Большие Колдуны

Накинув куртку, Васильич привычно отправился на общий балкон — покурить. Морозная ветренная свежесть ударила навстречу, бросив в лицо горсть колючих снежинок. На балконе зимой неуютно, но если курить дома на лоджии, то крепкий дух самосада проникает повсюду.

Васильич запустил руку в карман и достал увесистый портсигар: наградной, военный, доставшийся ему от отца. Он наизусть помнил каждую выпуклую линию рисунка на крышке — фигуру косолапого, бредущего по лесу, опустив морду долу. Может по следу шёл, может коренья искал, а может и тянули большую голову вниз медвежьи думы.

Нажав на рубиновую кнопку защёлки, Васильич добыл папиросную гильзу, набитую собственноручно выращенным ароматным табаком.

Выпустив клуб дыма он стал разглядывать окна противоположной высотки, которая шла изгибами, исчезая где-то вдали, словно «Великая Китайская стена». Почти в каждом окне горел яркий свет и мигали лампочки новогодних ёлок. Суетились люди: накрывали столы, наряжались и радостно встречали гостей.

Васильич встречал этот новый год в полном одиночестве. Сын с женой и детьми улетели к родственникам в Питер. Они звали и деда, но тот не жаловал самолёты. Не любил он и высоту, и именно поэтому каждый раз, когда бросал взгляд с балкона вниз, у него холодело под ложечкой.

Глядя на весёлые приготовления людей, живущих в китайской стене, он вдруг мучительно захотел вернуться в прошлое, в праздники, которые они с женой и малыми устраивали в своём доме, в деревне Большие Колдуны. В том доме, что остался теперь стоять одинокий, холодный и тёмный, среди тёмной же, почти опустевшей и рушившейся теперь, деревни.

На новый год у них всегда была ёлка, живая, пахучая. Пока были молодые и бездетные, ездили за ней в лес вместе с женой. Поездки были задорные и старшего сына они зачали прямо в лесу, на санях, припорошенных снегом. Ох и жарко им было тогда! Вспомнив, Васильич провёл заскорузлым пальцем по усам и хмыкнул.

Эх! Не было уже с ним его Таисии. Похоронил он её на деревенском погосте рядом с родителями. Дети поразъехались. Несколько лет Васильич один упорно жил в деревне, которая неумолимо безлюдела, а потом сын уговорил его-таки переехать в город, жить вместе с его семьёй. Квартира у них была большая, и комната для отца нашлась хорошая. Поставили ему новую софу, личный телевизор на стену повесили, гуляй Васильич и в ус не дуй! Огород копать не надо, дрова не нужны, чем курей и гусей кормить, да собаку, что дом охраняет — голова об этом не болит. Опять же невестка добрая и внуки хорошие, девочка и мальчик. Но дом из головы и сердца никак не идёт.

Поставил сын дом родительский на продажу, убедив его, что никто туда ездить не будет, но может дачники какие купят. Всё-таки электричество ещё работает и вода есть. И вид с пригорка на лес и речушку имеется. Внуки, пока маленькие были, с удовольствием проводили время в саду да на речке, а теперь им вовсе не интересно ездить в глухомань, где и телефон не везде ловит. Васильич их по-своему понимал, ну что там делать? В Больших Колдунах может пара древних бабок осталась, у кого и родни-то в живых нет.

Спрашивали внуки: «Деда, а почему деревня называется Большие Колдуны? Там что, колдуны жили? Магией владели? Фаерболы метали с одного конца деревни на другой?», и давай оба хохотать. Дед обижался, ворчал: «Смех без причины — признак дурачины». А те, ещё пуще смеяться! Не выслушали деда, уткнулись в свои гаджеты снова. А ведь история с колдунами и вправду по округе ходила. И кстати, даже новогодняя история была. Прадед рассказывал.

Жили на отшибе, у самого леса, древние старик со старухой. Ничем не примечательны были, но народ всегда подозревает тех, кто обособленно живёт, в связях с нечистым. И пугали детей шаловливых, что, дескать, отведут их к тем старикам, а те уж их заколдуют в зайцев и выгонят в лес.

Говорили ещё, что старик всегда горы дров заготавливал. Как ему это удавалось, не ясно, едва ноги он волочил. Да и бабка старая-престарая была, как пень замшелый. А тут под Рождество прадед Васильича в лес за ёлкой пошел, да пока выискивал получше, так и заплутал. И вдруг слышит, сучья трещат и вроде кто-то ломится через чащу. Он присел за обсыпанными снегом кустами и замер, вдруг медведь-шатун объявился? И тут смотрит, что из чащи появляется ёлка, не большая и не маленькая, но пушистая и густая. И идёт она, а вернее перепрыгивает с места на место. Ветками отталкивается и прыгает. Вот так проскакала она мимо него и затихла вдали. Подождал он ещё немного да по её следам отправился, и вышел аккурат к дому стариков. А след от ёлки шёл аж до самого крыльца.

Не стал тогда прадед никакой ёлки рубить, одолел его суеверный страх. Так и вернулся домой ни с чем. Да много всякого такого ещё в деревне рассказывали про колдунов, особенно ребята ночью у костра. Страшно и весело.

И вдруг Васильичу во что бы то ни стало захотелось, чтобы у него в комнате стояла ёлка и встретить новый год, как людям положено. Он припомнил, что неподалёку у магазина, торговал мужик ёлками. «А что если у него осталась одна и для меня? Может за бесценок отдаст. До нового года пара часов всего осталась. Вот выкурю ещё папироску и пойду».

Васильич снова достал портсигар, но тот вдруг взял и скользкой рыбой выпрыгнув из рук, полетел вниз с головокружительной высоты, сопровождаемый горьким вскриком хозяина. Пальцы от холода перестали гнуться, вот и упустил!

Звука удара своего драгоценного портсигара он не услышал из-за грохота петард, которые уже кто-то запускал для разминки прямо с балкона Китайской стены.

Вскоре, спустившись на лифте с двадцать третьего этажа Васильич открывал изнутри дверь подъезда. И прямо сразу в неё вломилась какая-то бабуся, закутанная в пуховый платок, щедро присыпанный снегом. Она буквально внесла Васильича на себе обратно в подъезд, чем вызвала его крепкое недовольство.

— Гражданка! Вы что, озверели? Зачем на людей кидаетесь?

Бабуся остановилась и стуча зубами от холода, ответила.

— П-простите, я н-не хотела. Я ключ не взяла с собой и на улице целый час стояла. З-замерзла, чуть не насмерть.

— Нажали бы кнопку вызова своей квартиры, и вам бы открыли.

— Да дома никого нет, — ответствовала бабуся, снимая с себя платок и стряхивая с него снег такими мощными взмахами, что поднялся ветер.

— А как же вы теперь домой попадёте? — Васильич сочувствовал всем, кто проживал в его доме.

Ему казалось, что несмотря на комфорт, жить здесь довольно опасно и непонятно.

— Я дверь не запирала, пошла только мусор выбросить, да и не нашла ящика мусорного нигде. Всю округу обошла с ведром своим. Скажи, мил-человек, куда тут мусор выбрасывают? — бабуся явила ему блестящие глаза и покрасневшие на морозе щёки.

— Ну, вы даёте! — засмеялся Васильич такой её дремучести. — Здесь же му-со-ро-про-вод! — сказал он ей по слогам. — Прямо на вашей лестничной площадке. Выходите туда, а там крышка такая, железная, с ручкой. Открываете и высыпаете мусор.

— Ну вот чего смешного, что ты зубы скалишь? — рассердилась бабуся. — Второй день я тута, а дочка не рассказала, улетела с внуком. В Ихипед.

— Куда ж вы все-таки выбросили мусор? — спросил Васильич.

— Никуда не выбросила! Не стану же я сыпать прям на землю! — отвечала бабуся и тут же растерянно посмотрела на свои руки. — Ой, забыла я ведро. Снаружи где-то забыла! Мил-человек погоди, не закрывай, я сейчас возьму его и назад.

— Ну уж, нет. Мне идти надо! Я портсигар уронил с балкона, надо найти.

— Тогда я с тобой пойду! — решительно сказала бабуся и вышла вслед за Васильичем.

Тут же им навстречу попался человек с ведром, полным мусора, который шёл в подъезд, громко ругаясь на злокозненных соседей, которые его подбросили к автомобилю.

— Это моё ведро, отдайте! — сказала старуха и с силой отобрала у мужика мусор.

— Чёрт знает что творится! — воскликнул он и скрылся в подъезде.

«Какая женщина суровая, не забалуешь. Прямо как Таисия моя», — подумал Васильич направляясь к длинному снежному валу, опоясывающему дом. А внизу под балконами снега, как назло, было особенно много. Васильич пристально вглядывался в сугроб, прикидывая, куда может упасть такая нелёгкая штука, аж сорок два грамма серебра. Бабуся следовала за ним, заглядывая под заполонившие весь двор автомобили.

Вскоре, с тоской на сердце, Васильич признал, что найти в таких условиях портсигар было невозможно.

— Мил-человек, мы завтра поищем, прям с утра. Все спать будут, после праздника, вот и поищем. А теперь пойдём уже домой?

— Я вас проведу до подъезда и дальше пойду. Ёлку хочу купить, если продают ещё.

— Я с тобой пойду! — сказала бабуся, — потом вместе вернёмся.

— Ну что ж…

И они пошли. Бабуся шла чуть позади, крепко держа мусорное ведро за дужку. Васильичу отчего-то стало смешно: «Видели бы меня внуки. Сказали бы, дед «чиксу» подцепил».

Ветер разгулялся не на шутку, и снег мёл то влево, то вправо, мельтеша перед глазами. К удивлению, продавец был ещё на месте. И у него оставалась всего одна, связанная по рукам и ногам, одиноко лежащая на земле, ёлка. И тут из снежной пелены перед ним выскочил Васильич и спросил: «Почём отдашь?»

Продавец радостно загнул цену.

Васильич начал торговаться, но тот не уступал и десятку. Так они рядились, пока окончательно не разругались. Продавец резанул верёвки, связывающие еловые лапы и встряхнув, поставил перед собой: «Глянь, что за красавица!»

Она и впрямь была хороша. Ровная, пушистая, с крепкими иголочками. Но у Васильича не хватало денег, а продавец так и не уступил. Бабуся сгинула где-то со своим ведром в снежной круговерти. Может даже отправилась назад.

Васильич обозвал мужика крохобором, а тот его старым хрычом, на том и разошлись. Сетуя на судьбу-злодейку: «И портсигар потерял и ёлку не купил!», шёл старик домой, а ветер со всех сторон мотал его куртку и норовил сорвать шапку с головы.

Тут откуда-то вынырнула бабуся с ведром.

— Ушла в тихое место переждать, — объяснила она. — Ну что, не купил ёлку-то? Не уступил, ирод? Ну да ладно, не переживай. Всякое бывает.

— Просто обидно, — ответил Васильич и вытер набежавшую от ветра слезу.

Так миновали они пару домов. Здесь ветер был потише, но и пускать фейерверки, нетерпеливые граждане стали чаще. То и дело позади что-то свистело и бахало. Васильич обернулся, чтобы взглянуть, кто там безобразничает, и замер.

Посередине улицы стояла ёлка.

Та самая, он мог поклясться! Рядом с ней никого не было. Может быть продавец проникся страданиями Васильича и решил сделать сюрприз? Добежал сюда с ёлкой и поставил её? Васильич двинулся в сторону ёлки.

— Не надо, — раздался позади бабусин голос. — Она сама доберётся. Пошли мил-человек.

Как под гипнозом Васильич повернулся и снова обратил внимание, как ярко блестят бабусины глаза.

Откуда-то внезапно появилась куча народа. Кто-то пьяненький громко пел «Пять минут, пять минут», слышалось девичье хихиканье, семья с детьми торопилась в гости, детвора кидалась снежками, родители подгоняли их.

Васильичу очень хотелось оглянуться, «где там ёлка, не забрали ли?», но бабуся шла рядом и упреждающе блестела на него глазом.

Вот уже и их дом. Скользнув грустным взглядом по сугробу, где притаился такой дорогой сердцу отцовский портсигар, Васильич направился к подъезду. И тут увидел, что та же самая ёлка стоит слева у входа, словно поджидая его.

— Как?! — только и спросил он бабусю, на суровом лице которой зацвела неожиданная улыбка.

— Молодая же, быстрая, куда нам старикам за ней угнаться. Ну, открывай, чего стоишь? И ёлку бери. Твоя она.

Васильич, сдерживая волнение, приложил пуговицу ключа к двери, другой рукой держась за колючий ствол.

Вызвали лифт. Бабуся велела Васильичу, чтобы он ехал домой и ставил ёлку, а она поедет другим разом, а то все не поместятся.

— Спасибо, и с наступающим новым годом! — с чувством сказал Васильич, нажимая кнопку лифта.

Бабуся осталась со своим ведром внизу, а они с ёлкой вознеслись на двадцать третий этаж.

Пока он устанавливал колючую, пахучую красавицу на найденную в кладовке крестовину, всё время с удивлением смотрел на неё, перебирая в голове способы, каким ёлка могла оказаться сначала на улице, а потом и у подъезда. Он подозревал, что бабуся была как-то с этим связана. «Ну, допустим, она услыхала, что хочу купить ёлку, позвонила продавцу незаметно, и они меня разыграли. Да, так и было, больше никак быть не могло!»

Нашёл он и елочные игрушки. Стал развешивать. Несколько старых игрушек вновь всколыхнули в нём воспоминания. Теперь Васильичу нестерпимо захотелось всё бросить и уехать в Большие Колдуны. Чтобы отвлечься от дум, он включил телевизор. Там шла «Ирония судьбы», звучала знакомая музыка и Васильич вспомнил, что первый раз этот фильм они с женой смотрели чуть не полвека назад.

Раздался дверной звонок. Это явилась бабуся собственной персоной. Да выглядела она не абы как, а очень даже нарядно.

— Вот значит, с наступающим! — сказала бабуся, блестя одновременно бусами, зубами и глазами.

— Как вы меня нашли?

— Да по иголкам, — она указала на плитки пола, — очень легко.

— Ну, заходите, раз пришли, будем праздновать! — сказал повеселевший Васильич, широким жестом приглашая гостью.

Та замялась, указав рукой на стоявшее поодаль знакомое мусорное ведро.

Васильич ухмыльнулся.

— Никак не расстанетесь?

— Да нет, просто не успела. Я вон в той квартире живу.

— Так вы соседки нашей, Елены Петровны, мама? — удивился Васильич. — Ну, пошли!

Он подхватил ведро и повёл бабусю на лестничную клетку. Васильич стал объяснять:

— Вот он, мусоропровод. Открываешь эту крышку и…

Среди картофельных очисток в ведре что-то тускло блеснуло. Васильич торопливо разгрёб их и с изумлённым возгласом достал портсигар.

— Как?!

Бабуся пожала плечами.

— Новый год же. Всякое случается. Наверное ведро моё там под балконами и стояло.

Васильич лишь покачал головой.

Посидели хорошо. Душевно. Бабуся, которую, оказывается звали Лидой, принесла оливье, курицу и шпроты. Подняли бокалы, провожая старый год. А когда перешли на «ты», то захотелось поговорить о личном. Рассказала новая знакомая, что осталась одна в своей, некогда многолюдной деревне. Три года назад похоронила мужа. Тяжко одной, вот дочка и решила забрать её к себе, но душа всё тоскует по дому.

— А где деревня твоя, Лида? — спросил Васильич растроганно.

— Малые Колдуны называется, слыхал про такую?

— Конечно! А я-то сам, с Больших Колдунов! До вас километров сорок будет.

— Сорок четыре. — уточнила Лида. Предки мои были оттуда, может знаешь, жили на хуторе у леса?

Тут президент заговорил речь и оба стали слушать. Потом смотрели концерт и Лида стала зевать, засобиралась домой. Васильич проводил даму до двери и вернулся. Убрал со стола и накинул куртку: «Надо покурить перед сном».

На всякий случай переложив портсигар во внутренний карман, он нащупал какой-то маленький свёрток. Семена табака, про которые совсем позабыл!

Ночью Васильича будил какой-то шум, снилось ему, что это ёлка бродит по комнате, звенит игрушками. А наутро он сложил в рюкзак еду, взял ключи от уазика и запер за собой дверь. В ту же секунду открылась соседская дверь и оттуда вышла полностью одетая бабуся, укутанная в платок и с сумкой.

— Ты куда мил-человек, собрался? — спросила она.

— В Большие Колдуны, куда ещё? — ответил Васильич.

— Я с тобой! — сказала бабуся и по-молодому блеснула синими глазами.