К сожалению, все сбылось
— Заключенный Марсель Анри Жирардо, суд учел, что вы отбыли срок заключения в два раза больше, чем было положено по приговору, и, несмотря на то, что вы не отработали на шахтах Цереры положенное, вы, тем не менее, освобождаетесь из зала суда. Предписание получите после медицинских процедур. Соблюдайте режим пребывания и не нарушайте больше законов.
Вместе с одеждой Марселю вживили под кожу на левом запястье “душу”. Он усмехнулся, вспомнив роман Дэвида Митчелла “Облачный атлас” — там тоже была “душа” в пальцах фабрикантки. Доктор, оттянув вниз веки, посмотрел в глаза, и протянул таблетку, велев сунуть ее под язык. Это и были все положенные ему по статусу медицинские процедуры. Никто даже не спросил — как он себя чувствует после двадцати лет сна.
— Не советую удалять, — предупредил равнодушный ко всему доктор, проводивший процедуру. — Этот инструмент теперь для вас все — паспорт, телефон, расчетная карта.
Марсель смотрел как под кожей расширяется сетка “души”, поднимаясь мерцающими линиями от запястья вверх по предплечью, и понимал, что если захочет удалить этот девайс, придется отрубать себе руку по локоть, а на такое он вряд ли решится.
Предписание гласило, что ему запрещено жить в городах больше тысячи человек. Передвигаться по воздуху, воде, автомобильным и автобусным транспортом. Посещать собрания больше пяти человек в одном помещении, исключением являются суд, тюрьма и кладбище. Также нельзя было пользоваться всемирной сетью, писать и читать книги, заниматься интеллектуальным трудом и заводить семью. Местом его пребывания назначен дом его матери — Эллен Жирардо, оставленный ему в наследство после ее смерти.
— И как я доеду до… до…
— До места пребывания? — уточнил доктор, которого задержавшийся начал раздражать. — На выходе вам все расскажут.
Земля с орбиты выглядела точно так же, как и до его заключения. Те же запятые облаков, блестящий синий океан, горные цепи в снегах, желтые пятна пустынь, зеленые кляксы лесов. Но в людях что-то поменялось. И Марсель чувствовал, что поменялось не в лучшую сторону. Хотя, может быть, это просто его собственные страхи. Он ведь отстал от мира на два десятилетия. Нужно поскорее догонять.
С космодрома его вывели через черный выход, и провели метров пятьсот до старого здания вокзала. Здесь два хмурых проводника с ним распрощались, один из них протянул Марселю картонку билета.
Народу было мало. Помня о запретах, Марсель старался ни к кому не приближаться. Нашел нужный поезд, который уже стоял, открыв двери в ожидании пассажиров. Вошел внутрь последнего вагона.
Железная дорога давно не ремонтировалась, и составы были настолько старыми, что Марсель с трудом нашел целую лавку. Может быть другие вагоны и лучше, чем этот, снаружи они все выглядели одинаково, но ему, как человеку с судимостью, разрешалась поездка только в последнем вагоне.
Долгое время в вагоне он ехал совсем один. Рассматривал поля, березовые рощицы, далекие горы, подернутые белесой дымкой из-за расстояния. В небе над горами висели плоские диски. И некого было спросить об их предназначении. Другой разницы в том, что он видел в окнах поезда двадцать лет назад, по сравнению с нынешними пейзажами Марсель не обнаружил.
На одной из станций в вагон зашла группа молодых людей — обычная малолетняя шайка с кучей штрафов и мелких судимостей. Их главарь увидел человека и, улыбнувшись на одну сторону, что б не так было заметно, что на второй стороне не хватает зубов, медленно пошел в сторону жертвы.
— А кто тут у нас такой одинокий? — кривляясь, спросил он под улюлюканье свой банды.
Подошел ближе, вскинул левую руку, словно хотел посмотреть время и постучал по запястью указательным пальцем. Над рукой всплыла небольшая, величиной с ладонь, голограммная панель. Марсель смотрел на все это с любопытством — ему так никто и не показал, как пользоваться “душой”.
— Что там, Жук? — поинтересовался бритый налысо паренек, одетый, несмотря на раннюю осень, в две куртки сразу.
Жук шевелили губами, медленно про себя читая текст, как это делают малограмотные люди. Наглость слетела с его лица и широкие брови сомкнулись на переносице.
— Ну, эта, кароче. Если к нему подойти близко и разговаривать с ним, то большой штраф. Эй, дядя, ты что маньяк? — выкрикнул Жук, пятясь и поглядывая на свою банду.
Нервозность передалась вчерашним детям. Кто-то не выдержал и побежал. Стадный инстинкт сработал у всех, но не все успели выскочить из вагона. Двери поезда закрылись, и он тронулся дальше. Жук и тот самый в куртках остались стоять, прижавшись спинами к автоматически открывающейся двери. Их меньше страшила возможность выпасть из поезда на полном ходу, чем разговор с этим одиноким человеком.
Марсель не придумал ничего лучше, как улыбнуться хулиганам. Те не нашлись, как ему на это ответить. Поезд, мерно покачиваясь, вез их дальше. До следующей остановки, пока Жук и товарищ не выскочили из дверей.
От станции до дома его матери идти было почти два часа. Здесь совсем ничего не изменилось. Разве что кустарник вдоль дороги не вычистили в тех местах, где деревья из посадки переходили в лес. Скоро станет совсем не пройти.
Дом стоял на окраине и был заметен издалека. Трава перед забором оказалась подстрижена. Удивительно, но заброшенным участок не выглядел, хотя там, по словам инспектора, никто не жил. Марселю сказали, что его мать умерла десять лет назад.
— От чего? — спросил он тогда у чиновника. — Десять лет назад ей было всего семьдесят.
— У нас нет таких данных. На месте все узнаете.
И вот он замер перед своими окнами. За стеклами виднелись голубые шторы — вероятно даже те, что были у его матери. На подоконниках стояли какие-то цветы в горшках. Перед домом, на довольно ухоженной клумбе тоже росли цветы — Марсель узнал пионы и астильбы. Забор был покрашен — краска не этого года, но видно, что пару лет назад все обновили. Между планками штакетника высунулась голова гуся. Он громко загоготал, забил крыльями и побежал в дом.
“Гусь? — удивился Марсель. — Двадцать лет назад было запрещено держать домашнюю птицу!”
Из дома на крыльцо выглянула молоденькая девушка в домотканном платье.
“Наверно, одна из ученицы мамы”, — подумал Марсель и посмотрел в лицо девушки.
— Софи! — непроизвольно вскрикнул Марсель и сам испугался своего крика.
Это не могла быть Софи. Его Софи, с которой он встречался до ареста, сейчас сорок пять лет, а девушка совсем юна.
— Папа! — произнесла девушка, и бросилась к калитке. — Господи, папа, ты вернулся! Как жаль, что бабушка тебя не дождалась.
Девушка выскочила из калитки и обняла Марселя, обхватив его за плечи.
— Папа? — голос Марселя захрипел, горло сдавило, не хватало воздуха. — Вы дочь Софи? Послушайте, девушка, ко мне нельзя приближаться и общаться. Я преступник, — вспомнил он происшествие в поезде.
— Анни, отойди, — раздался за спиной Марселя хриплый мужской голос. — Дай мне обнять брата.
Хриплый прокуренный голос лучшего друга Марсель узнал бы даже в аду. Он шевельнулся в девичьих объятьях и тонкие руки выпустили его из своего плена.
— Пират! — улыбнулся Марсель. Одноглазое лицо друга покрывало столько морщин, словно он был глубоким стариком. Глаза он лишился еще в раннем детстве, а вот морщины приобрел, конечно, уже за последние годы. — Что с тобой случилось, Пират? — друг обнял его так крепко, словно от силы его объятий зависело спасение жизни Марселя. — Тебе же только пятьдесят! — он взял лицо друга в ладони и посмотрел на морщины. — А выглядишь больше чем на семьдесят!
— А ты вот совсем не изменился, словно тебя вчера от нас забрали в расцвете лет. Пошли в дом, — толкнул его к калитке Пират, и Марсель пошел, оглядываясь на уже не пустую улицу, в свой дом. Любопытные соседи проводили Марселя взглядами.
Анни усадила друзей за стол, а Марсель все пытался им рассказать про опасность, которую он представляет для окружающих.
— Как в старые добрые времена Марсель сперва думает о других и только потом о себе, — рассмеялся Пират и подмигнул Анни единственным глазом. — Я такого предупреждения не вижу, вот смотри, — и друг так же, как мальчишки в поезде, постучал по запястью и дал Марселю прочесть. Там была та же информация, что и в суде. Никаких предупреждений. — Возможно, что те мелкие бандиты уже были с судимостью или имеют мусорный социальный рейтинг, и та надпись была для них.
Анни поставила на стол два блюда с пирожками, пиалы с вареньем, и большие чашки с — Марсель принюхался — компотом.
— Расскажите мне все, — попросил он, беря в руки теплый пирожок. — Если можно, то сначала про маму.
— У бабушки, скорее всего, остановилось сердце. Так сказал нам полицейский, выдавший справку о смерти, — вздохнув, сказала Анни и вышла из кухни — ее кто-то позвал с улицы.
— У них не было денег на врача? — Марсель дрожащими руками разломал пирожок, тот оказался с яблоками. — Или это из-за меня? Ей из-за меня понизили рейтинг? — вопросительно посмотрел он на Пирата.
— Ты тут вообще ни при чем, — отмахнулся Пират и взял пирожок. — Тебе “душу” в руку поставили? — Марсель приподнял рукав, показав другу перемигивающиеся линии. — Она стучит про все, что мы делаем. Пить нельзя — штраф, курить нельзя — штраф. Но я курю. Это моя жизнь, я отдаю за нее себе отчет. Если хочешь, чтоб к тебе приезжала скорая — живи в большом городе, будь полезен.
— Они совсем закрутили гайки?
— Да, — кивнул Пират и откусил пирожок. — С малиной, — показал он начинку другу. — Когда приблизилось десятилетие со времени приговора, мы послали запрос на дату твоего освобождения. Тут-то и оказалось, что они еще восемь лет назад потеряли контейнер с заключенными, но ничего никому не сказали — мы продолжали исправно платить налог на твое содержание в тюрьме.
— Какой налог? — возмутился Марсель. — Меня на рудники на Цереру отправили.
— Но ты туда не прибыл, и на нас повесили налог. А тут еще Софи нанялась на астероидный пояс. Прислала к нам Анни. Твоя мама, конечно, была счастлива — Анни Жирардо, внучка носит имя ее любимой актрисы. Тест ДНК бабушки и внучки подтвердил их родство, и мы с теткой Эллен стали официальными опекунами маленькой Анни. Последние свои дни твоя мама была счастлива, хоть и не могла встать с постели — знала, что умирает. Так и отошла, держа хрупкие ручки Анни в своих руках.
Марсель сидел и смотрел перед собой, разламывал пирожок на маленькие части и выкладывал их в ряд.
— Я должен плакать, переживать смерть матери, — пожаловался он другу, — но я ничего не чувствую. Я плохой человек?
— Не говори глупостей, папа, — вошла Анни и поставила на кухонный стол кастрюлю, обмотанную полотенцем. — Ты столько проспал, вас же там химией обкачивали, чтобы вы ничего не хотели. Я знаю, — похвалилась девушка, — я грамотная, в книге читала. Вот, — кивнула она на кастрюлю, — тетка Лидия кашу с грибами передала. По домам уже весть пошла, что ты вернулся. Скоро у нас все соберутся. Нас так мало осталось.
— Тебе девятнадцать лет, Анни? — спросил Марсель.
— Да. Анни Анри Жирардо. Когда тебя арестовали, мама еще не знала, что беременна. Я успела родиться до закона о покупке сертификатов на рождение ребенка. Ты поешь, папа. Тебе нужны силы.
Марсель кивнул. Вопросов было много и почему-то страшно было узнавать на многие из них ответы. Но появлению страха он обрадовался. Хоть что-то, но он начинает чувствовать.
— Мама ушла, но появилась дочь, — растянул губы в улыбке Марсель, но и сам понял, что получилось плохо. — Простите.
Он сгреб со стола половину кусочков пирожка, запихнул их в рот, начал жевать и понял, что разучился это делать. Он осознал, что вывели его из криосна достаточно давно, но понимать происходящее он начал лишь буквально накануне. Компот помог проглотить пирожок. Вкуса не было, хотя он чувствовал запах.
— А Софи сейчас где?
— Мама погибла четыре года назад на Церере. Она не искала тебя. Нет. Мы же знали, что ты туда не был доставлен. Просто там сейчас можно нормально заработать. Не то, что здесь. А где ты был, пап?
Анни села рядом с Пиратом, чтоб смотреть на отца. В это время на кухню забежал гусь, замахал крыльями и о чем-то загоготал на своем птичьем. Анни тут же вскочила и побежала за ним следом.
— Не поверишь, брат, — сказал Пират. — Это теперь домашний питомец. И оформлен как питомец. Убить и съесть его нельзя. Мы же не едим кошек. Вот и птицу теперь не едим. Козы, коровы, свиньи — все под запретом. Деревня без мяса, молока, птицы. Мы выращиваем грибы и ждем, когда их объявят запрещенкой. Оставят в качестве белка только орехи да покупную сою, на которую наличности у нас нет. Еще у нас нет электричества. Река обмелела, мельница перестала работать, ветряки, которые поставили в городке на холме, так и не заработали, разорив целую область. Мы живем, как тысячу лет назад — свет от свечей, которые делаем сами. Муку перемалываем сами, воду из скважины добываем сами. Догадываешься — кто крутит жернова? Люди. Того тебе тут так рады — молодой и сильный мужчина.
Вернулась Анни с двумя женщинами. Те подошли к столу, посмотрели на Марселя, переглянулись и вышли, о чем-то подавая друг дружке странные знаки.
— Человек только приехал, а ты уже сватей в дом пустила, — упрекнул девушку Пират.
— Они обещали, что и меня сосватают, — грустно улыбнулась Анни.
— За кого? За старого Жака с его хромающим индюком, который сам так похож на Жака, или же Жак на него?
— Не шуми, дядь Пират. Пусть лучше папа расскажет, где он был?
Марсель смотрел в окно и видел этих двух сватей в таких же домотканых одеждах, как и Анни. “Электричества нет, одежду шьют сами, но обувь покупная, — отметил Марсель, — значит, это мода.” Оглянулся по сторонам — под стеной дровяная печь, которой раньше в доме не было, рядом с умывальником два ведра чистой воды. Канализация еще работает, а водопровод уже нет.
— Мы же в космос летаем, дальние планеты осваиваем, — прошептал он, — а здесь на Земле погружаемся в средневековье. Анни, почему ты здесь? Едь в город. Там цивилизация. Да даже на железной дороге уже есть электричество.
— Папа, в городе люди месяцами в очереди стоят — улицы вместе с роботами убирать. Людей много, жизнь дорогая, работы нет. На бирже только две вакансии — солдатом на войну и рабочим в космос.
— Ты помнишь, Марсель, книгу, за которую тебя посадили? Ту, что ты успел написать.
— Забудешь про такое, — хмуро сказал Марсель. — Я писал фанфик на “1984” Оруэлла. Только события происходят в наши дни.
— Все сбылось, Марсель, все сбылось. Даже хуже. По твоей книге люди подняли восстание…
— Никаких восстаний брат, — покачал головой Марсель. — Я только набрал текст на компьютере. При том, что это был фантастический роман. Я его никому не показывал, но это было и не обязательно. За мной пришли, арестовали… Постой, Пират. Мою книгу никто не видел. Я точно никому ее не показывал. Даже приговор составили максимально размыто. Про порочащие материалы. Откуда ты про нее знаешь?
Пират улыбнулся и положил оставшийся кусок пирожка на место.
— Прости, брат, но семью как-то кормить надо. В том числе и твою.
Друг встал и пошел на выход.
— Вернись, — попросил его Марсель. — Нам нечего делить. Никаких больше революционных идей. Слишком короткий нам оставили поводок, и я ценю свободу, даже если она на небольшую длину цепи. И друзей ценю.
— Спасибо Марсель, — облегченно выдохнул Пират возле двери. — Я пройдусь, послушаю, что люди говорят.
Пират вышел, а Анни, сев на свое место, взяла пирожок с блюда:
— Дядя Пират рассказал мне про книгу. Мы продолжим дело втайне ото всех, — едва слышно, прошептала она, поддавшись вперед. — Я знаю про запрет тебе писать и читать. Я буду тебе читать и за тебя писать.
— Это очень трогательно, дочь, — улыбнулся Марсель.
— Так где ты все-таки был, пап?
— Капсулу со мной перепродавали на черном рынке. Пятнадцать лет назад ее купила одна эксцентричная дама. Она знала, кто я. Купила меня из-за того, что я написал. И все эти годы я был украшением в ее спальне.
— А потом?
— А потом она обменяла меня на кого-то для нее значимого. Одного из ее соратников.
— Не знаешь, кого именно?
— К сожалению, нет.
Анни нахмурилась.
— Сверяешь базу данных или ждешь ответ из центра? — ровным тоном спросил Марсель. — Реальная Анни существует?
— Нет, — ответила девушка после короткой паузы.
— А Софи жива?
— Нет, как и твоя мама. Тут мы тебе не врали, — Анни изучала его лицо. — Но как ты догадался?
— В фильмах и книгах в этом месте я должен раскрыть тебе все свои тайны — в том числе и как я про все догадался. Это закон жанра. Место развязки. Но жизнь — не кино. Так что я промолчу. Мне только одно непонятно — неужели Марсель Анри Жирардо что-то для землян значит?
— Ты знаешь чей он любовник. Чей ты любовник, — она сделала ударение на слове “ты”.
— И тут она вас обвела, — покачал головой Марсель. — Меня сделали ее любовником — пустили об этом слух. Чтобы я казался важнее, чем есть на самом деле. Чтобы вы отдали ей взамен меня другого человека. Того, кто ей действительно был важен. В реальности я ни разу не просыпался в своей криокапсуле.
— Значит, никаких революций? — переспросила Анни.
— Никаких, — подтвердил кивком Марсель. — Я не революционер. И в революцию не верю. Пока ты не будешь иметь над головой надежную крышу — сиди и не высовывайся.
В окно, рядом с которым сидел Марсель, заглянула красивая фигуристая девушка. Марсель ей улыбнулся и она улыбнулась ему в ответ.
— Анни, если ты не моя дочь, то кто ты вообще? Как тебя сделали?
Девушка за окном игриво поправила выбившийся из прически локон и направилась к входу в дом.
— Я клон, — призналась Анни.
— Тебя же теперь утилизируют? Ты ведь не выполнила задачу и раскрыла себя? — глянул ей в глаза Марсель. Она опустила взгляд и кивнула. — Что ж, дочь, если жить хочешь, то подыгрывай. Вы давно знали, где мое тело, готовились, создали тебя, убрали с дороги Софи. Но проблема в том, что системе плевать на отдельного человека, им всегда можно пожертвовать, а вот человеку не плевать на свое существование. Я сейчас говорю про тебя и меня. Будем сидеть слишком тихо — нас уничтожат за ненадобностью. Будем слишком активно орать про революцию — тоже отправят на тот свет. Но все в мире просчитать невозможно. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Один, пожалуй, я бы не справился. Хорошо, что я теперь не один. И не смотри на меня так, у нас на пороге гостья. Улыбайся.
— Но что мы будем делать?
— Выжидать и думать. Я не спешу. Я уже потерял двадцать лет, теперь некуда торопиться. Я написал эту чертову книжку и, к сожалению, все сбылось. Значит, будем писать второй том.