Ядзя
— Страх в прах!
Голосок сочился холодной нежностью и тут же тих. Старая земляная часть подземелья съедала все звуки на раз. Ядзя прижала ладошку к губам, округлила глаза, сделала несколько торопливых шагов и уткнулась в спину Дорека. Она шла в самом конце, позади никого не было. А может уже и был кто-то, просто Ядзя этого кого-то еще не приметила.
Дорек тихо прошипел что-то неразборчивое и замер. Остальные тоже застыли, где стояли, едва услышали тот голос.
— Не побоюсь — не обращусь, — пробормотал из темноты впереди вечно храбрящийся Михалек. Остальные вслед за ним затвердили тихим хором: «Не побоюсь — не обращусь» Нервные пальцы Дорека уткнулись в её ладошку. Ядзя сжала их и быстро шагнула вперёд. Таков был уговор — в нечистое время держаться вместе. Дети встали в круг, спиной к друг дружке, лицом к тёмному коридору. Воздух в этой части подземного хода стоял сырой и стылый. Ядзя глядела на облепленные светящимся лишайником деревянные хребты перекрытий и ждала. Вот-вот начнётся. Сейчас. Но вместе ведь не так страшно. Страшнее было бы одной.
Ядзя знала, что такое быть одной. Не когда вокруг гувернантки и слуги, а одной без друзей. Других детей у родителей не было, а с деревенскими ей дружить не полагалось. И это было скучно. Но сейчас-то всё иначе. Ядзя больше не была одна.
Стоять вот так, всем вместе, Ядзе было совсем не страшно. Даже весело, пожалуй. Неподвижный воздух огладил шею холодной волной. Ядзя поёжилась. В правой руке задрожали тонкие пальчики Зоськи, левую невольно сжал Дорек. Только Михалек будто бы и впрямь не боялся. Но Ядзя знала, что это не так. Ему тоже было страшно, просто он хорошо притворялся. Ядзя улыбнулась темноте. Михалек сильный, смелый. Не то что Дорек с Зоськой.
— Тихо, — прошипел Михалек, хотя все и без того молчали. — Помните, что нельзя шевелиться. И не показывайте, что боитесь. Ничего они не сделают, пока не увидят страх.
Ядзя прислушалась и поняла — началось. Голоса поползли из тени. Ярче засветились лишайники. Чёрная стена впереди заворочалась, пробуждаясь. Кто выйдет оттуда на этот раз? Твёрдая почва под ногами вдруг обмякла, обратилась глинистой жижей, и дети дружно сделали шаг назад, сгрудившись на крохотном островке обледеневшей земли.
— Страх в прах…страх в прах… Страх в прах!
Нежный хохот прокатился по подземельям, окатив детей затхлым духом, бросил в лица запахи ржавчины и сырого камня. Дорек не выдержал первым. Он вскрикнул, дёрнул ногой и тут же провалился под землю целиком. Крик его заглох мгновенно — и двух вдохов не прошло. Тут же пальцы Ядзи обхватила крепкая рука Михалека.
— Бежим! — бросил он и потянул Ядзю с Зоськой за собой.
Это было еще одно правило — нельзя стоять на месте, когда чудища отступают. Ядзя даже ответить не успела. Вокруг замелькали тусклые лишайные пятна. Коридор за коридором. Они расползлись под замком, точно змеи. Если не знать ходов, то мигом заплутаешь.
Михалек резко остановился, и Ядзя едва не врезалась в него. Впереди чернела вытравленная инеем земляная стенка. Тупик. Зоська тут же ухватила Ядзю за руку. Михалек повернулся, но не успел сказать и слова. Только глаза слегка расширились. Он замер. Зоськины пальчики задрожали. Ядзя даже оглянуться не успела, как из стены молнией рванулся и застыл у самого личика девочки толстый длинный змей. Язык касался Зоськиного носа, будто поглаживал. Блестящие в серо-зелёном свете лишайников глаза твари уставились прямо на Зоську. Чешуйчатое мясистое тело зависло в воздухе, едва заметно покачиваясь. Так и не скажешь, что земляной. Зоська, кажется, даже дышать перестала. Хрупкие пальчики обмякли в Ядзиной руке. Ядзя и сама затаила дыхание. Зоська храбрилась, но Ядзя чуяла — надолго не хватит. Сердце забилось быстрее.
— Страх в прах!
Слова вырвались из змеиного рта, скатились по клыкам холодным ядом. Голос звучал насмешливо и по-детски тонко. Даже в полумраке было заметно, как побледнело личико Зоськи. «Сейчас» — подумалось Ядзе, и в следующий миг Зоська слабенько пискнула, оседая на пол. Бросок был быстрым. Ядзя лишь успела увидеть, как мелькнули, уходя в стену, перепачканные землистой пылью светлые атласные туфельки. У Ядзи были похожие. Ей отец с матерью всегда заказывали светлые платья и туфли. Девочке положено быть аккуратной. Ядзя это знала и туфель никогда не пачкала, до тех пор, пока не повадилась спускаться в подземелья. Поначалу было совсем не по себе. Но место родовое, своё. Оно признало Ядзю и не пыталось путать ей дороги, как сделало бы с чужаком.
— Не побоюсь — не обращусь, — буркнул в темноту Михалек и потянул Ядзю за собой. На этот раз в боковой коридор.
Ядзя послушно бежала за ним, то и дело спотыкаясь и оскальзываясь. Эта часть подземного хода вела вниз. Воздух тут был совсем сырой, сверху иногда капало, но Михалек будто не замечал. Он упрямо тянул Ядзю за собой, и она бежала. Перед очередным поворотом на шею Михалеку шлепнулась крупная капля, и он едва не подпрыгнул. Ядзя на бегу подавила смешок. До того забавным сейчас гляделся мальчишка впереди неё. Такой храбрый, а капли испугался. Знал бы он ещё, что за той каплей. Ядзя вот про подземные воды знала и не раз слышала, как отец говорил с управляющим про укрепление переходов. Правда, так и не сподобился. Не до того стало. Сначала неурожайные сухие лета с почти бесснежной зимой, потом купец, с которым отец дела вёл, разорился, а потом… Ядзя нахмурилась. Ей не нравилось вспоминать то время, но оно всё равно вспоминалось, сколько от него ни беги.
Та весна была сырая, холодная. Из замка Ядзю почти не выпускали. Как же, единственное дитя. Упаси боже простудится и сляжет. А если насовсем? Много что ли надо, чтоб дитя уморить? Но всё равно не уберегли. Ядзя поспешала за Михалеком, мельком поглядывая на знакомые переходы. Вот балка с зазубриной. Вон старый фонарь с битой стеклянной дверцей. В темноте видно плохо, но Ядзя все ходы уже давно наизусть выучила. И место помогало. Своя ведь кровь, родовая.
Сколько раз тайком сюда лазала. Доставалось ей потом от матери с отцом. Но они не понимали, что ей одной скучно. «Мне друзья нужны, — как-то огрызнулась Ядзя на мать. — Братьев и сестер нет. Вы не родили. С кем мне играть?» Мама тогда переменилась в лице и отвернулась, а отец помрачнел и сказал: «Ядвига, не нужно так говорить. Скоро твои именины. Приедут гости. Будет много детей. Будет праздник. Потерпи» Ничего они не понимали. Ядзе не надо было, чтоб на именины. Ей надо было, чтоб насовсем приехали и остались. Чтоб всегда было с кем поиграть.
Тогда же отец и ходы велел закрыть, чтоб в подземелье она больше не совалась. Нет так нет. В замке интересного и без подземных ходов много. Крыши и крепостные стены с башенками Ядзя тоже любила. Раньше. Пока не расшиблась. Ядзя нахмурилась. Плохое было время. Лекари вокруг, настойка какая-то сладкая, от которой всё время спишь и спишь, а когда просыпаешься, то больно. Всё время больно. И мама плачет и молится, а отец сидит бледный и будто онемевший. Плохое время. Ядзя сжала зубы, силясь отогнать мрачные воспоминания. Тут Михалек свернул за угол, снова дернул ее за собой. Они вбежали в большой подземный зал и остановились. Ядзя видела, как настороженно осматривался Михалек. Это место было выложено камнем, надежно держали потолок толстые неказистые колонны с родовыми гербами. Ядзя высвободила руку, подняла с пола полусгоревший факел, ловко подожгла его спичкой. Михалек подле неё шумно выдохнул:
— Это же…
В неглубоких нишах с пола до потолка лежали каменные гробы. Саркофаги заполняли всё вокруг, выстроившись по залу аккуратными рядами. Михалек пошёл между ними, пытаясь разглядеть выбитые на камнях имена и даты. Ядзя шла позади, подняв факел высоко над головой. Михалек дошёл до крайнего ряда, остановился и нахмурился. Саркофаги здесь были гораздо меньше. Детские. Он глядел на них как-то потерянно, будто бы совсем забыл про правила, забыл, что нужно бежать, пока не явились чудища. Михалек присел на корточки возле ближайшего саркофага и всмотрелся в буквы с отколотыми краями.
— Гляди, а тут вот… — удивленный голос его вдруг оборвался.
Он быстро поднялся на ноги и повернулся к Ядзе, с тревогой уставившись на неё.
— Это что же получается?
Ядзя вздохнула. Воздух в подземном склепе стремительно остывал. Из стены вырвалось маленькое белёсое облачко. Оно метнулось к детям, зависло между ними. Ядзя открыла рот и втянула его, покатала на языке, точно леденечик монпансье, и проглотила. Сладости Ядзя всегда любила, и отец ее баловал, столько всего покупал. Только вкус вот уже совсем забылся. Так давно это было. В той жизни, где она была живая, где была одна.
Глаза Михалека округлились.
— Страх в прах! — улыбнулась Ядзя и шутливо щелкнула его по лбу.
Меж саркофагов мигом проклюнулись скользкие мшистые кочки. Запахло холодной болотистой гнилью. Михалек поскользнулся, ухватился за крышку. Ядзя хихикнула и погрозила мальчишке пальцем.
— Ты…ты, — затараторил Михалек обескураженно.
— Я.
Болотная вода сплелась в водоворот. Чёрный, манкий. Михалек загляделся на него, одурел, не заметил, как проросли сквозь него пахучие стебли багульника и хрусткого рогоза. Когда заметил, стало поздно. Даже вскрикнуть не успел — утянули на самое дно. Громкий всплеск — и Ядзя осталась одна стоять на круглой кочке. Она щелкнула белыми пальчиками, и болото исчезло.
— Выходите! — позвала она довольным голоском.
Из каменных стен полезли твари. Слаженные из вымороженной черной земли, из старых костей, из подземных вод, из болотных трав — из всего, до чего Ядзя могла дотянуться отсюда, из подземелья. Они спешили к хозяйке. Искривленные ветви рук, неуклюжие змеиные тела, дрожащие в свете лишайника водяные рты, костяные пауки — всё, на что хватало её фантазии. Они несли на себе три маленьких скелета в обрывках дотлевающей ткани. Ядзя кивнула. Саркофаги открыли каменные зевы. Скелеты подхватило волной воздуха и уложило внутрь. Крышки захлопнулись. Твари услужливо расстелились перед Ядзей на каменном полу. Ядзя хлопнула в ладоши и сказала:
— Доставайте других. Поиграем ещё.
Она открыла рот и выдохнула бледное облачко. Голосок закружил по подземелью тихим смехом. Два саркофага слева от Ядзи открылись. Твари вытянули наружу другие скелеты. Ядзя хлопнула в ладошки, и твари попрятались, а девочки обрели плоть и открыли испуганные глаза.
— Страх в прах!
Засмеялся голосок у них за спинами. Девочки подбежали к Ядзе, схватили её руки и потянули прочь из склепа. Та, что была постарше, пробормотала:
— Не побоюсь — не обращусь.
Ядзя бежала последней и улыбалась темноте.