Живительный Эликсир
Тяжелый рюкзак нещадно бил по спине. Тяпа привычно поддернул лямки, ловко перебрался через остатки труб, перегораживающие переулок, и почти побежал, чутко прислушиваясь, нет ли погони. Сегодня он сглупил. Полез не на свою территорию и, конечно, напоролся на других искателей, которые тотчас достали ножи. У него тоже был нож, неплохой, острый, с удобной рукояткой. Мастер постарался, сбалансировал оружие и наточил как следует. Да вот только Тяпа не был уверен, что сможет применить его против людей.
Переулок вывел его к заставе. Переведя дух, искатель прислонился к столбу, с которого свешивалась облупленная табличка с надписью "…остов". Часть таблички отвалилась и пропала. Так что никто не знал, как же назывался город на самом деле, и все называли его Остов. Что ж, вполне подходит, надо сказать. На участке, который Тяпа застолбил еще прошлым летом, в домах нет ни одного целого стекла, лестницы обрушились почти все, полы провалились…
Тяпа еще раз подтянул лямки рюкзака и, обходя проржавевшие останки автомобилей, ходко потрусил по шоссе. У полуразрушенной водокачки свернул вправо и через кустарник выбрался на проторенную тропу. Так, теперь к старой запруде, потом через Воющий лесок, а там и до дома рукой подать. К вечеру доберется.
Солнышко стояло в зените. Сегодня оно было не багрово-красное, а чуть розоватое. Завтра будет дождь. Эх, опять придется малявок запирать. А то непременно выскочат, а потом у Али будет полно работы. Аля…У Тяпы затеплились уши, он сбился с шага и чуть не упал. Рюкзак больно стукнул по лопаткам, и искатель поморщился. Будет Але работа и без малявок. Похоже, на спине ссадина, очень уж щиплет и ноет. Но травница найдет способ унять боль, ее нежные ручки творят чудеса. Тяпа вздохнул и прибавил шагу. Аля добрая и ласковая. Вот только печальная все время. Прошлой весной у нее погибла маленькая дочь. Ползун, пробравшийся сквозь изгородь, схватил ее и успел выпить всю кровь, пока удалось его убить. Ну, они-то с Мастером и Колючкой потом истребили всех ползунов в округе и плетень поправили, но маленькую уже не вернешь.
У запруды Тяпа решил задержаться, расшнуровал ботинки и уселся на травке, с наслаждением погрузив ступни в тепловатую воду. Хорошие ботинки. Крепкие. Настоящие. Он надевал их только для похода в Остов. Так и чуни сгодятся. Мамаша Уди отлично их шьет из шкур животных. Вот только не слишком прочные они. А у этих ботинок и подошва толстая, да и сами прочные.
Покосившись на рюкзак, искатель довольно улыбнулся. Сегодня добыча очень неплохая. Несколько железяк для Мастера, восемь банок консервов. Голова одобрит. И тетрадь для Умника. Правда, он просил книги, но Тяпа в этот раз не нашел ни одной. А тетрадь нашлась сама. Случайно. В углу одной из комнат, наполненной всяким хламом, сиротливо притулился заплечный мешок. Почти такой же, как у Тяпы, только поменьше. Внутри кроме истлевшего тряпья оказалась тетрадь в твердом коричневом переплете. Половина листов была исписана острым почерком. Тяпа умел читать только печатные буквы, а вот письменные в их деревне разбирал только Умник. Значит, ему и тетрадь в руки.
Первые звезды медленно проявлялись на потемневшем небе, когда Тяпа наконец-то добрался до знакомой изгороди. Он потянул носом и расплылся в улыбке. Колючка наконец-то расщедрился, и на ужин будут жареные кабачки. Этот ворчун так трясется над своим огородом, что даже ночует в шалаше у самых грядок. При мысли о друге стало тепло на сердце. Искатель улыбнулся. Он и ему принес подарок. В боковом кармане рюкзака притаился маленький пакетик с семенами. Что вырастет из них, кто же ведает, но у Колючки точно появятся приятные заботы.
Дождь шел уже третий день. Мелкий, холодный, нудный. Маленькая кухня в доме, где обитали Мастер и Тяпа, освещалась коптящим светильником. За грубо сколоченным столом собрались шестеро. Тяпа сосредоточенно хлебал похлебку. Жидковата сегодня, зато горячая и вкусная. Он повел голыми плечами. Аля сегодня наконец-то уговорила его показать ссадину, и теперь наложенная ее ласковыми ручками мазь приятно холодила спину. Аля…Тяпа покосился на молчаливую девушку. Та тоже ела, аккуратно отправляя ложку в рот. Сколько искатель помнил себя, всегда она была рядом. Молчаливая, серьезная, неулыбчивая. Она и в детстве-то хохотушкой не была, а сейчас и подавно. Тяпа вздохнул и усердно заработал ложкой. Как бы ему хотелась, чтобы глаза у Али перестали быть печальными.
Колючка откровенно насыщался. Сегодня он будет ночевать здесь. Шалаш совсем промок и спать в нем невозможно. А огородик они надежно укрыли, да. Мастер с Тяпой помогли ему натянуть и насадить на колышки плотную ткань. Старый говорил, что она называется "брезент". Ну, Старому можно верить. Он появился в их деревне прошлым летом и поселился в пустующем доме на отшибе. Странный человек. Утверждает, что ему уже под пятьдесят, когда каждый малявка знает, что дольше тридцати люди не живут. Впрочем, Старый действительно выглядел очень пожилым. Все лицо изрезано морщинами, правая нога не сгибается, на левой руке не хватает двух пальцев. И говорит мало. Но если выскажется, все очень разумно и по делу. Вот и о брезенте рассказал, когда огородик погиб в очередной раз от дождя. А уж Тяпа расстарался. Приволок из Остова огромный рулон. Как и допер-то, бедненький.
Голова отложил ложку и устало облокотился о стену. День выдался нелегким. Столько забот из-за этого дождя. Надо было проверить, хорошо ли закрыта скотина, не выскакивают ли на улицу малявки, вернулись ли вовремя охотники. Забежал вот на минутку, сказать Але спасибо, да остался на ужин. Небольшая передышка нужна. Иначе кто же такое выдержит? Он оглядел сидящих за столом и тяжело вздохнул. Сам-то старше друзей всего на полгода, а столько забот на его плечах. Половина жизни прожита. Сколько еще осталось, кто ведает?
Умник тоже закончил ужин, отодвинул миску и положил перед собой тетрадь. Ту саму. В твердом коричневом переплете. Тяпа нетерпеливо заерзал. Умник усмехнулся, перелистал странички, откашлялся и начал читать:
"День клонился к вечеру, когда я, наконец-то добрался до этой, Богом забытой деревеньки. Уже пятая на моем счет. Дорога так меня измотала, что я постучался в первый же дом на отшибе в надежде, что хозяева не выгонят сразу, а, возможно, даже пустят на ночлег. Хозяйка, на удивление бодрая старушка, назвалась Матреной Тимофеевной, в избу пустила, водички умыться подала и за стол посадила, не больно-то вслушиваясь в мой лепет о фольклорной практике. Навернув горячей картошечки с квашеной капусткой, я совсем разомлел и осмелился спросить, не знает ли бабуля каких-нибудь частушек позабористее. Бабка внимательно посмотрела на меня, кряхтя открыла пузатый буфет и выставила на стол литровую бутыль, наполненную мутной жидкостью. Пока я хлопал глазами, она ловко разлила первач по стопкам и лихо опрокинула свою. Крякнула, дождалась, пока я тоже выпью, включу диктофон, и тоненьким голосом выдала такую частушку, что у меня аж руки затряслись, а диктофон буквально раскалился. Бабка притопнула, присвистнула, чуть в пляс не пустилась. Я изумленно качал головой, а она, совсем не запыхавшись, снова села к столу, налила еще по одной и, закусив капусткой, назидательно сказала, что в свои семьдесят шесть чувствует себя прекрасно и вполне может дать фору молодым.
— Что, первачок помогает? — пошутил я.
А она серьезно кивнула и выдала:
— Вот, смотри, мил человек, — указала на висящие по стенам фотографии, у меня четверо детей, три сына и дочушка, все в городах живут, у всех детишки, ко мне не часто наезжают, а я тута одна кручусь, и хозяйство у меня справное, и картоха всегда есть, да и мясцо, двух поросят держу. А что?
Тут она кокетливо поправила волосы и улыбнулась, показав крупные белые зубы.
— И кавалер ко мне захаживает. А вот и он, легок на помине…".
Умник перевел дыхание и оглядел ошеломленных друзей. Те хранили молчание, и только Аля тоненько пискнула:
— Семьдесят шесть? Четверо детей?
Умник пожал плечами. Конечно, было, чему удивляться. У них в деревне у женщин рождалось только по одному ребенку. И никогда больше. А самым старшим был Старый…
Он облизнул пересохшие губы и продолжил чтение:
"Дедок, скромно вошедший в открытую хозяйкой дверь, вежливо поздоровался, присел к столу и не отказался от стопочки. Почмокал языком и пустился в рассуждения, какой самогон лучше. Очень хвалил сливовицу. Просто восхищался. Заметив мой интерес, оживился и выдал отличнейший рецепт. Даже схемку аппарата начертил в моем блокноте. Вот не забыть бы ее в тетрадь перерисовать, а то посею И рецепт. Где же он у меня? Ладно, потом поищу. Так вот. Дедок тоже оказался знатоком частушек. Они с бабкой Матреной наперебой пели их почти до полуночи, не забывая подбадривать себя первачком. Да уж…дедок даже в присядку пустился…вот дает…восемьдесят весной стукнуло, а еще бодрячком!"
-Враки все это! — Колючка не выдержал и хлопнул ладонью по столу. — Восемьдесят…да столько не живут…
— Конечно, — тут же согласился Тяпа.
Он все время, пока Умник читал, с тревогой поглядывал на Алю. Та затаилась, погрузившись в свои мысли, даже дышать почти перестала.
— Надо у Старого спросить, — рассудительно вставил Голова. — Он-то дожил до пятидесяти, может, и дольше можно.
— Ага, спросим, — это уже Мастер. — Но попозже. Читай дальше.
Умник кивнул и продолжил:
"Старики ворковали у стола, а я выбрался подышать. Пересек на неверных ногах дворик и рухнул на пригорке в траву. Огромное черное небо, испещренное мириадами звезд, обняло меня. Во, загнул! Поэтического дара за собой никогда не замечал, но, ей-Богу, тогда именно такое чувство жило в моей душе. Я валялся в траве и думал, что жизнь — хорошая штука. И если живительный эликсир помогает старикам удержаться на плаву, то вечная ему слава! Все-таки мудрый человек придумал гнать самогон. Да…и выпить он был, наверное, не дурак…"
На этот раз тишина в комнате повисла оглушительная. Умник обвел взглядом друзей и вздохнул:
— Там много еще всего написано, но главное, наверное, вы уже поняли.
— Не…а как он ночью-то на улицу вышел? Да еще за околицу. Да еще и в траву лег? — Колючка прокашлялся, возвращая себе голос. — Разве такое вообще возможно?
Его вопрос повис без ответа. Несколько минут томительной тишины. А потом Мастер деловито спросил:
— Схемка-то в тетради есть? А рецепт?
— Да, вот, — Умник перелистнул несколько страниц, и все склонились над тетрадью.
В эту ночь никто из друзей так и не уснул. Спорили до хрипоты. Голова настаивал, что никакого живительного эликсира нет. Это все так, фантазии. Колючка кричал, что сливы есть нельзя. Они ядовитые, и это каждый, даже последний малявка, знает. Недаром сад, в котором растут сливовые деревья, называют Запретным. Мастер крутил головой и бормотал, что аппарат по схемке он, конечно, соберет, но где же взять все детали? Умник помалкивал, только вздыхал иногда. А Тяпа, не отрываясь, смотрел на Алю. Она мерила шагами кухню и посматривала на спорщиков лихорадочно блестевшими глазами.
Едва встало солнце, все отправились к Старому. Тот, пожевав губами, сказал, что, действительно, люди раньше жили долго. Он и сам в своих странствиях встречал таких. Правда, пили ли они живительный эликсир, он не знает. Но все возможно.
Когда компания, освободив огород от брезента, вернулась в дом, Аля, молчавшая все это время, твердо сказала, что хочет родить еще одного ребенка, и увидеть, как он вырастет. И внуков увидеть тоже хочет. Это решило дело. Тяпа, обняв дрожащую девушку, заявил, что напиток сварить надо обязательно. А уж он постарается раздобыть детали для аппарата, если ему напишут, какие нужны. Мастер посмотрел на Умника, и они быстро печатными буквами написали на листке все, что нужно. Тяпа зашнуровал свои ботинки, повесил на плечо рюкзак и, дотронувшись губами до щеки Али, вышел за дверь.
Три недели, прошедшие с того дня, были заполнены лихорадочными спорами и приготовлениями. Колючка с Алей совершили вылазку в Запретный сад и принесли корзину слив. Голова закатывал глаза и твердил, что все они умрут, но Умник ткнул его в строчку рецепта: "Окатить сливы кипятком, освободить от косточек…", и Голова примолк. Сахара в деревне не было. Поэтому решили заменить его медом. Что такое спирт — не знал никто. Но тут выручил Старый. Он принес маленькую погнутую флягу, заполненную остро пахнущей жидкостью, и сказал, что это и есть спирт. Наверное. Не точно.
Тяпа приволок из Остова кучу разных железок, емкостей самого странного назначения, трубочек и шлангов. Мастер только крякал и шипел сквозь зубы, когда собирал по схемке аппарат. Как ни странно, но уродливое сооружение начало работать, едва его водрузили на жарко растопленную печь. Кухня наполнилась бульканьем, шипением и странными запахами.
-Тяпа, а, может, все же не надо? — голос Али дрожал. Она не сводила глаз с кружки в руках искателя и теребила уголок платка. — Страшно…не надо…пожалуйста…
Но Тяпа решительно тряхнул головой, улыбнулся Але, обвел взглядом друзей и сделал первый глоток.
Похоронили искателя на маленьком кладбище. На холмик насыпали первые опавшие листья, положили рюкзак, верой и правдой служивший Тяпе в его походах, и молча вернулись в деревню. Аля не плакала. Она не умела плакать. Как многие здесь.