Разве я этого хотел?

Как только я открыл глаза, мною овладела паника. Вскочив с... кровати? Что я делал на кровати? Где я? Слишком много вопросов. Посмотрев на себя, мягко говоря, впал в шок. Я был ребенком! Лет пяти-шести, не больше. Перевел взгляд на свои босые ноги: на них виднелись царапины и синяки. Слишком много синяков для тела 5-летнего ребенка! На ногах — штаны чуть ниже колен, грязные и порванные в некоторых местах. Серая рубашка, грязная и затертая, имела не самый лучший вид.

Чуть-чуть придя в себя, принялся изучать комнату. Кровать, стол, окно и дверь. Все. Больше ни-че-го. Отойдя от шока, я направился к двери. Она была в десяти шагах по меркам моих маленьких ножек. За дверью внимательно осмотрелся. На серых стенах, где краска уже лопалась и осыпалась, висели мои портреты. На них неизвестный художник изобразил меня, но прошлого меня. Очень даже похоже, кроме волос и пары незаметных деталей. Волосы черные с отливом в синий и длинные, очень длинные, я такие никогда не носил (Мои — рыжие, почти огненные, с кудряшками). Овальная форма лица, аккуратный нос, густые брови и карие глаза. Боже, какой я красивый, сам бы на себя молился!

Вскоре я понял, что коридор тоже не особо большой. Моя дверь была слева, в самом конце. В плохо освещенном коридоре, справа от меня — еще две двери. Деревянные, старые, в некоторых местах с плесенью и сломанные. Решив посмотреть, что там, я пошел к первой двери. Деревянный пол под моими худыми ногами неприятно скрипел. До первой двери было шагов 15. За ней я увидел женщину. Она лежала на полу, накрытая непонятными грязными тряпками. Осторожно и тихо шагнул в ее сторону, чтобы она не услышала. Но через пару шагов половица под моей правой ногой скрипнула слишком громко для тишины этого дома. Женщина зашевелилась.

— Ники? — прохрипела она.

Ники? Так, Ники — это, скорее всего, я. Надо же вроде ответить.

— Д-да? — голос был тихим, едва понятным, но женщина его услышала. Она попыталась сесть, что ей удалось только с третьей попытки. Когда она приняла сидячее положение, мне открылся вид на ее худое лицо с тонкими бровями и густыми соломенными волосами и... ушками? Это правда уши?! Мои глаза округлились и наполнились непониманием.

— Сынок? Что-то случилось? — женщина смотрела на меня, а я на нее, точнее, на ее уши, при этом не в состоянии ступить ни шагу. Это же неправда? Да? Я попятился от женщины, затем резко развернулся на 180° и рванул из комнаты под крики женщины. Пол под моими ногами скрипел и прогибался. Пролетая мимо второй двери, о которой уже успел позабыть, я заметил поворот налево, который раньше не разглядел из-за тусклого освещения. Быстро повернул в этот самый поворот. Мои босые и израненные ноги неприятно загудели из-за тупой боли. Остановившись на пару секунд, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце и изнывающие ноги, я не сразу заметил дверь с неровной круглой дырой вместо ручки, немного треснутую, как будто по ней били. Мои руки начали дрожать так, что я еле мог пошевелить пальцами. Постояв еще с минуту, которая казалась для меня вечностью, я прислушался. Женщина перестала меня звать. В доме было абсолютно тихо, если не считать громко бьющегося сердца в моих ушах. Собравшись с мыслями, я толкнул дверь, и она со звонким скрипом открылась. За ней я увидел много деревьев и тропинку. Она была вся в траве, лишь поломанные и согнутые травинки говорили о том, что здесь кто-то ходит. Уже готовый на все, я вышел за дверь. Ступив на траву, почувствовал, как ноги неприятно обожгло. Трава была колючей! И все же я сделал первый шаг, второй… Все шло хорошо. До момента, пока я не услышал шорох за одним из деревьев. Мне казалось, мое маленькое сердце не выдержит такой нагрузки и просто остановится. Из мыслей я вынырнул только тогда, когда почувствовал, что ноги несут меня в неизвестном направлении, и вдогонку мне кричат:

— Эй, ты! Куда собрался? Догоним, будет хуже!Ноги горели от синяков и царапин, неприятно кололись мелкие камни и ветки. Пробежав минуты две на адреналине, я начал задыхаться. Ноги почти не держали из-за переутомления. Остановившись, я осмотрелся. Небольшой склон, а внизу деревня! Обрадовавшись, я ступил в ее сторону, но, не заметив камень, споткнулся и прокатился вниз, прямо на гору палок. Это было адски больно для этого маленького тела. В своем прошлом, своем настоящем теле, я боли не чувствовал. На моем лице появились слезы. Одежда разорвалась еще больше, чем раньше. Ударившись всем, чем только можно, я остановился. Лежа на руке, которая неимоверно болела, открыв один глаз, я увидел несколько нечетких силуэтов. Сквозь звон в ушах и темноту в глазах смог понять, что силуэты приближаются. От них не веяло злобой. Нет, совсем наоборот. Они были испуганы и обеспокоены. От облегчения провалился в обморок.

Очнулся я оттого, что кто-то бил меня по щекам и что-то говорил, но моя особа не смогла расслышать ни слова, в ушах по-прежнему стоял шум. Увидев, что я начал открывать глаза, кто-то произнес:

— Эй! Эй! Так, молодец, пацан, открывай глазки! А вы, — по голосу стало ясно, что это мужчина, — принесите воды, только быстрее.

Он помог мне приподняться на локтях, а потом принять сидячее положение. К этому времени прибежали ребята, мальчик лет 7 и девочка 3-4 лет. В руках первого был ковшик с водой. Смотря на меня испуганными и в тоже время радостными глазами, он протянул мужчине ковш со словами:

— Папочка, вот водичка.

Отец мальчика благодарно кивнул, как бы говоря «молодец», и напоил меня водой. До того, как вода коснулась моих губ, я не особо хотел пить. Но когда мой рот наполовину наполнился водой, меня накрыла безумная жажда. Через несколько секунд, которые казались сплошным удовольствием, ковш опустел. Пока я вытирал рот рукой, девочка, которая все это время стояла за братом, подошла ко мне:

— Адя тюдя! — сказала девочка и показала ручкой на почти разрушенную деревню. Мужчина вдруг улыбнулся и проговорил:

— А Ками-то дело говорит! — и, взяв мою скромную особу за подмышки, поднялся на ноги. Не ожидая такого исхода событий, я на несколько секунд оторопел. Заметив это, мужчина прижал меня к груди. Дождавшись, пока я обхвачу его рукой, он осторожно направился к деревне. За его спиной я видел холм, с которого упал, а на холме за деревьями стояли ОНИ. Когда мои глаза наткнулись на них, я сильнее прижался к мужчине. Посчитав, что мне неудобно, он покрепче обхватил меня руками за плечи и колени, проговорил:

— Все-все, уже все хорошо, потерпи.

Его голос был такой мягкий и нежный, что на секунду хотелось забыться, представить, что это неправда.

— А можно задать вопрос? — тихо, со слезами в голосе проговорил я.

— Конечно, можно, — так же тихо проговорил он. Мы уже начали входить в деревню, и я не увидел ни одной таблички с названием, спросил:

— Где мы? Как называется деревня? В каком я мире? — я хотел задать вопрос как можно тише, но ребята его услышали и начали шептаться. Из их разговора я уловил только фразу мальчика «У-у-у, он походу сильно головой приложился», а малышка на это заявление сделала серьезное лицо и кивнула. Мужчина, цикнув на них, ответил:

— Ты в деревне Мир Бога, а вот про мир очень странный вопрос, — усмехнувшись, проговорил он. — Мир называется Эрл. Мы не знаем, с какого это языка, но расшифровывается это как «Мир всех».

В этот момент сердце мое пропустило пару ударов. Мои глаза наполнились слезами. Тихо всхлипнув, я хотел было продолжить расспрос, как вдруг заметил, что половину Мира Бога мы уже прошли. Дома вблизи оказались еще ужасней, чем на первый взгляд. На одних не было крыш, на других стен, а на третьих — и того и другого. Уткнувшись мужчине в плечо, я начал плакать. Как тогда, в своем детстве, когда старшие ребята издевались надо мной, а потом приходил брат и забирал меня домой.

Я стал тихо, сквозь слезы, шептать слова мужчине в плечо:— Простите, простите, простите… Я не хотел, я правда не хотел. Я хотел как лучше! — уже истерическим, почти кричащим голосом произносил я. Он, кажется, подумал, будто извиняюсь я за то, что скатился с обрыва.Чуть-чуть успокоившись, и уже приготовившись задать вопрос, я вдруг услышал, как девочка говорит дрожащим голосом, таким, как будто сама сейчас расплачется:

— Эй, эй! Не надо плакать плак! Все холосе! Ты очень милый! Слезки портят твое личико! Мама говолила, если делать плак-плак, глазки тускнеют!

Слушая ее, я перестал плакать. И спросил у мужчины:

— А ТАК везде?

Плечи мужчины заметно напряглись, но уже через пару секунд снова опустились, и он ответил:

— Да... — голос был сухим и тусклым.

Разве я этого хотел? Этого? Разве я хотел, чтобы люди жили в страхе, а столица прекрасного, хоть и маленького мира была разрушена? Разве я хотел, чтобы маленькие дети, как этот Ники, уже на рефлексах убегали от ангелов? Разве я хотел, чтобы зверолюди, которых не хотел брать ни один творец, были в таком состоянии? Их было и без того мало, а сейчас что? Мать этого мальчика еле жива! Разве я этого хотел? Разве я, разве я не достоин сделать хоть что-нибудь нормально..? Или я ничтожество?! Как и говорили те мальчики со двора...?