Лучафэрул давно упал

И кто сказал, что утро надо встречать с восходом, на восток? Террастр-художник думал по-другому: смотреть на запад надо, в призрачную мглу, что пробуждается неслышно, скромно… Но уверенно. Как будто от мирского шума, от Солнца отвернувшись, наблюдать то таинство утра, его изнанку. В прохладной серой тишине, что невзначай светлеет, смотреть на плавно проступающую землю… Как сизые детали, одна, одна, ещё одна — всё больше появляются из черноты ночной. Когда же ты уж ясно видишь всё, но сумрак до сих пор не кончен, ты чувствуешь себя своим. Хозяином иль гостем, но причастным. И хочется сказать: «Да, белый мрак, мой друг, я знаю твою тайну. Пусть не всю».

Но наш Террастр в утро то смотрел не в пустоту, на землю. Те сизые детали: вот кустик стелится сухой, вот камень рассечённый… Вот русло бывшее, покрыто плёнкою сухой воды… А что там блестит, вдали, под горкою? Возможно, маленький осколок от звезды… Кто скажет.

Террастр знал, что здесь остаточек былого мира, природа мёртвая. В других местах на смену ей давно пришла иная. Но видел наш художник красоту и в этом. Он слышал как-то, что есть жанр, зовётся «натюрморт» — природа мертвая. И полагал, что это в нём и надо рисовать. Но даже если и неверно он считал, то рисовал красиво, чувственно, проникшись тайной.

Как и любой мужчина незаблудший, он был не один. С ним стражница была, из тех, что мужескому полу дают свободу: мужчины с ними могут ходить где пожелают, не боясь, что женщина иная, бесчестная, на них вдруг покусится.

Обычно стражницы к беседе не годятся. И Террастр сидел, как будто бы один. Но вот он захотел слова излить. Не для споров философских, но чтобы не пропали мысли в пустоте. К тому же стражница его о мире знала разное. Могла бы и ответить на вопрос.

— Вот я тут сижу, любуюсь, рисую… Это мёртвая природа… Но если она мертва, кто же убил её?

— А что, не знаешь? Её убила та же злодейка, из-за которой мы вынуждены тяжело трудиться, воевать и охранять вас, мужчин. Раньше вы всё за нас делали, дарили нам одежду, цветы и драгоценности, а мы за то должны были выполнять лишь небольшую работу по дому. Но одной из женщин, Продоре, этого было мало. Она захотела силы. И стала сильнейшей из женщин. И она использовала эту силу, чтобы разорвать ткань мироздания, убить прежнюю природу, чтобы на её месте появилась новая. И она поменяла нас местами: теперь женщины сильные, мужчины слабые. И нам приходится нести бремя, которое раньше было вашим.

На том закончила солдатка свою презрительную речь. Террастр о Продоре слышал раньше, но не в таких подробностях. Они его заворожили, и он спросил:

— А что было с Продорой дальше?

— Разгневанные женщины, использовав свою новую силу, вместе схватили её и заковали в цепи. Если она и правда бессмертная, то до сих пор стоит где-то среди скал.

Террастр молчал. Продора захватила мысли. О, что за героиня, сумевшая природу изменить? Оставившая сей пейзаж, печальный и чудесный? Создавшая защитниц, статных и прекрасных? И превратив мужчин в созданья нежные? И возжелал Террастр её найти, увидеть.

Он знал таинственный напев, что сном людей одолевает, особенно девиц-защитниц после тяжкой службы. И он запел, и стражницу свою склонил ко сну. Теперь ему никто не помешает… А что ж, не страшно ему было одному? Страшно. Но он шёл.

Террастр знал и старые сказанья, что в песнях ведали о всех великих героинях, от Продоры до Хилеи. Они его вели. Но не обычной бренною дорогой, ведь то не карта. Но таинство туманного утра пред ним стелило едва заметную дорогу песен. Скорей, скорей, пока Восток не смог настичь его горячими и яркими лучами!..

Он шёл средь мраморных цветов, под пенье птиц-предупрежденье. Понурые улитки о смертности напоминали. Едва не встретился ему свирепый ёж, с пантеру, иглы как мечи.

Вот он пришёл к окольным рубежам Земли, в пространства хлада, в скалистую пустую дебрь. Пройдя по указаниям преданий, увидел — вот стоит она, огромна!.. Он видел многих женщин — высоких и могучих, с широкими плечами… Но она превосходила всех, и грозной тенью нависала. Но мощные тугие мышцы рук свободны не были: к уступам скал железными цепями намертво прикованы запястья. Разведены Продоры руки, вперёд, назад не двинуть, натянуты обе цепи словно струны.

Террастр невольно загляделся: на руки-горы дивные, как у скульптуры, на женственные пряди, длинные, до пят, и чёрные как глуби ночи, на взгляд очей, где мудрость и страданья долгих лет и жажда бури…

Но опомнился Террастр и заговорил. Он воспел и подвиги её, и стать могучую, и красоту, и сокрушался о плененьи тяжком. Она же молвила:

— Да, они не оценили мой дар. Люди не терпят, когда что-то меняют. Клеймят преступницей, не осознав блага. Но ты можешь освободить меня.

— Но как? — Террастр удивился. — Ведь и ты не смогла разорвать эти цепи, а уж куда мне.

— Да, ты не сможешь их разорвать. Но ты можешь сделать меня ещё сильнее. Приноси тяжёлый метал — золото, и вешай его на цепи. Это отяжелит их, мне придётся держать всё больше и больше, и однажды мне хватит сил вырваться.

И стал Террастр носить ей злато, утяжеляя кандалы. Он потерял и робость, и смиренность, сбегая каждый раз помимо воли стражниц. Подмогой ему были ночь, иль утро запада, иль вечер на востоке. И он беседовал с Продорой, и ощущал, что постигает её мудрость день за днём, и сам показывает себя достойным. И, отделяясь от простого мира, уносится к значеньям высшим.

И в ночь одну они глядели ввысь, на Гипериону в звёздном платье. Иных миров светила шли своей процессией, обыкновенно также вращаясь и на месте. И молвила Продора:

— Видишь звёзды? Раньше они просто медленно плыли. Крутиться они стали, когда я изменила природу. После меня не планеты стали вращаться вокруг звёзд, но звёзды вокруг планет.

Террастр ахнул. Решил он, что её могущество немыслимо.

— Неужели ты настолько сильна, чтобы изменить движения небесных светил? Как же тебя могут удержать даже самые волшебные кандалы?

Продора усмехнулась умилённо.

— Нет. Я просто нащупала нужный рычаг. Как маленьким камешком вызвать лавину. Так и я лишь необходимой силой прорвала кое-что в ткани мироздания, чтобы всё перевернулась. Представь же, что я смогу силой, что ты мне дашь, и мудростью, что я накопила за время стояния…

Шли ночи, и всё больше злата Террастр навешивал на цепи, усиливая тягость пленницы. Продоры мышцы наливались на глазах, и взгляд её светился предвкушеньем, жаждой новых дел. И думал наш художник, что понимал её, и рисовал красавицу, с трактовками своими.

И вот, одним туманным утром, с горой почти сравнявшись, напряглась она всем телом, как волна, канатами вздувались жилы. И лопнули тысячелетние оковы, и сталь, и злато со звоном разлетелись по ущельям. И освобождённая пророкотала:

— Ну, спасибо, маленький мужчина! Хочешь ли посмотреть, что я сделаю первым делом? Тогда я пойду медленно, чтобы ты не отстал, хотя могла бы стремглав понестись на мощных ногах.

— О, я буду польщён! Пожалуйста!

И пошла Продора, сотрясая землю, за ней — Террастр восхищённый. И как дошли до города, она… уничтожать всё стала. И почву, реки, и деревья, и дома.

— Что ты делаешь?! — Террастр разочаровался, изумился. — Ведь это бессмысленно! Зачем просто разрушать?!

— Когда я попыталась изменить всё к лучшему, меня заковали в цепи. Теперь я хочу лишь мести этому миру, ибо всё иное — тщетно.

— Но разве я ничего не значу? Ведь я спас тебя! Это должно и хоть немного оправдать мир в твоих глазах, и склонить тебя прислушаться лично к моему мнению. А я бы хотел, чтобы ты творила добро!

— Ха-ха! Нет, я давно ждала спасителя, ведь когда-то же он должен был прийти, и мне было всё равно кто он, лишь поворот на пути. Но всё же я не безблагодарна, и тебя не трону. А если и захочу уничтожить всю Вселенную, тебя оставлю напоследок.

И слёзный Террастр остался у ней за плечами, и разрушала она, и реки рвала, ветры в узлы вязала. И дюжина стражниц сильнейших её усмирить появилась. Но были ль хотя бы равны шансы женщин? И не только лишь силой могучая билась с врагами: познала она способ рвать гравитации волны. И мощи с гречишное зёрнышко ей не хватало, чтоб рвать и пространство, и время.

Меж тем к Террастру подошёл его приятель из тайного собрания мужчин. Та братия давно искала способ всю власть вернуть их полу. И древние сбирали фолианты, о подвигах Продоры в том числе.

— Здравствуй, Террастр. Похоже, наш час настал. Пока у женщин раздор, мы замкнём круг и сделаем то же, что когда-то сделала Продора. Поставим женщин на своё место и будем властвовать. Бреши, которые она сейчас пробивает в ткани мироздания, тоже помогут нам, воспользуемся ими, пока она не видит. А ты, как я понял, знаком с ней? Расскажи же её секреты, которые не знают фолианты!

Молчал Террастр понуро и задумчиво.

— Не хочешь говорить? Что же, ты за Продору? Или за других женщин?

— Нет! — решительно Террастр воскликнул. — Я ни в чьи ряды не встану! Довольно! Хватит уж плести порочных кружьев путы! Я ухожу! И может быть, познав пустоты, бесконечность, я путь иной найду, помимо гнёзд уроборосов!

И засиял Террастр светом звёздным и взлетел, и глуби Космоса, и блеск Гипериона его ждали, цвета иных миров и звуки пустоты…