Симфония капель дождя
Как часто вам приходилось аккомпанировать каплям дождя? Вот так вот сесть у распахнутого окна со старой, потертой жизнью и отполированной пальцами гитарой. Вдохнуть сырости и свежести, пропитаться в очередной раз ей насквозь. Пробежаться по струнам. Сперва так тихонько-тихонько, чтобы даже самому не расслышать. Чтобы не испугать, не сбить мелодию падающих капель.
А после поправить шляпу, развалиться поудобнее на подоконнике на мягкой подушке, подтянуть третий колок. Вот почему-то все время западает. И уже чуть громче коснуться струн. Замереть. Вслушаться в ответ. Снова чуть громче. И вновь дождаться того, чтобы кап-кап забилось в унисон.
И тут уже начать по-настоящему. От всей души. Негромко, это ведь аккомпанемент, не соло. Но так, чтобы все же было слышно. Капли бьются о крышу, подоконник, гранитные мостовые, какие-то долетают до реки. И время замерло, и так хорошо как-то, что даже не думаешь ни о проблемах, ни о том, что сметана подорожала и хозяйка теперь берет ту, что пожиже, да подешевле. Даже последние вести от выселяемых родственников не так важны. Потому что слился с музыкой, с дождем, с городом.
Ты теперь одно целое, вечное и непрерывное, как эти только изредка стихающие ливни. И от этого легко и хочется мурлыкать.
Да, точно! Забыл представиться. Я Кот. Да, именно с большой буквы. Не то, чтобы хозяйка у меня была без фантазии, но очень уж нерешительная.
Примеряла то одно имя, то другое, пока её внук не приехал и не начал меня просто звать Котом. Она тогда улыбнулась, прямо расцвела и согласилась. А я и не против. Ведь котов много, а вот Кот один. Да еще со шляпой и гитарой. Последняя, правда, не по размеру. Но тут уж ничего не попишешь, хорошо, что на подоконнике лежит, хозяйка не убирает. Видимо тоже любит мои мелодии.
О чём это я? Совсем музыкой увлекся и позабыл, что рассказать хотел. Впрочем, так все и началось. Шёл дождь, не минорный нет. Где-то фа-мажор. А я ему аккомпанировал полвечера. И тут слышу — непорядок. Вроде мелодия идет и идет, но что-то выбивается. Как в оркестре, когда кто сфальшивит случайно. Кстати да, оркестры я люблю. Двоюродный дядя меня через подвалы прямиком под сцену филармонии проводит порой. А в детстве так вообще все время там жил, пока однажды хозяйка меня не услыхала.
Точнее она еще не была моей хозяйкой, а я тогда голодный был. И вот все боролся-боролся с собой, но так и не устоял от запаха колбасы из буфета. Решил пробираться поверху, да не удержался, свалился. Она меня подобрала. Набежали местные служители, выкинуть меня пытались. А она не дала. Сказала, что её.
Конечно, хозяйке досталось за то, что кота с собой в филармонию притащила. А она все молчала, улыбалась, да меня мелкого в шаль кутала, да поглаживала своими морщинистыми мягкими руками.
Снова отвлекся. Сижу, значит, наигрываю, да слышу, что фальшивит порой где-то. Сперва даже на струны подумал. Старые они у меня. Хозяйке-то не поменять их так просто. Денег не накопила. Живет вот под крышей в однокомнатке. Ютится кое-как. Дочка-то уехала давно, бывает, что изредка с внуком приезжает. Вот тогда-то хозяйке радость.
А еще ведь слышали может, что котов по всему городу решили повыселять. Вроде как посторонние мы. Сколько в моем роду поколений по подвалам жили, окультуривались, а тут такое. И как только в голову пришло? Хозяйка-то все охала, новость прочитав в бесплатной газетенке, что притащила под вечер.
— Что же с твоими родственниками-то будет, Кот? Так ведь всю оставшуюся интеллигенцию выведут, — вздыхала она, сидя под мягким пледом в квадратик, моим любимым, если что. Торшер со старым пыльным зеленым абажуром тускло освещал газету, а я лежал у нее на коленях и размышлял.
А ведь и правда. Куда родственникам-то податься…Выехать-то можно, так ведь сколько поколений привыкло книги сторожить, да почитывать. Вдохновляться Стравинским, Штраусом, Бахом. А выставки Караваджо и Моне? Да даже просто поэтические вечера и пыльноватые подмостки театров. Как без этого-то?
Так и не сделаешь ведь ничего. Хозяйка даже позвонила куда-то по старым связям. Достала старенькую записную книжечку, бережно завернутую в обложку из газеты. Отыскала номер и дрожащим пальцем прокрутила диск телефона. Получилось, правда, только со третьего раза. Один раз она промахнулась, попав не в то отверстие, а другой, не дотянула диск до конца.
— Послушайте, я готова их всех взять к себе, — под конец разговора сказала она, но смутно слышимый голос на том конце трубки только вздохнул и пошли длинные гудки.
— Ох, беда-беда, — вздохнула она, но улыбнулась, когда я тыкнулся головой ей в ладонь.
Так ведь и есть, что беда одна не приходит. Тут еще и дочка все с ней говорить не хотела. А внука-то уже второй год не привозила. Звонит ей хозяйка, а та то в пути, то говорить не может, то устала. Эх, правду ведь говорят, что те, кто уехал от нас в столицу, повышают культурный уровень обоих городов. Да вот только хозяйку-то всё равно жалко.
Достанет бывает альбом с фотографиями. Здоровый такой, вроде даже кожанный. Листы в нем плотные, толстые, и уголки для фотографий там. Немного сыростью и пылью отдает, но и чем-то приятным тоже. Наверное-воспоминаниями. В начале-то там карточки чернобелые с подписями прописью.
Даже пара с котами есть. Но их я не знавал. Один на рояле лежал, а второй рядышком у стульчика. А на самом стульчике девочка сидит с кудряшками и улыбается. Вот как хозяйка, точно так же. По-особому. И глаза такие же счастливые.
Но те карточки хозяйка давно не смотрела. Чаще всего с конца альбома начинает, где Алешка то хохочет, то дуется, то меня гладит. Хороший мальчонка, не обижал никогда. Редко-то в гостях бывал, но даже за хвост ни разу не дернул. По мелочи-то было, но я уж обиду не держу, терпел спокойно, хозяйке на радость.
Так, о чем же я? Совсем отвлекся. Сижу значит, аккомпанирую, а вот все время кап-кап правильный, но через пару тактов не такой кап. Ничего не пойму. И что делать? Слух-то у меня абсолютный. Режет от такой фальши сильно. Не порядок думаю. Поднялся, потянулся немного, чтобы мышцы размять, да из окошка высунулся.
Прислушался. А ведь точно! Кап-кап-кап-капкап. Вот прям не так на крыше дела. Видать, думаю голуби на днях с вороной подрались, да заплатку на крыше сдвинули. А так не только до фальшивой мелодии, так и до потопа не далеко. Ну, думаю, в следующий раз всем задам. Пусть только попробуют на крышу сунуться.
Но делать-то нечего. Хозяйка туда не пойдет, мастера еще месяц ждать будем. Надо бы проверить, может как-то и сам справлюсь. Забрался туда через чердачное окошко, добрался. Ого, так там не птицы, а ветер похоже пошалил. Оторвал кусок, да видимо и выбросил вниз. Но бумкает-то как-то неправильно. Не по деревянным перекрытиями явно.
Подполз я поближе, прислушался. Точно! Рядом совсем этот самый капкап. Забрался в ту дыру еле-еле, шерсть всю испачкал-извозил, так что весь вечер отмывался. Но нашел. Оказалось, что дождь по обрешетке лился-лился, да потом накапал смыв пыль для грязи с банки жестяной какой-то, припрятанной аккурат между деревяшками, так что человек и не подметит, не залезет в легкую.
Не иначе клад. Вот так подумал, да друзей-знакомых помогать пригласил. О том, как мы ту банку в квартирку стаскивали история отдельная. Еле управились, а я чуть вниз не свалился. Но получилось. Хозяйка ту банку увидала, раскрыла, заохала.
Золота или камней там не оказалось, а вот бумаги какие-то лежали.
— Так это ведь дедушки, — пробормотала хозяйка, прочитав несколько из них. Взяла платочек любимый, с вышивкой, слезы вытерла.
Но не к слезам бумаги оказались, а к радости. Документы еще старые, дореволюционные на имущество, да счета в банке швейцарском.
Так вот теперь и живем. В доме большом у Мойки. Родственникам моим отдали нижние пять этажей, а еще в одном дочка живет. Вернулась с концами из столицы. А хозяйка со мной на самом верху, в небольшой, но очень уютной комнате, где так здорово распахнуть окна и аккомпанировать каплям дождя, растянувшись на подоконнике.