Перст и Опора

За окном давно стемнело и завывал ледяной зимний ветер. Зато в комнате под самой крышей было душно. Посредине неё проходила печная труба, и даже случайное прикосновение к раскалённому кирпичу грозило незадачливому постояльцу серьёзным ожогом.

Хозяйка не солгала, пообещав двум странствующим защитникам веры самую тёплую комнату во всей таверне.

Конечно, ни Перст, ни Опора — инквизиторы на службе Всеблагого Престола — и не думали сомневаться в её словах. Таких как они в любом, даже самом отдалённом кантоне старались встретить со всем возможным радушием. Но не только потому, что боялись гнева святых посланников. Все знали, что инквизиторы черпают силу из собственных страданий и чем сильнее терзается их плоть и дух, тем больше и разрушительнее становится мощь. Потому защитникам веры всегда доставались самые удобные покои, лучшая еда и расторопные слуги.

— Да простятся нам наши грехи, — выдохнул Опора, присаживаясь на кровать. — Здесь и правда весьма недурно для такого медвежьего угла.

Перст брезгливо стащил подушку со своей кровати.

— Господи, она же пуховая. Она думает, что мы разнеженные дворяне?

— Не сердись на неё. Эта женщина действовала из лучших побуждений. В мои годы как-то не хочется проводить ночи на соломенных тюфяках, кишащих блохами, — Опора с интересом наблюдал за соратником, сбросившим вслед за подушкой и матрас.

— Ты что же, решил спать на полу?

— Нет, — коротко ответил Перст и устроился на голых досках кровати. — Буду набираться сил. И тебе бы не мешало этой ночью пострадать, на рассвете пойдём к отцу Грому.

— Я и без того страдаю, мой друг, — Опора снял рясу и аккуратно сложил рядом с кроватью. — Сегодня я не выпил ни капли вина, не порадовал себя застольной беседой или обществом прекрасных женщин. Скажи, разве это жизнь? Нет! Лучше посмотри на меня внимательно, Перст. Моя сила растёт.

Перст и правда повернул голову, чтобы взглянуть на соратника. Опора не лгал. Аристократ и неженка, без выпивки и разврата он страдал как грешник в аду.

Формально в их паре Перст был главным. Однако его превосходство в силе зачастую оказывалось настолько незначительным, что их с Опорой всегда и везде принимали за равных по чину.

Жёсткие доски врезались в спину инквизитора, от печной трубы шёл жар — но несмотря на это Перст задремал. Из сладкого забытья его вырвал голос соратника.

— А неслабо Верховные всполошились из-за этого Грома, — задумчиво произнёс Опора. — Чем им так насолил бедный священник?

— Да как обычно. Здесь недавно прошло поветрие оспы, и много народу померло. В день, когда у Грома скончалась дочь, Наблюдатели зафиксировали мощную вспышку силы.

— Скольки балльную?

— Не меньше девяти баллов, — сказал Перст и почувствовал, как на лбу выступил холодный пот.

— И они послали лишь нас двоих? — Опора привстал с кровати.

— Ты сомневаешься в мудрости Всеблагого Престола?

— Нет-нет, я им всецело доверяю. Но разве не разумнее было направить сюда более могучих воинов? Что мы сможем противопоставить такой силе?

— Ничего, в том-то и дело. И Грому это тоже будет очевидно. Наша задача — убедить его в самых добрых намерениях Престола и увезти с собой в столицу.

— Его сделают новым Верховным?

— Это не нашего ума дело.

Опора ненадолго затих, но вскоре Перст услышал, как тот осторожно встаёт с кровати.

— Ты куда?

— Да так, по нужде приспичило.

Поспешность, с какой он ответил Персту, настораживала.

— Смотри, не сорвись. Завтра наши жизни будут висеть на волоске, и нам пригодится даже самая малая толика твоей силы.

— Ты сомневаешься во мне? — делано обиделся Опора.

— Сам знаешь, что силу даёт только страдание.

— Знаю, знаю.

Опора скрылся за дверью, но вскоре вернулся. Перст краем глаза взглянул на его ауру: сила собрата возросла. Если тот и собирался нагрешить, то не решился. То ли он внял голосу разума, то ли подействовал страх перед завтрашним визитом — Перста устраивал любой вариант.

От постоянных пробуждений у старшего инквизитора разболелась голова, и это было очень кстати. Мигрени всегда придавали ему сил лучше любого другого вида боли.

Как и всякий смиренный раб Престола, он не сомневался в мудрости Верховных. Но их ум зачастую был жесток. Они могли с лёгкостью пожертвовать двумя не самыми могучими братьями, чтобы узнать, с кем имеют дело. А Персту очень не хотелось быть разменной пешкой в их политической игре.

 

Инквизиторы проснулись с первыми лучами осеннего солнца — не в духе, но полные сил. На завтрак они лишь съели по черствому сухарю из собственных запасов и выпили по стакану сильно разбавленного кислого вина, чем сильно напугали хозяйку таверны. Сама того не осознавая, она почувствовала их возросшую с вечера силу.

Не прошло и получаса, а защитник веры уже шагали в сторону деревенской церкви.

— Послушай, Перст, — нарушил тишину утра Опора.

Он и в спокойной ситуации не умел долго молчать, а сейчас к тому же сильно нервничал.

— А ты знаешь кого-нибудь из десятибалльных?

— Конечно.

— Кого?

— Ты и сам Его прекрасно знаешь.

— Точно. Извини, я что-то плохо сегодня соображаю. Ну а кроме Спасителя? Разве среди Верховных нет десятибалльных?

— Сила Верховных — великая тайна, — к явному разочарованию Опоры ответил Перст.

Но не смотря на внешнее безразличие, он боялся встречи с отцом Громом не меньше своего соратника и не прочь был заглушить страх разговором, потому продолжил:

— Однако поговаривают, что среди них больше всего восьмёрок и семёрок. Говорят также, что девяткой обладает только сам Папа Цеп. И никто не знает, какую цену он платит за свою силу.

Опора, сила которого на пике тянула лишь на пятёрку, поспешно перекрестился. О Папе ходило множество слухов, за распространение которых можно было с лёгкостью угодить на виселицу.

 

Как бы медленно они ни шли, вскоре Перст и Опора добрались до церкви. Не сговариваясь, они толкнули незапертые двери и оказались внутри. Притвор и неф пустовали, что было не удивительно в столь ранний час, однако, когда инквизиторы приблизились к алтарю, то из капеллы им навстречу вышел бледный мужчина в облачении священника.

— Уходите отсюда, — резко сказал он. — Немедленно.

— Отец Гром, — миролюбиво произнёс Перст, — нас прислал Всеблагой Престол.

— Я знаю кто вы, потому и говорю — убирайтесь!

Перст и Опора почувствовали, как невидимая сила подхватила их под руки и поволокла из церкви. Как ни пытались они противиться, результат был нулевой.

Всё равно, что грести пуховым пёрышком в шторм, отрешённо подумал Перст.

У самого порога их развернуло спиной к алтарю и вышвырнуло прочь. Оба инквизитора безвольными кулями повалились в грязь, однако, к немалому удивлению, они отделались лишь лёгкими ушибами.

Когда они поднялись на ноги и отряхнулись, Опора неуверенно спросил:

— И что будем делать? Пойдём к нему ещё раз?

— Нет, это бесполезно. Он вышвырнет нас как котят.

— Так что же тогда?

О возвращении к Всеблагому Престолу без отца Грома Опора даже не заикнулся. Он хоть и был изнеженным аристократом по происхождению, но соображал порой не хуже придворного интригана.

— Мы вернёмся ночью. Свяжем его, когда он будет спать.

— А если он не будет спать?

— Ты видел его лицо? Он только что проснулся. Я думаю, его разбудили скрипящие створки и наши шаги, поэтому ночью мы пойдём без обуви.

По гримасе на лице Опоры было ясно, что идея идти босиком не вызывает у него восторга, но возражать он не стал. Не решился он и предложить снять обувь у церкви, ведь муки от такой прогулки должны были добавить им сил.

Всё-таки, он вовсе не дурак — в который раз отметил про себя Перст.

Сам он не был брезглив, и потому собирался найти иной способ причинить себе страдания. Если его план не удастся, то им понадобятся все силы, чтобы остаться в живых.

Когда Перст и Опора вернулись в таверну, их встретил пустующий обеденный зал.

— Где все? — спросил инквизитор у трясущейся хозяйки.

— По делам разбежались. С самого спозаранку, да. У нас народишко занятой, в постелях валяться не любит.

Было ясно, что о позорном исходе их встречи с отцом Громом уже знала вся деревня. И Перст тотчас почувствовал, как в нём вспыхивает смесь гнева и стыда. Гордыня была самым тяжким из его грехов, и сегодняшний позор причинял ему немалые страдания.

— Подай нам свою лучшую еду, — приказал он. — И пива.

Опора в удивлении воззрился на соратника.

— Сейчас надо хорошенько подкрепиться, а постится будем вечером, — объяснил Перст, когда хозяйка скрылась на кухне.

— Позволь вопрос, — быстро произнёс Опора.

Встречаться взглядом с Перстом он избегал.

— Когда мы его свяжем, он ведь непременно проснётся. Разве мы сумеем его удержать?

— Мы не сумеем, но Верховные дали мне это, — инквизитор отогнул воротник своей рясы.

На его шее болталась потрёпанная пеньковая верёвка.

Опора ахнул:

— Путы Спасителя!

— Да.

— Стало быть, Верховные заранее всё знали?

— Я должен был связать Грома на первом привале, но придётся воспользоваться ими раньше.

— И ты ничего мне не рассказал?

— А ты бы хотел знать раньше?

— Нет, конечно, нет, — подумав, ответил Опора. — Блажен несведущий, ему спокойно спится.

 

Остаток дня они провели, запершись в комнате.

Хозяйку попросили натопить печь посильнее, и Опора ворочался на пуховой кровати, обливаясь потом. Перста же мучало похмелье.

К вечеру запасы их сил изрядно пополнились. Когда в сумерках они вышли на улицу, морозный воздух показался им верхом блаженства. Первым делом раскрасневшийся и воняющий перегаром Опора пошёл на задний двор и притащил оттуда топор.

— Пригодится, — объяснил он соратнику. — Или ставень подденем, или дверь с петель снимем. Всяко внутрь попадём.

Однако, как и прошлый, раз церковь оказалась не заперта.

— Плохо, очень плохо, — беспокойно прошептал Опора. — Лучше бы он закрылся на все замки.

— С такой силой как у него воры не страшны.

— Нас с тобой он тоже ни в грош не ставит.

Стараясь не шуметь, инквизиторы миновали ряды скамей и алтарь. В тёмном коридоре, ведущем в комнату священника, им пришлось двигаться наощупь. Благо, тот был коротким и вскоре закончился дверью в спальню.

Перст вошёл первым, на цыпочках за ним последовал Опора.

Жилище священника оказалось уютным: с чистым деревянным полом, обеденным столом, накрытым скатертью, и шторой, за которой, должно быть находились умывальник и ночной горшок. Напротив двери на узкой деревянной кровати спал отец Гром.

Перст жестом приказал Опоре положить топор на пол, а сам вынул Путы Спасителя. Те озарили комнату мягким сиянием. Но не успел он сделать и двух шагов, как Опора схватил его за плечо и стал беззвучно указывать на спящего. Даже в темноте было хорошо заметно, что толстый инквизитор напуган.

Перст в раздражении отдёрнул руку и в этот же миг понял, чего испугался Опора. На кровати спал заурядный колдун двух баллов, чьей силы хватило бы разве что на детские фокусы. Вся невероятная сила отца Грома словно испарилась.

Некоторое время оба инквизитора стояли неподвижно, не решаясь действовать. Но ничего не происходило и Перст, пожав плечами, двинулся к священнику. На ходу он размотал Путы, которые теперь напоминали рыбацкую сеть с крупными ячейками.

Едва мерцающие силой верёвки коснулись Грома, тот проснулся.

— Кто здесь? — непонимающе забормотал священник. — Зарница, это ты?

— Папа? — раздалось в ответ из-за занавески, и её отдёрнули в сторону.

Во второй половине комнаты не было ни умывальника, ни отхожего места, как опрометчиво решил Перст. Там помещалась ещё одна кровать, на которой сидела девочка лет десяти.

Одной рукой она держала занавесь, а другой тёрла глаза.

Перст и Опора невольно подались назад — от девочки шли волны силы.

— Ты же сказал, что дочка Грома умерла? — вырвалось у Опоры.

Перст помотал головой из стороны в сторону, не в силах вымолвить и слова.

— Вы кто? — спросила девочка.

Неожиданно для себя оба инквизитора разом заговорили.

— Тихо! Ты рассказывай, — и девочка указала на Перста. — Другой пусть помолчит, а то я ничего не понимаю.

— Меня прозвали Перстом, а это мой соратник — Опора, — тотчас ответил тот, не в силах удержаться. — Мы святые братья Всеблагого Престола и прибыли, чтобы забрать твоего отца в столицу.

— Зачем?

— Верховные служители испугались той силы, что получил отец Гром после твоей смерти. Но ты жива, и теперь я ничего не понимаю.

— Прикажи им меня развязать, дочка, — попросил отец Гром.

— Ты, второй, развяжи папу!

Опора кинулся к Грому, но стоило ему прикоснуться к Путам, как он завыл от боли. Путы при этом замерцали ярче.

Девочка вскочила с кровати и подбежала к Опоре. Едва она его коснулась, как ожоги на руках инквизитора побледнели и исчезли.

— Извини, я не знала, что так будет.

— Пусть другой попробует, Зарница, — ласково попросил Гром. — Он должен лучше знать, как снять своё колдовство.

— Я не знаю, — признался Перст. — Путы дали мне Владыки, и только им ведомо, как развязать тебя.

Тогда девочка подошла к отцу и взялась за верёвки — те сразу побледнели. Зарница дернула, и Путы спали. На полу они зашевелились словно змеи, но через мгновение рассыпались прахом.

От удивления Перст осел на пол. Опора тем временем утирал струящийся по лбу пот.

— Всеблагой Престол ошибся, — произнёс Гром. — Им нужен не я, а она. Но они её не получат!

— Я не хочу причинять людям боль, — обняла его Зарница. — Если они хотят, чтобы я куда-то поехала, то я поеду.

— Нет! — Гром притопнул ногой. — Ты не представляешь, что ни с тобой сделают. Пойми, они хотят тебе только зла.

— Твой папа прав, — хрипло подтвердил Перст. — Владыки не понимают, кто ты. Совсем не понимают. Они думают, что у них появился соперник, но ты…

— Продолжай, инквизитор, — сказал Гром.

— Твоя дочь — настоящая святая.

— Святая, — эхом повторил Опора. — Истинная святая, как Спаситель!

— Девочка берёт силу не из страданий, как мы все. Но я пока не понял, откуда.

— Нечего здесь понимать, — священник нежно посмотрел на дочь.

— Её сила идёт от веры. Зарница верит, как никто другой. С детской искренностью, не ведающей сомнений.

— Но искренне верят все дети, — усомнился Опора. — А такой силы больше нет ни у кого. Это же десять баллов!

Опора благоговейно смотрел на девочку.

— Значит, это чудо, — решил Гром.

— Для чудес тоже нужна сила. Кому как не нам, священнослужителям, это знать? — Перст покачал головой. — Должно быть что-то ещё

— И всё же настоящее чудо случилось. Когда в деревню пришла болезнь, моя дочь сгорела за считанные дни. Ничего не осталось от той радостной болтливой девочки, какой она была раньше. Говорить она могла только с превеликим трудом, и последними её словами стали слова молитвы. В неё она благодарила Спасителя за то, что подарил ей жизнь и замечательного отца. А затем она умерла. Её сердце не билось несколько часов, а я не мог сдвинуться с места от горя. Так я и просидел весь день и ночь, пока меня не одолело тяжёлое забытье. Но когда я снова открыл глаза, Зарница сидела на кровати: живая и здоровая, и полная силы. Тогда-то я и понял, что произошло настоящее чудо.

Гром замолчал, но Перст чувствовал его взгляд. Этот взгляд спрашивал, как могут они забрать у него дочь после всего, что он пережил? Даже смерти это не было позволено.

— Мы останемся с вами, — наконец произнёс Перст. — Будем защищать вас.

— От всесильного Престола? — переспросил его Опора. — Да они сотрут нас в порошок!

— Тогда уедем. Спрячемся в лесах, чтобы никто не отыскал.

— Я-то согласен жить отшельником, но Зарница… — Гром покачал головой.

— Не надо прятаться, — девочка мягко взяла отца за руку. — Никто нас не тронет. Те, в ком осталась вера, выберут правильный путь. Верьте мне.

И они поверили сразу и навсегда.

 

Накануне случилась сильная метель и все дороги замело, будто их никогда и не было. Зато утро выдалось солнечным, и воздух звенел от мороза.

Со стороны леса возникло снежное облако, движущееся к деревне со скоростью конного обоза. Когда оно приблизилось, стало видно, что это и правда конные упряжки с крытыми санями. Снег перед ними разлетался в стороны, словно боясь коснуться разгоряченных боков лошадей.

Опора, вышедший на задний двор по нужде, мигом заскочил обратно.

— Едут! Всеблагой Престол! Большим обозом едут.

— Беги к Грому, — откликнулся Перст, пытаясь попасть ногой в сапог. — Хотя нет, я сам.

Забыв обо всём, инквизиторы помчались к церкви. Когда они приблизились, то увидели Зарницу, стоящую в дверях. Она совершенно не удивилась запыхавшимся Персту и Опоре, а они наперебой принялись уговаривать её бежать из деревни.

— Мы их задержим, а вы бегите к реке. Это собьёт ищеек со следа. Вещи оставьте.

— Уже поздно, — Зарница указала им за спину.

На пятачок свободной земли, который с большой натяжкой можно было назвать площадью, въезжала процессия. Возглавлял её конный отряд святых братьев, а за ними ехали тройки с санями.

Инквизиторы Престола быстро рассредоточились, окружая церковь со всех сторон. Саням места не хватило, и они остановились между избами. Показались верховные сановники, одетые в тёплые сутаны. Последним на площади появился обрюзгший краснолицый старик в потрёпанной чёрной рясе. Его ледяные глаза светились силой, а на груди висело посеревшее от времени деревянное распятие.

Перст сразу узнал старика, хотя и видел его не больше пары раз. Это был глава Всеблагого Престола, отец Цеп.

— Итак, я вижу, что дармоеды Наблюдатели обосрались, — произнёс он в наступившей тишине. — Кого-то придётся за это наказать. Но позже. А сейчас скажи мне, дитя, как тебя зовут?

В его словах звучал приказ, подкреплённый могучей силой, но Зарница ему не починилась.

— В тебе слишком много зла, — брезгливо сказала она. — Не подходи.

Глава Всеблагого Престола рассмеялся.

— Как ты смеешь что-то запрещать мне? Впрочем, пускай. Приведите девчонку, я научу её вежливости.

Однако никто не сдвинулся с места.

— Вы что, оглохли? — изумлённо спросил Цеп.

Было заметно, что он привык к мгновенному исполнению своих приказов.

— Ну, что вы встали столбами, олухи? — рявкнул старик и попытался шагнуть к девочке, но ему это не удалось.

Багровое с синими прожилками лицо Цепа вдруг побледнело.

— Что ты сделала со мной, дрянь?

— Остановила тебя силой веры.

— Да кто ты такая, чтобы решать мою судьбу?

— Я — Избранница.

— Избранница? — ухмыльнулся Цеп. — Глупая дитя с больной фантазией, ты ничего не знаешь об этом мире. Думаешь, тебя избрал Спаситель? Нет никакого Спасителя! Это всё детские сказки, а наши с тобой силы — результат ошибки природы, случайность.

— Моя сила истинная, злой дух. Она идёт от веры, а не от страдания, как у тебя.

— Так ты думаешь, я много страдал? Как бы ни так, я заставлял страдать других! И вера здесь тоже ни при чём. Сила пришла ко мне, когда я был совсем юным монахом, день и ночь гнувшим спину в поле. Мы с братьями выращивали и собирали кукурузу по несколько урожаев за год. Старшие братья корпели над свитками, а такие как я, неграмотные крестьяне, работали. Изо дня в день я видел только кукурузу, она даже снилась мне ночами. Представляешь? Закрываешь глаза, а она плывёт перед глазами.

— Мне жаль того мальчика, которым ты был.

— Жаль? Ха-ха-ха, ты зря меня жалеешь. Ведь именно кукуруза открыла мне глаза. Я вырастил и собрал её так много, что однажды начал замечать странности. Среди початков порой встречались уродцы, отличающиеся ото всех остальных: одни были больше остальных, другие вместо жёлтого цвета вырастали красными, иногда попадались слишком высокие кусты или слишком низкие. Я откладывал уродцев в сторону, чтобы потом высаживать их в стороне от остальных. Вскоре я вывел новые сорта, куда живучее предыдущих. А ещё я заметил, что отклонения появляются хоть и редко, но с завидным постоянством — по два-три куста на весь урожай. Жаль, что настоятель не оценил моих стараний. Когда я прибежал к нему с откровением, что открыл новый закон природы, он набросился на меня с обвинением в ереси. Сам не знаю, как вышло, что я схватил кувшин и ударил его по голове. Я бил его снова и снова, и с каждым ударом моя сила росла. Но думал я лишь о том, что уродцы рождаются не только среди кукурузы, но среди всего живого. Я был одним из таких уродцев. Свои страдания не придавали мне сил, а вот чужие…

— Ты чудовище!

— Такое же, как и ты, девочка. Мы оба — отклонения, просто мне повезло немного иначе.

Зарница в страхе отвернулась от старика. А Цеп словно ждал этого. С огромным усилием он поднял руку и коснулся распятия на шее. В тот же миг с него словно слетели невидимые оковы, и он ринулся к дочке священника. Ему наперерез бросились Перст и Опора, но Цеп раскидал их словно котят. Подскочив к Зарнице, он ткнул в неё кинжалом.

Девочка вскрикнула одновременно со стариком. Кинжал рассыпался в его руках ржавой пылью, а сам Цеп осел наземь. К нему бросились двое сановников из свиты — их оковы спали в тот же миг, что и у Цепа, — но в шаге от главы Всеблагого Престола они в удивлении остановились.

— Он больше не ваш глава, — произнёс отец Гром, оказавшийся рядом с дочерью. — Старый змей лишился сил. Если не хотите повторить его судьбу, то забирайте его и убирайтесь отсюда. И никогда больше появляйтесь в нашем кантоне.

Враз одряхлевший Цеп уставился на свои руки. А люди вокруг него вдруг стали падать на колени. Оклемавшиеся Перст и Опора поспешили на защиту Зарницы, но никто больше не пытался напасть на девочку.

— Святая! — шептались люди и молитвенно воздевали руки. — Защити нас! Спаси!

К церкви подходили новые люди и тоже присоединялись в молитве. Перст и Опора, отец Гром и его дочь в удивлении оглядывали растущую толпу.

— Но я не знаю, как их всех спасти, — прошептала девочка.

— Ничего, — ответил её отец. — Никто не знает, но мы обязательно придумаем. Все вместе.