...И труп под кроватью

Старший инспектор Листик нервно постукивал карандашом о столешницу. Начальство просто так вызывать не станет. И он был прав. Утренний визит в кабинет шефа закончился тем, что сейчас перед ним сидел племянник шефа, навязанный Листику в качестве помощника, а по факту… Кем он мог оказаться по факту — соглядатай, хвост, или просто ученик, практикант? До выяснения этих подробностей Листик решил звать его Дрыщом, хотя по паспорту он был Валик.

Эти интеллектуальные размышления резко прервал ворвавшийся в кабинет младший инспектор Кубичек. Он с размаху хлопнул о стол Листика газетой.

— Вот! — крикнул Кубичек, — Как вам это нравится? Мы — импотентоподобные представители силовых структур!

Листик ничего не понял из этой тирады, кроме одного — что-то сильно разгневало его помощника. Его единственного помощника, каковым был Кубичек до сегодняшнего утра. Он флегматично принялся разворачивать газету.

— Познакомься, — говорил он, не прерывая манипуляций с периодическим изданием, — это — Др… Валик — племянник шефа. Будет нам помогать. Студент юридической академии. Он здесь типа на практике, типа для усиления наших рядов, типа мы не справляемся… О! Ты про «Сколько еще смертей надо?» за авторством Ка Поспишиловой? Любопытно.

Пока Листик пробегал взглядом статью, его помощники успели обменяться приветствиями и рукопожатиями.

— Стремительная дамочка, — резюмировал Листик, отрываясь от газеты, — вчера только допрашивала, а сегодня уже — статья.

Валик вопросительно уставился на новоиспеченного босса. На помощь ему пришел Кубичек:

— Это сленг у нас такой. Вчера только дали интервью этой как-ее-там…

— Поспишиловой, — подсказал Листик.

— Да, вот ей. А сегодня она уже разгромную статью в газете про нас. Мол, мы ничего не делаем, и тэ дэ, и тэ пэ.

— Вы про эти загадочные убийства? — оживился Валик. — Весь город только о них и гудит.

— Так! — Листик резко встал и хлопнул ладонью по столу. — Запомни, никаких домыслов из бульварных газет, никакого сарафанного радио! Только факты, и еще раз факты. Иначе, твоя практика прервется так же внезапно, как и началась. Нет никаких загадочных убийств. Есть несчастные случаи и несколько суицидов — и это факт. И они никак не связаны.

— Но…

— Я два раза не повторяю.

— Понял.

Оживившийся, было, Валик понуро опустил голову и ссутулился еще больше, хотя больше, казалось, уже некуда.

«Свободная пресса», как себя называли городские желтые газетенки, усиленно муссировала тему о серии загадочных убийств, захлестнувших город. Местные кумушки активно подхватывали эту тему. Да мало того, они же ее еще и развивали, приукрашивали, добавляя порой такие подробности, что легенды о Владе Цепеше и Эржебет Батори просто меркли на их фоне.

На самом деле, смертность в этом месяце действительно превысила статистические показатели прошлых лет, но все это были какие-то нелепые несчастные случаи или суицид. Все мертвецы были из разных районов, разных слоев общества, и никак друг с другом не связаны. Доказательств того, что все они ушли из жизни добровольно либо по стечению обстоятельств, было предостаточно, объединять всех в одно дело не было никакого повода.

Ну вот как объединить Веру Янечкову семнадцати лет от роду, спрыгнувшую с моста в городском парке, и старика Якуба Гавела, пьяным упавшего, в выгребную яму? Или многодетную мать Алену Ванькову, вскрывшую себе вены, и студента Яна Шимека, попавшего под поезд? Эти люди даже не знали друг друга. Все, что у них было общего — это город, в котором они проживали, а еще то, что теперь они все были мертвыми.

Разумеется, газетам это было неинтересно. Разве можно продать большим тиражом двух влюбленных, шагнувших с крыши? А вот двух влюбленных, ставших жертвами таинственного маньяка, заставляющего свои жертвы искать смерти, продать можно много и дорого. Что толку, что вчера Листик с Кубичеком убеждали журналистку в обратном? Сегодня она объявила их в половом бессилии найти убийцу.

Листик решительно снял трубку и набрал номер.

— Редакция «Вечерний вчера», — раздался вежливый голос.

Листик представился:

— Я бы хотел потребовать опровержения. Ваша журналистка назвала меня импотентоподобным. Я настаиваю, чтобы вы убрали этот эпитет из своей заметки, а еще фразу о половом бессилии сотрудников полиции. Готов лично доказать этой Поспишиловой, что это не так.

— Простите, что доказать? — не понял голос.

— Что мой член работает! — рявкнул Листик и бросил трубку.

Он лукаво посмотрел на помощника. Кубичек давился смехом и показывал большой палец, поднятый вверх.

— Ловко вы. Так им и надо.

— Но это же хулиганство, — попытался возразить Дрыщ, — статья триста девятнадцатая, пункт «ж» Кодекса Республики о правонарушениях.

— А то, что она пишет — клевета, — отрезал Листик, — статья сто двадцать вторая того же кодекса. Они не подадут на меня, и тогда я не подам на них. Штраф против полугода исправительных работ. Что бы выбрал ты?

— Я? — заморгал Дрыщ.

— Да, ты. Ты, кажется, был с ней согласен в той части, где она ратует за серийность? Вот и займись. Пойди в архив, подними все смерти за последний месяц и найди мне признаки серийности. На все про все у тебя неделя.

Дрыщ унесся выполнять поручение, а Листик облегченно вздохнул. На неделю можно было о нем забыть. На этой оптимистичной ноте они с Кубичеком отправились на обед в «Колбаски и шпикачки тети Нелы».

Неделя пролетела почти скучно. Из интересного — сгорел загородный дом Франтишека Бочки. Сам Франтишек и его семья не пострадали, а вот его домработница сгорела. Пожарный дознаватель назвал причиной пожара неисправную электропроводку, и дело Бочки отправилось в архив вслед за двумя свежими самоубийцами.

Зато из архива явился Дрыщ, с озадаченным лицом и весь погруженный в себя. Он доложил Листику, что пока не готов сделать однозначные выводы, но процент суицидов определенно превышает процент несчастных случаев, и попросил еще неделю для анализа ситуации. Не без удовольствия Листик позлорадствовал над практикантом, после чего смилостивился и дал тому еще неделю.

Следующая неделя была знаменательна тем, что некто Далибор Эстерка — банковский клерк и мизантроп — возомнил себя самураем и сделал харакири. Попытка оказалась не очень удачная. С выпавшими кишками, сложенными в салфетку, его доставили в городскую больницу, где он и скончался от кровопотери. Зрелище было хоть и неприятное, но вносило некое разнообразие в общий хоровод утопленников и висельников.

Дрыщ тоже «порадовал». Он доложил, что встречался «по этому делу» с журналисткой, той самой Поспишиловой, и что теперь они разрабатывают «это дело» вместе. Якобы, она проводит свое независимое журналистское расследование, уже собрала уйму материала, и ему, «великому сыщику Валику», нужна еще неделя.

С одной стороны, Листик был рад избавиться от балласта еще на неделю, с другой, он устроил Дрыщу головомойку на предмет «разглашения в интересах следствия» и сотрудничества с «подозрительными личностями». Но отсрочку на неделю предоставил.

Они с Кубичеком сидели в «Колбасках и шпикачках тети Нелы».

— Я думаю, далеко пойдет практикант наш, — рассуждал Кубичек, уплетая жаркое по-селянски, — вон как землю роет.

— Молодой еще, горячий. Годков через пяток остепенится и перестанет в каждом жмуре видеть вселенский заговор, — возразил Листик, разбираясь с тушеным кроликом.

— Ждешь, когда он сядет в лужу?

— Ничего, зато остынет быстро.

От отчета Дрыща Листик сам чуть не остыл. Это уже не были домыслы и досужие сплетни. Это были факты, подкрепленные свидетельскими показаниями и неопровержимыми уликами. Собрать столько материала за три недели было нереально, да Валик и не скрывал, что половина здесь — заслуга журналистки.

Начать с того, что все несчастные случаи были случайными только на первый взгляд. Например, студент Ян Шимек не случайно попал под поезд, а специально сидел на рельсах минут сорок. Его видел путевой обходчик, который и подсказал студенту, что путь, на котором тот сидит, запасной, и по нему поезда не ходят. После чего Шимек пересел на другие рельсы, где и дождался свою смерть. И старик Якуб Гавел не случайно упал в яму. Да, он был пьян. Причем, пьян настолько, что мухи дохли от его перегара. Но перед тем, как свалиться в яму, он запивал алкоголем таблетки. Название таблеток было в свидетельских показаниях аптекаря, который ему их продал. По тем же показаниям, аптекарь уверял, что, если эти таблетки принять разом всю упаковку и запить алкоголем, смерть неизбежна. А несчастная домработница Франтишека Бочки сама подожгла дом. Это видела соседка. Пожарный дознаватель сознался, что подделал заключение, так как не хотел лишних хлопот.

— Ты хочешь сказать, что в городе орудует секта самоубийц, и мы ее проворонили? — выдавил из себя Листик.

— Поначалу мы тоже так думали…

— Мы?

— Я и Кристи… ну, то есть мамзель Поспишилова… жу…

— Я понял, — оборвал Листик, — дальше.

— Ну, никаких признаков секты в городе мы не обнаружили. И тогда мы стали искать, что необычного случилось в городе до того, как все вот это началось. Оказалось, что ничего. Мы попытались восстановить последние дни погибших, ну, где были, с кем общались. И вот тут-то и началось странное.

Валик остановился, чтобы набрать воздуха, а Листик уже нетерпеливо подгонял:

— Дальше.

— Они все накануне посещали Городскую Управу.

— Зачем? — перебил Кубичек.

— По разным причинам. В приемной ведут тщательные записи, кто, по какому вопросу. Они нам очень помогли. Например, студенту вручали премию за победу в каком-то там конкурсе, многодетная мать приходила просить материальной помощи, и ей дали. Гавел проверял батареи отопления, домработница Бочки приходила жаловаться на соседку… Вообще, в Управу много народу ходило, но все наши были непосредственно у городского Главы.

— Ты сейчас что, под городского Главу копаешь?! — взревел Листик. — Ты в своем уме?

Валик весь как-то сжался, скукожился, но продолжил лепетать:

— Мы… мы думали, что он их как-то зомбирует… но… необычное… помните, мы искали необычное до начала? Так вот, второго мая, на день города была подарена картина… она… в кабинете городского Главы.

— И что? — не понял Листик.

Вид напуганного Дрыща подействовал на него успокаивающе.

— Мы не знаем… Кристи… обещала разузнать, но… пока ничего.

В этот момент за дверью послышался шум. Ругались два голоса: женский и мужской. Дверь распахнулась, и в кабинет Листика фурией ворвалась та самая журналистка:

— …а я говорю, что примет. У меня важная и конфиденциальная информация.

Следом за ней ввалился растерянный сержант:

— Господин старший инспектор, я пытался… — начал оправдываться он.

— Все в порядке, сержант, можете идти, — успокоил его Листик, а потом повернулся к Кристине, — Чем обязаны столь фееричным появлением?

Девушка начала с того, что уже было известно от Валика. Листик прервал и потребовал рассказать, что она узнала о картине, если, конечно, узнала.

Картина оказалась малоизвестным произведением знаменитого художника Вин Дода, где был изображен известный мифологический сюжет о верховном божестве, заставшем свою божественную супругу за изменой с простым смертным. Согласно легенде, любовник спрятался под божественным супружеским ложем, но это его не спасло, и кара настигла его там же. Именно момент поражения наглеца божественными молниями и был запечатлен великим Вин Додом. За картиной закрепилась дурная слава. Якобы, каждый, кто на нее взглянет, сводил счеты с жизнью. Сам Вин Дод погиб вскоре после написания картины при весьма загадочных обстоятельствах. Были и версии, что в целом картина безобидна, а умирают только те, кто пристально смотрит в глаза разгневанного бога. Долгое время полотно считалось утраченным, как вдруг неожиданно нашлось и было принесено в дар городу.

Листик устало посмотрел на присутствующих:

— Вы зачем мне все это накопали? Хотите, чтобы я пошел на доклад к шефу с картиной-убийцей? Да меня же на смех поднимут. И это в лучшем случае. А в худшем, и вовсе в психушку упекут.

Все молчали. В тишине было слышно, как муха бьется в стекло, пытаясь найти выход. Сейчас Листик ощущал себя такой же мухой — выхода он не видел. Попытаться договориться с журналисткой, чтобы молчала? Эта? Никогда! Да и ждать, что картина поубивает полгорода Листик не мог. Профессионализм требовал устранить опасность любой ценой. Любой.

Внезапно муха попала в открытую форточку и вылетела вон. Листик сгреб в охапку Дрыща и потащил к двери.

— Всем сидеть тут! — скомандовал он и вышел.

Шефу понадобилось несколько минут, чтобы переварить услышанное, но вывод он сделал самый неожиданный:

— А ведь молодец! — кивнул он на племянника. — Это ж какого умища парень! Весь в меня! Скажи, Листик. Гений!

Гений стоял весь пунцовый от смущения.

— А с Главой я договорюсь, — не унимался шеф, — я как раз приглашен сегодня к ним на ужин. Там и переговорим. Чтобы тихо, без лишней паники. Эх, молодцы!

На следующий день все приемы у городского Главы были отменены по неким техническим причинам. А еще через пару дней Листика пригласили поприсутствовать при передаче картины в музейные фонды, где ей и предстояло оставаться. Совершить акт вандализма по отношению к великому художнику никто не решился, а вот спрятать в запасниках музея и никогда не выставлять — это было приемлемо.

Листик заметил, что все, присутствующие при передаче картины, стараются на нее не смотреть. И сам он старался отводить взгляд, пока картину упаковывали плотной непрозрачной тканью. В какой-то момент боковым зрением Листику показалось, что верховное божество укоризненно смотрит на него. Но тут рабочие накрыли картину тканью, и Листик вздохнул с облегчением.

Валик и Кристина сидели в парке и ели мороженое.

— Я вот не пойму, — говорил Валик, — городской Глава каждый день был в своем кабинете. Почему на него картина не подействовала?

— Ты видел его очки? Он же слеп, как крот. Готова спорить, что кроме абстрактных пятен, он ничего на картине не различал.

— А секретарша? Она по нескольку раз в день заходила в кабинет. Уборщица, в конце концов. Я узнавал, уборщица жива.

Кристина захихикала.

— Это с посетителями наш Глава такой добрый и любезный, а с подчиненными — настоящий сатрап. Секретарша никогда взгляд от пола не отрывала, боялась его. Думаю, уборщица тоже. Ее дело маленькое — пыль смела, пол помыла, и вон из кабинета.

Листик стоял на мосту и смотрел на быстрое течение. У опор вода заворачивалась воронками, манила, притягивала.

«Интересно, — подумал Листик, — если шагнуть туда, вода сразу затянет или нет?»

Он наклонился ниже, почти перевесившись через перила. Потом внезапно отпрянул, замотал головой, словно отгоняя наваждение, и решительной походкой направился в «Колбаски и шпикачки тети Нелы», где его уже ждал верный Кубичек.