Открытые двери
На подносе уже громоздились миска с чипсами, три копчёные колбаски и несколько кубиков любимого сыра на красивом голубом блюдце. Было не совсем понятно, радовались ли они тому, что будут съедены, или боялись этого. Я всегда надеялась на первое, но уверенности не испытывала.
Чашка, на дне которой уже рассыпалась маленькая сахарная пустыня, нетерпеливо ждала кипятка. Чайник по принципу "не опаздываю, а задерживаюсь" наслаждался моментом и не спешил.
Лёшка всегда смеялся надо мной за привычку одушевлять вещи.
— Это всего лишь плюшевый медведь, и он не боится темноты. Он вообще ничего не чувствует, — утверждал он в детстве. — Это всего лишь одеяло... Это всего лишь дерево...
Мне пришлось выслушать очень много "всеголишей", прежде чем я поняла две вещи. Старшие братья знают не всё. И некоторые мысли не стоит говорить вслух.
Поэтому никто не знал, что у меня нервный и капризный принтер, который иногда просто отказывается печатать. Лёшка сказал бы: пересох патрон, но что брат понимает! Моя стиральная машинка — ещё та кокетка: если не сделать комплимент, обязательно зажуёт носок. Лёшка посоветовал бы пользоваться сеткой для белья, не подозревая насколько обидело бы подобное круглоокую красотку.
Я жила в интересном мире живых вещей, а брат твердил, что мне нужно найти настоящих друзей. Тут он, возможно, был не совсем неправ... но ни он, ни я не знали: как? То есть Лёшка знал, у него были и друзья и девушки, на одной которых он и женился год назад, но научить меня искусству — или науке? — дружбы у брата не получалось.
Чайник наконец соизволил вскипятить воду, и, балансируя на подносе чашку с горячим чаем и остальные вкусняшки, я пошла в гостиную. Планы на новогодний вечер были простыми и уютными: посмотреть старый добрый фильм, сидя на старом любимом диване, заполнить оставшееся до боя курантов время чтением, полюбоваться фейерверком из окна и лечь спать. Нет, перед сном надо ещё позвонить родителям и брату, чтобы поздравить. Вспомнить бы только, под каким предлогом я отклонила их приглашения... Сначала хотела сказать, что праздную с друзьями, но это или вызвало бы слишком много вопросов (у родителей), или мне просто не поверили бы (Лёшка). В голове крутились два варианта: болезнь или работа. И наконец получилось вспомнить. И то и другое объяснение были ложью, но если мне совсем невесело, когда весело всем остальным, то со мной что-то не так. А "что-то не так", это ненормально, нездорово, почти болезнь. Поэтому я почти не соврала. Ёлочка в углу с укором поморгала гирляндой. Мысленно я цыкнула на неё.
Поднос уже опустел, а герой фильма как раз взял в руки гитару, чтобы исполнить песню, слова которой я знала наизусть, когда в гостиную вошла худенькая девушка. Она неуверенно улыбнулась, а потом села на пол перед телевизором спиной ко мне. Наверное, если бы это был мужчина, я бы испугалась и начала звать на помощь, надеясь, что крики услышат соседи. Но девушка выглядела такой хрупкой и беззащитной, что страшно мне совсем не было. Даже когда подумала, что бедняжка, похоже, не в себе. Хотя это и не объясняло, как она попала в квартиру. Я ведь заперла дверь. Или нет?
Мои мысли прервал старик. Прихрамывая на одну ногу, он вошёл в гостиную, осмотрелся, не видя, кажется, ни меня, ни девушку — последняя в свою очередь никак не отреагировала на его появление, а потом прохромал к дивану и присел в полуметре от меня.
Не знаю, как это объяснить, но он зашёл и сел так, как будто это было само собой разумеющимся и единственно правильным. Я переводила глаза со старика к девушке и обратно, понимая, что нужно что-то предпринять, но на самом деле не испытывая ни страха, ни беспокойства, ни желания что-нибудь сделать. Зачем? Разве кому-то стало хуже от появления двух незнакомцев в моей квартире. С некоторой печалью я даже вынуждено признала, что это было самым интересным, произошедшим со мной за всю жизнь.
За следующий час в гостиную вошли ещё пять человек. Один из них, молодой мужчина, сел во вращающееся кресло перед письменным столом, развернулся к окну и уставился в темноту. Двое, девочка и мальчик, заняли места рядом с девушкой на полу. Одна женщина присела на подлокотник дивана рядом со стариком, вторая остановилась перед книжной полкой и стала рассматривать корешки. Мои книжки занервничали. Или я действительно придумываю?
В какой-то миг меня обуял страх: а вдруг все эти люди собираются, здесь, чтобы наброситься на меня? Но незнакомцы излучали такое умиротворение, что мысль тут же показалась абсурдной. Хотя в каком-то смысле они и напали, разорвали на куски мою рутину.
Под финальные титры фильма девочка и женщина, рассматривавшая книги, одна за другой вышли из гостиной.
"Уходят", — отстранённо отметила я, не зная, испытываю ли облегчение или грусть. Но скоро в гостиную зашли три других человека, давая понять, что, чем бы ни было происходящее, оно ещё не закончилось.
Надо было наконец подняться и закрыть входную дверь... и сделать что-то со всеми этими людьми. Позвонить в полицию? И сказать... что? Странная скованность не давала мне встать или заговорить. Казалось, это нарушит царящее спокойствие и может окончиться чем-то плохим.
Потом зашли ещё двое. Полная женщина, от которой пахло потом, плюхнулась на диван прямо рядом со мной. Диван промолчал. И я поняла две вещи. Мне стало неуютно. И то, во что превратился мой дом, уже не было моим домом.
Вставать было всё равно страшно. Как и осторожно идти к выходу, лавируя между людьми. Оказалось, что в коридоре также сидели несколько незнакомцев, как и в кухне и, хотя я туда не заглянула, но не сомневалась — в спальне тоже.
Я сунула ноги в свободные полусапожки и сорвала с вешалки пуховик, которой надела уже в подъезде. Спуск на первый этаж занял много времени — после долгого сидения хотелось двигаться, а не стоять в ожидании лифта. Да и спешить было некуда, я даже понятия не имела, куда иду.
Двери всех квартир были приоткрыты — наверное, они сговорились, но ни в одну из них заглядывать не хотелось. Наверняка там царила та же картина, что и в моей.
"Какая странная ночь. Проклятая ночь", — подумала я и вздрогнула.
На улице царила зима, но холодный ветер не заставлял мёрзнуть, а освежал, давал почувствовать себя живой. С неожиданной ясностью в голове пронеслись две мысли: "Иногда мы не знаем, что наши двери открыты. И порой они открываются, не для того, чтобы впустить, а чтобы выпустить."
Я шла по знакомым улицам, изредка встречая идущих откуда-то куда-то людей, ищущих... Скрип снега под моими ногами на несколько секунд смешивался со звуком их шагов, рождая мелодию зимней прогулки.
Многоэтажки редели, уступая место частному сектору. Двери всех домов были гостеприимно приоткрыты, и неожиданно мне захотелось войти в один из них.
Маленькая кухонька встретила меня теплом. В следующей комнате перед телевизором в двух креслах сидели старушка и молодой мужчина. Я присела на подлокотник его кресла. Так, как будто это было само собой разумеющимся и единственно правильным. Забили куранты.
"Не проклятие. Это не проклятие, а новогоднее чудо". — Удивительно, сколько времени мне понадобилось, чтобы понять.
Я ещё не знала, останусь ли здесь, или отправлюсь дальше, но понимала, что хочу искать, пока не найду. Чем бы не было это искомое. Какое-то новое тёплое чувство говорило мне, что, куда бы я не пошла, молодой мужчина в кресле, последует за мной.
Пушистая ёлочка в углу подмигнула блестящим шариком, ободряюще скрипнула из кухоньки дверь. Лёшка сказал бы: ветер, несмазанные петли. Но я улыбнулась и подумала с благодарностью, что двери, пожалуй, мудрее людей. По крайней мере на Новый год.