Чистый холст
Шелковистые волосы, смуглая кожа и огромные голубые глаза. Они так инородно выглядели на этом холсте, называемом телом… Она смотрит на меня как маленький теленок, абсолютно уверенный в том, что хозяин никогда не причинит ему боль. Смотрит с обожанием даже в момент, когда ты стоишь перед ним с топором.
Я поворачиваю ее лицо, слегка треплю по вьющимся волосам, вижу, как она улыбается. Ее нисколько не смущает мой маленький осмотр. Кажется, она воспринимает его еще как одну игру своего божества. Посчитаю ли я ее достойной или с позором выгоню из этой маленькой глиняной комнаты без окон, освещаемой лишь факелом в моей руке? Я чувствую, как слегка подрагивают ее плечи, но ни одна эмоция на ее лице не выдает страха.
Она действительно красива. Маленькое лицо, ровные скулы, красивая, почти блестящая, кожа, аккуратные груди. Молодость и здоровье. Прекрасное творение своих родителей, но не идеальное. Всегда есть, что улучшить. Главное не сделать ошибку и не загубить этот холст.
Щелкаю длинными золотистыми когтями у нее рядом с ухом. Она вздрагивает, но тут же снова улыбается.
— Можешь говорить, — бросаю ей.
Девушка поспешно открывает рот. У нее много вопросов, но она не хочет показаться навязчивой. Она не знает, что я не их настоящий бог, а лишь бродяга, которого закинуло в их темное племя. Маленький теленок верит в меня больше, чем я в себя сам.
— Гюрза… Ты одаришь меня своей благодатью?
Смогла сдержаться и не задать кучу вопросов. Похвально. Такие люди легко утомляли меня своей болтовней. Но я не спешил ей ответить. Мне нравилось томить ее как вкусный плод в растворе из неведения, страха и надежды. Я уже принял решение, но еще несколько минут внимательно окидываю ее взглядом. Удивительно, как она смогла сохранить в этом диком племени такую красоту. Ни шрамов, ни рубцов, ни даже мелких прыщей. Впрочем, работа жрицы не была особо опасной. Интересно, их божок хоть знает о существовании этого народа?
— Сгодишься.
Девушка старается сдержать улыбку, но получается у нее плохо. Ладно уж, пускай порадуется. Впереди нам предстоит много работы.
Пока она осознает сказанное мной, я тру длинные золотые когти друг о друга и слегка нагреваю их под факелом. Не лучший материал, но в руках умелого творца даже с таким может получиться шедевр. Вот только это моя первая попытка. Никогда раньше я не создавал нечто настолько масштабное.
Я широко расставляю когти и бросаю на нее короткий взгляд. Предупредить ли еще раз об опасности? Соблюсти ли очередные формальности? Нет, я предлагал ей много раз, и каждый раз она была абсолютно уверена в своем решении. Маленькое глупое примитивное племя, столь самозабвенное верящее любому бродяге, способному вызвать хоть бы маленький дождь.
Это ее выбор. Не мой. Мне нужен лишь холст. Это могла быть она, а мог быть и совсем другой человек. Это не моя ответственность. Не мое решение. Я существо совсем другого плана. Я творец.
Она слегка дергается и вскрикивает, когда я наконец касаюсь краем когтя ее плеча. Маленькая золотая точка расцветает на темной коже. Больно? Конечно, я ведь меняю структуру ее тела.
— Ты не умеешь терпеть? Ты мешаешь мне работать. Может стоит поискать-то еще? Возможно, я ошибся с выбором?
Мой холодный голос заставляет ее испуганно выпучить глаза и начать быстро лепетать.
— Нет, нет, нет, Гюрза! Я… я испытала на себе божественное благословение от этого прикосновения. Не останавливай свой труд. Я больше не двинусь и не произнесу и звука. Клянусь!
Клятвы в культуре этого народа значат гораздо больше, чем у их соседей. Нарушишь клятву — теряешь себя. Они верят, что сама их личность строится на клятвах, данных самому себе. Что ж, сильные слова.
Я начинаю работу с рисунка маленького цветка. Такой я заметил в окрестностях. Вытянутые желтые лепестки, торчащая на ножке темная сердцевина с небольшими семенами на конце.
Краем глаза смотрю на лицо девушки. Она плотно сжала губы и внимательно следит за моей работой. Несомненно, ей больно. Я быстро притупил жалость, которая внезапно возникла где-то внутри меня. Она лишь холст.
На ее коже расцвет цветок удивительной красоты. Я чувствовал его дивный аромат, который тут же наполнил комнату. Сладковатый и горький одновременно. Это было лишь начало моей долгой работы.
Вены девушки стали моими реками с быстро бегущей водой, пупок превратился в золотое озеро, куда стекались все реки. Из грудей я сделал темные холмы, покрытые легким снегом. Вокруг пальцев обвились ветви лиан, словно кольца. На плечах девушки лежала накидка на мерно плывущих облаков. Талию ее стянул корсет из лиственного леса с удивительными деревьями, достающими почти до самых гор-грудей. А лицо ее стало звездным небо, посреди которого сияло солнце, а на затылке была луна. Спустя время светила сменят друг друга.
Все тело девушки было украшено танцующими рисунками из золота. На фоне ее темной кожи они смотрелись просто великолепно. Но оставалось одно. Ее спина была абсолютно пуста. Такое пространство! И именно к этому моменту я стал чувствовать, что начал уставать и фантазия моя иссякает. Я уже забыл и про боль девушки, и даже про время. Кажется, уже успело смениться несколько дней. Окон тут не было, так что узнать время суток было крайне сложно. Да и незачем.
Я наконец взглянул на ее лицо. Кажется, она спала? Вид у девушки был истощенный. Щеки-звезды впали, а ресницы-кометы слегка подрагивали. Я коснулся ладонью ее лица, и она тут же проснулась. Девушка не сразу поняла, где она и что происходит. Чуть не упала со стула.
Я принес ей еды и воды, дал небольшую передышку. Сколько же я работал? Как долга она терпела? Хм, а мне даже стала симпатична эта девушка. Пожалуй, не каждая вытерпит столько боли. Может стоит немного наградить ее. Я же должен быть добрым богом, верно? Попытался вспомнить ее имя, но так и не смог.
— А… скажи, чего бы ты хотела больше всего сейчас? За твою выдержку я готов исполнить любое твое желание.
Немного приврал. Я был далеко не таким могущественным, чтоб исполнить любое желание. Но обычно люди просят всякую мелочь, которую может исполнить даже мелкий божок.
— Я бы хотела, Гюрза, чтоб племя мое жило вечно и никогда не затерялось в веках…
Я зашел ей за спину и ничего не ответил. Снова приготовил когти к работе и коснулся спины.
— Назови мне всех из своего племени, — сказал наконец я.
Она принялась перечислять всех своих сородичей. Имя, история жизни, увлечения, пристрастия… Сколько пустой информации. Зато она как будто зажглась. Ей наконец позволили выговориться. Я слушал ее и работал. Ее голос даже почти не дрожал от боли. Меня всегда поражало, как люди могут быть настолько влюблены в такие маленькие вещи. Как могут не тяготить их все эти привязанности? Столько интереса и жизни… Мне даже показалось, что я начал завидовать ее непосредственности. Для нее мир так прост и понятен. Мой маленький глупый теленок…
— Я исполнил твое желание.
Свет факела осветил зеркало в углу комнатки. Мое творение поднялось на дрожащие ноги и повернулась спиной. На ней была изображена целая деревня с маленькими человечками, снующими туда-сюда. Поля, храмы, воинские стрельбища, жилые домики. Я даже нарисовал хижину, в которой мы сейчас были. Каждый житель занимался своим делом. Судя по луне на затылке девушки, сейчас был уже поздний вечер. Большинство жителей спешило по своим домам, но кто-то любовался звездным небом.
— Твое племя всегда будет жить, — пояснил я. — Твоя кожа… мое творение не может исстелить. Она останется и после тебя. Даже спустя века, когда прах твой развеет ветер, твоя кожа останется. Так память о твоих людях сохранится навсегда.
Конечно, она ожидала не того, но показать свое разочарование не могла. Она упала на колени и стала тараторить благодарность на своем странном языке.
Я окинул свой холст взглядом. Мой мир жил. Он летал, прыгал, бегал и дышал. Маленькие люди хотели забраться ей на плечи, поближе к облакам. Им тут должно житься спокойно. Никаких опасностей. Лишь прекрасные длинные цветы у самого неба, мягкая трава и богатые рыбой реки. Все это создал я. Мой первый мир. Может стоило нарисовать и себя? Нет, я бродяга. У меня никогда не было дома.
Я коснулся двумя когтями ее лодыжки и дохнул на них. На коже осталось два длинных каньона. Моя подпись.
В целом я был доволен своим творением, но как будто бы можно было и лучше. Как будто бы я постарался недостаточно. Поленился. Впрочем, что есть, то есть. Моя работа завершена.
***
Я был вынужден оставить это дикое племя. Мне никогда не нравилось сидеть на одном месте. Я путешествовал долгие двадцать лет. Мелочь для бога вроде меня. О своем маленьком творении я почти забыл, пока однажды не наткнулся на волшебную планету, полную удивительных звуков. Она была абсолютно голая, без зверей и растений. Но все остальное было просто удивительно. Звуки, которых я ни слышал ни разу на протяжении всех своих скитаний. Бесспорно, работа творца более умелого, чем я. Меня так поразило это, что я вспомнил о своем творении. Что, если дополнить его этими звуками? Ведь свой мир я оставил немым.
И я направился в путь к своему холсту. В голове роилось тысячи идей как улучшить то, что я успел создать. Я добавил запах только цветам, но что, если дать запах и траве, и рекам, и даже людям? Что если попробовать добавить новые цвета? А что, если создать новый мир на другом холсте? Животное или, может, мужчина? Ах, мне столько предстояло продумать…
Я не узнал планету моего теленка. Некогда полная пышной растительности и силы, она стремительно увядала. Деревья склонили свои почерневшие от времени головы, а реки обмельчали. Работа местных племен или игры двух заскучавших божков? Плевать. Это был не мой мир.
Мне пришлось поискать мой холст. Я явил себя племени, но никто не узнал меня. Но прошло так мало времени… Я ведь был их богом. Как они могли забыть тебя? И это мысли этого племени столь мимолетны, что они меняют свое божество каждый месяц?
Я нашел ее все в той же комнате без окон, где я творил свое искусство. Поначалу я даже не принял ее за живое существо. Черный комочек с блестящими нитями, переливающихся золотом в темноте. Какой позор. И это моя работа? Мое время? Я схватил ее за нечто, напоминающее локоть, и грубо дернул вверх. Проснулась и закричала что-то на своей тарабарщине. Щелчок когтями и в комнату полился свет.
Боже, какое уродство… Все звездное небо затерялось в морщинах на старческом лице. Реки в некоторых местах были изогнуты под неестественным углом. Деревья на талии торчали в разные стороны, лишенные своего обрамления из богатой листвы. Их корни уходили куда-то далеко в складки жира. Золотое озеро… Казалось, оно полностью исчезло где-то далеко внизу. Обрюзглая, старая дева… И шрамы! Шрамы по всей спине. Осталось их пара человечков-дикарей. Почти вся деревня была перечеркнута глубокими порезами вперемешку с зашивающими шрамами. А горы… Горы вытянулись куда-то вниз, словно это были и не горы вовсе, а какие-то сталагмиты. А где же мои чудесные небесные цветы? Все лепестки опалы, а запах стал едким и противным. Я столько вложил сил и времени в свое творение, а эта дура не смогла его сберечь! Не смогла сохранить мой мир!
— Грязная уродина! Я одарил тебя своей благодатью, идиотка, а ты все испортила! Что за клочки волос? Что за морщинистая морда? Жирное брюхо, как у свиньи! Где красивая девушка с аккуратной фигурой? Неблагодарная! Ты нарушила свою клятву, тогда я нарушу свою!
Она даже ничего не успела сказать. Я с силой хлестнул когтями ей по спине и уничтожил последних из ее племени. Мертвый мир. Вымершая земля. Разве такой я бог? Я опустился и закрыл лицо руками. Жалкий божок без своего мира.
— Г-гюрза… Прости. Прости меня за все.
Сначала я не разобрал кашляла она или говорила. Уже было и не важно. Вся работа насмарку.
— Я до последнего защищала твой мир. Я никогда не отрекалась от своего долга. Была твоей жрицей до конца. Никогда не подставляла свое тело ярким солнечным лучам, берегла его от любой опасности. Но когда ты ушел… Соседи увидели, что мы ослабли и пошли на нас войной. Они воспользовались тем, что тебя не было рядом! Теперь у нас правит их правитель и верим мы в их богов. Но я не переставала верить в тебя! Я все твердила, что ты придешь. Когда меня били и пытали, я не переставала повторять этого. Они не хотели убить меня. Лишь показать, что ты — ложный бог. Но они заблуждались! Ведь ты пришел. И ты пришел спасти всех нас, верно?
Спасти? Я? Я никогда не воевал с другими богами. Никто из них не воспринимал меня как достойного соперника. Так, мелкая сошка, которая всегда где-то в своих мыслях. За эти двадцать лет ей следовало понять, что мне нет никакого дела по их племени.
— С чего мне помогать вам? Вашей планете уже пришел конец. Стоило молиться и умолять меня раньше. Теперь время прошло… И твое племя, и мой мир уничтожены.
И все из-за меня. Я ведь знал, как все быстро меняется у людей. Выбрал эту дикарку в качестве холста. И о чем я думал? Неужели так был очарован ее красотой? И вот как все закончилось… Похоже, нисколько я не лучших их настолько глупого божка, который тоже не смог защитить свой народ.
Ее рука легла мне на плечо. Она… дотронулась до меня?
— Гюрза… Я сохранила твой мир. Я лишь прошу, чтоб ты оберегал его и не отпускал от себя.
Я не понял ее. Мой мир был ужасен и отвратителен. Она ничего не сохранила. Тронулась умом? Вполне может быть. Но тут в узкий круг света вдруг вступила маленькая темная ножка. Старуха протянула руку и вывела ко мне маленькую взъерошенную девочку. Ее тело было украшено золотыми татуировками. Мой дар. На ней резвились длинноногие жеребята, парили райские птицы, сновали в лесах хитрые хищники. И небесные цветы были на месте.
— Моя дочь. Я родила ее, когда поняла, что не смогу сохранить свой дар сама. Я боялась, что в ней будет больше от отца, но все вышло иначе. Это все твое благословение, да? Ты благословил весь мой род.
Я смотрел на маленькую чернушку. В грязи, немытая, с запутавшимися волосами. Вытаращила голубые глаза и смотрит на меня как загнанный в угол тигренок. Но с интересом. Я сел перед ней на карточки и коснулся курчавой головы.
— Ты… мой холст?
Девочка непонимающе посмотрела на мать и пробормотала что-то на своем языке. Дикий зверек, который не понимает, что с ней говорит сам бог. Мать что-то ласково проворковала ей ответ, и девочка быстро кивнула мне. Значит не все потеряно… Значит мне решили дать второй шанс. Я крепко обнял девочку, и слезы полились теплыми ручьями у меня из глаз сами собой. Им нельзя было видеть своего бога таким, но мне было плевать. Я никогда больше не допущу, чтоб мой мир страдал. Я никогда не отпущу этот холст… эту девочку от себя