Оглохший Диджей Всех Мастей

Пучки прошлогодней травы шуршат на просторах равнин. Острова-фундаменты утопают в буераках грязи. Кирпичная крошка, хлам. Скачет лунной походкой пакет от чипсов. Скрипит каркас билборда. Фонари, точно стебельки тонконога, склоняются над четырехполосной трассой, разделенной двойным отбойником. Параллельные линии под пасмурным небом уходят вдаль, сливаясь с горизонтом, утопающим в дымке.

Шум мотора. Урчит и дребезжит ARO 246. Выставив вперед эмблему-щит, несется четырехглазый черный рыцарь. Петша Богза сжимает руль и сосредоточенно следит за дорогой, пытаясь лавировать между выбоинами. Рядом его попутчица Николетта Одобеску смотрит в окно, провожая взглядом рогатые опоры линий электропередач. В салоне играет «I Wanna Be Loved By You». Эквалайзер CD-проигрывателя скачет в игривом «Boop-boop-be-doop!» Мерлин Монро.

Водитель — вылитый Райан Гослинг из Драйва, но худее и с неопрятной бородой. Черная кепка натянута до бровей, угловатые уши торчат из-под неухоженных волос. Выглядит значительно старше своих двадцати девяти. Сам он уверен в том, что это из-за щетины, но скорее, дело во взгляде. Сосредоточенность и умудренная печаль, не свойственная большинству молодых людей. Зеленая трясина. Подобную темную глубину можно заметить в глазах врачей скорой помощи, пожарных, солдат, вернувшихся с войны… Но Петша никогда не пытался реанимировать труп, не выносил из пекла горящих младенцев и пока никого не убил. Просто всегда любил читать и думать. А когда до чего-то додумывался, тут же глушил свой разум вином.

Пассажирка на пару-тройку лет моложе. Миловидная девочка. Не мешает даже необычно длинная шея. Напоминает лебедушку. Завитки каштановых волос опускаются на плечи. Лицо полностью усыпано веснушками. Николетта сжимает в объятиях рюкзачок в виде Пикачу и глядит в окно серо-голубыми глазами-васильками. Морщит кирпатый носик, легко улыбается морщинками у уголков рта. Музыка напоминает ей о прошлой жизни. О времени, когда все было нормально.

Небо проясняется. У обочины скачет синусоида сетки-рабицы. Скелет трактора. Водосточная труба. Лижущийся бродячий пес настороженно застыл в разлапистой позе, провожая ARO носом.

— Разлом. И вроде не один, — говорит Пеша, сбрасывая скорость.

На первый взгляд ничего необычного. Пятно в воздухе. Асфальт темнее, небо другого оттенка. Дыра в пространстве. Окно в прошлое. В Разломе мелькнула машина, еще одна. Насыщенный трафик.

Перейдя на первую передачу, Пеша объезжает Разлом по обочине.

Еще одна аномалия. Накладывается на безликий остов огромного билборда. Появляется реклама отеля Alpin: дети в лесу, у хижины. На переднем плане девушка с белоснежной улыбкой в фэнтезийной короне сидит на троне-цветке. «Ваши любимые воспоминания начинаются здесь!» Пятно остается позади. Снова голый каркас.

Еще Разлом. И еще…

— Может как-то в объезд? — спрашивает Летта, поежившись, — такое скопление…

— Не боись, прорвемся.

— Я стараюсь держаться от них подальше.

— Правильно делаешь. Я однажды попробовал коснуться одного. И теперь у меня нет левой руки…

— Ого… У тебя протез?

— Не. Она, типа, есть, но ее нет. Сложно объяснить. Как проедем, покажу. Я ничего не почувствовал, даже не сразу понял, что произошло. Да и сейчас особо не понимаю… Он влажный… Прохладный… Как будто испугался моего касания. Дернулся туда-сюда, отдалился и шлепнулся. Ну, типа, схлопнулся. Их даже можно было бы позакрывать. Достаточно плюнуть. Но как-то лень вылазить.

— Плюнуть?

— Ну да. Они, типа, органики боятся, как я понял. Камни или болты, как в Сталкере, не работают. Пробовал. Да и зачем? Может, это важные штуки. Нужно только разобраться, изучить.

— Ты ученый?

— Нет, — хрюкает в смешке Пеша.

Выехав из скопления, тормозит, отворачивает рукав куртки и снимает перчатку:

— Во.

Руки нет. Идеальный срез чуть выше запястья. Аккуратная культя. На предплечье — татуировка. Сложный «рукав». Пентаграммы, черепа, голая женщина с крыльями и головой козла, языки пламени, шипастый вьюн, разряды молнии, перевернутый крест…

— Ого… — Летта с интересом рассматривает руку.

— Она, типа, невидимая. Я ее чувствую и могу делать всякое.

Незримой рукой Пеша достает из пачки сигарету. Она зависает в воздухе так, как если бы была зажата между двумя пальцами. Открывает окно, закуривает, надевает перчатку, дергает рычаг, едет дальше.

— Ничего себе. Жуть какая.

— Да. Прикинь, как я сразу пересрал. А ща уже и привык.

За разговором и не заметили, как замолчала Мерлин. Тишина. Прерывистые линии дорожной разметки гипнотизирующе ныряют под капот. Летта грызет ноготь и искоса глядит на водителя. Пеша начинает клевать носом, веки опускаются. Задремав на секунду, вздрагивает и дает себе пощечину.

— Так. Нужно что-то пободрее…

Достает диск из проигрывателя, возвращает в органайзер на солнцезащитном козырьке, ставит другой CD, делает громче. На дисплее бегут сегментные буквы «Slipknot — Disasterpiece», эквалайзер ударяет по верхам. Рваные запилы на электрогитаре. Ритм барабанов постепенно перерастает в скоростную дробь. Вопль Кори Тейлора!

Пеша сразу взбодрился. Улыбается, трясет головой в такт, вдавливает педаль газа в пол, не замечая, как Летта глядит на него. Девушка сунула ладони под мышки, чтобы унять дрожь, прижалась к двери, глаза на мокром месте.

— Останови машину! — крикнула Летта, сорвавшись в писк на последних звуках.

Остановил.

Второпях нащупывает ручку, открывает дверь и пытается выйти, но ремень безопасности не пускает. В панике отстегивает, отбрасывает шлейку, как ядовитую змею, выскакивает из салона, захлопывает дверь.

Пеша в недоумении шевелит бровями, выключает музыку, облокачивается на пассажирское сиденье, опускает стекло. Девушка стоит, вцепившись в Пикачу, вот-вот расплачется.

— Что случилось?

— Все в порядке! Спасибо, что подбросил! Я дальше сама прогуляюсь, — наигранно лепечет Летта.

— Ты че? Вокруг никого и ничего на многие километры…

— Пока.

Улыбается, машет рукой и уходит. Сначала вперед. Передумала. Развернувшись, надевает рюкзачок, снова машет на прощанье. Остановилась. Сияет в окружающей серости. Белая футболка, на спине румяный Пикачу, синие джинсы, черные «конверсы». На поясе повязано белое худи. Стопудово хорошая попа, думает Пеша, наблюдая в зеркало заднего вида. Сдает назад, подъезжает, открывает пассажирскую дверь.

— Не понял. Ты руки моей что ли испугалась? Мало странного за последние годы? Меня вот лично ничто уже не удивляет… Не знаю, че ты там себе надумала, но не дури. Как ты тут одна?

— Ты хочешь меня убить?

— Чего б?.. А божечки! Нет! С чего…

— Твоя татуировка.

— А что с ней? Клевый, типа, рукав.

— Ты сектант какой-то? Дьяволопоклонник? Я нужна тебе для жертвоприношения?

— Ах-хах! Нет…

— Я хочу разрезать тебе глотку и… Это… Изнасиловать рану?

— Чего, чего?

— Эта ужасная песня.

— Там у слипов такие слова, типа? Ты инглиш так хорошо знаешь?

Летта кивает.

— Ах-хах! Да я даже слов не понимаю. Просто ритм вставляет. С детства моя любимая банда. Ну, не нравится, так бы и сказала… Давай поставим, что тебе нравится. Вон у меня Скрябин есть, Рианна.

— Скрябин?

— Это, типа, классика.

— Давай Рианну. И это… Ты прости, пожалуйста. Просто невроз какой-то. Накопилось всякого, — улыбнулась и села в машину.

Поехали. На дисплее «Umbrella», Джей-Зи представляет Рианну…

Снаружи проплывают запущенные поля, из гнилой травы торчат редкие деревца. Кажутся голыми, но почки уже набухли. Скоро появятся листочки.

— Люблю эту песню, — говорит Летта, глядя в окно. — Ездила как-то в Польшу со своими детишками… Мелькают пальмы, солнце, небо голубое, искрящийся самолет низко пролетает прямо над автобусом. Поет Рианна, многие подпевают… Все казалось таким безграничным. Жизнь только начинается… Давно не видела самолетов. Чистое небо.

— Пальмы в Польше?

— Да. Странно. Почему-то именно так запомнилось. А, там, вроде, у придорожного ресторанчика были высажены. Или искусственные…

— Со своими детишками?

— Я училка. Преподаватель английского языка. В младших классах работала… А ты?

— А я в батином книжном магазе просидел лучшие дни своей жизни… Но не жалею. Мне нравилось. Покупателей мало. Букинистический, типа. В Клуже, на Напока. Тупо читал там все подряд, даже сам писать пытался…

— Ого. Что написал?

— Псевдоэпиграф... Слушай, а чего тебя так покоробила татуха и слипы? Ты, типа, набожная какая-то?

— Нет. Ну, крещеная, в костел ходила по выходным с родителями. Скорее они… Хотя это не мешало отцу гулять, напиваться и бить маму… Потом сходил, исповедовался — и все в порядке. Почти каждый день ходил…

— Понятно. Ты только из машины не выпрыгивай… Я сатанист.

— Я догадалась. Не одобряю я такое. Плохое дело.

— Почему?

— Ну, ни к чему хорошему это не приведет.

— А к чему приведет?

— Не знаю. Слушай. Это твое дело. Каждый сам волен выбирать свой путь.

— Не, я без наезда. Просто люди обычно неправильно это понимают. Интересно, как ты понимаешь.

— Ну… Богохульство, жертвоприношения, черная месса… Ты участвовал в таких мероприятиях?

— Это тебе твой домашний насильник рассказывал?

— Да…

— Дай угадаю. Алтарь из голой женщины. В руках у нее черные свечи из крови некрещеных младенцев. На животе у нее миска с мочой проститутки. Священник, отлученный от церкви, держит перевернутое распятье, макает заплесневелый хлеб в грязное влагалище женщины-алтаря, затем в мочу, дает причаститься всем присутствующим. После… Типа, начинает читать молитвы задом наперед, сдабривая их пошлостями и матом, харкает на икону — и появляется Дьявол…

— Ну да, как-то так.

— Так вот. Прикол. Это все церковь и придумала. Чтобы пугать прихожан и заставлять крестить детей.

Летта удивленно смотрит на Пешу. Тот смеется и продолжает:

— Сатанизм — это не религия и не секта. Скорее философия… А Сатанинская Библия — просто инструкция, как не быть лицемерным мудаком. И в отличие от священных писаний без воды и бреда. А сатанинская магия — скорее психология. Ну, парапсихология, типа. Там по сути то же, что в Трансерфинге или у Курпатова, но немного другими словами. Под другим углом. А Сатана… Это наш мир. Теперь эти смыслы открываются мне по-новому. Посмотри вокруг… Нет ни рая ни ада… Есть только мы. Здесь и сейчас…

Машина ныряет под п-образный мост. Когда в глазах-васильках мелькают шестиугольные плитки, исписанные неразборчивыми тегами и кривыми членами, Летта вспоминает, как играла со своим дядей в гексагональные шахматы. Как он там, в Казахстане?.. Может, там все в порядке… А может, рухнул весь мир… Сатана проявился в своем истинном обличье…

— Ты не веришь в Бога? — вдруг спрашивает девушка.

— А ты? — улыбается Пеша.

— Я. Ну… Это скорее красивый образ. Я верю в некие высшие силы, духовное измерение. Не могло же это все само собой появиться…

— А я верю в Бога.

— Как это?

— Без этого чувака все было бы бессмысленно…

— Ты определенно интересный человек.

— Спасибо. А ты… Милая.

— Хи-хи. Спасибо.

— Надо бы заправиться и перекусить. Вон, кажись, о эм ви на горизонте маячит.

Сине-зеленый шпиль “OMV”, бензоколонки, заправочный пистолет, арочные своды навеса над пустой парковкой. Автоматические двери открываются, путешественники заходят в кафе под вывеской “VIVA”. Свет горит, холодильники гудят в тишине лиминального пространства. Полки не тронуты. Казалось, секунду назад здесь были посетители и сотрудники, но мигом исчезли. Лишь мозаичные композиции из плесневых грибов на булочках свидетельствуют о том, что прошло много времени… Пока Летта маячит у входа, не давая дверям закрыться, Пеша берет пачку «Честерфилда», пакет сырных начо «Чио» и направляется к холодильнику с пивом.

— Хватит с дверями играться, возьми что-нибудь перекусить!

— Я не буду красть.

— Успокойся! Это магазин! Он открыт! Мы, как и положено, возьмем, что нужно, а взамен оставим деньги! Никакого воровства!

Летта мысленно соглашается, берет случайный шоколадный батончик и банку двойного эспрессо «Хелл».

Последние покупатели скидываются и выкладывают купюрный веер на монетницу у кассы. Синий Ион Лука Караджале оценивающе щурится, желтый Аурел Влайку слегка удивлен такой порядочности, розовый Николае Григореску удивлен куда сильнее, пара фиолетовых Джордже Энеску уважительно кивают.

Рев мотора! Из динамиков скачут аккорды электрогитар, энергичный ритм барабанов сливается с битовыми волнами ситезатора.

Распогодилось. Мрачные просторы уже начинают преобретать салатовый оттенок. Появляется первая зелень. Параллельно с трассой возвышается железнодорожная насыпь. Мелькают столбы линий электропередач. Страбоскопическое мерцание солнца в ритм музыке.

— Now shut up and drive! Drive, drive, drive!.. — подпевает Летта.

Девушка улыбается, то и дело поглядывает на Пешу, отбивает ритм пальцами на коленках. Выбоина! Рюкзак падает под сиденье.

— Пика-пика!? — озвучивает Пеша. — Ах-хах!

— Ой! Бедняжка… — поднимает, отряхивает.

— Угараешь по Пикачу?

— Да не то чтобы. В детстве то оно, конечно, как и все, наверное. Но… Это подарок.

Поджав губы, Летта с грустью смотрит на рюкзак, поглаживая острые уши.

Пеша хочет спросить, но дважды подумав, запинается и импровизирует:

— Шарап энд драйв, шарап…

— От моей ученицы. Тогда эта игра была популярна, где покемонов нужно ловить телефоном.

— Покемон гоу.

— Да. Бабушки подарили Альме на день рождения одинаковые рюкзачки. Мама посоветовала ей отдать один лучшему другу…

На глазах девушки искрятся слезы. Она прижимает к себе Пикачу, шмыгает носом и отворачивается к окну.

Из динамиков раздается скрип колес, скрежет металла, звон стекла. Наступает тишина… Лишь шорох колес и урчание мотора.

После очередной развилки железнодорожные пути оказываются с другой стороны. Летта наблюдает за проносящейся мимо деревенькой. Острые ржавые крыши, пустые глазницы окон. Среди покосившихся домов клубятся белые облака одичавших яблонь. Жизнь всегда найдет себе дорогу, размышляет девушка. Даже когда, казалось, ничего уже не осталось. Выжженная земля. Рано или поздно появится росток. И все начнется сначала…

Пеша замечает Разлом прямо над рельсами. В мираже гремит воспоминание о грузовом поезде.

— О! Тоже дело. Не против сделать привал? Кости разомнем. Люблю поезда.

— Давай.

Тормозит, глушит мотор. Перешагивает через отбойник, подает девушке руку. Спускаются по склону.

— Я к этой штуке близко подходить не буду, тут посижу.

— Ок.

Летта садится на сухую траву, скрестив ноги, достает из рюкзака баночку кофе и блокнот в твердом переплете.

Пеша подходит вплотную к аномалии, присаживается на рельсы, открывает бутылку пива, закуривает сигарету.

Воспоминание о поезде оглушительно стучит. Свежий ветер прошлого вырывается из невозможной дыры в пространстве и времени. Гудрон, тархун и корка хлеба. Аромат путешествий. Запах детства. Отлично сочетается с горьким пивом и крепким табаком.

Закрыв глаза, Летта прикладывается к баночке кофе, пристраивает ее в траве, несколько раз проверив устойчивость. Открывает блокнот и делает набросок карандашом: сатанист в кепке, с бутылкой пива в руке сидит на рельсах. Выдувает дым, который превращается в текстовый пузырь, как в комиксах. Слова с перепутанными буквами, пентаграммы, закорючки… Из рваной дыры на него несется поезд.

Художница чпокает колпачок с маркировкой 0.5 и начинает прорабатывать контуры и тени линером…

Уже идет вторая бутылка и четвертая сигарета, кофе закончился. Видя, что с Пешой до сих пор ничего не случилось, Летта наконец решается подойти к Разлому. Садится рядом, показывает рисунок.

— Ого. Ты круто рисуешь!

— Спасибо…

— Слушай. Я тут вдруг подумал… Куда ты едешь?

Летта смотрит вдаль. Закрывает скетчбук, прижимает книжку к груди.

— Я не знаю…

Пеша смотрит на нее, вытаращив глаза, делает большую затяжку и процеживает сквозь зубы вместе с дымом:

— Я тоже… Ты встречала кого-нибудь, кроме меня, за последнее время?

— Нет… Уже давно. Не помню даже.

— Я тоже…

— Ты ведь голосовала у дороги, я остановился…

— Ну да.

— А ты помнишь это?

— Подожди-ка… Нет… Не помню.

— Я вот тоже помню тебя только в машине. Типа, подразумевается, что я увидел тебя у дороги…. Но не помню конкретно, как ты стояла… Только уже в машине…

— И я…

Пеша кидает бычок в Разлом. Аномалия исчезает, мгновенно свернувшись внутрь со звуком захлопнутой книги.

Возвращаются в машину.

Долго едут молча. Тишина… Красное солнце клонится к горизонту. Впереди виднеется огромный шар. Посередине трассы, в метре над разделительным отбойником, завис желейный сгусток. Сотрясается в вибрации, издавая ошеломительные звуки. Музыка не от мира сего. Трепетная мелодия грез. Удивительное смешение стилей: меланхоличный рок, внеземная электроника и инфернальный дарквейв. Пятитысячные гитарные аккорды запутываются в лабиринтах второй сотни клавиш невозможного синтезатора. Восьмая и девятая чистая нота. Шестая и седьмая альтернативная. Совершеннолетняя симфония.

Летта и Пеша выглядят так, как должен выглядеть человек, только что узнавший страшную тайну, о которой никому нельзя говорить.

— Откуда музыка? — безэмоционально спрашивает девушка.

— Это шар.

— Он — музыка?

— Музыка внутри. Он внутри.

— Кто внутри?

— Мистический гений. Оглохший Диджей Всех Мастей.

Гигантский вибрирующий холодец приближается. Внутри маленькая мутная человеческая фигура. Проезжая мимо, Пеша сбрасывает скорость.

— Давай остановимся. Я хочу посмотреть, войти, послушать по-настоящему, — говорит Летта, пытаясь рассмотреть шар.

— К сожалению, у нас не осталось времени. Нужно ехать.

— Ты знаешь, куда мы едем?

— Нет…

— Печалька. Мы даже не успели разбить или заклеить зеркала.

— Да. И что самое забавное, был момент, когда я, типа, посмотрел в зеркало на тебя.

— И как я выглядела?

— Ничего необычного. Со спины и далеко. Я больше жалею, что в Помехах мы не побывали.

— Да. Это была бы, наверное, долгая история.

— Как-нибудь в другой раз.

— Да. Ведь мы сейчас в конце, но в то же время и в начале. Странные ощущения.

— Очень. Как будто живешь наоборот.

— Интересно, а люди тоже так живут?

— Это ты меня спрашиваешь или я тебя?

— А какая разница?

— Как живут?

— Кусками.

— Большинство людей вообще не живет…

Оставшись позади, музыкальный студень переливается алой бронзой. Трасса устелена сусальным золотом лучей уходящего солнца. Шума мотора не слышно. Ничего не слышно. Лишь эфемерная музыка. По волне Оглохшего Диджея Всех Мастей беззвучно скользит ARO 246, оставляя за собой шлейф габаритных огней. Петша Богза сжимает руль и сосредоточенно следит за дорогой. Рядом его попутчица Николетта Одобеску отрешенно смотрит в окно. Горизонт стирается, истлевает, становясь одним целым с Черным Морем. Бесконечность заката…

Оглушительный скрип колес!

Машину заносит влево, она останавливается в паре метров от обрыва. Шум прилива.

Двое сидят на капоте в горящей окантовке контрового света.

— А что, если мы с тобой остались одни в этом погибающем мире?

— Может, мы уже приехали?

Невидимые пальцы поправляют завитки каштановых волос, поглаживают конопатую щеку. Губы сближаются...

Сладкий персик. Терпкий табачно-пивной аромат.