Игрушка Бога

Продираюсь сквозь толпу блошиного рынка, стремясь быстрее вернуться к странному старьевщику. Людей много — как продавцов, так и покупателей. Сегодня выходной, и торговцы, не имеющие постоянного места, разложили свой товар прямо на земле, став дополнительным рядом между завсегдатаями, торгующими здесь не один год.

Маневрирую между людьми и расстеленными на асфальте газетами, на которых продавцы еще с утра небрежно разложили товар. Стараюсь ни на что не наступить и никого не толкнуть.

Не люблю я блошку в выходные. Суетно. Если и бываю здесь, то в будни, предпочитаю в спокойной обстановке посмотреть на выставленные вещи. Это своеобразный музей прошлого. Здесь, бывает, толкутся коллекционеры, музейщики, реквизиторы — творческий люд выискивает в тоннах старья что-то полезное. Но самое интересное и эксклюзивное появляется в выходные, когда случайные люди выносят продавать свое, а перекупщики и коллекционеры вязнут в толпе покупателей и не сразу перехватывают новую ценную вещь.

Мне редко бывает здесь что-то нужно. Обычно нахожу искомое в комиссионках или у проверенных антикваров. Но сегодня другой случай.

Ночью я плохо спал. Казалось, что рядом со мной кто-то курит. Несколько раз просыпался, принюхивался. Понимал, что дым мне всего лишь чудится. Но запах тлеющего табака был в моем сне слишком реальным, навязчивым. В очередной раз проснувшись, я в конце концов вспомнил этот аромат — годы назад в этой самой комнате, приоткрыв балконную дверь и выставив руку на улицу, всегда курила бабушка. Зимой после перекура она обычно кашляла. Сперва, когда я был маленький, подкашливала тихонько, но потом, с годами, недуг усилился, что впоследствии и стало причиной ее смерти.

Утром я проснулся с больной головой — сказался прерывистый сон. Выходной день, можно выспаться как следует, но спать не хотелось.

Насыпал зерен в кофемолку, прокрутил, положил порошок, заполнивший ароматом всю кухню, в турку и заварил кофе. Бабушка над процессом колдовала, добавляла специи, читала, когда молола зерна, какой-то заговор, как она говорила — на красоту и удачу; наливала напиток в чашку из сервиза, который стоял в деревянном резном серванте. Все старинное, доставшееся бабушке от еще ее бабушки — семейные реликвии.

Кофе не избавил от головной боли, и я пошел на улицу — развеяться. Ноги, как обычно пишут в книгах, сами принесли меня на старьевщицкий рынок.

И вот я уже второй час толкаюсь среди людей, быстро рассматривая предлагаемый товар. Да, сегодня действительно было из чего выбрать. Много интересных вещей.

Я уже успел купить старинного белого ферзя с серебряной короной, на которой красовалось еще дореволюционное клеймо, и развернулся было на выход, как за моей спиной раздался кашель. Я остолбенел. Кашель один в один походил на бабушкин. Обернулся и нашел глазами кашляющего мужчину. Тот, увидев мой взгляд, смутился, достал из кармана не первой свежести платок и дрожащей рукой вытер рот. Засунув платок обратно в оттянутый карман потертого плаща, мужчина вынул из него плоскую коробочку, положил ее на ладонь и замер, глядя мне в глаза. На руке у него лежал серебряный портсигар.

Стоп! Столько совпадений просто не бывает! Ночью мне снилась бабушка, и вот теперь на ладони у тщедушного дрожащего от похмелья или осеннего холода опустившегося интеллигента лежит ее портсигар. Не ее, конечно, но точно такой, как был у нее: с одной стороны сцена охоты — собака, плывущая за дичью, а с другой — эротическая картинка. Портсигару, по моим прикидкам, лет сто. И эту вещь продала в девяностые годы моя мать, за что и разругалась на недолгую оставшуюся жизнь со своей свекровью — моей бабушкой. Так вот к чему сон. Ладно, бабуль, куплю я твою безделушку. Я открыл портсигар — одна резинка отсутствовала, а вторая растянулась и была связана в узел. В детстве я его не рассматривал, деталей вспомнить не мог. Возможно, это тот самый портсигар, а может и нет. Я согласился с ценой, она была вполне адекватная, но нарисовался неприятный момент — столько наличных у меня в кармане не оказалось, надо было снимать с карточки, и мужичонка вдруг уперся, не хотел идти со мной к банкомату, а перевод с карты на карту его тоже не устраивал.

— Да вы идите, — высоким, как у женщины, и немного жалостливым голосом просил он меня, — не убегу я никуда. Я же не только его, — кивнул он на портсигар, — продаю. У меня и другой товар есть, — он достал пачку открыток конца девятнадцатого — начала двадцатого века, старинную перламутровую пудреницу, что-то еще. Я тогда подумал, что в пересчете на деньги в кармане у него приличная сумма, и что он явно тут стоит не один. — Я припрячу портсигар, — пообещал он мне, засовывая предмет во внутренний карман плаща, — он вас дождется.

Все это попахивало подставой. Сумма за антикварную вещь приличная, и за меньшее убивают. Хотя, тут везде камеры, полиция, да и банкомат недалеко. Я решился. Снял наличку, пошел обратно.

Меня не было минут двадцать. Мужичонка стоял на месте, но по его виноватому виду я понял, что портсигара не увижу. Продавец что-то скулил про договор месячной давности, что, мол, тот клиент был первым, просто пропал на месяц, а сразу после меня взял да объявился. А вдруг я бы тоже пропал, а ему деньги нужны. Очень.

Апатия накрыла меня покрывалом равнодушия. Я почему-то стоял на месте и слушал его неприятный, слишком высокий для мужчины голос, кивал, стараясь войти в его положение. Мне было абсолютно наплевать на него и его проблемы, надо было разворачиваться и уходить, но я чего-то ждал.

— Вы ведь деньги все равно сняли, — проскулил мужичок, — возьмите вот это, — из его оттопыренного кармана в мою руку переместился шар. — Это Китай, девятнадцатый век, пятнадцать слоев. У меня на него все документы есть — сертификаты, подтверждающие подлинность. Он уникальный… Его материал… Уступлю… В ту же сумму, что портсигар… У него замечательная история, — стал тормошить меня за руку, в которой я держал пакет документов, продавец. — Да выслушайте же! — я вынырнул из волны разочарования и посмотрел в лицо спившегося интеллигента. — К старому мастеру Цзынь-как-то там — в сертификате указано — пришел заказчик, и заказал дьявольский шар на двадцать слоев. Дал бивень, денег и сказал, в какой срок явится, чтобы забрать работу. Мастер хотел отказаться — дьявольские шары режутся годами, а мастер уже был очень стар, но его жена болела, жена сына недавно умерла родами, оставив деду внука, а сын не вернулся с заработков. В итоге мастер деньги взял…

Дальнейшее я слушал как во сне. Сын мастера вернулся и год смотрел, как режет кость отец. В конце концов мастер умер, и доделывать работу пришлось его сыну. Что-то он там сломал, и колец в итоге получилось на пять меньше.

Опомнился я, сидя дома в кресле, подсчитывая слои дьявольского шара, — их действительно было пятнадцать. Я положил шар на стол, сходил и проверил карманы пальто — денег не было, зато были документы на этот самый шар. Печати, голограммы, перевод заламинированного старого документа с китайского сразу на три языка — английский, немецкий и русский. Подтверждено нотариусом.

Зачем я купил эту дьявольскую головоломку, а главное — как они меня уговорили? В том, что мужичонка был не один, я уверен на сто процентов, никто не разгуливает по рынку, кишащему ворами, с товарами как минимум на пять тысяч зелени. Бесполезно возвращаться и качать права.

Я еще раз взял дьявольский шар в руки и попробовал собрать головоломку. Удивительно, но у меня все получилось с первого раза. Эта головка сыра сошлась всеми своими дырами в центре. И… там не было центрального шара, там была пустота.

Может, это и есть те слои, которые не смог создать сын мастера? Может быть, он их просто выпилил?

Все может быть. Это уже не важно. Я оставил шар на столе и ушел на кухню пить чай.

— Прости, бабушка, но я не смог выкупить твой портсигар.

Чайник возмущенно засвистел мне в ответ, и я рассмеялся, вспомнив, что бабуля всегда ругалась с ним. Не нравился ей его свист. Чайник этот купил ей я после того, как она забыла на плите свой старый медный чайник, и у нас слегка обгорела кухня. Больше всего бабуля расстроилась из-за потери серванта — он не подлежал реставрации, и я потом год вылавливал по объявлениям подобный.

Из кухонной посуды у меня от бабушки остались только турка, кофемолка, пара чашек да неубиваемая пепельница, пережившая столько гаданий, сколько не гадают в модных нынче ведьмовских салонах.

Живот тоскливо заурчал, напоминая, что уже время обеда, и чашка кофе завтрак не заменила. Я заварил чай и пошел в комнату за телефоном — надо заказать пиццу. Телефон нашелся в кармане пальто, там же лежал и ферзь. Любопытная фигура во всех смыслах — и в шахматах, и в исполнении — на верхушке желтоватой отполированной до блеска кости надета корона из серебра, увенчанная шаром. С одной стороны короны выгравирован треугольник, вершиной вверх, а с другой — клеймо не из наших мест, надо еще разобраться с ним. Жаль, что продавалась только эта фигура. Любопытно было бы посмотреть на все остальные.

Заказал пиццу и вошел в комнату, чтобы поставить ферзя на полку. В комнате на стене была дверь, которой раньше там не было.

Я стоял и смотрел на нее, не веря своим глазам. В метре от пола начиналась нижняя планка порога. Больше всего это напоминало сейф размером пятьдесят на пятьдесят, может чуть меньше.

Откуда сейф взялся на стене в моей квартире? Я подошел ближе и понял, что сейф нарисован, но нарисован так хорошо, что хотелось открыть его, что я и попытался сделать. Пара шагов к стене и… сейф исчез. Я зажмурился, открыл глаза — пусто. Провел рукой по стене — ровная, гладкая поверхность с мелкими дефектами декоративной штукатурки.

Со мной явно что-то произошло на рынке, у меня начались галлюцинации. Развернулся и подошел к столу, поставил рядом с головоломкой ферзя и вдруг понял, что они сделаны из одного и того же материала. Не точно, конечно, но внешне они неотличимы. Я включил программу увеличительного стекла на смартфоне, посмотрел на клеймо на шахматной фигуре и вспомнил, что я видел это клеймо в бумагах на дьявольский шар. Перерыл документы и сравнил, ошибки быть не может — шар и шахматы изготовил один и тот же мастер.

Я не верю в совпадения.

Сел в кресло и тут же подскочил, словно кресло укусило меня. Но причина была не в кресле — на стене опять была та самая дверь, нарисованная… солнечными лучами.

В ту часть квартиры лучи никогда не дотягивались, значит, их что-то перенаправляет. На журнальном столике передо мной лежали документы на шар, головоломка и шахматная фигура. Солнечный луч попадал только на дьявольский шар. Я прикрыл покупку рукой и дверь исчезла. Вот как! Интересно. Убрал руку и присмотрелся к шару — солнечный луч заходил в одно из его отверстий и, будто в системе зеркал, отражался внутри, выныривая странным образом из другого отверстия.

Я подошел к стене, стараясь не перекрывать проекцию.

Что это? Дверь из каморки папы Карло? Кроличья нора? Или еще какой-нибудь мистический портал в иное измерение?

Нарисовано хорошо, но, при ближайшем рассмотрении, контур размывался.

Взял иглу и вернулся к шару, стал микроскопическими движениями двигать внутренние слои, настраивая картинку на четкость. В какой-то момент в комнате раздался щелчок. Я поднял голову и увидел, что дверь приоткрылась.

Ладони вспотели, и я выронил иглу. Сердце пропустило удар. Испугался, что шар сдвинется, и придется настраивать заново, если это удастся сегодня вообще — солнечный луч медленно, но уползал с игрушки. Я вскочил с кресла, стараясь ничего не сдвинуть, подскочил к стене и открыл дверцу сейфа –

ребенок улыбнулся мне беззубым ртом и агукнул. Не совсем беззубым, конечно. Да, в сейфе, который внутри оказался больше, чем дверь, лежал младенец, мальчик. Повернувшись на бок, он протянул ко мне руки. Я вздрогнул. Испугался. Хотел закрыть дверь сейфа, но… но вдруг он там задохнется?

Достал ребенка и посмотрел ему в глаза. В детстве у меня была игрушка — подзорная труба-калейдоскоп, в ней, когда крутишь кольцо, менялся рисунок фракталов, каждый раз складывая иную картинку. Вот с глазами у ребенка была та же история — орнамент в них выстраивался постоянно разный.

Мы с малышом внимательно рассматривали друг друга. Я чувствовал на руке его вес, слышал запах кожи, ощущал слабое натяжение рубашки, в которую вцепилась рука с крохотными пальцами.

— Ну, привет, — поздоровался я с малышом.

Ребенок рассмеялся, и я почему-то расслабился. Исчез страх — что это за ребенок, как он появился, чей он, что я скажу властям? Остался вопрос — чем его кормить и как за ним ухаживать, ведь у меня нет своих детей, и братьев-сестер тоже никогда не было. Но это все решаемо. Я развернулся и направился с малышом в кухню, как услышал звонок в дверь.

— Это пиццу привезли, — объяснил ребенку и пошел открывать дверь.

На пороге стоял старьевщик с рынка. Почему-то я не удивился. Сильнее, чем появлением ребенка из стены, вселенной вряд ли удастся меня удивить.

— Тут я вашу пиццу у курьера перехватил, — заискивающе, словно просил прощения, сказал продавец.

Я опустил глаза вниз и увидел помимо пиццы связку пакетов в каждой руке, а рядом с нежданным гостем стоял еще и большой дорожный чемодан, больше похожий на походный сундук. Я ушел в глубь квартиры, боясь застудить ребенка. Вспомнил про давно остывший чай, заглянул на кухню. Чашка с чаем одиноко стояла посреди стола. Следом за мной на кухню протиснулся продавец. Он уже снял свой замызганный плащ, и руки его были влажными, словно он их только что вымыл в ванной комнате.

— Сейчас-сейчас, господин, — засуетился он по хозяйству, словно это была его собственная кухня.

На плите зашипел подогреваемый чайник, рядом пристроилась кастрюлька с водой, в которую, не пойми откуда, опустилась бутылочка с молоком для ребенка. Через несколько минут я сидел и придерживал иногда ту самую бутылочку. Малыш, полуприкрыв глаза, тянул молочную смесь через соску. Продавец поставил передо мной свежезаваренный чай и положил на тарелку разогретую пиццу.

— А себе? — кинул я на чашки в серванте.

— Как можно, господин! — стушевался он. — Я всего лишь слуга.

— Чей?

— Ваш, — склонил голову продавец.

Странные дела. Не скажу, что чувствую себя неуместно, но такая резкая перемена.

— У меня нет слуг, любезный. Вы сейчас берете чашку, наливаете себе чай, берете пиццу, мы завтракаем. Или что тут у нас, обед? Обедаем, и вы мне все рассказываете, — человечек втянул голову в плечи, ожидая удара, и я, предвидя возражения, добавил: — я приказываю!

Мы ели молча. Ребенок иногда открывал глаза и испуганно искал кого-то, натыкался взглядом на меня и успокаивался, прикрывал веки и мирно причмокивал молоком.

— Давайте, я его уложу, — нежданный гость подхватил ребенка на руки и пошел в мою комнату.

Я пошел вслед за ним. Рядом со стеной, на которой совсем недавно была сейфовая дверь, стояла детская кровать. Гость бережно опустил в нее ребенка и дал ему головоломку со стола.

— Это его игрушка, — пояснил он мне, — без нее может и не уснуть.

Детские пальчики вцепились в дьявольский шар и задвигали в нем слои с проворством и скоростью, недоступной взрослым.

Я сел в кресло возле журнального столика и кивнул гостю на второе кресло, стоящее напротив. Положил смартфон на столик и увидел, что в мессенджеры пришло пару сообщений. Читать не стал. Всего час назад моя жизнь ничем не отличалась от жизни миллионов людей, живущих в европейской части нашего континента. Думал пойти погулять, выдернуть вечером пару друзей, чтобы посидеть в баре. А теперь все так резко изменилось.

Гость замялся, не решаясь сесть, но, наткнувшись на мой взгляд, скромно устроился в кресле, вытянул спину, как прилежный ученик первого сентября за партой, пригладил волосы и замер, давая себя рассмотреть. Ему было лет сорок пять, может больше, в русых волосах только начинала появляться седина. Правильные черты лица, болезненные щурящиеся глаза, но, когда он не изображал прислугу, в этих глазах проскальзывала сталь. Пальцы длинные, нервные, артистичные, ухоженные. Это пальцы не работяги или прислуги. Костюм старый, заношенный, слегка не по размеру владельцу, словно его до этого носил кто-то другой, и при этом костюм — из дорогих. На рубашке видны затертые до дыр манжеты и воротник, но при этом рубашка чистая, хоть желтизна уже и сожрала полностью ее белый цвет. На ногах его — штопаные-перештопаные носки. Похоже, что этот человек был состоятельным, при власти, но затем что-то произошло, что-то сломало его жизнь.

— И что все это значит? — я кивнул на ребенка, а тот, словно почувствовал, что речь идет о нем, весело рассмеялся и спрятал свое лицо, поднеся к нему головоломку.

Гость вздохнул, полез в карман и вытащил из него портсигар, тот самый, который, как он клялся на блошке, у него купили:

— Вот, возьмите, — он положил портсигар на стол и подтолкнул, так что тот проскользил через всю поверхность в мою сторону, — это ваше. Мало того — это тот самый, вашей родственницы.

Я ничего не говорил ему про бабушку. Откуда он мог узнать? Понятно, что портсигаром меня заманили, чтобы всучить дьявольскую игрушку, иначе я бы не повелся. А так в моей квартире уже детская кровать, сам ребенок, куча вещей и непонятный тип, говорящий, что он слуга. Что мне со всем этим делать?

— Что это за ребенок, и где его родители?

— Так просто не объяснишь, — опустил глаза гость, — я и сам толком не понимаю. Когда-то я был на вашем месте, но совершил ошибку. Совершенно непростительную, за что меня и наказали, — гость закрыл ладонями лицо и замер.

Меня все это начало раздражать, ведь в любой момент на пороге могла появиться полиция и предъявить мне кражу ребенка. Я повернулся к малышу и увидел, что тот воткнул три пальца в дыры головоломки, словно в шар для боулинга, и дирижирует им, как дирижер перед оркестром. Радужка у глаз малыша меняла цвет, темнела, сливалась со зрачком, и вдруг я понял, что вижу только эти глаза, точнее — один глаз.

Я стоял на голом языке скалы, выдвинутом вперед, и смотрел на огромный глаз Бога перед собой. Он становился все больше, заполнял собой пространство, темнел. И затем я увидел звезды. Яркие звезды в безграничном космосе. Вспышки света в бесконечной глубине сетчатки.

— Глаза Бога — это космос?

— Да! — прошептал гость. — А я этого не понял. Я думал, что нашел своего рода золотую рыбку, которая будет исполнять мои желания. И надо-то самую малость — вовремя корми, ухаживай, давай, что он просит, а в ответ можешь просить сам.

— Что значит — на моем месте? Какое у меня место в нынешнем раскладе?

— Говоря упрощенно, — чуть расслабился, словно миновала угроза, внезапный гость, — вы гувернер при подопечном.

— При ребенке, — кивнул я и опять покосился на детскую кровать.

Я увидел, как в космосе неспешно летит гигантский крейсер, сопровождаемый кучей маленьких в сравнении с ним кораблей. Оранжевый свет незнакомого солнца отражался в изгибах металлического корпуса. Вдалеке висел пронзительно голубой шар, подернутый дымкой облаков. Планета, похожая на Землю, но абсолютно точно ей не являющаяся. Внезапно я понял, что передо мной далекое человеческое будущее, мы вырвемся за пределы солнечной системы.

Величие увиденного захватывало.

— Что он вам показал? — шепотом спросил гость.

Опомнился я от звука голоса. Оказалось, что я сидел в том же кресле с открытым от шока ртом. За окном начинало темнеть.

Сколько я вот так просидел? Сейчас по времени должен быть обед, а за окном уже шестой час вечера.

— Космос, — прошептал я, пересохшими губами.

— Космос? — переспросил гость, поддавшись ближе ко мне. — Я видел Землю после апокалипсиса. Сожженные остовы домов, ветер, гоняющий песчаную пыль по городу. И, как я понял тогда, это событие ближайшего будущего, если при ребенке останусь я.

— Что вы у него попросили, и как он вас наказал?

Гость сглотнул, облизнул сухие потрескавшиеся губы, его руки мелко затряслись, и он сцепил пальцы в замок, стараясь унять дрожь. Прикрыл глаза, словно стыдясь, и произнес, как на исповеди:

— Женщину. Я пожелал одну женщину, которая была добра, добродетельна, верная жена и очень хороший человек. Я пожелал себе чужую жену, когда она любила другого и была любима им. Нет большего греха, чем разрушить чужую любовь. Если бы она была хоть заинтересована во мне, видела во мне мужчину, но она не видела. У них с мужем была абсолютная любовь. Это тот случай, когда силы вселенной собирают паззлы годами, чтобы случилось чудо, и от большой любви родился гений. Мне отказали и показали дорогу в ад, но меня это не остановило. Я был большим человеком, ведь я воспитывал его, — гость взглядом указал на спящего ребенка, — поэтому моя всесильность меня и подвела. Я сделал пару звонков, и они оба оказались уволенными с работы. Девяностые годы. Устроиться хоть куда-то в приличное место было невозможно. Ее муж уехал на заработки на севера, а она осталась с маленьким ребенком и свекровью. Я пытался ее соблазнить, но бесполезно. Она ждала. Тогда я сделал так, что ей некого стало ждать.

Его история повторяла историю моих родителей. Сколько жизней унесли те годы, когда люди пытались выжить. Так случилось и в нашей семье — отец поехал на заработки, когда мы стали жить впроголодь.

— Страшная история, — кивнул я, — и в масштабах семьи, и в масштабах страны. Так как же вас наказали?

Человек передо мной вдруг стал глубоким стариком. Ввалились глаза, высохла и покрылась морщинами кожа, спину согнуло горбом. Из старческих полуслепых затянутых глаукомой глаз полились слезы.

— Мне дали выбор: я становлюсь свидетелем смерти желанной женщины или город сметает с Земли, и она тоже погибнет с миллионами других, но перед смертью она проведет ночь со мной. Без гарантии, что я буду любим. Все имеет свою цену. Как вы знаете — у нас в стране нет городов-миллионников, которые бы смело вместе со всеми жителями. У него, — гость опять покосился на младенца, — ничего нельзя просить, и при этом его надо умудриться выучить так, чтобы он ни разу не прогневался.

— Это нереально, — запротестовал я. — Дети часто хотят то, что им нельзя.

— Это не человеческий ребенок, — опять зашептал гость и я заметил, что он вернулся к тому виду, в котором я впервые его увидел. — Помните ту легенду, которую я рассказывал про китайского мастера? Сын мастера не вернулся с заработков потому, что был мертв. Его отпустили с того света, чтоб он закончил работу отца.

В этот момент дьявольский шар выпал из рук ребенка, проскочил между прутьями кроватки, упал на пол и покатился в мою сторону. Я испугался, что он разобьется и треснет, как скорлупа яйца, но шар выдержал удар. Подняв головоломку, я сделал пару шагов к детской кроватке, чтобы отдать игрушку малышу, но он, повернувшись на бок и подсунув под щеку ладошку, крепко спал. Я укрыл ребенка одеяльцем и вернулся к столу.

— Получается, что мертвец резал дьявольский шар? — задал я вопрос и получил подтверждающий кивок. — Зачем такие сложности?

— Человек не уходит бесследно, он просто переходит на другую сторону, сторону теней. Мастер с того света был нужен, чтобы дьявольский шар мог сдвигать временные слои. В идеале, живой мастер начинает резать шар, но умирает и возвращается мертвецом, чтобы доделать свою работу. Но случилась ошибка при выборе мастера. В молодости тот человек совершил большой грех, который не отработал на этом свете. Пришлось заменять его сыном, который, на тот момент, умел делать несложные вещи. Условием, при котором отпустили сына, были живые шахматы. Сын мастера вырезал фигуры, и в каждую фигуру заключалась душа человека. Белые фигуры у живущих, черные — сами понимаете. Как вижу, сегодня последняя фигура обрела хозяина. Вы знаете, что ферзь самая сильная фигура в шахматах? Ферзь — советник. Вам досталась самая сильная фигура. Вы учитель и советник при короле. И от вас зависит, каким станет будущий правитель. Вы понимаете ответственность?

— Почему я?

— Ваш род. Ваши предки всегда были при правителях, а иногда правили сами. Опыт поколений.

— Моя мама родилась в деревне.

— И это обновило кровь вашего рода, вы ведь никогда не болеете. И еще одно — вы рождены от большой любви, которую не смогло разбить ничто и никто. А люди, рожденные в таком союзе, невероятно счастливы и удачливы.

— Постойте, то, что вы рассказывали про себя...

— Было про ваших родителей, — едва слышно, пряча глаза, прошептал гость.

Я замолчал. Мучительно захотелось курить или напиться. На подоконнике стояла тяжелая пепельница, одна из немногих вещей бабушки. Мелькнула мысль отомстить за жизнь родителей, но смысл? Их уже не вернешь.

Я крутил головоломку, собирая ее обратно дыра к дыре. Что он там говорил про время? Моя мама продала этот чертовый портсигар, чтобы переправить тело отца в наш город и похоронить. Бабушка никогда не любила простолюдинку и не простила ей продажу любимой вещи, хотя, как призналась мне потом, действовала мама из лучших побуждений, ведь бабуля курила еще и потому, что была привязана к красивой старинной вещичке. Тех денег хватило, чтоб похоронить обоих родителей — маму убили при попытке ограбления квартиры, после продажи портсигара. И сейчас передо мной сидит виновник моего сиротства. Мда. Дела.

— Что вы делаете? — остановил меня гость.

— Хочу сдвинуть слой времени так, чтобы увидеть бабушку. Она же на том свете? Значит, все знает. Вот увижу ее и спрошу — верить вам или нет? Может у меня приступ шизофрении, и вас с ребенком не существует?

— Мертвая бабушка не приступ шизофрении? — возразил мне гость. — А ребенок из стены? Может, люди, больные психически, просто видят больше, чем обычные люди? Не смотрите на меня так, я просто высказываю мысль. Бабушка так бабушка, хотя, она меня еще не простила, и мне будет с ней очень трудно.

На кухне, закипев, свистнул чайник и буквально сразу замолчал. В комнату потянулся тонкий аромат чая, и раздался тихий кашель. Бабушка. Я встал, чтоб проверить свое предположение, но повернулся к гостю:

— Какая фигура была у вас?

— Изначально, пешка, но позже я стал ферзем, и не удержался. Меня вернули обратно на доску пешкой. Из грязи в князи не получилось.

Глянув на спящего малыша, я прошел на кухню. Бабушка разлила чай в остатки своего любимого сервиза, который я сберег.

— Вот твой портсигар, бабуль, — улыбнулся я, садясь за стол и выкладывая перед ней портсигар.

— Я бросаю, — отмахнулась она от него, — в доме ребенок, и мы вырастим его хорошим человеком, как я вырастила тебя.

Я хотел ответить ей, что ради меня она почему-то курить не бросила. Но вместо этого лишь улыбнулся.

За стеклами окон, на проспекте начали зажигаться фонари, и в домах цветными пятнами засветились прямоугольники окон. Я встал и включил лампу. Темнота отступила перед светом. Где-то там — во мраке — века спустя понесутся к звездам космические корабли. Человечество пройдет через войны и конфликты, точно взрослеющий ребенок, станет мудрее и спокойнее.

И теперь я уже точно знаю, что все будет хорошо. В этот раз все обязательно получится.