Оковы сна

Опять затеял бой с головой своею витязь,

А сколько ещё вас таких, вы сильно удивитесь.

Отродясь был нем, как язь, чёрен, как грязь,

Сам попался в свои снасти, ересью нерестясь.

(25/17, «Имя имён»)

 

Россия, Н-ская губерния, правление государя Александра III.

 

Бричка, запряжённая двумя пегими, подошла к откосу. Стало слишком круто, и дальнейший путь шли пешком, найдя на краю деревни коновязь. Пара путников спускалась к домам, лежащим по обе стороны крохотной реки, что заросла рогозом и кишела лягушками. Лето выдалось дождливым, везде царила грязь. Дело шло к ночи. Две пары глаз искали свет в окне.

Один из путников был рослый брюнет с волевой челюстью, коротко стриженный, в лёгком плаще и кожаных сапогах. Другой — комичного вида мужичок в жилетке, шляпе-котелке, пенсне, с седыми усами и бородкой. Про таких непонятно, говорить ещё «дядька» или уже «дед».

— Scheiße, сплошь Scheiße на вашей России.

— Не ругайтесь, Алоиз.

— Для вас — доктор Мюних! — фыркнул дядька-дед, — я не согласен, в корне не согласен с Herren Marx und Engels, но их буду цитировать, буду! Das Sein erzeugt das Bewusstsein! В такой грязи родятся грязные помыслы. Кто это, секта ваших... Alter... Старообрядников?

— У нас раскольники, у вас — секты лютеран. Мы квиты? Но они не старообрядцы. Они... хуже хлыстов, хуже скопцов!

К концу ответа русский собеседник рассвирепел и рефлекторно потянулся к револьверу.

Дошли до жилых домов, кособоких, подгнивших. Молодой человек хотел объяснить спутнику, что не вся Россия такая, но счёл оправдания ненужными.

— Вы слышали о начинающем докторе Фройде, господин Мюних? — спросил он.

— Ja, Herr Соколоф, это недоучка, dummer Mann, изпровергатель порядка!

— Ниспровергатель.

— Так точно, herr Gendarm, — усмехнулся немец, — мне больше по нраву труды Дамерова... Он писал о единстве души и тела. Классификация патологий Гризингера — тоже блестяща! А этот Schlomo, с его кокаином... Он хорош стал бы для вашей секты... Как её?

— Говорунов.

Стало жутко и тихо.

— Жаль, доктор Мюних, что наш государь-император Александр взял курс на сближение с Францией, а не Германией.

— Но мы, mein Lieber, должны работать, а не zu verzweifeln.

Зашли к хозяйке в дом недалеко от реки. Четыре ребёнка сидели у печки, из кастрюли пахло гречей, у потолка сушились грибы.

— Где ваш супруг, любезная Авдотья? — спросил жандарм, точнее, бывший жандарм, Соколов, у краснолицей и пухлой не от хорошей жизни женщины.

— Опяяяааать... С говорунами... Жрёт сонник-зелье...

На лице немца отразилась работа мысли: он подбирал подходящий перевод народного названия.

Секта Говорунов потребляла неизвестную мешанину, чтобы видеть сны наяву. Некоторые считали, что дело в спорынье, другие говорили про опиум. Жертвы становились безумны, а самые отъявленные едоки отравы впадали в забытье. Что и говорить — хозяйству губернии это не способствовало. Секта Говорунов была очень скрытной и, возможно, имела, подобно скопцам, высоких покровителей.

О начальниках секты и спросили у тётки Авдотьи.

— Да это... знахарь, Федот, к барину нашему, Семёну Евграфовичу, прибился! — со злобными слезами заголосила хозяйка, — ирод он, нехристь!

Дети испуганно задрожали.

— Mein Lieber Paulus, что там за окном? Светло как-то.

Соколов распахнул дверь, выглянул наружу с револьвером наизготовку. Он насчитал в темноте дюжину макушек голытьбы. Вооружена была половина. Поодаль стоял, видимо, тот, кого звали знахарем и виновником всех бед. Вопреки образу колдуна из книжек, это был бритый короткоусый хлыщ в простой мужицкой одежде, разве что на шее блестела бронзовая цепь.

— Выходи! Говорить выходи! — лопочущим говором, брызжа слюной, выпалил Федот. Его фразу эхом повторила группа крестьян, зыркавших остекленевшими рыбьими глазами.

— Выходи, мужики, от жонки чужой! А не то всех попалим!

Павел от локтя стрельнул в живот ломанувшемуся с дубиной мужику. Тот и не думал отступать. Второй находился в опасной близости. Алоиз Мюних выбежал с кочергой, стал потешно махать, отгоняя сектантов. Ситуация, впрочем, и не пахла юмором.

Их поймали, побили, разоружили. Резать или жечь не стали. Федот не принимал участие в поимке гостей, но, казалось, издалека управлял разгоряченной толпой мужичья. Точнее, мужичья и нескольких женщин. Сонным зельем пробавлялись и чьи-то сёстры, жёны, матери.

— Приятно было с вами работать, Herr Соколоф, — страдая одышкой, проговорил Мюних.

— И мне, и мне с вами... — куда-то в пустоту ответил Павел.

А потом вернулся Федот. Он нёс в руках свёрток. Когда знахарь приблизился, пленники почувствовали терпкий запах.

— Разжимайте им пасти! Давайте! Поговорим вместе! Не хотят — челюсти сломайте! — трясся главный сектант.

На вкус сонное зелье было сладким.

— Говорящий! Говори с ними! Твои, твои, Говорящий! — ревела толпа.

 

Россия, наши дни.

 

Рабочий день Константина начался с лёгкого похмелья, редких лучей солнца и лая собак за гаражами. Наконец-то свершилось, вызвали! Он опасался, что скоро начнёт питаться продуктами по акции и снова пойдёт таксовать. Причём на чужой машине, как последний холоп. Свою «Гранту» Костя продал: стало легче платить алименты. Да и не нужны ему далёкие поездки, до работы двадцать минут пёхом. Трудился Константин внештатным сотрудником УВД. В последние недели на криминальном фронте наступило затишье, вот и заданий не приходило. Однако сегодня вышло иначе.

В отделении как всегда запах дыма дешёвых сигарет. Следователь Румянцев, позвонивший Косте час назад, традиционно сидел в кабинете номер пятнадцать. Не изменился: толстый, усатый, чуть шепелявый. Но мужик неплохой. У шкафа с бумагами стоял бритый под ноль лопоухий старшина.

— Допрашиваете, Андрей Евгеньич? — спросил внештатник.

— Заканчиваем. Посмотри-ка на красавчика, Жаров. Из любимых твоих.

Константин тяжело задышал. Щуплый прыщавый недомерок с бритыми висками и серьгой в ухе аж вжался в стул, выдавив из него скрип.

— Ну что, супер-клад-мэн, куда тебя? Мамке на шею? К зекам в прессхату? Ласточку сделать? Или кракена?

От последнего слова Жарова передёрнуло. Неизвестные умельцы, используя бесценный опыт Гестапо и НКВД, придумали оригинальную пытку. Говоря кратко, она заключается в хитрых манипуляциях с вантузом, унитазом и задним проходом задержанного. Жаров готов был и хуже поступать с барыгами, но всё равно стало неприятно.

Через секунду Румянцев в голос заржал, наблюдая слёзы закладчика. Пухлые щёки капитана дрожали.

— Серебряков, уведи. А ты, Жаров, присаживайся.

Отсмеявшись, Румянцев достал из стола плитку шоколада с орехами и начал жадно компенсировать потерю калорий от допроса. Костя сглотнул слюну. На работу он вышел не завтракая.

Немного очистив пальцы об низ крышки стола, капитан наклонился вперёд.

— Хочешь порасследовать кое-чё про дурь?

— Допустим.

— Знаешь хоспис, для безнадежно больных шаражку, то есть? «Надежда» который.

Константин кивнул.

— Щегол тот так пересрал, что рассказал интересную вещь. Есть у него кореш в интернете, Виндекс кличут. На всякий случай погремуху по буквам записал. Хочет он с дружками грабануть эту больничку. Ты прикинь, Жаров, ни стыда, ни совести. У полудохлых последнюю, хм, клизму отбирают.

— И почём сейчас клизмы на чёрном рынке?

— А-ха-ха! Сечёшь! Ты сейчас только без резких движений. Понимаешь, Костя: там же, в хосписе, все корячатся жутко, болезные. Вот им и дают анестезию. Жёсткую, мощную, глюки вызывающую.

— То есть легальную наркоту. До чего прогресс дошёл. А молодёжь, стало быть, без диагноза хочет упороться.

— Вроде того. Доктора, конечно, всё в сейфе хранят. Не знаю, на что воры рассчитывают. Но ты сходи, Жаров, пошебурши там, проверь ходы-выходы, блокпосты, камеры... Только штаны почище напяль, я тебя умоляю...

Константин встал. В его голове возникла дилемма: защищая заведение от нарков, он защищает, в свою очередь, наркоту. Будто угадав его мысли, Румянцев продолжил:

— Компания там солидная. Амеры или другие буржуи, кол им в сраку. Лекарство стрёмное, но легальное. Так что считай: дурь, а не дурь.

— И как мне к амерам вашим лезть? Новых брюк хватит войти в доверие?

— А кому ж ещё? Как раз по твою душу дельце. Да, ещё самую малость забыл, — капитан перешёл на полушёпот, — ксиву мы тебе, внештатнику, сделаем посолиднее. Будешь временно старший лейтенант. Но штаны всё же обнови.

 

Хоспис «Надежда рядом» расположился поодаль от шумных мест миллионника, в бывшей усадьбе каких-то графьев. Двукрылый особняк стиля классицизм при Советах был домом пионеров, затем санаторием. Раз в десятилетие, как помнил Жаров, бегая мальцом среди деревьев, здание перекрашивали. Сейчас стены были голубоватые, с аккуратными кондиционерами и евроокнами, не портящими исторический вид. Потомков той знати не нашли, и к двадцатым годам нашего века здесь разместилось заведение паллиативной помощи.

— Вам что-то подсказать, молодой человек? — приторно заулыбалась блондинка в кристально белой форме, с напудренным до состояния гипсовой маски пухленьким лицом.

Жаров скривил рот в сарказме на слово «молодой». Здесь, ему казалось, он выглядел совсем дряхлым. Холл в стиле хай-тек резал глаза белизной, высвечивая каждую морщинку, любой дефект кожи, на тридцативосьмилетнем лице. Растения в горшках были такие вычурные, что не догадаешься, живые они или нет. Лестницы на второй этаж как бы «обнимали» фонтан с камнями, посреди которого стояла ангелоподобная леди в наряде католической монахини. Жаров не был церковен, но заметил отличие скульптуры от того, что видел в храмах: улыбка и поза женщины неявно намекали на страсть.

Или он просто долго не знавал бабу.

— Это святая Надежда, — прозвенела медсестричка, — символ организации. Она — тёзка благодетельницы, Нади Финкельфарб.

— Нади... — прокатил на языке Жаров, вспомнив упитанную мадам лет на десять старше себя, в роговых очках, с короткими фиолетовыми волосами. Её нередко показывали по ТВ. Он хотел шуткануть: «а я тогда Костян», но сдержался. Также гость не стал говорить, что «Надежда» — сомнительное название для места, где все точно умрут. Вместо этого Жаров оседлал тему начальства и попросил встречи с «благодетельницей».

Но гражданки Финкельфарб на месте не было. И «Костян» зашагал, не увидев «Надю», по зеркальному полу к выходу.

Однако общения с дамами в годах внештатник не избежал. Жаров спускался к своему району — мерзковатому, криминальному, усеянному сырыми хрущевками, куда легче дойти мужицкой походкой, чем ждать автобус сорок пять минут. Народ здесь жил старорежимный, из крестьян сразу в колхозники, потом — на бюджет, в мелкую коммерцию, армию, тюрьму. Одной из представительниц народа была Лидия Михайловна , бывшая заведующая культурной частью.

— Шо, из «Надежды»? Ой, Костька, а что случи...

Старушка осеклась и аж снова присела на лавку, поправила очки. От бедняги Жарова давно ушла жена, мать умерла, отец жил на даче, и сына недолюбливал. А братишка... Что и говорить. «Кого же в хоспис положили?» — резонно соображала она.

— По службе, Лидия Михална.

— Давно пора этот гадюшник разворошить! — в сердцах изобразила плевок бывшая культработница.

Константин спросил причину злобы, предполагая застарелое недоверие к религии и отъёму советских зданий.

— Есть подруга у меня, ну, как подруга... Баб Вика. Верующая — во! А сынок её, Витька, повеса, натрахался без резинки, ну и подхватил заразу на хрен. И гнить стал... ВИЧ или гепатит, не спрашивала. Я же культурная. Отдали беднягу в эту «Надёжу». А вернули мамке — не пойми что.

Холодный мокрый ветер принес запах мусорки, прибавив странным словам омерзительного колорита.

— Запакованного в целлофане хоронили, как колбасу в плёнке, — Лидии Михалне был не чужд циничный юморок, — а самое главное, ты падажжи, послушай...

Жаров сделал шаг вперёд.

— Мать его, Виктория Ильинична-то, совсем тю-тю стала от горя. Читает теперь, как органы режут живым, про масонов, про мафию верещит. Говорит, не давали сыну звонить, а прислали... холодного. Чего там с ним делали в хосписе? Не она одна видела, не одна! Я атеистка была писят лет, да и сейчас не знаю, что там наверху... Но тоже видела.

— Что видели-то, баб Лид? Можно быстрее? Мне бы погреться, б-р-р.

— Успеешь ещё водкой нахлестаться, сыч!

Константин поежился.

— Видела... Что Васька её в целлофане дёргался.

 

Вечер и ночь прошли обыденно для холостяка. Водку Костя не пил: у него был коньяк.

«Мало ли что привиделось убитой горем тётке? Особенно рьяно верующей. Они и в паспорте козлиные рожи замечают.»

Продолжить Жарову удалось через день. Директриса Финкельфарб вернулась с конференции, о которой Константин узнал на популярном церковном ресурсе «МирПрав». Сайт показался ему таким же, как хоспис: вылизанным до тошнотворного блеска. С собой из столицы «Надя» приволокла отца Никодима, безбородого и тощего субъекта в рясе, говорят, бывшего актёра, и падре Аурелио, небритого смуглого гостя из Латинской Америки. Сии христианнейшие пастыри не скупились на комплименты в адрес фонда. В числе прочего со страниц «МирПрава» пели осанну препарату «Дрим», который «полностью подавляет сопутствующие болезни ощущения» и является едва ли не генератором ангельского пения наяву.

— И более того... Даёт положительные эмоциональные реакции... Ещё бы в центре города рекламу повесили, дебилы, — вслух выругался Жаров из-за компьютера, цинично отринув уважение к сану, — а нам от вас нариков, как мух, отгонять.

И он снова проделал путь в бывший дворянский сад, где его ждал сверкающий хоспис. Жарову сказали идти на второй этаж. Он поднялся по лестнице, зыркая в легкомысленный вырез сутаны «святой Надежды». Дальше, в коридоре, статуй не было, только портреты. Галерея великих благотворителей. Константин узнал Ганди и Льва Толстого, которых советские училки регулярно ставили в пример. Странно, — подумал он, — лавочка церковная, кумиры — не очень.

 

— В хосписе прекрасная охрана, госпо... товарищ? Старший лейтенант Жаров Ка Эр. Но у нас и полковники найдутся, — странным смешком закончила «Надя».

Хозяйка хосписа смешно бегала по кабинету, будто перекатывалась. Фиолетовый цвет волос она сменила на бирюзовый, ярко подвела глаза, одета была при этом в строгий, но слишком уж мужской, костюм.

— Мы обеспечим целый наряд, — переминаясь, буркнул псевдо-старлей. Хотел добавить, что верующим гордыня не к лицу, но промолчал.

«Надя» предложила присесть, Жаров выбрал мягкий стул с красным бархатом. Обстановка вокруг отдавала Серебряным веком, как мог его представлять простой русский мужик, внештатник УВД под сорок лет. Рыжий паркет, шкафы с книгами, пейзажи, сюрреализм, иконы, рядом какие-то восточные приблуды.

— Константин, обойдёмся без шпаны с пятью классами. Не надо, не начинайте даже о ваших инсайдах, — жеманно замахала «Надя» ладошкой с маникюром, — «ДримФарм» — не склад с аспирином, лекарства хранятся с сейфе. Какие хакеры, какие воришки?

Жаров вздохнул и предложил проверить склад с препаратом. «Надя» вспотела, зафыркала и отправила гостя в холл. Краем глаза Константин заметил рывок к телефону.

На стеклянном столе внизу он взял вкусно пахнущие буклеты с бритыми ликами Никодима и Аурелио. «Вера и фармтехнологии — сёстры в деле спасении людей» — гласил заголовок. Жаров ждал, читая приторные пассажи, минут двадцать. Сменившая позавчерашнюю товарку медсестра, длинноногая, черноволосая, с острыми чертами лица, пришла в сопровождении двух охранников. На них были медицинские маски.

— Нужно проверить подсобные помещения, — сообщил Жаров.

Девица повела его будто нехотя. В правом крыле находился спуск в прохладный устланный кафелем подвал. Слева были двери подсобок, с другой стороны — железные больничные полки.

— Может, свет включите?

Никто не отозвался.

Тренированным слухом оценив эхо, Константин уловил: за коридором — крупный зал. Задумавшись, Жаров пропустил мимо сознания тихий диалог:

— Может, не надо, Нин... Менты за своего посадят, на...

— Да это не мент, тупой, что ли? Его Сама пробила, давай. А Фарм прикроет.

Эти две фразы всплыли в голове Жарова позднее, неизвестно через сколько времени.

 

Пленник очнулся в темноте, с болью в затылке, подбитым глазом, ноющей челюстью. Ломали его секунд сорок. Руки — замотаны скотчем, рот — им же заклеен. Жаров вспомнил, как его били, приговаривая фразы о воровстве. «Глупость или предательство?» — мелькнуло в пострадавшей голове что-то из классики.

Неизвестно, сколько он так лежал. Покатавшись по полу, Константин вычислил, что комната не больше типовой ванной. Дверь, естественно, заперли.

Через неизвестно сколько минут раздался крик и мат. Мальчишеский голос, сломавшийся, но от природы не суровый. Потом стал приближаться звук бега. Его источник на секунду остановился, и пленник услышал другие шаги: размеренные. Кто-то улепётывал от медленно идущего.

— А-а-а-а... Стой! Чё происходит?! Отстань!

Казалось, обладатель голоса сейчас сорвётся на плач.Жаров со всей дури врезался в дверь. Другой голос повторял:

— Милая... маленькая... ты маленькая? Поговорим?

Шаги приближались, парень однообразно ругался.

— Там есть кто?! Помогите!

Пленник вскочил, больно ударился плечом об угол косяка. Бросился на стену снова. Выключатель щёлкнул и превратил комнату в самое яркое место на Земле. Паникёр наконец догадался открыть дверь снаружи, а затем влетел в комнатку. Жаров мычанием намекнул гостю своей тюрьмы: надо сделать кое-что ещё.

— Поговорим, маленькая, вижу не тебя... больно и красиво... — доносилось из-за двери. Жуткая, несогласованная мешанина слов бухого, обдолбанного или слабоумного.

— Эта тварь, тварь... Помогите... — отрывая скотч, лопотал вспотевший юнец.

— Больно и хорошо, поговорим... Ты милая?

 

Дальнейшее напомнило дешёвый ужастик. Жаров, когда его избавили от пут, решительно распахнул дверь. Из темноты к ним шла тощая, покрытая лиловыми и желтушными пятнами, фигура.

— Зомби! Тут сраный зомбак! Всё, как он говорил...

Последнюю фразу пацан сказал себе под нос почти шёпотом.

«Зомби» двигался, тараща гнойные глаза и безумно вращая сухим языком. Признаки пола как-то стёрлись у изначально мужской, видимо, фигуры. Лицо странного человека облепили соломенные кудрявые волосы. На нём был накинут зеленоватый халат без пуговиц, какие используют для операций. Разминая конечности, Жаров подался вперёд. Существо не думало отступать.

Дальнейшее произошло в темноте. Урод стал тянуться к шее Кости с непонятным намерением. Он повторял «поговорим» и обращения в женском роде с явно похабным оттенком. Жаров ударил психа локтём. Тип был тщедушный, но не упал. Жарова захлестнула тупая ярость, первобытное желание добить того, кто не сдаётся. Он наугад ударил ногой, чуть не упал — другую ещё покалывало. Потом стал душить нападавшего. Тот хрипел, но пощады не просил, не обзывался, не ругался. Потом затих. Жаров взял тело за закорки и кинул туда, где недавно томился сам. Пацан-беглец в это время светил ему телефоном.

Тело было липкое, с торчащими костями и свежей кровью на запястьях. Ещё Константину показалось, что оно дышало — медленно, как дышат спящие. Но он списал всё на свой стресс.

 

— Ты кто такой? Слышь, отдай моб, я тебя спас.

Свой телефон у Жарова забрали, и он позаимствовал чужой. Стоило скорее связаться с частью.

— Ты? Меня спас? Скорее подставил! — сказал Константин, разглядывая историю в браузере. Потом осветил лицо незнакомца фонариком. Парню было лет восемнадцать, светло-русые волосы он стриг в каре, отличался худобой и не очень красивым лицом: плоским, излишне бледным. Белый халат, явно стыренный, воришка накинул поверх черного балахона. Такие любили поклонники «кибер-резистанса». По роду занятий пацан был юный преступник. Из тех, кого Жаров готов был душить своими руками: связанный с наркобизнесом.

— Неприятно познакомиться, Виндекс.

— А, чего? — сдавленно прыснул юнец, — Виндекс? Я не Виндекс, вы чё.

— В отделении расскажешь.

— Кому? Вам? А вы кто вообще? Сигна ваша где?

Над предпоследним словом Константин задумался. Потом понял, что малец заменил так «ксиву» или «корочку». Естественно, подложное удостоверение старлея забрали. «Хлоп-хлоп» по карманам: без вариантов.

— Кража лекарств, а то и сбыт наркоты на тебе, любитель блэк-нета. Не отмажешься.

Парень начал заикаться, но потом бодро возгласил:

— А на вас — убийство пациента хосписа!

Повисла тишина.

— В полиции разберёмся. Трубка сломалась, что ли?

— Там блок, обычные звонки недоступны!

— Ну так разблокируй! — Жаров схватил пацана за грудки, — а то пришибу, как того.

Жаров отдал пацану аппарат и следил за снятием защиты. Парень лепетал, что «его прочекают», но Косте не было дела до нытья.

Трясущейся рукой, на которой стали заметны татуировка паука и старый ожог, не-Виндекс передал аппарат, а через миг выпалил:

— Кто-то идёт! Сверху!

— Что в той стороне? — промедлив секунды три, спросил Жаров и показал на коридор, откуда прибежал парень.

— Морг.

Подумав ещё мгновение, внештатник с чужим телефоном тихо устремился вглубь подвала.

 

Да, не так Ваня, широко известный в узких кругах под ником Nail, планировал провести вечер. Заседая на съёмной с Марком и Юки, они как следует спланировали дело.

Обсуждение «Дрима» бурлило в тёмном сегменте сети, но достать запретный плод было тяжело. Ах, да, конечно: их было четверо. Четвёртый — Виндекс, заматерелый хиккикомори и конспиратор. Он и подбил приятелей на ограбление хосписа. Лекарство, вызывающее сверх-реалистичные глюки, принесло бы больше кэша, чем «закладки», фокусы на бирже и скупка-продажа беспалевных симок. Никто не знал состав чудо-смеси: немудрено, её же давали безнадежно больным.

Из рекламы и слухов стало понятно: препарат вызывает глубокий сон, грёзы, яркие впечатления и даже экстаз. Раньше некоторые хосписы приносили больным сигары, деликатесы, выпивку, а кое-кто скрашивал быт умирающих проститутками и порно. Естественно, консерваторы очень возмущались. Нина, Нюра, или как её, с вычурной фамилией на Ф, превзошла их. «Дрим» действовал прямо на мозг: следовательно, не требовал вызывать путану, поить вискарём или накуривать больного. Всё по закону!

Действовать решили, когда их приятель SteelRain (на деле — противный хлюпик, не из команды) на семь часов ухнул в оффлайн, причём днём. От третьих лиц стало известно, что «Стил» настучал на Виндекса. Юки пыталась по-девичьи заступаться, Нэйл грозился карами, а примирил их Марк, резонно заметив, что менты в России хардовые, как тут не испугаться. Марк вообще был умник, из столичного вуза, шахматист и пловец, с правами. Пока менты не подняли, как говорили в старину, хайп, друзья стали действовать.

Ещё неделю назад они разработали план. Старый микроавтобус брали в аренду «для пикника». Немного тюнинга — и он превращался в машину-«труповозку», вроде скорой, но чёрную. Временно приклеенные номера и форма врачей давали им проникнуть на территорию. Не через главный вход, конечно. В бывшей усадьбе был неприметный и менее охраняемый блокпост. От него — рукой подать до морга. Зачем лезть в сейф, если можно вытянуть образец препарата из крови? Как говорили Виндекс и остальные, препарат хардовый, долго держится в организме. Потому его и не пускают на широкий рынок. А если кровь застыла — надо отрезать плоть ножом. Он, Нэйл, отрежет. Пока Юки будет глушить связь хосписа, а Марк — сидеть за рулём.

Ранние части плана завершили нормально.

А в морге Ваня сразу почувствовал неладное. От корпсов в холодном зале шли едва уловимые звуки. Будто не мертвы они были, а спали. Когда одёрнул покрывало, один из лежащих открыл глаза.

 

У медсестры Людмилы, двадцати пяти лет от роду, тоже всё складывалось неплохо. Из села в одной «горячей зоне» СНГ она благополучно смылась восемь месяцев назад. Оставив защиту престарелых родителей на брата-ВДВшника, Люда поехала в миллионник — быть доктором не за пятнадцать тысяч. Дородная, с русой косой и щекастым лицом, она выглядела простецки, но мечтала о высоком — как уж высокое понимала. И вот природная смекалка деревенщины помогла Людмиле схватить счастливый билет в «Надежде рядом». На собеседование она пришла уже стриженной и крашеной. Взяли не доктором, а «сестрой попечения». Это было круче зав. отдела в их пердях. Платили и кормили хорошо, правда, к разглашению относились строго. Неудивительно, — думала Люда, — профиль-то деликатный. «Дрим» так и вообще: наркота наркотой. Но Хозяйка говорила, что лицензии на месте, и сестры попечения не задавали лишних вопросов.

Одной из самых неприятных обязанностей сиделки было кормление «Дримом» тяжелейших больных, которые одной ногой стояли в могиле. По сути — поддержание последнего сна. Вещества «Дрима» вызывали в мозгу иллюзию всего любимого для пациента, многократно повышая впечатления. Сейчас Людмила цокала каблуками туда, где хранили страдальцев. Десять минут назад она шла за шприцами, услышала возню и поняла: один из тяжёлых буянит.

Конечно же, женщина не знала о двух гостях подвала.

— Ну, говоруны, кто тут у нас не хочет спатушки? — с циничной ухмылкой прожурчала Людмила. Белёсый свет озарил холодную комнату. Серые глаза сестры попечения осмотрели ряды лежанок. Пять новых тел. Говорунами их называли за постоянное тихое бормотание, что не удивительно для людей, видящих лучшие сны в своей жизни.

Одни тела были чистые, другие изъедены струпьями, пролежнями, багровыми ранами от «крокодила». Рак, ВИЧ, гепатит и прочие «прелести».

У лежанки, стоявшей близко ко входу, Людмила увидела вереницу влажных следов. Говорун под тканью не подавал признаков буйства. Странно, — думала она, — походил и вернулся?

— Пора снова в страну розовых единорогов, — сказала работница хосписа, доставая пачку «Дрима», а затем отдёрнула покрывало.

Но вместо полутрупа там был вполне здоровый, хотя староватый, с залысинами и проседью, мужик. Он вскочил, как ужаленный, и успел заткнуть Люде рот, допустив лишь мгновение дикого крика.

 

— Дежурка недоступна. Придурки конченые! И связь говно. На, бери свою звонилку бесполезную, хакер!

Константин тяжело дышал, сетуя на бардак у своих коллег.

— Вы попали на камеру, и вас посадят, — фыркнула, поправляя халат, чуть пухлая, крашеная в каштановый, медсестричка.

— Кого ещё в тюрьму надо, — сквозь зубы процедил Жаров, — вы наркотой кормите полудохлых... полумертвых. Они в трансе ходят, бормочут невесть что, нападают на людей!

— У нас все лицензии есть, — развела руками барышня. Говор выдавал в ней провинциалку, — а чтоб не бормотали, меньше лазайте по чужим моргам!

— Позвонить есть? — спросил Жаров медсестру.

— Телефон в кабинете остался. Тут не приветствуют бла-бла-бла на рабочем месте. Сбегать наверх вы ж не дадите, маньяки недоделанные?

И тут в подсобке, где заперлись трое, раздалось электронное «тыц-тыц».

— Это мне! — Нэйл схватил телефон, — в мессенджере звонят!

Связь действительно шла не через оператора, а по секретному каналу. Какая-то «Юки» с зелёным сердечком рядом. Жаров вырвал аппарат у юнца и включил громкую связь.

— Наил... Или как тебя. Ты ведь ещё в подвале? Надеемся, что с уловом. Поднимись наверх, поднимись. Отдай нам «Дрим», камеры сейчас выключат, записи сотрут. Минуточек пять, мы пока... полюбуемся статуей.

Очень и очень вряд ли «Юкой» звал себя мужчина с хриплым голосом и восточным акцентом.

 

Что же ещё плохо продумали трое друзей, не считая Виндекса? Нет, они безусловно знали, что в тёмных глубинах сети обитают зубастые рыбы. Но, как известно, — до первого отравления, аварии или залёта, современная молодёжь невероятно беспечна. Даже выпускник топ-вуза, девчонка-программер с подвешенным языком и их пронырливый товарищ.

Конечно же, за «Дримом» охотились многие. Обычные барыги и кое-кто пооригинальнее.

Слыхали, что секта «Рассветной звезды» хотела грабануть «Дрим» при перевозке, после чего зам её лидера перестал выходить на связь. Говорят, неудача его так обозлила, что полувековой мужик тут же пошёл в отрыв. Финалом его стало снятие убацанного героином козлобородого гуру с семиклассницы. Глава движения от своей правой руки открестился (отзвездился?) и мирно продолжил работу в Минкульте.

Одиозный клуб «Бессмертный Общинный Союз» (сокращённо БОС, или «босяки») требовал в компенсацию за грабеж олигархами выдать им «Дрим» для укрепления веры в Вождей Рода, но их вежливо «послали». Деды, бабки и школьники долго грозились репрессиями после взятия власти, но снискали только насмешки. Тот, кто завладел аппаратом Юки, был опаснее.

Чтобы решиться на захват заложника, нужно было считать «Дрим» по-настоящему ценным. О странных побочках препарата даже Виндекс говорил полунамёками.

 

— Что значит общее сознание? Как у пчёл и муравьёв, что ли?

Константин отказывался верить в байки с сайта «Хоррор сториз». А побледневший Нэйл дрожал, сам как наркоман в запущенной стадии. Для него секунды шли часами.

— Ну, не сознание, глюки, — сказала Людмила, — у нас охранник был, потрахивал, пардоньте мой френч, одну сестрицу, выпросил полдозы этой дряни. И, грят, видел трупаки вокруг, чё-то шептали они ему. Ну понятно: работает со жмурами, их и увидел. Ринат или Ришат его звали... Уволили мужика, грозили десяткой, отправили под конец обратно в солнечный «-стан».

— Тигры... Красные Тигры... — покачиваясь на железном стуле, как метроном, бормотал Нэйл, — не думал, что эти тоже...

Жаров смутно помнил, что после разгрома банд исламистов на Балканах и Кавказе некоторые уцелевшие отряды вошли в контакт с левыми революционными террористами. В результате получился ядрёный микс: шахид, обвязанный коктейлями Молотова, с ненавистью к спокойной и «бессмысленной» жизни обывателей. Банду назвали Красными Тиграми. Такие за фуфлом не пойдут. И с пустыми руками не явятся.

— Они думали, мы сейф возьмём. Требуют чистый «Дрим»... у меня нет.

— У кое-кого есть.

Палец Жарова указал на карман халата Люды.

— Хоть что-то. Но Тигры — полнейшие психи! — повысил голос Нэйл, — сунемся в холл под их пули?!

— Нет. Не просто.

Константин странно прищурился.

 

— Саид, выйди сюда.

Мускулистый бородач с черно-красной повязкой на голове — определённо, лидер банды, подозвал пальцем крепко сбитого, светловолосого, безусого подручного, который в нормальной ситуации напомнил бы студента техвуза. Тот был облачён в бронежилет, делавший его совсем пузатым, и армейский шлем, напоминающий половинку арбуза. У главаря видимой защиты не было, разве что под одеждой. Он носил неброский камуфляж, который простые русские мужички надевают на рыбалку. Оружием лидера был исписанный тигриной символикой автомат Галиль, чуждый русской глубинке.

Основной знак банды был серп, он же полумесяц, пересечённый тремя когтями. Также Тигры любили знак атома, окружённый пламенем: смесь культа промышленности и джихадистской тяги к разрушению.

На фонтане развязно курил что-то терпкое, возможно, слегка дурманящее, третий террорист. Четвёртый держал на мушке группку врачей — вроде бы, с помощью китайской копии «Калаша». Посреди холла хосписа лежал мёртвый охранник. Будь здесь Жаров, он узнал бы своего экзекутора. Но к Тиграм вышел не Костя, а юнец-грабитель в медицинской маске и Людмила.

 

— А-а, собаки, шевелитесь в платьях своих! — раздался крик сверху.

Расхристанный брюнет лет двадцати семи, напоминающий причёской и бородой Че Гевару, поочередно толкал дулом «Сайги» отца Никодима и падре Аурелио. У первого кровоточил нос, второй потирал поясницу.

Остальные террористы захохотали.

— Alqayid, куда рясоносцев денем?

— Пусть сидят со своим идолом, — главарь ткнул пальцем в статую Надежды, — место травоядных лжецов — в болоте.

И ошалевших от страха отцов поместили в фонтан.

— Где хозяйка этих псов? — спросил главарь.

— Сейчас доковыляет. Не настучит, будем спокойны. Здесь вырубили связь до нас. А камеры добрая тётя отключила.

— Докторша, — обратился «алкайд» к Людмиле, меняя настрой с проповеднического на прагматический, — у вас есть — для рвоты?

Паузу он сопроводил жестом «два пальца», будто объяснялся со слабоумным ребёнком.

— Апоморфин есть, — проговорила сестра попечения, обнаружив странное спокойствие в такой ситуации. Видимо, сказалась память об обстрелах их города: «иммунитет».

— Так торопись.

Через секунду она побежала к ближайшему складу, в левое крыло. Куривший на фонтане боевик встал, отложив автомат. Блеск в глазах этого тощего, жилистого типа, не внушал ничего хорошего: слишком похотливо он смотрел на формы Люды.

— А ты, Наил, принеси мне подарок. Наил. Похоже на восточное имя. Нет, я сам не с Востока, я славянин. Хамид — не имя с бумажки, которую вы зовёте паспорт. Это моё имя от звёзд. Имена нам дают звёзды, железо, огонь, белый ты червяк. Отдай Саиду «Дрим»!

Нэйл послушался.

— Ешь, — скомандовал Хамид приспешнику, — расскажешь, что видел на той стороне.

И похожий на студента техвуза террорист послушался.

 

Когда умер Славка, Костя плакал. Разбил кулаки в кровь, оставил вмятину на дверце шкафа и разбитое зеркало в прихожей. Пил водку без закуси. Ходил с железной трубой и травматом по дворам, искал барыгу с его шавками. Как сквозь землю. Служебному росту такие бдения только вредили. Пришлось уехать из жопы мира в миллионник, оставив в родном городе могилу Жарова В., умершего от заражения крови в пятнадцать лет. Героин, немытые шприцы на всю компанию. Потом была жена, сын, развод, тоскливые вечера с водкой. И ненависть к наркоманам, торговцам, варщикам.

Шли годы. Пока Жаров годами мысленно бегал с железной трубой, концерн «ДримФарм», подкупив ментовское начальство, а то и власть, открыл новую страницу в истории наркоты. Тщедушный воришка и хабалистая медсестра были мелочью в сравнении с «ДримФармом» и хосписом.

То, о чёмрассказал пацан, хуже «герыча». Почему-то Константин захотел поверить в городскую легенду, в страх пожилых мамочек и безумных конспирологов. В конце концов, если есть один шанс из ста, это лучше, чем гарантированно сдохнуть от террористов.

Для быстроты он раскусил капсулу. И ещё одну, и третью.

«Сладко, даже приторно. Как ложь этого места.»

Стала кружиться голова, в глазах помутилось. Потом вкус растворился во рту, по телу прошла мелкая дрожь. Всё вокруг становилось красным, будто тонуло в ярости, с которой Жаров приступил к приёму. Он увидел сквозь ткань полутрупы, лежащие в морге. Сознание их жило. Силуэты жертв «Дрима» извивались в муках посреди красной пустоши. Одна деваха была обвита щупальцами, напоминающими фаллосы, проникавшими во все её отверстия. Парню через шланг, пришитый ко рту, вливали мутную жидкость, и из лопнувшего брюха текло насквозь. Ещё был мужчина, которого рвали железные механизмы — бывший атлет? Обугленная девушка: что она любила до болезни — солярий, пляж?

Стены морга исчезли, и ему открылось багровое, как капля крови, небо. В куполе проявлялись ячейки, часть которых была заполнена страдающими телами. Точнее, душами. Тех, кто находился не так близко.

Константин посмотрел на свои руки. Чёрные ладони, с кожей как обсидиан, прожилками лавы. Мышцы его получили прилив сил. Ноги оттолкнулись от почвы, мягкой и зловонной, как тухлое мясо.

Там, выше, он увидел врага. Человека с пухлым телом и тигриной головой. Увеличиваясь в размере, выращивая из запястий две металлических трубы с шипами, он готовил атаку. Зверочеловек был неопытен, со слабой душой. Можно сказать, почти невинен. Он хотел убежать из Дрима.

Но хищник здесь был один. Жаров ударил неприятеля.

 

Когда Саид проглотил таблетку Дрима, остальные замолкли. Очень скоро у пухлого парня остекленел взгляд.

Нельзя рисковать, не убедившись в чудесных свойствах зелья, — вероятно, думал Главный Тигр, проводя такой «полевой эксперимент». Для безопасности главарь забрал у новичка его пистолет-пулемёт отечественной марки. Обе руки бородача были заняты.

«Че Гевара» наблюдал, как вниз спускается толстая тётка в очках, с крашеными, «как у буржуазной малолетки», волосами. Боевик, провожавший медсестру, изнывал от ожидания и уже хотел сходить к ней со стволом, в обоих смыслах слова «ствол». А на нём самом застыл обожающий взгляд того, кто сторожил врачей.

— Легавый! Здесь легавый! Страшно! Мне страшно! Сдохни!

Террористы и пленники вздоргнули, когда Саид судорожно завертелся на месте. Обнаружив стеклянным взором автомат у фонтана, схватил его, пустил очередь. Первым свалился бывший хозяин оружия. У него был прострелен живот. Пленные священники закрыли головы руками. «Че Гевара» рванул к обезумевшему товарищу, но тот полоснул его пулями по ноге.

Хамид медлил уже три секунды — ужасно долгий срок для такой ситуации. Из-за того, что обе руки были заняты. Этакий жадный раджа, умерший от избытка золота.

Нэйл достал нож, которым хотел срезать мясо с трупов, и кинул со всей дури в главаря. Попал в плечо. Хамид завопил. Саид со своими криками о легавых стал стрелять в лидера. Уклоняясь от пуль, Хамид прыгнул за стойку ресепшена, ругаясь на смеси арабского, тюркского и какой-то странной фени.

— Сдохни! Ты сильный легавый! Но я тебя убью, убью! — орал и орал толстый автоматчик, сражаясь с кем-то невидимым.

 

— Но я тебя убью, убью!

«Не убьёшь, ничтожество. Как хорошо, как вкусно мучать тебя, тварь. Скоро я стану как они. Как щупальца, как шланги, железки, огни. Я буду в этом аду с вилами... Таких пыток ни один отдел не знает! Это больнее Кракена!»

Захватив сознание противника, терзая его в мире Дрима, Жаров сознанием перенёсся на в залитый кровью холл. Перед его взглядом были врачи, химики «ДримФарма», лощеные лжепастыри. Константин мог остановиться, но не стал. Пусть толстый тигр палит по всем.

А вот и главная цель — Надежда. Прекрасная монахиня обратилась монстром. Облик изящной девушки слился с толстой и вычурной «хозяйкой Надей», к нему добавились крылья, рога, копыта, щупальца. Жаров лупил её, но безуспешно, и разум его начал распадаться.

Из красного небытия к нему плыли две фигуры. Высокий, атлетичный мужчина в плаще — воин? Пухлый, немолодой, с бородкой и усами — целитель? Их души выглядели не так, как другие. Они были пленниками, но не по страсти, не по выбору.

— Я сам был жандармом в России. Береги ближних. Убивая врага, защищай людей! — прочеканил Воин.

— Лекарство становится ядом, если вы не прекратите, Mein Lieber, — погрозил пальцем Медик.

Отвлекаясь от расправы, Жаров вспомнил два образа. Женщина и Юноша. Две раны в сердце. Жена, Братик. Можно их вернуть? Нет. Надо идти дальше. Спасти Жену и Братика. Убивая, спасти.

— Оставь людей! Убей Говорящего! — застонали пленные души под багровым небом.

Говорящий представился ему тенью, накрывающей весь красный мир. Древний бог. Демон. Сущность зла.

Выпустив Тигра, Жаров устремился вверх, уничтожать главного врага.

Тень дёргалась, извивалась, как потревоженное осиное гнездо. Рядом с Константином страдающие души избавлялись от мук. Он хотел продолжить, но был вырван из красного мира.

 

Красные Тигры пытались утихомирить товарища до последнего. Естественно, ответной пальбой. Саид не унимался, пока в его теле не стало, казалось, больше отверстий, чем плоти. Он был в броне. Он был толстым. И он попробовал «Дрим», заглушающий боль до последнего. Ошибкой Саида стала стрельба по статуе «святой Надежды». То ли он принял её за живую, то ли пытался достать тётку, что пряталась за ней.

Врачи хосписа, охранники, духовные лица, полегли. Хозяйка Надя, молясь всем своим богам, рыдала за статуей. Раненый Хамид скрылся. Сестра попечения вышла из укрытия. Щуплый парень встал из-под скамьи и вернул свой нож. Вместе они побежали в морг.

 

Прятаться пришлось в серой бездне окраин. Пока у хосписа орали сирены, троица выживших ушла через морг. Микроавтобус угнали, и судьба Марка с Юки была предрешена. Нэйл сидел мрачнее тучи, говорить не желал. Жаров после апоморфина отходил от первого в жизни бэд-трипа. Менее всего заторможенность коснулась Люды. Мужчины злились на попытки заговорить, но находили силы не грубить.

— По жести накрыло, да? — всё повторяла медсестра, кутаясь в пальто от осенних брызг и вытирая бинтами лоб Константина, — что там было? Ты видел нас, или кого?

— Лучше вам не знать.

Ваню по прозвищу Нэйл из анабиоза вывел звонок. Мессенджер. Виндекс.

— Я вижу, что происходит. Знаю, кто погиб. Держись. Прости за напор: образец у тебя?

Когда Нэйл вытянул кровь, то ещё не был в отчаянии. Взял не из трупа, а у «свежего» Жарова. Кровь с остатками «Дрима».

— Не запароленный канал! Виндекс! Ты двинутый ублюдок! Нас же ищут!

— Или его взломали, — как-то флегматично откомментировал Жаров. Бывшему внештатнику жутко хотелось спать.

— Нет, я узнаю голос, — бросил Ваня.На том конце провода диктовали адрес.

 

***

 

Через два дня к дому на улице с банальнейшим названием Советская подошли трое. В подъезде пахло забитым мусоропроводом и кошачьей мочой. Хамид с двумя подручными поднялись на верхний, девятый этаж, пешком. Алкайд Красных Тигров взялся лично покарать Виндекса за истребление почти всей ячейки. Дверь ломать не пришлось — кнопочник был разиней, даже не закрылся.

Бывший турецкий националист Марат и юнец с пафосным прозвищем Корсар двинулись влево, к сортиру, ванной и кухне.

Марат взял на дело снятый с убитого мента «Токарев». Турок шёл на силуэт за мутным окном кухонной двери. Похоже, женский. Но это была вешалка, а живая женщина вынесла ему мозги, высунувшись из ванной.

Корсар заглянул в сортир на звук смыва. Там никого не оказалось: звук был записан на телефон. Юный террорист умер от выстрела в затылок. Его порешил ровесник, скрывавшийся в стенном шкафу.Убийства произошли почти одновременно.

Хамид их не слышал: он пошёл направо, в единственную комнату, и сразу открыл огонь по спинке компьютерного кресла. Автомат он брать не стал, а стрелял из ПП, что остался от недоноска Саида. Комната Виндекса включала в себя платяной шкаф, ковёр, плотные занавески, идиотские побрякушки мещан вроде сервиза на полках. И посередине комнаты — огромный, пиликающий, разноцветно мигающий, топорщащийся проводами, комп. С которого утром стёрли всё важное, оставив лишь красочную заставку.

Хамид вдоволь отстрелялся. Но кровь не потекла, крика не было. Откинулась штора.

— Брат, поговорим. Брат, вижу, ты тигр. И я тигр.

Незнакомец не ответил.

Последним, что видел в своей бунтарско-шахидской жизни Хамид, было лицо мужчины лет сорока, лысеющего, в старом свитере, с проседью, стальным взглядом и расписанной «Сайгой» его соратника.

Через час в квартиру постучали и убежали. За дверью лежал свёрток с ключами от машины, снимком старой белой «Нивы», временными документами на трёх человек и запиской. В последней выражалась просьба — оставить образец крови в назначенном месте.

 

Надежда Финкельфарб уехала в Москву — лечить перелом ноги, полученный от прыжка в фонтан, и попутно — сильнейшее нервное потрясение. Она ещё крепче уверилась, что статуя святой тёзки её спасла. Подлечившись, «Надя» отправилась, кажется, в Монте-Карло, на отдых. Могла себе позволить.

Отца Никодима и падре Аурелио заочно канонизировали на сайте «МирПрав», хотя первый был расстрига, а второй католик. Про «Дрим» старались не писать, но зачем-то четырежды в тексте упомянули слово «фашизм».

Бойню в хосписе «Надежда рядом» списали на отрицательное действие «Дрима». Свидетелей не осталось, камеры и связь на момент приезда полиции — не работали. Остатки «снадобья» изъяли из медицинского оборота, дело засекретили, больным пришлось дотягивать свой век без стимулятора фантазии. «ДримФарм» скрыл документацию и спешно свернул русский филиал, отправившись ставить опыты в «более дружелюбных» странах.

Трупы из морга «Надежды рядом» похоронили. Судмедэксперты и печальные родственники ничего аномального не заметили. Никаких дёрганий и бормотаний. Константин успел отбить тех, кто лежал совсем близко, у Дрима.

Бывший внештатник УВД Константин Ж., бывшая сестра попечения Людмила М., фрилансер без конкретной работы Иван Ф., уехали из города. Их максимально постарались «забыть» трудами четвёртого — Виндекса.

— Кто он вообще такой? Искусственный интеллект? Творческий коллектив? — спрашивал, ведя машину, Жаров.

— Наш тайный поклонник, судя по подаркам, — хихикала, хлопая его по плечу, Люда, — неужто ни один хакер его морду лица не видел? — обернулась она назад.

— Нет, никто, — спокойно и твёрдо ответил Иван. Стоит ли говорить, что за эти дни он морально вырос и даже постарел.

— Он тебе пишет... Нэйл? — задал вопрос водитель.

— Пока нет. Оффлайнут который день.

— Жаль. У меня там не завершённое дело.

— Где, Кость? — непонимающе воскликнула Людмила, — ты же не в город вернёшься?!

— Не в городе. В Дриме. Ещё не всех вытащил. Говорящий не убит.

И Костя рассказал новым спутникам про красный мир мучений. Это всё могло быть иллюзией, мешаниной впечатлений. Но Жаров верил, что где-то там томятся души, собранные больше, чем за век. Пока Дрим в мозгах, они — в ловушке, между миром живых и мёртвых. У Дрима есть разум, и он его не добил. Когда-нибудь он вернётся и прекратит эти жертвы. Спасёт двух своих спасителей, если в первый раз не вышло.

А пока старая «Нива» ехала прочь от цивилизации, и трое в ней, ставшие почти семьёй, ждали новой подсказки от Виндекса.