долгого перерыва. И тебе одновременно страшно, горько, обидно, но боль такая знакомая, это часть тебя. И ты готов смириться с ней, потому что всегда знал, что без этой боли ты — это не достаточно ты.

И когда мои кости ломались, как сухие палочки, я и тогда знал, что всё правильно. Это часть… Чего? Чего-то большего.

Она говорит, а в моей голове всплывают смутные образы. Две девочки, смотрят друг на друга. Смеются. Два белокурых ангелочка. В воздухе между ними пляшет плюшевый медведь. Его лапки смешно дёргаются. На заднем плане перекошенное страхом лицо мамы. Захлопни дверь, сестричка. Пусть мама перестанет подглядывать!

— Что случилось с твоими родителями?

Она запинается, смотрит на меня с нескрываемой злостью. Сейчас она сорвётся, и мне будет снова очень больно. Но нет. Выдыхает только, взглядом вращает пепельницу вокруг своей оси.

— Погибли. Нам всего пятнадцать было тогда. Автокатастрофа.

Пепельница вращается быстрее.

— Я не позволила нас забрать. Мы теперь были вдвоём, а весь остальной мир жил за дверью.

— Ты любила сестру?

— Очень, больной ты ублюдок!

Девушка вдруг разрыдалась, опустив голову на стол. Её плечи вздрагивали.

Это было даже хуже, чем когда она ломала мне руку. Но это важный крючочек.

В моей голове новый образ. Некий механизм, наподобие капкана. Железную скобу держат маленькие крючочки. Они слетают один за другим. Я уже видел эту штуку. Точнее, представлял её. Первый крючочек слетел, когда я дал ей себя обнаружить. Не так уж много осталось.

Что будет, когда сработает пружина? Щелчок. Я его помню. Глухой щелчок перед самым выстрелом. А потом ожог. Кусочек свинца прокладывает себе путь. Маленький, горячий. Сама суть боли, сузившаяся до точки пространства.На дворе мочало — начинай сначала!

Я дёргаюсь, облизываю губы.

— Расскажи, как вы жили после, — тихо прошу.

Она слегка поводит плечами.

— Веселились, любили, мечтали. Весь мир мог быть наш, но нам этого было не нужно. Брали, что хотели, шли, куда угодно, и делали, что вздумается. Кто запретить может?

Снова картинка. Две девушки, близнецы-подростки с угловатыми плечами, перед ними на коленях ещё одна девушка, методично разбивающая свою голову камнем. Её орудие выпачкано в крови и на него налипли волосы, но она и не думает останавливаться. Просто грязь под ногтями, сестрёнка. Если кто-то на пути — просто убери его.

Нужно отпустить ещё один крючочек.

— Сестра давно погибла?

— Два года назад.

— Ты уверена?

— Эммм… да…

— Сколько ей было?

— Девятнадцать.

— А тебе сколько сейчас?

— Двадцать семь… Кажется…

— Ты старше сестры? Вы же близнецы.

— Нет, не старше… Я не помню.

— Что ты тогда делала все эти годы?

— Я не знаю, отстань от меня.

— Ты убийца и хочешь меня запутать.

— Я ничего не хочу.

— Стоп!

Мы замираем, глядя друг на друга.

— Объясни мне ещё одну вещь. Если вы с сестрой такие сильные — как я мог её убить? — произношу я, а потом срываю предпоследний крючок — называю имя.

 

ОНА

У меня в горле пересохло. Как будто я Алиса в стране грёбаных чудес. Чем дальше, тем чудесатее.

Убийца назвал имя, которое я старалась забыть. Почему?

Обычное мужское имя. Самое простое и банальное. Почему же я не хочу его запоминать?

Вслед за именем приходит образ — нагловатый паренёк в кепке. Он немного похож на моего собеседника. Чуть-чуть.

Когда-то я смотрела фильм… Там были злобные двойники из параллельной вселенной. Так вот, Убийца вполне бы мог быть злобным двойником того паренька. И дело не во внешнем сходстве. Как-то… Сложно объяснить. Голова разболелась.

В тот вечер я пришла домой после прогулки, открыла дверь и сразу почувствовала неладное.

Моя сестрёнка лежала с ним в кровати. Они были голые. Даже не заметили, что я вошла. Помню, его ягодицы подпрыгивали. А мне стало тошно. Они делали это на НАШЕЙ кровати. Там, где мы любили с ней друг друга. Где прятались от гнилого запаха этого мира.

Меня вырвало.

И тогда и сейчас. Прямо на пол.

— Что ты ещё помнишь про тот вечер? Что ты сделала?

Он цепко держит меня за запястья, заглядывает в глаза.

— Не заставляй меня, пожалуйста, — я хочу закрыть голову руками, но он не отпускает.

— Что ты сделала?

Но я нахожу лазейку. Отсрочку. Всхлипываю и смотрю на него.

— Твоя рука. Я же сломала её.

Он виновато улыбается.

— Прости, я забыл. Я иногда забываю про раны — и они исчезают.

 

ОНИ

Через силу улыбаюсь, всхлипываю и спрашиваю:

— Я обязательно должна вспоминать?

Киваю и провожу рукой по светлым волосам.

— Да, чуть-чуть осталось. Скоро всё закончится. И для тебя, и для меня.

— А ты потом расскажешь, кто ты?— спрашиваю.

— А ты ещё не поняла? — отвечаю вопросом на вопрос.

Я замолкаю. Слова больше не нужны. Стоит всё разложить по полочкам и принять.

В тот вечер я убила сестру и её любовника. Разорвала на части. Она не сопротивлялась, хотя могла бы.

Мой мир рухнул. Незачем было больше жить. Но и умирать не хотелось. Постепенно убедила себя, что виновен кто-то другой, но не я. Стала представлять себе убийцу. Сначала у него толком и облика не было, но потом я придумала его. Осознала.

И тогда я тоже осознал себя. Теперь я существовал в реальности. Меня сложно было назвать человеком. Есть хорошее слово — "тульпа". Некоторые способны увидеть, но далеко не все. Но я не уверен в этом. Может, они были просто безумны.

А я стала искать Убийцу. Всё было бы просто, если бы не чувство вины. Нашла бы меня, уничтожила и жила дальше. Но подсознание установило хитрую ловушку, дабы наказать истинного виновника смерти сестры. Я должен был помочь вспомнить себе, как всё было.

Остался последний крючок. Спусковой.

Холодное дуло упёрлось в висок. Я облизываю губы. Откуда в мизансцене пистолет? Я достала его из ящика, или это я достал?

— Это обязательно?

— Тебе не будет покоя. Самоубийство — лучший выход. Ты опасна для себя самой.

— А что будет с тобой?

— Я не знаю. Может, быть исчезну. А может, стану свободнее. Я же персонификация твоего чувства вины. Знаешь, это тяжело.

— Угу. Но я не хочу умирать. Тогда не хотела и сейчас не хочу.

— Ты не сможешь жить так дальше. Столько лет прошло, а эти эмоции пожирают тебя, сводят с ума.

— Я… я могу заставить себя забыть. Просто приказать.

— Нет. Пожалуйста, нет! Только не опять. Доведи дело до конца! Пожалуйста, хоть раз.

— О чём ты?

— Ты когда-нибудь хоть на миг задумывалась, что ощущаю я? Ты создаёшь меня раз за разом. Снова и снова. Вынуждаешь меня цепляться за реальность. Думаешь, почему я жил в доме у той старушки? Она меня видела! Понимаешь, видела! Я больше тебя заслуживаю быть настоящим! Слышишь?! Это привилегия быть живым человеком, а не плодом больного воображения! Слышишь, сука? Пусти эту чёртову пулю себе в лоб, раз не можешь смириться с реальностью. Ты… Вы все не цените своего счастья просто существовать. Да пошла ты!

Щелчок.

— Нет! — мой крик захлёбывается выстрелом. Поправляю волосы и облизываю пересохшие губы. Пистолет в руке слегка дрожит.

Трупа нет. Выдуманные друзья этим хороши. Ни крови, ни прочего дерьма. Лопнул, как мыльный пузырь.

Я убираю пистолет обратно в ящик. Следом пепельницу.

Подхожу к стене и ключом перечёркиваю четыре полоски пятой. Бежать по кругу в плену иллюзий — наверное, плохой способ тратить жизнь. Но другого я не знаю. По крайней мере, так я могу существовать. Очередной раунд, очередной виток. Может, в следующем я отважусь пустить пулю в лоб и прервать это колесо сансары.

Я замыкаю бокс, сажусь за руль и некоторое время смотрю на своё отражение. В глаза убийце.

— Забудь, — шепчу я.

Теперь мне нужно найти этого ублюдка, эту тварь, который отнял у меня сестрёнку. Его душа воняет, я найду его по запаху. Сначала только напьюсь. Может трахну какую-нибудь малышку. Несколько дней отдыха, прежде, чем начать мою охоту. А потом буду прочёсывать город и искать. Надо только хорошенько его представить.