Проклятый род

Проклятый род.

1. Страж.

— Опоздали!

Два отрока, оба русые, коротко стриженные, старший уже с пушком над верхней губой, выскочили из леса запыхавшиеся и застыли перед залитым солнцем пшеничным полем. Ватага разбойников уже миновала поле — видимо тати знали лесные тропы получше, и как братья ни старались, как ни мчались через лес, опередить их не смогли.

Старшой прижал брата к себе, не давая побежать к видневшемуся недалече частоколу.

— Пусти, пусти, Мистяша! Сестрицу спасти надо! Предупредить! — младший забрыкался, но, получив подзатыльник, засопел и вырываться перестал.

От частокола в сторону татей, опираясь на посох, шел седой длинноволосый старик в белой накидке, подпоясанный простой веревкой.

Хоронясь в высоких колосьях, братья подобрались ближе.

Разбойники были из бывших наемников или беглых гридней — у всех мечи или топоры, за спинами луки, все в кольчугах, у некоторых копья. Вперед вышли двое немолодых темноволосых воя. У одного на поясе длинный узкий меч, у другого — клевец.

— Стойте! — старик поднял руку. Голос его был тусклым, взгляд скучающим.

— И кто нас собрался остановить? — с насмешкой изрек тать, поигрывая клевцом. — Уйди с дороги, чучело старое. Учти, хочь дедов бить и не по мне, ежели мешаться вздумаешь — вмиг черепушку раскрою!

Старик ответил, не поднимая взгляд, тем же скучным тихим голосом:

— Один раз скажу: поворачивайтесь и уходите.

Разбойник нетерпеливо шагнул вперед и пихнул старика, намереваясь отбросить того прочь. И с изумлением уставился на ладонь.

— Как о камень ударил, — задумчиво пробасил он. — Да ты не так прост, дед. Не даром нам говаривали, что защитник тута имеется. Значитсо, это ты и есть? — И в то же мгновение он махнул топором, целясь в голову старика. Тот выставил вперед посох. Раздался глухой удар, послышались удивленные возгласы татей. Разбойник разглядывал пустое топорище. В траве валялись осколки железа.

Вперед выступил второй разбойник, крутанул мечом.

— Не обманули, стал быть. И про защитника, и про оружие твое заговоренное. Ну так и мы не лыком шиты. Ай да, братья! Колдун не зря нам мечи заговорил. Давайте разом!

Первый разбойник с ухмылкой вытащил из-за спины широкий, недлинный меч. Другие подошли и встали перед стариком полукругом. Их мечи в свете солнца не блестели, тусклый метал отливал чернотой. Первый разбойник выкинул руку с мечом, целясь острием в горло старика. Тот взмахнул посохом. На секунду он запылал ослепительным белым светом, столкнулся с росчерком тьмы, а через мгновение на поле стоял статный широкоплечий детина, русоволосый, в простой белой рубахе, опоясанный красным поясом, в руках длинный двуручный меч.

Главари отпрыгнули, один сунул в рот пальцы и пронзительно засвистел. Из леса ответили.

Братья вжались в землю — чуть стороной от них спешили к своим еще с три десятка воев.

Богатырь не двигался, спокойно смотрел на приближающихся врагов. В глазах ни страха, ни азарта.

Ратники действовали четко и слажено. Когда до богатыря оставалось несколько метров, четверо бросились вперед. Два меча, топор и кистень взметнулись вверх. Богатырь стремительно махнул мечом. Один из нападавших секунду стоял замерев, потом издал тяжелых хрип, изо рта полилась кровь, и он повалился в траву. Богатырь увернулся от топора, и чиркнул острием меча по шее разбойника. Ратник схватился за горло в тщетной попытке зажать рану, упал, засучил ногами.

На богатыря разом бросилось еще несколько воев. Тот закрутил мечом, со звоном отбивая летящие в него со всех сторон клинки, сам атакую в ответ. На траву то и дело падали мертвые и умирающие, кто с распотрошенным брюхом, кто с отрубленной рукой, кто располосованный от плеча до бедер. Поле заполнили крики и стоны. Нападающие отхлынули от богатыря, оставив вокруг корчившихся и неподвижных с десяток своих.

Богатырь остановился, снова опустил взгляд в землю. Казалось, он нисколько не устал. Ни испарины на лбу, ни тяжелого дыхания.

Главари переглянулись. Один поднял руку, сжал кулак. Ратники отодвинулись, передний строй продолжал держать мечи на изготовку. Сзади заместо мечей и топоров вои достали луки. Богатырь стоял. Ему видно не было дела то приготовлений. Главарь резко опустил руку. С два десятка стрел сверкнув на солнце ринулись вперед. Рука богатыря замелькала. Меч засвистел. Воздух вокруг него наполнился кусочками дерева от раскрошенных в полете древков. Через секунду богатырь опять застыл.

— Ха! — один из главарей широко улыбнулся. — Не зря говорят, что у страха глаза велики. Не такой ты и грозный оказался. Не думал я, что так просто с тобой управимся.

На груди у богатыря белая рубаха стремительно краснела. Он покачнулся, тяжело опустился на колени, меч выпал из рук, и он рухнул навзничь. Из спины торчало три стрелы, пробивших тело насквозь.

Главарь повернулся к своим.

— Ну, вот и все. Теперь, как и обещал — награда. Сказывали, что сельцо это шибко богато, да и бабы местные, — он причмокнул — сладкие, гордые, да и нецелованных много. Позабавимся, други!

Но вместо ожидаемых криков одобрения послышались возгласы полные страха и удивления. Главарь резко обернулся. Рядом с ним, там, где только что лежало тело убитого воя, поднимался на задние лапы огромный бурый медведь. С клыков в оскаленной пасти стекает мутная тягучая слюна. Главарь успел поднять меч, но медведь лапой ударил по руке, когтями раздирая плоть до кости. Разбойник, стиснув зубы, отскочил, но медведь бросился вперед, подмял под себя, вонзил в тело когти и впился зубами в горло. Ратники дружно кинулись на зверя. Замелькали мечи и топоры. Просвистели несколько стрел. Медведь рычал, бросался то на одного, то на другого, когти рвали тела вместе с кольчугами, огромная пасть сминала шлемы. Поле снова огласили крики умирающих. Мечи отскакивали от бурой шерсти, как от доброй кольчуги. Только самые сильные удары достигали цели. Вои не отступали, и через несколько минут глаза зверя потускнели, он издал стон и осел в траву. Вся шкура была в глубоких ранах, из которых толчками текла черно-красная резко пахнущая кровь. С минуту еще медведь тряс лапами, дергался и наконец затих.

Оставшийся в живых второй главарь утер со лба пот вперемешку с кровью.

— Ну что, на этот раз мы верно его достали, так, други?

Ратники продолжали сжимать оружие и во все глаза смотрели на бездыханную тушу. Через мгновение из их ртов раздался раздосадованный крик.

Туша съежилась, задымилась. На ее месте возник старик. Белые одежды, посох. Он поднял голову и на этот раз разбойники завопили от ужаса. Мутные белки без зрачков. Кожа старика пожелтела, покрылась трупными пятнами. Белые одежды превратились в грязные лохмотья. Вместо посоха — кривая гнилая палка. Мертвец ухмыльнулся, гнилая плоть на губах потрескалась, проступил гной. В нос ударил смрад разложения.

— Стоять! Собраться! Перун с нами! Вместе! — главарь взмахнул мечом.

Мертвец хрипло засмеялся. С палки в сторону ратников ударили черные плети. Из земли вырвались корни, пробивая воев насквозь. Мертвый старик взмахнул рукой и плоть с ближайших разбойников будто срезало острейшими лезвиями.

Пущенные из задних рядов стрелы осыпались прахом, не долетев до мертвеца.

Главарь кинулся вперед, силясь достать покойника заговоренным мечом.

Тот поднял руку. Сквозь истлевшие ошметки плоти виднелись пожелтевшие кости. Главарь застыл, задергался, и неведомая сила подняла его в воздух. Мертвец сжал кулак. Главарь заверещал. Его тело съежилось, руки и ноги сломались словно сухие ветки, осколки костей прорвали мышцы и кожу, выскочили из тела окровавленными острыми кусками. Человек выл. Мертвец ухмыльнулся и бросил руку вниз. Еще живой, с хлещущей из ран кровью, главарь упал на землю.

Оставшиеся в живых ратники вытаращились на мертвеца. Тот еще раз ухмыльнулся и опал в траву грудой гадко пахнувшей гнилой плоти. На его месте снова появился старик в белом.

— Уходите и расскажите всем, что видели. Любой, пришедший сюда с дурными помыслами, будет убит.

Когда остатки ватаги убежали в лес, старик повернулся и медленно побрел в сторону ворот в частоколе. Проходя мимо съежившихся от страха братьев, сказал:

— Мое время на исходе и мне нужен ученик. Вы пришли защитить сестру, не испугались разбойников, не сбежали, не убоялись меня. Одному из вас я могу передать свою силу. Но учтите! — голос старика заскрежетал, — Путь стража — смертельно опасный. Но тот, кто пройдет все испытания, кто выдержит мою науку, тот унаследует мою мощь и мой пост. Тот будет защищать этот род, пока не придет черед учить следующего.

Мистяша почувствовал, как ладошка брата затрепетала от страха. Но он уже принял решение. Такого случая больше не повторится.

— Вторак! Иди домой, а я останусь тут. Буду охранять сестру. А как стану стражем, навещу тебя и мамку.

— И ты станешь таким же страшным? — ахнул брат.

— Что ты, глупыш. Это же все — морок. Старик этот верно из старых ведунов или волхвов. А все остальное — его личины, чтобы врагов пугать.

Убедив брата отправиться домой, Мистяша вошел в ворота. Хоть он и хорохорился перед младшим, внутри все трепетало, сердце быстро билось и двигался он с опаской, готовый в любой момент дать стрекача. Но вокруг все было спокойно. За частоколом стояли деревянные домики, брехали собаки, бегали ребятишки. Вдалеке прошли две бабы, у избы на призбе сидел старик и правил сетку, невдалеке раздавались мерные удары топора. На Мистяшу не обращали внимания. Старик ждал его чуть в стороне, под огромным дубом. Поманил его и пошел по узкой тропинке, рядом с частоколом. Они прошли огородами мимо трех домов. Везде были заняты делом. Бабы и девки копошились в земле, мужчины строили, чинили. Но никто не посмотрел в их сторону, не окликнул, не приветствовал.

— Почему они молчат? Ты только спас их от разбойников!

Старик не отвечая подошел к самой дальней избе, стоявшей вплотную к частоколу. Низкая, из кое-где уже подгнивших бревен, с почерневшей крышей, покрытой мхом. Окна маленькие, затянутые бычьим пузырем. Старик согнувшись вошел внутрь.

Мистяша влез следом. В нос ударило затхлостью вперемешку с терпким запахом сушеных луговых трав. Внутри изба оказалась побольше, чем выглядела снаружи. Посредине огромная печь, рядом простой стол, несколько неошкуренных пеньков, заменявших стулья.

— Спать будешь тут. А что молчат — так не видят они нас. Мы в междумирье. А они в Яви.

Мистяша замешкался.

— А как, как мне в Явь вернуться? Сеструху поведать? Да и брата с мамкой…

— Пока первое испытание не пройдешь, только здесь обитать будешь. Первое — дорогу в Явь откроет. Куда следующие два сам поймешь или все тебе разжевать придется?

Мистяша вздрогнул, сглотнул и кивнул — понимаю мол.

— Ну и ладненько. Бери меч, начнем пожалуй.

Отрок заозирался, пока не углядел в углу меч в ножнах, весь покрытый паутиной. Он бережно обтер рукавом ножны, взял простую рукоять, потянул.

— Поторопись, — окликнул старик.

— Дедко, а как тебя звать-то?

Мистяша впервые держал в руках меч и любовался на гладкий блестящий металл.

Старик нахмурился.

— Звать как? Дороней зови. Так меня величали когда-то.

 

2. Настя

Мистяша шел по улочке на базарную площадь пополнить запасы провизии, когда услышал впереди крики. У избы хлебопека Родислава собралась небольшая толпа. Несколько большаков в окружении баб и девок стояли полукругом у открытых ворот, посмеивались, подбадривали, гутарили.

Мистяша протолкался вперед. На него ворчали, но, узнав ученика Дорони, быстро расступались.

На дворе в изодранном платье валялась женщина. Над ней с плетью в руке нависал пышущий гневом хлебопек — лицо раскраснелось, глаза сощурены, изо рта вырываются хрипы и проклятия. Размахнувшись, он опустил плеть вдоль спины взвизгнувшей женщины.

— Давай, так ее, воровку, так! — послышалось из толпы.

— Да ты платье ей окоянной то задери, да по голой заднице нахлестай.

— Али к столбу привязать и плетей!

Хлебник отдышался и с новой силой заработал рукой. Плетка свистела в воздухе, оплетала и жалила, рвала в лохмотья платье, доставала по мечущейся и воющей в пыли женщине. Мистяша увидел, что ткань по всему телу окрасилась красным.

Он подскочил и поймал в замахе руку хлебника. Толпа заворчала. Родислав, разгоряченный поркой, зло уставился на юношу, ощерился, вырвал руку и замахнулся на него. Мистяша усмехнулся, поднырнул, схватил хлебопека за запястье и за локоть, заломил, дернул, чтобы кулак разжался и плеть упала в пыль.

— Да што ты вытворяешь, щенок! — Хлебник шипел от боли и негодования. — Отпусти немедля!

— За что ты избиваешь эту женщину? Что она сделала?

— Эта тварь украла у меня две буханки хлеба!

Мистяша перевел взгляд на лежащую в пыли, не в силах подняться женщину. Она всхлипывая прошептала.

— Неправда. Я ничего не крала, а взяла две черствые, приготовленные для скота буханки, и отдала их нищему бродяге, который проходил мимо села и не ел уже несколько дней.

— Вот! А говоришь неправда! Ты украла их! Если бы хоть грош за них взяла!

— У него не было денег, совсем. Я пожалела его.

— Пожалела! А чем мне теперь кормить мою коровку? Она так любит жевать хлеб! Пойди прочь с моего двора!

— Да, да, верно! Убирайся из нашего села! Тут нет места воровкам.

Мистяша в полном недоумении огляделся. Хозяева домов стояли, засунув большие пальцы за широкие пояса, их округлые выдающиеся животы смотрелись сытно и властно. Старшие бабы в платках злобно шумели и подбадривали хлебника. Девки прятались за отцов и братьев, смотрели любопытно. И ни в одном глазу он не увидел ни сочувствия, ни жалости, ни понимания.

Он наклонился, помогая женщине подняться. На секунду их глаза встретились. Мистяша с удивлением понял, что перед ним совсем еще молоденькая девушка. Несмотря на красные, заплаканные глаза, кровоточащую рану на щеке, оставленную плеткой, на пыль и грязь, она оставалась свежей и юной. Мистяша стащил рубаху и протянул девушке — платье и нательная рубаха стараниями хлебника были изорваны в клочья, и она несмотря на боль старательно прикрывалась. Он приобнял ее за талию — девушка прихрамывала — и повел сквозь толпу к себе в полуразвалившуюся избу. По дороге девушка боязливо молчала, и Мишаня только смог узнать, что звали ее Настей.

На пороге их ждал Дороня. Богатырь был в своем истинном обличье — высоченный широкоплечий воин, с гордыми злыми глазами.

— Кого ты привел? — Дороня заступил, не давая Мистяше провести побитую девушку внутрь избы. — Я говорил, что здесь не место для обычных людей. Я знаю, ты защитил эту деву. Но стоит ей войти внутрь — она навсегда останется здесь. В ней нет силы. Она рождена жить в Яви. Никуда больше ей нет дороги.

Богатырь не стал слушать возражения Мистяши и ушел внутрь, громко хлопнув за собой дверью.

— Пойдем к сестре. Она поможет. Ты главное не робей. Мамка сестру мою — Раду — два года как замуж отдала за купца местного. Он важный такой, богатый. Ну сеструха у меня тоже немного зазналась. Особливо как первенца ему родила.

Сестра встретила брата приветливо, кликнула служку помочь Насте помыться и обработать раны, и повела Мистяшу в дом.

Отрок стушевался. Огромная трапезная, резные стол и стулья, цветастые кубки, белые тарелки. Витые светильники повсюду. Такого богатства он никогда не видывал. Да и сестра выглядела неотразимо. Лицо покрыто белилами и румянами, брови и ресницы подведены и черны, волосы уложены в сложную прическу, рубаха вся в вышивке, серьги, браслеты, кольца.

Пока Мистяша пил квас, сестрица без умолку тараторила.

— Я все поверить не могу, что ты у нашего колдуна десять годков в учениках ходишь! Ведь поди только дня три назад к нам пришел, а тут нате — говоришь, десять лет в избе живешь. Да и избы той не видно! Чудно!

— Это потому, что мы с Дороней в межмирье живем. Там время не так как здесь тянется.

Мистяша и сам не понимал, как так получилось. Он прожил в избе без малого десять лет, и почти не изменился. За это время Дороня научил его и с мечом, и с топором рубиться, и в ведовстве разбираться, силой заемной и собственной пользоваться.

— А почему ты из своего мирья ко мне не приходил, если целый десяток лет там пробыл?

— Нельзя было, Радушка. Проход мне сюда открылся только когда я первое испытание прошел.

Скрипнула дверь и в трапезную робко вошла Настя.

Ростом и сложением она походила на сестру и девушке дали ее одежду. Зеленое платье с короткими рукавами подчеркивало изящество рук, в вырезе виднелись два налитых холмика, от которых платье выпирало и грозилось порваться — тут Настя явно была попышнее сестры. Тонкая белая шея, изящные ушки, узковатое чуть вытянутое лицо, полные губы и большие карие глаза. Волосы собраны в толстую косу, перекинутую вперед. Настя стояла чуть потупившись, теребя косу руками. На щеке багровел синяк от удара плетью, на руках и шее кровоподтеки. Мистяша сжал кулаки. Ему захотелось помчаться к хлебопеку и сделать с ним что-нибудь ужасное, заставить мучиться, страдать, орать от боли. Он вскочил, подбежал к девушке. Нежно дотронулся до разбитой скулы.

— Сильно больно?

Девушка несмело посмотрела на него и прошептала:

— Нет, почти уже не болит. Спасибо, что вступился. И вам, госпожа, спасибо, что помогли.

Мистюша с удивлением увидел, что сестра важно кивнула, даже не спросив, не надо ли чего еще, не предложила Насте присоединиться к ним. Вместо этого она молвила:

— Во-первых, девка, сегодня же пойдешь и найдешь себе одежу. Не подобает служке носить такую красоту. Во-вторых, раз уж брат мой за тебя просит, так и быть, разрешу тебе пожить у меня. Пока муж из путешествия не вернулся. За доброту мою будешь по дому мыть, да за скотинкой присматривать.

Настя покорно кивнула.

3. Первое испытание. Явь.

О том, что пришло время первого испытания Мистяша понял уже после всего, что случилось. Началось с того, что Дороня резко прервал занятие, вслушался во что-то, а потом заявил, что к сельцу приближаются враги и что Мистяше придется ему помочь с ними разобраться.

— С десяток конных татей решили, что смогут по-быстрому напасть, украсть что успеют, да с собой в полон пару девок увести. Семеро через частокол лезть хотят. Я с ними разберусь. А трое к воротам скачут. Эти на тебе.

Когда Мистяша выскочил из ворот, на него с гиканьем неслись трое с изогнутыми мечами — Дороня потом сказал, что они называются сабли — на невысоких гнедых лошадках. Мистяша струхнул поначалу — в отличие от бессмертного наставника, удар мечом для него будет смертелен.

Он зыркнул левее, где рубился Дороня. Но то ли всадники были слишком быстрые, то ли богатырь был не всесилен, как наивно полагал Мистяша, но у наставника не все выходило гладко. Его окружили и давили со всех сторон. Ждать помощи не приходилось.

Один из конников вырвался вперед и был уже в паре метров от юноши. В голове громыхнул голос Дорони: прекрати думать, доверься телу. Мистяша собрался. Секунды страха чуть не стоили ему жизни — всадник, пролетая мимо, махнул саблей, намереваясь снести отроку голову. Мистяша успел отпрыгнуть, чтобы едва не оказаться под копытами второй лошади. Злое ржание ударило в по ушам, Мистяша изловчился, схватился за гриву и что есть мочи оттолкнулся ногами от земли. Руку дернуло так, что чуть не вырвало суставы. Он зашипел, в воздухе успел подставить меч под летящую навстречу саблю, схватил татя за куртку, и они вместе покатились с лошади. Мистяша упал на спину, от удара дыхание перехватило. Топот справа заставил кувырнуться вперед. На месте, где секунду назад была его голова, опустилось копыто. Мистяша встал, колени подгибались, он силился втянуть воздух. В отбитой груди все болело. Упавший всадник легко вскочил. Два других, ухмыляясь, подъехали ближе. Мистяша затравленно заозирался. Слева раздавались лихие крики и звон стали. Дороня все еще был в гуще схватки.

Поднявшийся воин, помахивая саблей, шел на юношу. Двое других с усмешками тронули лошадей и те тихим шагом также двинулись на Мистяшу.

Один не выстою, зарубят, — подумал он и попятился, выставив вперед меч, утер дрожащей рукой со лба пот. Попытался призвать силу земли, но от страха не мог сосредоточиться. Бежать! Но куда? От всадников далеко не убежишь. Молить о пощаде? Бесполезно.

Пеший воин уже подошел совсем близко, махнул саблей. Мистяша отскочил, попал ногой в яму, упал на спину, повернулся и шустро пополз, оглядываясь на ратников. Те заржали.

— Мистяша, Мистяша! Держись, я бегу помочи.

От ворот раздался знакомый детский голосок. Брат, Вторак! Откуда он здесь?! В руках у брата короткий кинжал. Детское личико хмурое, злое, а в глазах — страх.

Тати повернулись на голос. Один из них гикнул, посылая лошадь в сторону ворот.

Мистяша не раздумывая рванул наперерез. Страх внутри плавился, из самого нутра выползала ярость. Юноша подскочил к пробегавшей мимо лошади, почти прильнул к ее боку, пропуская саблю над собой, и ткнул мечом в открывшуюся подмышку татя, изо все сил, с рычанием, выпучив от усилия глаза. Разбойник, не ожидавший нападения, зашипел, лошадь продолжала бежать вперед, меч рвануло, выворачивая кисть, но Мистяша вцепился в рукоять второй рукой, еле удерживаясь, чтобы не упасть, и острый клинок, выскальзывая из раны, прорезал татя до бедра. Хлынула кровь.

На Мистяшу уже наезжал второй всадник, а справа подбегал пеший. От ворот бежал брат, размахивая кинжалом, и что-то крича, верно со страха. До них ему оставалось всего ничего, и Мистяша понял, что, если брат добежит, его зарубят или затопчут в секунды.

Он вскинул руку, призывая силы ветра, но страх, ярость, боль в груди опять не дали сосредоточиться. Он перехватил меч. Запястье отозвалось резкой болью. В нос ударил терпкий запах конского пота — на него наскочил разбойник. Мистяша парировал мечом удар саблей, и тут же полетел на землю — тать пнул его в лицо ногой. Голова закружилась, нос онемел, на рубаху закапала кровь. Брат был уже совсем рядом! Мистяша поднялся, пошатываясь шагнул ему наперерез, схватил за шкирку, бросил себе за спину, поднял ходящий ходуном в трясущихся руках меч. Пеший разбойник с воплем бросился вперед, наотмашь ударил саблей. Мистяша сумел отразить удар, но руки не выдержали, меч выпал, упал на траву. Пеший разбойник снова поднял саблю, справа гарцевал второй, метя лезвием в горло юноши.

Мистяша затравленно оглянулся. Можно спастись! Частокол недалеко, если добежать до тайного лаза, оттуда два шага до дуба. А там они его не найдут! Мистяша попятился, чуть повернул голову к брату и сквозь хриплое дыхание пробормотал:

— Беги к забору, где крапива — лезь. Под бревнами лаз! И к дубу. Давай!

Потом застыл, не давая себе уклониться, чтобы сабли не задели брата. Воздух взвыл, два клинка со свистом понеслись к нему. Один в горло, другой в грудь. И застыли в нескольких сантиметрах от тела. Разбойники удивленно переглянулись, задергали руками — их оружие словно застряло в одеревенелом воздухе. А через мгновение оба татя осыпались вниз пеплом.

На плечо Мистяши легла тяжелая рука. Он оглянулся. Вместо брата сзади стоял Дороня.

— Неплохо, неплохо ученик.

— Как?! Но я же проиграл битву?

— Ты сделал выбор. Какая разница, выиграл ты или проиграл. Если станешь стражем, проиграть не сможешь.

4. Второе испытание. Сила зверя.

Дороня крепко взял парня за руку.

— Иди тихо и помалкивай.

Мистяша удивленное промолчал. В лесу он знал каждую тропинку, каждое деревце. Чего тут таиться? Но спорить не стал и послушно вступил с богатырем под высокие сосны. Пока они шли, Мистяша все больше удивлялся. Знакомый лес очень быстро исчез. Появились совершенно новые, неизвестные ему деревья. Попадались все больше с кривыми стволами, кое-где обгорелые, а иногда совсем безжизненные, покрытые мхом, с отслоившейся древесиной, голые, без коры. Солнечный день сменился пасмурным, подул холодный ветер. Небо проглядывающее между деревьями заволокло тучами. Сделав еще пару шагов вперед, Мистяша чуть не ойкнул. Нога провалилась во что то мягкое и сразу стало сыро. Он посмотрел вниз. Под ними колыхалось болото. Болото! В этом лесу трясин отродясь не было.

Богатырь еще сильнее сжал его ладонь и пошел быстрее, напрямик через самую топь. Пару раз Мистяша проваливался по колено и чувствовал, как ил начинает затягивать вниз. Но каждый раз Дороня рывком вытаскивал парня, ждал, пока тот нащупает ногой кочку, и шел дальше.

Мистяша тяжело дышал. Плотный гнилостный туман забивал горло, воздуха не хватало. В нос ударил вязкий дурман богульника.

Наконец они забрались на невысокий холмик, покрытый мхом.

— Догадываешься, где мы? — Дороня отпустил парня.

Мистяша помотал головой.

— Это часть Нави, где царствуют духи зверей. Тебе надо выпустить свою звериную суть, научиться управлять ей. Потом — найти своего зверя. Если не справишься — умрешь.

Дороня замолчал, подпрыгнул, и в момент, когда его ноги коснулись мха, на месте богатыря появился огромный бурый медведь. Зверь поднял кверху пасть, заревел, а потом с размаху ударил лапищей парня в грудь, отшвырнув в середину трясины, оставив на коже четыре глубоких пореза.

Мистяша упал в илистую воду, забился, замахал руками и ногами, силясь выскочить на твердую почву. Но на сей раз болото так просто не отпускало. Он почувствовал, как ил и трава облепили тело, ногам и рукам стало тяжело двигаться, он крутанулся, но еще больше погрузился, хлебнул вонючей жижи. Превозмогая паническое желание еще больше крутиться и молотить по трясине, он расслабился, попытался распластать руки и ноги, замер. Чуть приподнял голову, чтобы рот и нос возвышались на водой. Аккуратно выплюнул мерзкую водянистую кашицу изо рта, втянул воздух. Слева послышался легкий всплеск. Мистяша повернул голову. В нескольких метрах из воды высовывалась голова огромной змеи. Несколько десятков секунд человек и рептилия смотрели друг на друга. Мистяша с ужасом, рептилия бесстрастно, холодно, оценивающе. Потом существо задвигалось. И пока оно выползало на поверхность воды, волосы на голове у Мистяши вставали дыбом. Голова змеи была шире его собственной. Пасть все не кончалась. Из воды показалась широкая спина с гребнем, потом четыре когтистые лапы и длинный хвост. Не исполинская змея, а дух давно исчезнувших коркоделов, когда-то населявших реки, озера и болота.

Зверь смотрел на юношу, не мигая желто-зелеными глазами. Хвост бил из стороны в сторону, лапы с длинными изогнутыми когтями скребли болотную жижу. Зверь приоткрыл зубастую пасть и кинулся вперед.

Мистяша сжался, ожидая что острые зубы вот-вот вопьются в плоть и начнут рвать его. Но время замерло. В голове раздался злой голос Дорони:

— Ты забыл, что я сказал тебе? Ты в мире духов. Твое тело — лишь пар. Оно пластично. Думай, как победить!

Мистяша заметался. Что противопоставить юркой сильной твари? С огромной пастью, острыми зубами, сильными когтистыми лапами? Вепрь, медведь, волк? Но эти привычные русичу звери завязнут в болоте. Их вес будет работать против них, их сила и ловкость в лесу, а не в трясине.

Время вышло. Коркодел бешено работая хвостом и лапами, раскрыв пасть навис над юношей. И тогда тот почувствовал, как его тело плавится, руки вытянулись вперед, ноги сжались. Исполинская змея стремительно выползла из-под обрушившегося зверя на то место, где только секунду назад был человек, обвила толстым упругим телом мечущегося коркодела, сжала изо всех сил. Коркодел задёргался, мотнул головой, схватил змею, попытался сжать, перекусить. Но змея сжалась изо всех сил, треснули кости, из-под шкуры крокодела выскочили окровавленные ошметки костей. Зверь обмяк.

Трясина не выдержала тяжесть тел двух рептилий, и живая змея, и мертвый коркодел низринулись вниз. Холодная вода сомкнулась над ними, но Мистяша понял, что в теле змеи вода не причиняет особого неудобства. Он выпустил тело коркодела, и легко извиваясь, поплыл вверх. Когда он выплыл, перед ним раскинулся бор. С тихим шипением исполинская змея выползла на белый мох, свернула тело и несколько минут вбирала теплые лучи солнца. Пока справа не раздалось тихое рычание.

Волк, медведь и вепрь окружили поляну, где на мху разлеглась змея. Мистяша подумал, что в теле змеи он может победить любого из них. Хитрая тварь, ловкое, быстрое и сильное тело, ядовитые зубы. И нет никакого смысла вступать в открытый бой. Укусить спящего, спрятаться в густом мху, заползти на дерево и низринуться на добычу вниз. С такими возможностями он потягается с кем угодно.

Змея приподняла голову, приоткрыла треугольную пасть. С двух длинных тонких клыков стекли капли яда. Волк зарычал и попятился. В глазах хозяина леса застыло отвращение. Вепрь замотал головой, словно старался отогнать прочь что-то дурно пахнущее.

Мистяша вдруг стало противно. Хитрость, коварство. Не сила против силы, не ловкость против ловкости, а удар из-за спины, быстрый укус и отползти, дождаться пока яд убьет жертву, какой бы сильной и мужественной та не была. Он закричал, задергался, стараясь выбраться из шкуры змеи, которая стала ему противной. Через миг он валялся на земле, колотил по мху руками и ногами, постепенно успокаиваясь.

Звери тоже замерли. Медведь, волк и вепрь будто ждали, пока человек будет готов.

Мистяша осмотрелся. Что можно противопоставить силе медведя? Быстроте волка? Упрямому бесстрашию вепря? Самые сильные и смертоносные звери вышли на битву с ним. Самому стать одним из них? Но он не осилит.

Мистяша пришла в голову мысль — если тут живут духи всех зверей, если он встретился с давно исчезнувшим коркоделом, то… он вспомнил, как дед рассказывал о далеких землях, где живут огромные быки — Туры. Вспомнил, как дед с восхищением рассказывал и рисовал палочкой на земле изгибающиеся рога, мускулистые тела, смертоносные копыта. Сила, мощь и величие.

Тур заревел, мотнул рогатой башкой. Волк поджал хвост и отступил, вепрь фыркнул, повернулся и медленно с достоинством удалился в чащу. Медведь встал на задние лапы, но не бросился в атаку, а опустил голову, признавая равного.

5. Третье испытание. Дар Мары.

Старик растолкал Мистяшу затемно, открыл дверь на задний двор и поманил следом. Мистяша протиснулся вслед за стариком и замер. Перед ним раскинулся лес, да такой, что он раньше никогда не видел. Высоченные березы, извилистые ивы, ольха и осина, тополя. Все в зеленых, изумрудных, нефритовых тонах. Цветущий жасмин и сирень. Кое-где рябина. И все это великолепие сверкало в солнечных лучах, скованное льдом. Зеленые листья, цветы жасмина и сирени покрыты искрящимся инеем. Под ногами хрустит трава, ломкая и хрупкая от льда. Ледяной ветер разметал волосы, пробрался под летнюю рубаху, попытался сковать тело.

— Иди вперед! — голос старика казался скрипучим, как мороз.

Мистяша обернулся и обомлел. Никакой избы сзади не было. Все тот же лес, в летнем расцвете, скованный зимней стужей и льдом. Он сделал несколько шагов вперед. Из-за березы вышла девушка. Мистяша охнул и потупил взор — девушка была нагая. Звонкий смех разлился по лесу, отразился от замерзших листьев и веток, зазвенел словно птичьи трели.

— Какой милый мальчуган, — протянула девушка, подходя ближе. — Доронюшка, ты привел мне мужа?

Сердце Мистяша кольнуло. Он посмотрел в глаза девушки. Она была прекрасна. Белая кожа, алые губы. Густые черные волосы. Идеальное тело. Он сглотнул, не в силах отвести взгляда от налитой высокой груди с розовыми сосками. От манящей расщелины внизу живота. Образ Насти мелькнул и распался тысячами льдинок. Девушка улыбнулась, сверкнув белоснежными зубками. Он тонул в ее темно-синих глазах. Она облизала губы, потянулась с поцелуем. Мистяша отпрянул, тряхнул головой.

— Настя, Настя, Настя, — зашептал он, словно имя любимой могло уберечь его от чар нагой красавицы.

— Ну же! Не бойся. Иди ко мне. Тебе будет хорошо, очень хорошо. У меня так давно не было мужа. Никто не узнает. Это будет наша маленькая тайна. Мой хороший. Иди же ко мне.

Девушка сделала еще шаг вперед. В нос ударил запах ее волос и кожи — свежести, хвои, морозного утра. Мистяша застонал. Перед глазами замелькали постыдные картинки, изгибающаяся чаровница с открытом от удовольствия ртом. Женское зовущее манящее тело, о котором он мечтал ночами. Мистяша сделал полушаг вперед. Девушка призывно улыбнулась. Протянула руки. Он порывисто подался вперед, схватил вожделеющими руками податливое тело, сжал упругие ягодицы, рывком прижал ее к своей восставшей плоти, потянулся к приоткрытым губам.

В голове зазвенело от новых, столь желанных ощущений. Он еще крепче прижал к себе девушку. Но звон в голове не проходил. Он становился противным, как писк комара на границе сна и бодрствования. Мистяша мотнул головой, впился в губы красавицы. Ее язычок запорхал по его губам, проникая между ними. Мистяша застонал от нарастающего неизведанного еще наслаждения. Его руки метались по манящему телу, пытаясь как можно скорее исследовать каждый уголок, каждую выемку, стремясь к самым нежным скрытым пока бугоркам.

Но избавиться от звона в ушах не получалось. Он отвлекал, не давал полностью насладиться жарким, молодым телом, не давал сорвать с себя одежду и овладеть этой зовущей плотью.

В звоне появились голоса. Мистяша замер. Мамка? Он на секунду отстранился от сладких припухлых от поцелуев губ. Раздался плач. Кто это? Он замотал головой. Плач шел изнутри, сменив звон и писк. Кто плачет? Вокруг все завертелось, и он увидел рыдающую Настю. Его Настю. За ней стоял мамка. Она гладила девушку по голове, и со злым неодобрением смотрела на Мистяшу. А потом еще крепче обняла Настю, наклонилась, зашептала ей что-то на ухо, нежно, но уверенно отвернула ее за плечи от Мистяши, повернулась сама и повела Настю вдаль. Та лишь один раз успела повернуть голову и Мистяша увидел ее заплаканные, грустные и отчаянные глаза.

Он замотал головой, завыл, отскочил от чаровницы. Та со змеиной улыбкой снова прижалась к нему, и Мистяша и отпрянул — вместо теплого податливого тела, он коснулся ледяного мрамора.

Та с любопытством глядела на отрока.

— А ты не ошибся ли с выбором, Доронюшка? Этот забавный мальчик действительно любит.

Ее голос вдруг изменился. От сладкого, томного он вдруг стал злым и колким.

— Но ты отверг мою любовь! Ты поплатишься за это! Никто не вправе унижать красоту Мары! — ее голос гремел на весь лес.

Яркая вспышка на миг ослепила Мистяшу, за ней последовал громовой удар. На месте нагой младой девушки стояла величавая, одетая в шубу, с посохом-косой в руках и сверкающим алмазом на лбу, женщина. Ее черные глаза сковали отрока могильным холодом.

Мара положила руку на голову Мистяше.

— Последний раз воспрошаю тебя, отрок. Примешь ли ты великий дар и возляжешь со мной, или навеки останешься здесь, во власти зимы и вечного увядания? Женщина вгляделась в его глаза.

— Нет? А ты понимаешь бессмысленность своей жертвы? Ты не получишь ничего, а потеряешь все. И свою Настю и самого себя. Так что подумай еще разок. Ну? — она убрала руку, и Мистяша выдохнул, тело снова повиновалось ему.

Мистяша со страхом вгляделся в большие, мудрые, и одновременно озорные, вечно молодые глаза. Она была прекрасна и величава. Роскошное тело, властность, уверенность. Красивее Насти? Не то слово! Опытнее? Даже ее взгляд обещал такое, на что кроткая и пугливая Настя может никогда и не решиться. И потом, Настя далеко. А наслаждение он может получить прямо здесь и сейчас. И никто никогда не узнает. Мистяша сглотнул. Вспомнилась мать, остававшаяся верной отцу, даже после его гибели. И ее тихий голос, на его не заданные вопросы: — Не делай ничего, о чем не сможешь сказать любимой. Это как молния, ударившая в дерево и разломившее ствол на две части. Вы никогда не будете единым.

— Н-нет, — еле выдохнул юноша.

Женщина тихо рассмеялась и удовлетворенно кивнула.

— Что ж. Так тому и быть.

Мистяша не успел ничего сделать. Рука женщины метнулась к нему, и он закоченел. Женщина подошла ближе. Внимательно всмотрелась в его лицо. Хищно улыбнулась. Потом приоткрыла рот и прижалась холодными, словно сосульки, алыми губами к его губам. Все его тело пронзил холод. Он не мог пошевелиться. Тогда женщина подняла перед ним руку, сжала кулак и выставила указательный палец. Палец стал вытягиваться, заостряться, становиться прозрачным. Острая и длинная сосулька торчала из кулака. Она медленно поднесла острие сосульки к его левому глазу. Мистяша силился зажмуриться, отклонить голову. Но тело не слушалось. Медленно, все сильнее ухмыляясь, Мара двигала палец-сосульку, пока ее острие не коснулось глаза. Она облизнулась, когда яркая жалящая невыносимая боль пронзила голову юноши. Он заорал, разрывая замерзшие связки, извернулся, выкручивая мышцы, боль раздирала голову, на миг все вокруг окрасилось красно-черным. Он взвыл, отпрянул. И с ужасом увидел, как окровавленное вязкое нечто, еще недавно бывшее его глазом, повисло на торчащей из кулака ледяной игле. Мара довольно ухмыльнулась и медленно, наслаждаясь ужасом, болью и отвращением юноши, сняла зубами вырванный глаз и с видимым удовольствием прожевала и проглотила.

Мистяша потерял сознание.

Он пришел в себя лежа на полу в избе. Голова раскалывалась и пылала. И только там, где раньше был левый глаз, вместо огня голову жег холод. Мистяша потянулся трясущейся рукой и наткнулся на повязку.

— Не трогай! — окрик старика заставил отдернуть руку. Он молча подошел и протянул деревянную чашку.

— Пей.

Мистяша тяжело дыша смотрел единственным глазом на старика.

— Пей. Не заставляй меня вливать в тебя силой.

Мистяша взял чашу, с трудом превозмог желание швырнуть ее в стену — только вызвал бы гнев всесильного старика. Вздохнув, он одним глотком выпил содержимое. На вкус просто вода. С оттенком жимолости и мяты. К удивлению, жар отступил, и режущая боль на месте глаза притупилась.

— Ложись и постарайся заснуть. Назавтра ты все поймешь. — Голос старика неуловимо изменился — стал мягче, послышалась забота и оттенки сострадания. Мистяше расхотелось спорить, гнев прошел. Он вспомнил Настю, ее ласковую кроткую улыбку.

Интересно, ужилась ли она с мамкой и братом? Мистяша не оставил девушку у зазнавшейся сестры, отвел ее в отчий дом.

Он залез на печь, лег на спину, прикрыл оставшийся глаз. Старик положил сухую горячую руку ему на лоб, зашептал. Боль полностью отступила, сменившись тяжелой усталостью. Мистяша заснул.

Он вынырнул из сна от того, что старик сильно тормошил его за плечо.

— Вставай давай. Нечего валяться.

Мистяша неохотно поднялся. Он старался запомнить сон, где он был дома, пахло молоком и хлебом, мамка улыбаясь уходила из избы, а он оставался наедине с Настюшей, и она в этот раз дала ему себя целовать. И он целовал ее, и поцелуй этот был слаще и ярче, чем губы той, другой.

— Да проснись ты!

Голос старика окончательно разбудил Мистяшу.

— Иди сюда!

Старик ждал его во дворе рядом с кадушкой дождевой воды.

— Подойди и не бойся. Только не дергайся.

Когда старик начал разматывать повязку, Мистяша весь сжался в ожидании боли. Но боли не было. Только на месте вырванного глаза сильно щипало. Мистяша зажмурился.

Старик взял его за голову, повертел, поцокал.

— Так. Теперь слушай. Я обмою рану водой. Может быть больно. Делай что хочешь, но головой не верти и глаза не раскрывай. А то будет плохо. Понял?

Мистяша закивал.

Он услышал всплеск и падение капель — видимо старик взял в горсть немного воды. А потом Мистяша взвыл, чуть не забыв, что только что говорил наставник. Старик прижал горсть с водой на место вырванного глаза. И Мистяше показалось, что его облили крутым кипятком, что кожа обварилась и зашипела. Старик крепко держал бьющегося отрока, прижимая руку к пустой кровоточащей глазнице. Мистяша орал, его тело сотрясала дрожь. Еще два раза старик окунал руку в воду и прижимал ее к голове парня. На третий раз Мистяша потерял сознание.

Он очнулся, лежа на земле, голова на коленях у старика.

— Пришел в себя? — На лице старика читалось неудовольствие. — Горазд ты в обмороки падать. Боль уметь терпеть надо, тем более колдовскую. А не то какой из тебя ведун. Ладно. Теперь слушай внимательно. Мара великий дар тебе пожаловала. Я не верил, пока не увидел.

— Дар?! Да она мне глаз вырвала! — Мистяша чуть не захлебнулся от злости.

— Замолчи. — Старик помог Мистяше подняться.

— Теперь иди сюда, наклонись, и попытайся открыть глаз. И смотри в воду.

Мистяша несколько секунд боролся со страхом. Он представил, как веко поднимается над пустой глазницей, проходит по истерзанной еще не зажившей плоти. Он устал от боли.

— Ну!

Окрик старика заставил сжаться, но Мистяша послушно попытался приоткрыть глаз. Резкая боль как будто он попытался смотреть на солнце заставила зажмуриться. Но главное — Мистяша успел понять, что он видит! Как-то странно, не так, как здоровым правым глазом, а словно в дымке все, но видит!

Он весь напрягся и снова приоткрыл глаз. Резануло, но он стерпел. Постепенно привыкая, увидел под собой кадушку, наполненную отливающим зеленью и синевой маслянистой жидкостью, над которой поднимался пар. Что-то его смущало. Кадушка! Он точно помнил, что раньше это была просто старая подгнившая деревянная бочка. А сейчас казалось, что ее только-только выстругали, обернули берестой и выставили на продажу. Он посмотрел на избу. На месте старой, потрепанной развалины стоял новенький, свежесрубленный дом, с двумя большими окнами, резными наличниками. Дом стоял на двух окуренных столбах. Одна стена слилась с частоколом и казалось, частокол пророс из стены дома влево и вправо. Он попытался повернуться к старику, но тот крепко придержал его.

— Сначала посмотри еще раз в воду, ученик.

Мистяша опустил взгляд и вздрогнул, вцепился в руку наставника. На месте левого глаза сиял ярким синим огнем кружок льда.

— Что это?!

— Мара подарила тебе глаз льда. Теперь ты можешь видеть не только обычный мир, но и предметы в их истинном обличье. Учти, когда ты повернешься, ты увидишь меня безо всяких мороков. Да, ты был прав, говоря своему брату, о моих личинах. В одном только ты ошибся.

Старик замолчал и убрал руки с плеч отрока.

Тот повернулся и отпрянул. Сзади стоял полусгнивший скелет.

6. Оборотень

— Повернись и повяжи повязку. Не пугай жителей своей ледышкой.

Мистяша повиновался. Когда он повернулся, старик молча кивнул и ушел в избу.

Юноша побрел по тропинке, дошел до дуба, постоял, и решил навестить сестру. После случая с Настей, отношения между ними оставались ровными, Мистяша ни в чем не упрекнул сестру — после замужества ее решения были продиктованы правилами жизни в доме мужа, и брат не должен был вмешиваться.

Увидев брата с повязкой через глаз, сестра растревожилась, запричитала. Мистяша не стал рассказывать всего, сказал лишь, что это — часть испытания. Сестра тут же успокоилась. Гордость за брата и то, что он ходил в учениках Стража, готовясь стать его преемником, делало ее положение еще более завидным.

Она усадила Мистяшу за стол, кликнула служку, велела подать к столу.

Мистяша заметил, что сестра то и дело хваталась рукой за спину, да и поясница у нее была подвязана шерстяным платком. Юноша решил, что это из-за большого живота. Сестра вот-вот должна была родить уже второго ребятенка. Он спросил ее о здоровье, и, к его удивлению, она начала много и долго рассказывать, что чем дальше, тем больше у нее все болит.

— Там может потому, что ты как одного родила, так сразу второго? Может подождешь? Куда вы спешите?

— Муж так хочет. Да тут у всех баб по пять-шесть детей. Городище богатое, от хворей видно твой наставник дитев защищает тоже. Чего бы не рожать?

Мистяша нахмурился. Если он может видеть суть вещей, может сможет понять что с сестрой?

— Хочешь посмотреть на мой колдовской глаз?

Глаза сестренки засияли любопытством. Она закивала.

— Не испугаешься?

— Ни за что! — уверенно сказала та.

Мистяша развязал повязку. Сестра сначала ахнула, прикрыв рот руками, но первый испуг скоро прошел, и она начала с интересом всматриваться в синий лед.

А Мистяша с ужасом смотрел на сестру. Он видел ее жилы — не белые, а желтоватые, видел зеленовато-красную кровь, кости с черными проплешинами. И розоватый дымок, поднимающийся от нее и утекающий куда-то вдаль.

Юноша вскочил, пробормотал что-то о срочном деле, и помчался к Дороне. По пути встретил двух девочек. Они были румяные, здоровые. Кровь внутри текла красная, яркая. Косточки беленькие. А вокруг них стелилась розовая дымка, всасывалась в их тела, и они еще больше розовели, дышали здоровьем. Он помчался дальше. Две бабы шли от колодца. Из обеих тянулась розовато-красная дымка. Кровь у обеих уже почти вся зеленая, кости почернели. Он побежал изо всех сил, добежал до дуба, помчался по тропинке. Над избой висела воронка розово-красного дыма. Воронка двигалась. Открылась дверь и показался полуразложившийся скелет. Воронка зависла над ним, розовато-красный дымок всасывался в гнилое мясо и кости. Дороня растянул в жуткой улыбке рот.

— Ты вомпер! — заорал Мистяша. — Ты вытягиваешь жизненную силу из селян!

Дороня закивал.

— Догадался. Да. И еще отдаю ее детям. Они должны вырасти здоровыми и успеть нарожать побольше следующих.

— Так ты не страж?!

— Почему же. Страж. Я защищаю от внешних опасностей, от эпидемий, лечу молодняк.

— Как на убой, — ошеломленно пробормотал Мистяша. — Сколько живут тут люди?

— Ну, поменьше чем везде. После того, как баба нарожает четыре-пять детей, она больше не нужна.

Мистяша с ужасной догадкой посмотрел на себя. Но нет, красный дымок не вился над ним. С облегчением он понял, что и обратного процесса нет — он не впитывал жизненные силы селян.

— Не волнуйся, — прошелестел мертвец. — Твою силу я заберу полностью, когда придет время. Не думал же ты действительно, что я передам тебе свою мощь? Нет, глупыш. Я убью тебя, и вся твоя жизненная сила перейдет ко мне. Мое тело обновится и у меня будет новых лет сто. Ты не представляешь, как мне надоела эта мерзкая гнилая туша!

Мистяша бросился назад. Предупредить сестру, чтобы бежала из этого проклятого места! Но стоило ему добежать до дуба, как впереди показалась изба и стоящий рядом с ней Дороня. Мистяша бросился вправо, чтобы снова увидеть избу. Куда бы он не бежал от дуба, всюду виднелась пресловутая изба и мертвец. Наконец он сдался и подошел к Дороне. Тот стоял, смотря на отрока пустыми глазницами.

— Раз уж ты все узнал, твой проход в Явь я закрыл.

Мистяша выхватил меч. Челюсть мертвеца задергалась, кости противно защелкали.

— Неужели ты думаешь, что справишься со мной? — в руках мертвеца соткался из розовой дымки покрытый ржавчиной зазубренный меч.

Юноша мгновение стоял в нерешительности. Потом тело задвигалось само, вспоминая все то, чему учил его «наставник». Упырь непринужденно махал мечом, ни разу даже не сдвинувшись с места.

— Когда тебе наскучит, возвратишься в избу. Время убивать тебя еще не пришло, — проскрежетал мертвец.

Мистяша остановился. Он тяжело дышал, рука ныла. Ни один удар даже близко не коснулся Дорони. Да и если бы коснулся — что с того?

Как убить мертвого, да еще обладающего такими силами? Мистяша присмотрелся к розовому туману, окружавшему вурдалака, в воронку, высасывающую жизнь с Яви и вкачивающую ее в разлагающееся смердящее тело. Глаз! Холод! Вся левая сторона головы постоянно ощущала леденящую силу в глазнице. Мистяша потянулся к этой силе и почувствовал, как озноб из глаза поплыл вниз. — В руку! В меч! — молил Мистяша и с радостным возгласом почувствовал, как плечо, локоть, запястье обжигает холод, и как по мечу струятся линии льда. Он держал в руке ледяной меч.

Мертвец все это время стоял и наклонив череп с остатками гнилой плоти и обрывками кожи смотрел как меч Мистяши покрывается инеем.

— Молодец, ученик. Ты научился пользоваться дарованной силой. Что ж. Ты приблизил час своей смерти вот и все.

Мистяша прыгнул. Рука, скованная холодом, не чувствовала боли и он, разрывая жилы, крутил запястье, меч метался восьмерками, хлестал, жалил, резал.

Тщетно. Мертвецу было совершенно все равно, что бы ни выделывал отрок. Он все также стоял, словно врос в землю, молниеносно парируя удары ледяного меча своим полуистлевшим клинком.

Мистяша остановился. Весь в поту, тяжело дыша, он с ужасом смотрел на то, что еще недавно считал своим наставником. Воронка кружилась все быстрее, от нее к мертвецу тянулись розовато-красные жгуты. Мистяша замер, а потом высоко подпрыгнув, ударил что есть силы по одному из них. Мертвец завыл. Воронка дрогнула, затряслась. В пустых глазницах упыря разгорались красные угли.

Он стремительно задвигался, меч засвистел в воздухе. Мистяше удавалось только обороняться. И то через несколько мгновений у него была рассечена рука и длинный болезненный порез прошелся по груди. Отрок отступал. Мертвец уже весь светился красным, из воронки в него выстреливало все больше и больше красных жгутов. Мистяше послышалось тревожное шелестение сзади. Дуб! Отрок уже почти дошел до края кроны. Подул ветер, запахло травой и свежестью. Упырь подскочил, замахнулся, но его движения становились вялыми, жгуты, питающие его силой, истончались, из кроваво красных розовели. Мистяша изловчился, прыгнул, и рассек сразу три жгута. Упырь упал, закорчился, одна рука обломилась. Мистяша не теряя времени рубил и рубил жгуты, наотмашь бил мечом. Вдруг снизу его сильно ударило, отрок подлетел вверх, упал, сильно ударился боком. Под дубом стоял и ревел мертвый медведь. Шкура грязная, скатанная шерсть кое где содрана, видны куски мяса и костей. И над ним снова набирала силу кроваво-красная воронка. Туша бросилась на Мистяшу. Тот закрыл глаза и воззвал к силе зверя. Медведь уже раскрыл полусгнившую пасть полную черно-зеленых осколков зубов. И отлетел от удара мощных рогов. Тур поднялся с земли, запрокинул голову, заревел, закрутил рогами и ринулся на медведя. Подмял под себя, прижал копытами дёргающуюся тушу, забил рогами по воронке. Через минут Мистяша услышал снизу тихий скрежет:

— Пощ-щади.

Медведь исчез. Под копытами тура лежали остатки скелета. Ребра вмяты в позвоночник, голова вывернута, одна рука растоптана в щепки.

Тур задрожал и рядом с мертвецом снова стоял Мистяша. Он несколько мгновений смотрел в красные глаза упыря. А потом со всей мочи ударил мечом по остаткам дергающейся над ним воронки.

Мертвец вытянулся, засучил ногами. На мгновение вместо скелета на земле Мистяша увидел Дороню. Богатырь был весь в крови, изо рта кровь выталкивалась толчками. Дороня застонал, изогнулся и застыл. А еще через мгновение осыпался пеплом.

Мистяша тяжело дыша увидел, что вокруг снова проступает селение. Дорога открыта. Он бросился к дому сестры, ворвался в горницу, схватил закричавшую со страху сестру за плечи, уставился на нее. И с облегченной улыбкой прижал к себе. Розового тумана вокруг сестры не было. Кровь стала красной, исчезли черные пропалены на костях.

— Все будет хорошо, сестренка. Теперь все будет хорошо.

7. Проклятье.

Мистяша понурившись брел в сторону дуба. Что теперь делать? Спалить избу и останки нечисти, которая прикидывалась стражем? Верно так и надо. А что делать ему? Вернуться к матери, брату и Насте? А как быть с сестрой? Без стража селение быстро станет простой добычей. Тут никто не привык защищаться.

В раздумьях он дошел до дуба, повернул к избе. Голова привычно закружилась, когда он пересек границу междумирья.

Под дубом сидел Дороня. Глаза у Мистяши сузились, он схватился за меч.

— Тише, тише. Не буянь, — Дороня поднял обе руки.

Мистяша поднял меч вертикально к лицу и мелкими шажками начал приближаться к богатырю-оборотню.

— Прежде чем на меня кинуться, подумай. Один раз ты уже решил, что убил меня. Считаешь, второй раз будет удачнее? — Дороня поерзал, поудобнее устраиваясь, оперся спиной о широкий ствол.

Мистяша сделал еще несколько шажков. Над головой уже шелестели листья.

— Стой! — голос Дорони изменился. Жесткий, властный, ему было невозможно противостоять. Мистяша застыл. Тело перестало повиноваться.

— Садись!

Мистяша изо всех сил старался не поддаваться, но ноги сами опустились на землю, руки отбросили меч.

— Теперь слушай. Все началось почти две сотни лет назад.

***

Девица забралась на вершину горы. Огляделась. Внизу шелестел лес, но деревьев было не разглядеть в предрассветной тьме. Гора тоже заросла. Сосны вперемешку с ольхой и осиной. И только самая верхотура, на которой стояла девушка, гладкая — ни куста, ни травинки. Отполированный камень три шага в длину и два в ширину.

Она смотрела на восток, где черное небо уже начало окрашиваться в рыжеватые цвета, и с первым лучом солнца, упавшим на вершину, распустила собранные в косу черные волосы и начала чертить на камне угольком. Шестиконечный крест вписала в круг. Из рукава достала небольшой цельно вылитый золотой нож, поцеловала лезвие, подняла вверх, дав напитаться лучами солнца. Потом выдохнула, сжала зубы и начала выводить на ладони левой руки тот же рисунок, что только что нарисовала сгоревшим кусочком дуба на камне. Кровь из ладони полилась на рисунок. Руку пронзила боль, но старшая ведунья привыкла. Она медленно выводила в плоти линию за линией.

К ее удивлению, нож начал сопротивляться: резать кожу становилось все тяжелее, а боль нарастала. Только что острейший клинок затупился и покрылся зазубринами, будто она пыталась резать камень. Лезвие уже не резало, а рвало кожу и мясо. Ведунья на секунду остановилась, выдохнула, сдула текущие из глаз слезы. Сдаваться она не собиралась.

Осталось лишь обвести шестиконечный крест кольцом, когда нож раскалился. Запахло жареным мясом. Ведунья охнула. Ее жертву не принимают! Разящий не хотел одарить ведунью встречей. На миг боль стала нестерпимой, рукоять ножа жгла правую ладонь, от лезвия, воткнутого в ладонь левой, шел едкий тошнотворный дым. Края раны обугливались. Ведунья закричала.

— Отец! Отец! Дай силы! — и остервенело рыкнув, с силой сжала зубы, прокусив нижнюю губу, одним резким движением завершила круг, отбросила искореженный, покрытый спекшейся кровью нож, посмотрела на искалеченные руки. Знак Разящего отчетливо читался на ладони. Шестиконечный крест в рассеченной плоти истекал кровью. Круг, обрамляющий его, исходил смрадом сгоревшей кожи и мяса, разрез был рваный, обуглившийся. Девушка решительно сжала руку. Запекшееся рана тут же потрескалась, вызвав новый прилив боли. Из ладони на камень потекла струйка крови. Ведунья без сил упала рядом. Обряд завершен. Оставалось только ждать.

Она села рядом с начертанным знаком, положила руки на колени ладонями вверх, прикрыла глаза. Свежий ветер обдувал раны, принося облегчение. Перед глазами всплыл образ отца. Дороню принесли всего утыканного стрелами. Дружина не поспела, пока отец один сдерживал с десяток печенегов. А она не успела даже попрощаться. Девушка всхлипнула.

Когда солнце вовсю засияло на синем, без единого облачка, небе, а лес заискрился зеленым, она услышала шаги.

Сзади из самой чащи показался кабан. Посланник?! Ведунья поморщилась. Ее не допустили до встречи с глазу на глаз? Ее, старшую ведунью рода? Но выражать недовольство вслух девушка побоялась.

— Чего ты хочешь, дщерь павшего? — Слова прозвучали в голове как гром. Кабан смотрел на нее ожидающе.

Девушка пересилила себя и пала ниц.

— Верни отца! Его трусливо истыкали стрелами. Ни один враг не сумел справиться с ним в честном поединке!

В глазах зверя казалось мелькнуло удивление.

— Ведунья! Ты видно забылась от горя. Твой отец пал в бою и занял причитающееся ему место. Не позорь его память. Он смотрит на тебя и сейчас. Тебе пристало оплакать павшего, и продолжить служить своему племени, как подобает. Выбрось из головы невозможное.

Кабан фыркнул, и скрылся в чаще.

Ведунья стиснула зубы. Обратиться к Разящему старшая ведунья могла лишь раз в жизни. Она осмотрела искалеченную руку. Она использовала свой шанс. И он отверг ее. Что ж. Она не отступит. У нее есть к кому воззвать и что предложить.

Месяц ушел на залечивание ран. Прожжённая до кости правая ладонь и искалеченная левая никак не хотели поддаваться наговорам, мазям, настойкам. Но ил с лесного озера все же помог.

К полнолунию ведунья была готова.

Вход в пещеру заливал лунный свет. Она некоторое время смотрела на луну, потом решительно взяла толстую косу и костяным ножом отсекла волосы. Затем скинула рубаху и с секундным замешательством широкие штаны. Нагая подошла ко входу, села лицом к луне, широко расставив ноги. Поднесла нож к низу живота. Рука задрожала, когда она воткнула лезвие в нежную плоть. Скуля и едва сдерживая крики, со слезами, текущими по лицу, начала вырезать вокруг своих врат Навник. Ее плоть сама стала частью символа, придав внутренней части знака нужную форму. Ей осталось сделать два разреза на внутренней части бедер. Слева и справа. По лицу и спине тек пот. Голова кружилась. Раны горели. Она тяжело дышала. Нож в окровавленных руках скользил. Она обтерла руку о грудь, размазав кровь по соскам. Сильно сжала склизкую рукоять. И с силой проткнула кожу. Ноги пронзила игла боли. Она двинула ножом вверх, делая разрез нужной формы. Рука тряслась и нож то и дело сдвигался с нужной линии. Приходилось возвращаться. Первую линию ведунья завершила почти теряя сознание. Осталась еще одна. Правая рука не слушалась, не удерживала нож. Пришлось взять рукоять двумя руками. Ударив ножом левее естества, она не выдержала — закричала. И долго не могла остановиться. Выплеснув мучавшую ее боль, ведунье на несколько секунд полегчало. Она с рычанием протянула нож сквозь плоть, отбросила в пещеру истязавший ее клинок, собрала в ладони сочащуюся из ран кровь и умылась ею. Когда она закончила, на фоне луны появился вороной конь. Довольное ржание заполнило пещеру. Конь, фыркая, подошел к девушке, ткнулся между расставленных ног, провел шершавым языком по ранам и нежной коже, заставив ведунью содрогнуться от боли и наслаждения. Конь поднял голову и заржал.

— Ты приготовила хорошую жертву, девица. Но знаешь ли, что после всего, ты потеряешь всю свою силу, ведунья?

— Знаю, — прошептала девушка.

— Что ж. За такое ты можешь попросить многое. Чего ты хочешь?

Ведунья сглотнула. Если жертва будет принята, она навсегда потеряет колдовскую силу, станет обычной девкой, никому не нужной, ибо Конь изуродует ее женскую суть, она не сможет иметь детей. Стоит ли оно того?

— Верни Дороню! — прокричала она.

Конь попятился, оскалил зубы и казалось захохотал.

— Дороню? Твоего отца? Предназначенного Перуну? И ты, ведунья, посвященная Лиле, просишь у меня вернуть его? Чтобы я нарушил все обеты?

Конь встал на дыбы, заржал и умчался в ночь.

Ведунья дала волю слезам, и выла на луну, оплакивая покинувшего ее отца, свое желание вернуть его, раздирающую боль, искалеченные руки, поломанную судьбу. Когда силы ее оставили, и она сидела еле слышно всхлипывая, от входа в пещеру раздалось тихое покашливание.

Ведунья встрепенулась, глянула, охнула, попыталась согнуть ноги, скривилась от боли и только прикрыла естество руками.

— Пошел вон, или я прокляну тебя, гадкий вонючий смерд.

Мужчина тихо засмеялся.

— Прошу простить, госпожа. Я случайно проходил мимо, услышал ваши рыдания, решил проверить, не случилось ли что. Я в некотором роде врачеватель. И, прошу еще раз простить, успел разглядеть некоторые нюансы. Вы пытались избавиться от хм… нежелательного плода?

Ведунья фыркнула.

— Нет? Но ваши раны… я подумал. Впрочем, не важно. Вы позволите, у меня с собой есть несколько снадобий, если смазать порезы…

— Да ты совсем ополоумел! Чтобы я позволила мужчине прикоснуться…

Тот поднял руки.

— Ни разу, даже в мыслях не было. Я лишь передам вам эту баночку, — он вынул из кармана темной накидки флакончик, — и эту тряпицу, — из другого кармана он вытащил аккуратно сложенный лоскут, — и отвернусь. Вам останется только втереть снадобья в ваши хм… раны, положить ммм… сверху тряпицу, дабы не смущать мой взор ммм… женскими деталями. И мы сможем поговорить.

Искренняя забота, и отсутствие даже намека на вожделение заставили ведунью согласиться. Она взяла протянутый флакон и кряхтя, сжимая зубы втерла в сочащиеся кровью разрезы густую, со странным сладковатым запахом мазь. К ее несказанному удивлению боль сразу почти полностью прошла, кровь свернулась. У нее получилось даже свести ноги и накинуть сверху кусок ткани, которую дал незнакомец. Потом она натянула рубаху. Подумала, и помазала ладони. Остатки ноющей боли растаяли, шрамы размягчились.

— Я вижу, вам полегчало. Вот и чудесно. Вам надо поспать, а наутро раны уже не будут сильно беспокоить. Ложитесь прямо так, ночь теплая, земля не навредит и не охладит вас. А я покараулю. Все равно ночами я не люблю спать.

Ведунья решила была спорить, но навалилась слабость, она успела заметить, что незнакомец садится у входа, в руках у него оказалась домра, видимо висела за спиной. И по пещере разлилась глубокая, успокаивающая мелодия. Ведунья погрузилась в музыку, дарившую надежду, уносившую в сон. Ей казалось, что к пещере прискакал вороной конь, кабан и еще с ними рядом ходил кто-то до боли знакомый, родной, но она никак не могла вспомнить кто. А незнакомец стоял в проходе, смеялся, и глаза его горели силой, и почему-то один глаз был у него черный, как колодец, а другой — ярко зеленый.

Ведунья проснулась отдохнувшей и почти здоровой. Незнакомец дремал, прислонившись к стене пещеры, солнце уже взошло, и в его лучах ведунья смогла исследовать свои раны. Как ни странно, они уже затянулись и лишь шрамы вокруг ее естества напоминали недавние мучения. Ведунье показалось, что получившийся знак больше напоминает голову козы, чем Навник, но не придала этому значения. Она быстро надела штаны.

Намереваясь разбудить и распрощаться с травником, она подошла поближе и поймала лукавый взгляд. Пригляделась — оба глаза у него были почти одинаково темными. Лишь левый отдавал в свете листьев чуть заметной зеленью.

— Позволите проводить вас домой? Я вижу, раны уже не так беспокоят, но все же как некоторого рода врач я бы рекомендовал покой и отдых.

Травник легко поднялся. Ведунья отметила, что он был весьма красив. Черные волосы до плеч, широкий лоб, умные с хитринкой глаза, прямой орлиный нос, массивная челюсть. Тело его было легким и тонким, но в тоже время жилистым и крепким. Как раз тот тип мужчин, которые так нравились ведунье, и которые так редко встречались среди ратников, а уж в деревне таких и вовсе не было. Травник широко улыбнулся и подал ей руку. Ведунья не смогла устоять. Через час они вошли в селение. На них косились, но к старшей ведунье подойти боялись. Дом Дорони из огромных бревен, обнесенный высоченным забором стоял в центре деревни. Они прошли мимо старых полуразвалившихся избушек, и чем ближе подходили, тем лучше и новее становились дома. Но такого, как у ее убитого отца, не было ни у кого.

Войдя в избу, ведунья засуетилась. Растопить печь, собрать на стол. Ее спутник с интересом осматривался. В дальнем углу свалены в кучу меч, на треть вытащенный из ножен, сломанный лук, пустой колчан, шлем с глубокой вмятиной, кольчуга, с прорванными на груди звеньями, обломок копья. На широком подоконнике, по всему столу, на лавке у печи — кучки сухой травы, раскиданные пустые берестяные коробочки, заткнутые глиняные кувшинчики.

С улицы раздался бас сотника Николы, знавшего ведунью с пеленок. Он был близким другом ее отца.

— Ведуша, выйди. Разговор есть.

Она торопливо поставила на стол перед травником чашу с квасом и выбежала на крыльцо.

Никола сидел на ступенях, жевал травинку.

— Сядь, Ведуша. Поговорить надо.

— Дядько Никола. Так может в дом зайдем?

— Сядь, говорю тебе. Тяжко мне будет в доме Дорони с тобой гутарить. Сядь. Тут такое дело, — немного помолчав продолжил он, когда Ведуша уселась рядом с ним. — Отец твой славным богатырем был. Уважаемым. Князя знал. Пока жив был твой батька, и ты вона старшей ведуньей рода стала. Но вот как батьку твоего, Доронюшку, одолели… Князь повелел границы укрепить. И в помощь прислал к нам две сотни гридней. А с ними волховицу великую, Марфу.

Вудунья вскочила, топнула ногой.

— Ни князь, ни ты, никто не сможет меня отсюда прогнать…

— Да какой прогнать! Никто и не хочет….

— Я — старшая ведунья рода! В нашем роду три ведуньи. Свята, Малофея и я! Я — хранитель рода, как был мой папка защитником! И дело тут не в силе, а в том, что все мы — один род! Никакая пришлая волховица не сможет занять мое место! Понял?

Никола встал. С грустью посмотрел на дочку покойного друга.

— С волей князя не поспоришь. — Он постоял еще, потом повернулся. — Прости, Ведуша.

Она влетела в горницу еле сдерживая крик ярости, плеснула себе квасу и залпом осушила чашу, и так стукнула ей о стол, что глиняные осколки полетели во все стороны.

Травник с интересом смотрел на нее.

— Дай угадаю, девица. Я нежелавши слышал ваш разговор. Тебя постигло несчастье с отцом. Ты пыталась его вернуть. — Он взял ее левую руку и повернул искалеченную кистью вверх. Девушка дернулась, но травник неожиданно сильно сжал запястье.

— Ты обратилась к Разящему. Использовала данный ведунье раз за живот. И верно он отверг твою просьбу. Потом, он отпустил ее руку и подбородком указал на низ живота, ты решила принести в жертву твою силу и твое тело. И сие тоже отвергли. А сейчас твоя привычная жизнь рассыпается. Те, кому ты верила, кому был предан твой отец, отворачиваются от тебя. Еще немного, и ты окажешься на задворках жизни. Почет и уважение односельчан, которыми ты заслужено пользуешься, канут в лету. Тебе придется побираться приворотными зельями да настойками для блудливых селянок. Я ничего не напутал?

Ведунья во все глаза смотрела на травника. Фыркнула.

— Ну это ты загнул. Не все так плохо! Я скучаю по батьке… Сильно. Он слишком рано ушел. Я злюсь, потому что они отказались его вернуть. Я злюсь на князя. Он видимо не верит в мои силы. Но я докажу…

— Как, девонька? Тебя отодвинули в сторону. Без отца ты стала никому не нужной. Чтобы расти как ведунья, тебе нужны силы. А связи ты разорвала.

— Ну тут уж ты и вовсе неправ! Да, я истратила свой раз для Разящего. Да, мою жертву не приняли в иномирье. Но я посвящена Лиле! И она даст мне и силы, и знания, чтобы стать великой ведуньей!

— Ой ли? Ты так уверена? Попробуй хоть что-то попросить у своей покровительницы.

Девушка вздернула подбородок. Широко шагая, подошла к печи, открыла задвижку, бросила в топку заранее припасенной бересты, несколько веток березы. Запалила. Когда огонь разгорелся, достала из кармашка мешочек, оттуда щепотку сухой травы. Бросила в огонь. И застыла, раскрыв рот. Вместо привычного трескучего пламени, искр и ароматного дыма, огонь спотыкнулся, издал чуть ли не человеческий вздох, и погас.

— Н-но как? Почему?

— Видишь? От тебя отвернулись все. Мне жаль тебя, девонька. Ты такого не заслужила.

Ведунья опустилась на лавку напротив травника. За окном раздался грохот, и изба чуть зашаталась. Травник скривился, как от резкой боли. Потер виски. И быстро положил ладонь поверх руки собравшейся вскочить ведуньи.

— Стой! — его голос неожиданно стал властным. Глаза разгорелись. И ведунья с удивлением увидела, как левый глаз все сильнее горит зеленым, а правый становится черным, как уголек.

— Кто ты?! — она сложила пальцы в знаке силы.

— Я тот, кто может помочь всем твоим бедам. Тот, кто может вернуть отца.

Избу снова тряхнуло, дверь запрыгала, словно ее пытались безуспешно открыть. Ведунья не обратила на это внимания. Она обмякла и с недоверием и потаенной надеждой смотрела на странного незнакомца. Если он шутит или обманывает, то пожалеет.

— Ты врешь, — наконец выдавила она. — Они отказались помочь мне. Кто ты такой, чтобы идти наперекор их воле?

Незнакомец выдохнул. Глянул на дверь. На лбу у него выступили капли пота, хотя в избе было не жарко.

— Те, к кому ты обращалась — не единственные держатели силы. — Ты слышала, что Самватас почтили своим присутствие новые, могущественные силы, пришедшие из места, которое вы называете Царьградом?

Ведунья отрицательно помотала головой.

— Нет? Так знай, что я — глашатай этой силы!

Снаружи вновь раздался грохот, послышалось конское ржание, фырканье, волчий вой.

— Что это? — ведунья обхватила плечи, почувствовав идущий изнутри холод.

— Ответь сначала, хочешь ли ты вернуть отца?

Снаружи взвыл ветер.

Липкий страх пополз по спине. Она завертела головой. Стены избы шатались, дощатый пол кряхтел. С полочек грянула вниз посуда.

Травник приподнялся, начал поднимать руки. Она увидела, как тряслись его пальцы, как они заострились, и на мгновение ей показалось, что его руки превратились в покрытые длинной шерстью, морщинистые лапы, с длинными когтями. Но лишь на мгновение. Травник вскинул руки вверх и резко опустил их. Со всех сторон раздался вой, избу тряхнуло, а через мгновение все замерло. В оконце светило солнце. Все было тихо и мирно. Травник тяжело дышал.

— У нас мало времени, девонька-ведуша. Если ты хочешь вернуть отца, надо действовать.

— Но Разящий и Черный брат его отказались…

Травник взмахнул рукой. Воздух перед ведуньей затрепетал, и в нем она увидела…

— Отец!

Дороня в боевой броне, с искаженным в крике лицом. Слов не слышно. Перед ведуньей только беззвучная картинка. Богатырь сжимает кулаки, машет руками, разевает рот, глаза выпучены. За ним встают силуэты зверей. Травник машет рукой еще раз и видение исчезает.

— Ты видишь, как он мучается? Неужели ты не хочешь вернуть его? — Голос травника становился все тише, глубже. — Вернуть его, его славу, и твою тоже, почести, преклонение, удесятерить силу, преумножить богатство. У тебя все будет, если отец будет рядом, будет защищать тебя, ваш род. Ты возвысишься, станешь великой…

Перед глазами ведуньи поплыли картины. Ее селение. Не те жалкие десятки домишек, а целое городище. Двух, а то и трехэтажные недавно поставленные хоромы, бабы ходят в цветных платьях, она сама в черном с нитями жемчуга, в золоте, отец в воротах высоченного частокола, только что вернувшийся с ратного подвига, один изничтоживший сотню татей. Поля пшеницы, отары овец, стада коров. Все сытые, откормленные. Базарная площадь. И она — рекущая правосудие, карающая и дарящая. Горящие восхищенные взгляды, и вожделеющие ее недоступной красоты глаза видных мужей. Князь, едущий ей на поклон.

Картинки исчезли. Тихий голос травника.

— Все это будет, стоит тебе захотеть. Ну а если нет…

Ведунья увидела, как из избы выходит Марфа. Статная, в зеленом подпоясанном платье, как она тычет перстом в валяющуюся в грязи девушку в лохмотьях.

— Уходи прочь! Ты больше не нужна здесь! Ты — никто!

Ведунья с ужасом понимает, что эта грязная нищенка — она сама.

— Выбирай… — тихо шепчет травник.

Ведунья сглотнула.

— Что, что я должна сделать?

Видения исчезли. Они снова сидели в ее избе за столом. Травник довольно улыбался, попивая квас. Его голос звучал буднично и спокойно.

— Да в общем то ничего особенного. Ты должна лишь захотеть. А плату. Ну. Я даже не знаю. На его лице промелькнула хищная плотоядная усмешка.

Ведунья зарделась, раны внизу живота налились истомой и болью.

— Ой нет, нет. Вы слишком много мните о своей, как там у вас говорят — кунке. Этого добра мне не надо. Но что-то же я должен с тебя взять за услугу. Иначе нельзя, верно? Так вот давай заключим с тобой соглашеньице. Я возвращаю твоего отца, делаю его непобедимым стражем рода, ты станешь великой ведуньей. А взамен, как пока старшая ведунья рода, ты передаешь мне малюсенькую часть себя. И даже не сейчас, нет. Годков скажем через, нуууу, сто? Как тебе? Я подарю тебе кроме отца еще сто лет жизни. Что скажешь? — Травник махнул рукой. На столе перед ведуньей появился берестяной лист и рядом кованый кинжал.

— Вот. Всего то и делов — нужна капля твой крови и соглашение заключено!

За окном взвыл ветер, раздалось ржание и скрежет — по печи пошла трещина. Травник скривился.

— Ты хочешь забрать мое посмертие?

— А даже ежели и так? — Травник улыбнулся. — В обмен на отца. И сто лет безбедной жизни в почестях и славе.

Ведунья застыла. Голова шумела. Вернуть отца. Заставить князя и его ставленников убраться. Стать выше Марфы и ее прихвостней. Показать всем, чего она стоит. И все это рядом с Дороней. Защитником. Чтобы их все боялись и превозносили.

Она потянулась и взяла кинжал. Глянула на травника. Тот спокойно попивал квас. Казалось, его совершенно не волнует, что решит ведунья.

Посмертие? Честная сделка. Душа за душу. Ее душа через сто лет и душа отца сейчас. А если нет — смерть в нищете и позоре. Она схватила лезвие рукой.

— Нет-нет, зачем! Что за варварские обычаи. Твоим ручкам и так досталось. Достаточно уколоть пальчик.

Ведунья коснулась указательным пальцем кончика ножа. Острие тут же прокололо кожу, выступила кровь. Она наклонила палец над берестяным пергаментом, все еще не решаясь. И тут капля крови сама скатилась с подушечки пальца, упала вниз и сразу же впиталась, не оставив даже пятнышка.

Травник дико захохотал, за окном раздался грохот, дверь в избу разлетелась в мелкую стружку. На пороге стоял Дороня.

— Батька! — Ведунья бросилась обнять отца, но тот грубо оттолкнул ее.

— Что ты наделала, дочерь! Что. Ты. Наделала!

Богатырь вошел в избу. Глянул на травника. Тот с торжеством сворачивал пергамент и убирал за пазуху.

— Соглашение исполнено.

Травник подмигнул ведунье и исчез.

Богатырь тяжело ступая дошел то до стола и упал на лавку.

— Дочка, дочка. Ты подписала договор своей кровью. И ты подписала его как старшая ведунья рода. Старшая ведунья отвечает за весь род, за посмертие каждого. Ты продала ему души всего нашего рода до скончания времен.

За окном раздалось ржание, конский топот. Ведунья вышла на крыльцо. Вокруг избы валялись перемолотые в труху доски забора, рытвины, ямы, сарай снесло и разметало в щепки. Она шла по деревне. Чуры на каждом дворе стояли рассеченные, поваленные или сожженные в пепел. Боги покинули проклятый род.

***

Дороня замолчал, а Мистяша понял, что тело снова повинуется ему. Он отскочил, схватил меч, с опаской уставился на задумчиво сидящего богатыря.

— Травник обманул мою дочь. Он вернул меня в мир, но сделал из меня нечисть, неуязвимую, поглощающую жизненные силы рода. И наложил запрет. Я не мог никому ничего рассказать. Только достойный занять мое место мог победить и снять проклятье. Многие пытались. Но в их сердцах горели мысли о власти, силе, преклонении. Их я убивал. Не мог не убить.

Дороня помолчал.

— Мы долго думали, что делать. Ведь даже попадись мне в ученики достойный, как ему узнать, что победить можно лишь разрушив линии силы, связывающие меня с родом. И тогда Мара создала ледяной глаз. Многие годы она трудилась над ним, потом мы долго ждали, когда появится кто-то, похожий на тебя.

Тихое покашливание и легкий смешок, раздавшиеся в самой близости от них, заставили Дороню вздрогнуть и замолчать.

— Мне не хотелось тебя прерывать, но почему ты считаешь, что я кого-то обманул? — травник легким шагом вышел из-за дуба и, улыбаясь, остановился перед богатырем и его учеником.

 

Финал

Дороня медленно поднялся, преображаясь. Перед травником стоял богатырь в полной броне, с обнаженным булатным мечом в руке. Он подошел к вскочившему Мистяше, положил руку тому на плечо.

— Отец… — из-за дерева вышла ведунья, осунувшаяся, грустная, но с гордым взглядом, она встала чуть левее Дорони. За ней вышли трое. Ослепительно красивая женщина в мехах и с косой-посохом в руке. По бокам от нее два величественных воина в сверкающих латах. Один цвета золота, другой — черный.

Перед ними с травинкой в зубах и домброй в правой руке чуть отставив для удобства левую ногу покачивался на носках травник. Он единственный из всех смотрел вокруг с легкой улыбкой. Лица остальных были угрюмы. Троица за спинами отца с дочкой и Мистяшей смотрела яростно.

— О! — травник радостно осклабился. — Все в сборе. Так даже лучше. Меня обвинили во лжи. Но это клевета. Я никогда не нарушаю соглашений, — травник вытащил из-за пазухи берестяной пергамент. — С твоей дочкой был уговор, что я верну тебя к жизни, наделю силой, чтобы защищать ваш род от любых внешних угроз. Уговор выполнен в точности. Но в соглашении ни слова не было о том, откуда будут браться твои силы. Ну, а раз не было, кто мне помешает убить сразу двух куниц? Так и тебе силушки хватало, и людишки быстрее мерли, а значит мне больше душ доставалось. В том, что твоя дочурка не поставила своих условий, вина не моя.

Дороня шагнул вперед.

— Ты все равно проиграл. Проклятье снято.

Травник долго задумчиво смотрел на него, потом вгляделся в ведунью. На стоящих за ними он даже не посмотрел. А потом громко и заразительно расхохотался.

— Богатырь! Ты либо глуп, либо как вся ваша братия слишком прямолинеен и простодушен. Это скучно. Но ты меня знатно повеселил. Я проиграл? Твои Боги не имеют больше власти на этой земле. Да, кое где еще им кланяются, но делают это с оглядкой, забираясь в самые дальние лесные дебри.

Дороня бросил взгляд за спину. В глазах троих читался страх.

-Да, ты прав. Мои Боги теряют силу. Но и ты тоже больше здесь не один. Ваш Бог пришел и тебя гонят. Отовсюду, с каждого двора. Ты проиграл.

Травник засмеялся еще громче. На этот раз задиристо и обидно.

— Ведунья! Ты прожила долгую жизнь, как и было договорено. Ты познала многое. Ты согласна с отцом? Ты тоже думаешь, что я проиграл?

Ведунья посмотрела на отца, посмотрела на травника. Ее лицо пошло морщинами, глаза увлажнились. Она опустила взгляд.

— О! Я не ошибся в тебе. В отличии от отца, ты мудра. Дороня! — Травник весело улыбнулся Мистяше. — Вы решили, что чистая душа попала к тебе случайно? Что вы с Марой перехитрили меня, дав ему ледяной глаз? Что он, уверовав в то, что ты по доброй воли пьешь жизнь из рода, убьет тебя и снимет проклятье? Посмотри во что превратился твой род. Если бы не ты, которого я специально поставил защищать, они бы давно поубивали друг друга. Ты был нужен мне, чтобы страх не давал отравительницам избавляться от мужей, чтобы мужья не душили жен ради любовниц, чтобы воры трепетали от неминуемой кары, если бы осмелились убить тех, кого грабят. Твой род стал развратным, погрязшим в грехе. Ростовщики, нечистые на руку купцы, продажные женщины, прелюбодеи обоих полов. Все и не перечислишь. А сколько душ за эти годы я получил? Да вот беда. Твой род стал таким черным и предсказуемым, что душонки твоих потомков обмельчали и перестали хоть что то для меня значить. Когда поле перестает давать урожай, его оставляют на пары. Я не проиграл. Я лишь дам время этим людишкам немного измениться, качнуть маятник в другую сторону. И когда их души немного очистятся, я опять вернусь.

Из за спины Дорони пронеслась отливающая золотом стрела и с тихим звоном рассыпалась, ударившись в грудь травнику. Тот лишь улыбнулся. Потом поднял домру, и, играя на ходу веселую танцевальную песенку, побрел вдаль, истончаясь в прохладном осеннем воздухе.