Деяния милосердия

Последнее воскресенье мая 1606 года выдалось в Риме жарким. Солнце палило, как в середине лета. Улицы, мощенные кирпичом и булыжником, медленно превращались в пекло.

Но зеваки Вечного города торжествовали. В первой половине дня им довелось поглазеть на молебен и торжественное шествие из Латерана в Ватикан папы Павла, отмечающего годовщину своего понтификата. Потом разомлевшие на солнце римляне утоляли жажду в тавернах и готовились к новому зрелищу. Павел V, желая угодить толпе, а заодно и пригрозить строптивой Венеции, приказал инсценировать на Тибре морское сражение. Три одномачтовых галеры с красными папскими вымпелами окружали два венецианских галиота, брали их на абордаж, затем из замка Святого Ангела холостыми палили пушки.

К вечеру разгорячённые вином и навмахией горожане шумными компаниями шли подебоширить. Отовсюду слышались выкрики «Плюс Ультра» и «Монжуа». Это соревновались в силе лёгких сторонники испанцев и французов. В центральных кварталах дежурили вооружённые стражники городского префекта, но что может остановить римлянина, если он захотел подраться?

В окрестностях Марсова поля бузили самые отчаянные. На одной из площадок для игры в струнный мяч разгоралась ссора. Молодой дворянин с изящным лицом, чуть подпорченным пороками, одетый по испанской моде, наседал на взлохмаченного бородатого ремесленника средних лет, чей костюм знавал лучшие времена.

— Эта партия наша! Гоните десять скудо!

— Да ты ослеп, Рануччо? Мяч в поле! Играем дальше!

— Играй с такими же ослами, как ты сам, деревенщина! Мы победили! А если ты этого не заметил, то лучше сотри навоз со своей крестьянской физиономии!

— Что ты сказал, сутенёр? А ну, повтори!

— Ребята! Наш великий художник обиделся! Уймись, мазилка, и гони монеты! Вы проиграли! Это тебе не тыквы с арбузами рисовать, здесь думать надо!

— Ах ты, …!

И на площадке началась драка. Рануччо с братом Франческо накинулись на Меризи и Лонги. С обеих сторон к схватке подключились зрители. И вот уже вырвались на волю лезвия шпаг. Франческо, бывший солдат, легко расправился с Патронио Стоппой, повергнув того на землю ударом плашмя по голове, затем атаковал Онорио Лонги. А Рануччо в это время издевался над Микеланджело Меризи, парируя его неуклюжие удары и изящно уклоняясь, не уставая при этом дразнить художника:

— Давай! Ещё! И это всё, на что ты способен? Ты и постели такой же вялый? Филлида мне всё про тебя рассказывала!

Меризи, тяжело дыша, бросался на обидчика. Его руки больше привыкли рисовать, а не фехтовать, но оскорбление требовало отмщения. А Рануччо всё не унимался:

— Не можешь достать меня шпагой? Так забодай! Теми самыми рогами, которые тебе наставила Лена! Не жмут? А то я тебе их сейчас пообломаю!

И Рануччо ранил Меризи в голову. Художник взвыл от ярости и попытался разорвать дистанцию, отпрыгнув вбок. Но тут его противник зацепился каблуком за ногу Патронио Стоппы, распростёртого на площадке для игры. Самоуверенный дворянин не стал обращать снимание на неожиданное препятствие и попытался снова настичь Меризи, но не удержал равновесия и завалился на спину. На изящном лице Рануччо отразилось недоумение, а художник воспользовался представившимся шансом. Он вонзил свою шпагу именно туда, куда следовало, чтобы отомстить за полученное оскорбление…

В просторном кабинете, стены которого украшали многочисленные картины, сидел за большим столом молодой мужчина с гладким холёным лицом. Он был облачён как священнослужитель высокого ранга, но костюм его возмутил бы любого аскета. Воротничок украшал венецианский гипюр тончайшей работы, алая бархатная накидка на плечи застёгивалась коралловыми пуговицами, а рокетто из тончайшего полотна был окантован брабантскими кружевами. На пальцах мужчины мягко сияли толстые золотые перстни с большими рубинами.

Священнослужитель, улыбаясь, рассматривал план, разложенный на столе. Шипионе Боргезе, кардинал-племянник папы Павла V, задумал построить виллу и разбить огромный парк на месте виноградников холма Пинчо, приобретённых его дедом ещё в прошлом веке. В здании нужно обязательно предусмотреть место для его коллекции предметов искусства. Часть статуй пойдёт на то, чтобы украсить парк.

Стук в дверь отвлёк мужчину от приятного занятия. Он поднял голову и уставился на появившегося в кабинете камердинера:

— Его Превосходительство граф Мальвазия.

— Пусть войдёт.

Шипионе поморщился. Неожиданный визит префекта Рима не предвещал ничего хорошего. Кардинал-племянник скатал план виноградников и убрал его в ящик стола, после чего принял холодный и отстранённый вид важного сановника.

Инноченцо Мальвазия вошёл в кабинет, по-военному чеканя шаг. Его чёрный хубон и пышный белоснежный накрахмаленный воротничок подчёркивали аристократическую бледность лица. Широкий открытый лоб прорезали многочисленные морщины. Тёмные глаза графа глядели грустно.

— Ваше Высокопреосвященство!

Мальвазия склонился в положенном этикетом поклоне, но целовать кардинальский перстень не стал, давая тем самым понять, что пришёл к Шипионе неофициально. Боргезе указал посетителю на удобное кресло возле стола. Граф тут же воспользовался предложением.

— С чем пожаловали, Ваше Превосходительство?

— Я пришёл к вам как друг. Как вы знаете, в воскресенье ваш дядя праздновал годовщину своей интронизации. К вечеру чернь позволила себе чуть больше, чем следовало, и кое-где в городе случились беспорядки. Вы понимаете, что мы не всесильны, и иногда проще давать этому сброду выпустить пар, чем хватать всех, кого ни попадя.

Шипионе кивнул в ответ. Он вспомнил, как в мае простолюдины остановили на пьяцца Навона карету с Великим Инквизитором Роберто Беллармином, осыпали престарелого кардинала ругательствами и поколотили его сопровождающих. Павел V пришёл в бешенство, узнав об этом случае, но ничего предпринять не смог. А префект Рима тем временем продолжал:

— На Марсовом поле случилось неприятное происшествие. Там закололи насмерть дворянина, Рануччо Томассони. Ваш дядя приказал тщательно расследовать все подобные преступления и наказывать виновных по закону. Мои дознаватели допросили очевидцев и установили личность убийцы.

— Право, Ваше Превосходительство, я нисколько не сомневаюсь в вашей способности совладать с чернью и заставить их чтить закон. Но какое отношение это имеет ко мне?

— Всё дело в том, Ваше Высокопреосвященство, что убийцей оказался Микеланджело Меризи, известный так же как Караваджо. Две дюжины человек подтвердили, что именно он убил Рануччо Томассони. Теперь по закону я обязан задержать Меризи до суда.

— Я понял, Ваше Превосходительство. Благодарю, что вы сразу же пришли ко мне как друг! А что говорит закон в данном случае?

— Убийце должны отрубить голову на Пьяцца ди Понте, потом следует выставить тело на мосту Святого Ангела для поругания.

— А нет ли законных способов избежать казни?

— Есть, Ваше Высокопреосвященство. Если вы уговорите вмешаться вашего дядю, то он может помиловать Меризи, как верховный правитель Рима.

— Других вариантов нет?

— Увы, Ваше Высокопреосвященство!..

По пути от берега Тибра на Квиринальский холм Шипионе размышлял о том, как можно убедить дядю подписать помилование Меризи. В прошлом году кардинал-племянник несколько раз приводил художника в папский дворец, чтобы тот нарисовал портрет Павла V. Но дяде творение Караваджо не понравилось, и злополучный портрет убрали подальше от глаз. Затем случился скандал, когда Меризи в образе Мадонны с младенцем нарисовал куртизанку Лену Антоньетти. Картина предназначалась для собора Святого Петра, но комиссия из кардиналов, осмотрев скандальный холст, признала его неподобающим для великой базилики. Шипионе тогда воспользовался случаем и недорого купил творение Караваджо для своей коллекции. Ему определённо нравилась манера этого эпатажного художника. Теперь следовало придумать, как спасти его от неминуемой смерти на плахе.

Дядя встретил Шипионе приветливо. Он как раз получил известия от испанского посла о том, что в Милане собирается армия под командованием графа Фуэнтеса для нападения на Венецию. Павел V с удовольствием поделился этой новостью с племянником. Но затем, когда великий понтифик узнал о цели визита Шипионе, он сразу же разозлился.

— Нет! Я не буду подписывать помилование!

— Почему, дядя?

— Ты видел это?

Павел швырнул племяннику лист in quarto самой дешёвой бумаги, исписанный убористым почерком. Шипионе всмотрелся и увидел, что перед ним номер «Городских уведомлений» от 30 мая. Молодой кардинал ещё не читал этот листок. Он пробежал глазами строчки и увидел заметку о том, что на Кампо Марцио после игры в мяч художник Караваджо тяжело ранил Рануччо Томассони, сына бывшего полковника гарнизона замка Святого Ангела. Далее сообщалось, что раненый скончался той же ночью.

Шипионе поднял глаза и увидел покрасневшее от гнева одутловатое лицо дяди.

— Ты знаешь, в честь кого был назван этот убитый Томассони? В честь своего крёстного, герцога Пармского! Мне ещё не хватало поссориться с Фарнезе! Как ты думаешь, король Филипп останется доволен, если я помилую врага его самых преданных сторонников в Риме? И это в тот самый момент, когда мне нужны испанские солдаты! Да, племянничек, не такой службы я от тебя ожидал!

Шипионе молча пережидал вспышку гнева своего дяди. Он знал, что перечить бесполезно. Павел же никак не мог остановиться:

— И ладно бы ты просил за кого-то полезного. А то ведь этот Меризи — настоящее отребье! Знаешь ты или нет, но говорят, что он появился в Риме, бежав из Милана, где убил испанского шулера за карточным столом. А что у нас? Уже через год попадает в тюрьму за драку! А дальше? Поколотил дубинкой дворянина из Монтепульчано! Оклеветал другого художника, поносил городских стражников, пытался разрубить голову нотариуса топором, избил трактирщика! И вот теперь убийство в стенах Рима. При множестве свидетелей! Достойная карьера художника! Кстати, говорят, что Меризи пытался кастрировать этого Рануччо, но не успел.

На лице Павла мелькнула лёгкая полуулыбка. Шипионе с надеждой посмотрел на дядю. Тот уже выговорился и почти не сердился.

— И зачем он тебе сдался, этот Меризи?

— Дядя! Он — гений! Его картины неподражаемы!

— Мне так не показалось. Но если ты хочешь проявить своё христианское милосердие… Можешь передать графу Мальвазии, чтобы расследование этого убийства было тщательным, чтобы дознаватели не торопились и выяснили все обстоятельства дела. А подозреваемого пусть не задерживают, ведь он не собирается сегодня же покинуть пределы Рима?..

Выходя от папы, Шипионе написал короткую записку и тут же отправил вестового с нею к Онорио Лонги…

Они собирались каждую пятницу уже более пяти лет. Семь отпрысков благороднейших семейств, цвет неаполитанского дворянства. Познакомившись на лекциях в университете, эти юноши решили помогать людям согласно заповедям Христа. Сначала они добывали пропитание для неимущих пациентов госпиталя Инкурабили, затем открыли в городе приюты для бездомных и харчевни для голодающих. Их деятельность одобрил король Филипп III, а устав благотворительного общества, которое они организовали, подтвердил сам папа Павел V.

И вот в октябре 1606 года на одном из пятничных собраний Чезаре Серсале обратился к своим единомышленникам:

— Братья! Знаете ли вы, кого я видел в субботу на приёме у вице-короля?

— Иеронима Фабриция?

— Джулио Кассерио?

— Нет, братья, не угадали. Мне встретился представитель другой гильдии.

— Какой? Чезаре! Не томи! Рассказывай!

— Ну, слушайте! Иду я по дворцу вице-короля, и вдруг вижу, что рядом с принцем Палиано и герцогом Андрия стоит какой-то простолюдин с лохматой бородкой и диковатым взглядом. Меня заинтриговало, чем может такой плебей привлечь таких достойных грандов, и вскоре я услышал, что разговаривают они о живописи. Оказалось, что сей странный тип — это скандально известный художник Караваджо!

— Постой, Чезаре, а его разве не казнили в Риме за убийство?

— Нет, Джироламо. Его осудили на смерть заочно, и папа объявил его вне закона, но Караваджо успел бежать из города. И вот теперь этот худозник в Неаполе.

— Ты не узнал, он берёт заказы?

— Берёт. Как раз сейчас он работает для какого-то купца из Бари. Но в следующем месяце должен освободиться.

— Было бы замечательно, если бы именно он создал тот самый алтарный образ, о котором мы недавно рассуждали!

— Вы уверены, братья? Должно ли нам заказывать картину, которая украсит эту церковь и будет символом наших благочестивых трудов, у убийцы и развратника? Не сочтёт ли Господь это дерзостью? Не повредит ли это нашей репутации?

— Вот что я тебе скажу, брат Асторджио. Как мы назвали наше общество? Благочестивая вершина милосердия. А Господь милостив и к падшим. И если этот Караваджо так же талантлив, как говорят, то богоугодная картина даст ему шанс на искупление своих грехов. Будь милосерден, брат! А нашу репутацию создают наши дела, угодные Господу!

Семь недель Меризи, не отрываясь, работал над большим алтарным образом для благотворительного общества. Все семь деяний милосердия, упомянутых в Священном Писании, он изобразил на одном холсте. Лица, будто выхваченные из мрака светом факела, выпукло и выразительно представали перед зрителем. Вот молодая женщина, кормящая грудью седого узника тюрьмы. Меризи вспомнил сюжет из древнеримской истории, рассказанный Валерием Максимом. А рисуя лицо женщины, думал о прекрасной Филлиде. Стала бы она так же спасать от голодной смерти его?

Могильщики выносят вперёд ногами чей-то труп. В свете факела, который держит высокий печальный священник, можно разглядеть, что мужчина, держащий умершего за ноги, лицом очень похож на художника. Иллюстрируя деяние «похоронить мёртвого», Меризи продолжал думать о том, что стал убийцей. Недаром фигура этого могильщика заняла центральное место на картине. Он убил человека! Пусть дурного, пусть гадкого сутенёра, но он убил его и тем самым преступил заповедь Господа. И теперь лишь работа поможет ему смыть Каинову печать.

Остальные четыре деяния Меризи уместил в левой части картины. Юный щёголь, возвращающийся с пирушки, разрезает свой плащ надвое, чтобы укрыть им нищих, один из которых — больной с костылём. Хозяин гостиницы предлагает путнику ночлег, а чуть выше бородатый старик с измождённым лицом утоляет жажду.

За всем этим сверху наблюдают Богоматерь с младенцем Иисусом, которых держат в воздухе два крылатых ангела. Рисуя Мадонну, Меризи сделал её похожей на Лену, только чуть заострил лицо и убрал со щёк румянец, так красивший любимую. С кем она сейчас, Лена Антоньетти? Кому продаёт своё прекрасное тело? Вспоминает ли она о том, кто был готов ради неё на любые безумства?

Лена-Маддалена. Меризи вспомнил, как носился с топором по площади Навона за нотариусом Мариано Паскуалоне, когда тот оскорбил Лену. И где он только нашёл этот топор? Излишняя вспыльчивость всегда была слабым местом Меризи.

Закончив картину, художник почувствовал, как тяжкий груз вины, не отпускавший его с того злополучного майского воскресенья, начал понемногу ослабевать. Возможно, именно в том и состоял промысел Господа, чтобы напомнить Меризи о своём бесконечном милосердии…

Эта работа очень понравилась заказчикам. Учредители благотворительного общества поклялись никогда не продавать картину, не снимать её с алтаря церкви, а также не разрешать её копировать. На художника посыпались новые заказы…

В трактир на задворках францисканского монастыря Санта-Мария-ла-Нова Меризи впервые забрёл ещё в первый свой приезд в Неаполь. Заведение, располагавшееся под сенью стен святой обители, но совсем недалеко от порта, пользовалось популярностью, как у местных дворян, так и у простого народа. Здесь можно было недорого, но вкусно пообедать, узнать свежие городские сплетни, перекинуться в карты или найти доступную женщину.

Меризи, недавно приплывший с Сицилии, снял неподалёку комнатушку на верхнем этаже. Уже год художник находился в бегах. Став в июле 1608 года «рыцарем повиновения» Мальтийского ордена, он хотел искупить все свои прежние грехи добродетельным служением, но судьба не была к нему благосклонна. Меризи рисовал великому магистру картину за картиной, а в это же самое время среди рыцарей-дворян зрело недовольство выскочкой неофитом. В итоге художник пал жертвой зависти и клеветы. А может быть, во всём был виноват его несносный взрывной характер. Спешно покинув Мальту, бежавший из орденской тюрьмы Меризи прибыл в Сиракузы. Оттуда, опасаясь за свою жизнь, художник перебрался в Мессину, затем в Палермо. Он спал одетым, а рядом с собой клал кинжал, с которым никогда не расставался.

И вот здесь, в трактире Черрильо, Меризи, наконец, почувствовал себя чуточку лучше. Ему казалось, что в огромном Неаполе он сможет, наконец, успокоиться, скрыться от наёмных убийц, которые, как он верил, преследовали его по пятам.

Утолив голод, художник неторопливо возвращался в своё скромное жильё. У стены возле каменной арки, выходящей в переулок, он заметил высокую фигуру, закутанную в тёмный плащ. Незнакомец двинулся навстречу:

— Господин Меризи?

Художник кивнул. Человек в тёмном плаще переспросил:

— Микеланджело Меризи, живописец?

Караваджо ответил утвердительно и тут же получил болезненный удар по лицу. Затем кто-то произнёс ему прямо в ухо спокойным монотонным голосом:

— Вам передавал привет Франческо Томассони.

Потом на художника со всех сторон посыпались новые удары. Четыре тёмных фигуры избивали его руками и ногами. Когда Меризи закричал от боли, взывая к милосердию, тот же голос внятно и размеренно проговорил:

— За милосердие нам не платили. Зато просили сделать ваше лицо похожим на отбивную и сломать вам руку. А ещё господин Томассони просил передать, что мы встретимся с вами снова, чтобы поведать вам о боли, которую испытали мать, жена и брат несчастного Рануччо…

Зверски избитого художника потом нашли прохожие. Лицо Меризи оказалось изуродовано, а рука долго не срасталась…

Шипионе Боргезе выходил из Квиринальского дворца в приподнятом настроении. Ещё бы! Ему удалось уговорить дядю подписать, наконец, помилование для Караваджо. Опальный художник, по слухам, должен был находиться на пути в Рим.

Но как приятно проявлять милосердие к падшим! Шипионе чувствовал, что его переполняет благодать. А ещё он знал, что хлопотал не зря: Меризи обязался привезти ему три картины, которые пополнят коллекцию кардинала-племянника. Он представил себе будущую «виллу наслаждений» посреди великолепных садов и мурашки пробежали вдоль спины. Свет будет литься из огромных окон, освещая шедевры, и каждый, кто удостоится чести посетить эту галерею, поймёт всё величие Шипионе Боргезе. Строительными работами на холме Пинчо руководил архитектор Фламинио Понцио. Кардинал-племянник рассчитывал, что уже через пару лет сможет начать перевозить свою коллекцию на новое место.

Тут на глаза Шипионе попался простолюдин, который продавал «Городские уведомления» на площади возле дворца. Кардинал сделал знак своему слуге и через минуту уже просматривал свежий листок от 31 июля 1610 года. Глаза быстро пробегали рукописные строчки и вдруг остановились на коротком сообщении. В нём извещалось, что живописец Микеланджело Меризи, известный так же под именем Караваджо, умер 18 июля по дороге в Рим от лихорадки в Порто-Эрколе.

Боргезе в ярости скомкал листок и швырнул на землю. Столько трудов, и всё напрасно!