Старый госпиталь

В свои сорок пять лет владелец магазинчика антиквариата Илья Ефимов не мог пожаловаться на жизнь, но поводы для этого находились. Уж сколько раз ему приходилось переезжать потому, что план расположения торговых точек менялся администрацией города. К нему наведывались молодые люди в костюмах, раскрывали удостоверения, как тайные агенты, доставали из портфелей набитые бумагами папки, слюнявили указательные пальцы, выуживали новые бумаги и зачитывали указания мэрии или кого-то там, главного. Илья не вслушивался и качал головой. Ему не давали права голоса, разрешали разве что кивать. Он переезжал раза три и всякий раз его магазинчик становился меньше и меньше, всякий раз Илья торговал то хозтоварами, то красками для внутренних и внешних работ, то антиквариатом. Как-то раз к нему забрёл человек средних лет и спросил, не знает ли он, где можно найти старинные часы домой, на стену и в подарок другу, любителю старины. Илья крепко задумался и предложил свои услуги. Покупка состоялась и повторялась многократно. Человек возвращался и покупал новые вещи, рассказывал друзьям и вскоре к Илье приходили члены клуба старины. Года шли, продажи стали падать, инспекторов в выглаженных костюмах давно не было на пороге магазина, поэтому Илья, не желая встречаться с франтами и терять магазин, устроился охранником в школу. Да, платили немного, но прошлый опыт, в студенческие годы, когда он хватался за любую работу, помог найти занятие, не требующее больших умственных затрат. Ему нужны были деньги: немного, чтобы покрыть часть расходов, из-за которой он мог оказаться без любимого занятия.

Школа была в соседнем квартале от дома Ильи. По средам и субботам он просыпался на полчаса раньше будильника, завтракал под мелодии Моцарта и Баха по радио, и выходил в прохладу нового летнего дня. Стояла середина июня, деревья родного района Ильи цвели и пахли во всю, во многих дворах, через которые он держал путь, благоухали цветы в клумбах и шептали, что лето должно быть не просто тёплым, но жарким. Илье казалось, он улавливал малейший трепет лепестков тюльпанов, покачивания стебля и звуки неизвестного науке инструмента, пение цветов, способных поведать многое о погоде. Илья старался не выходить к шумным дорогам с неугомонными автомобилями. Одиночество не утомляло Илью, с его помощью он познал мир глубже, погрузился в его тайны и стал больше времени уделять себе, своему душевному здоровью. Было время, когда он в поисках быстрого заработка угодил на место начальника службы безопасности в одной фирме. Не то чтобы угодил — ему предложили. Отказываться было нельзя. Жена и маленькая дочь напоминали ему, как важны деньги в современном мире. Илья не отключал телефон сутками, даже не праздники. Он трезвонил в любое время дня и ночи. Вызовы — срочные, спешные, но оплачиваемые. Годы летели мимо, недосыпание и нервы натягивались до предела, пока в один из осенних дней, когда Илью в очередной раз вызвали на работу, он не сдался. Спустя двадцать минут после полуночного звонка его ждала служебная машина у подъезда. Илья сел в неё и поехал на объект. Вопросы решились к четырём утра, пришлось и повысить голос на нетрезвого охранника, разбившего нос напарнику. Приехала полиция, начались долгие разговоры. Илья уволил сотрудника за хамское поведения и халатность, на что протрезвевший к утру сотрудник уловил нужную минуту и бросился на Илью с кулаками. Не ожидая нападения, Илья попытался увернуться, но удар настиг его раньше. Пришлось составлять новый протокол, скандал затянулся до восьми утра. В груди Илья защемило от переживаний, голова гудела, боль отдавалась в глазах и висках. Он посетил врача с жалобами на мигрень и общую слабость. Врач осмотрел пациента, направил на обследование и спустя два дня с прискорбием сказал: “У вас прединсультное состояние.” Илья опешил и долго глядел на поджарого человека в белом халате, серьёзного, с тенью мрачности на лице. Ночные смены были противопоказаны, нервничать не разрешалось, никакого спиртного. Илья поговорил с врачом, расспросил его и, долго не раздумывая, уволился. Первые недели после увольнения растягивали его нервы настолько, что жизнь теряла всякий смысл. На третью неделю краски мира проступили сквозь прогнивший занавес мнимого призвания, которое он и не пытался искать. Многие знакомые Ильи увлекались женщинами, выпивкой и работали, что называется, не поднимая головы. Несли истерзанное проблемами тело в кровать, утром в субботу просыпались с разбитой от боли головой, искали себя вновь на дне бутылки.

Со временем и брачный союз дал трещину. По обыкновению, первые месяцы семейной жизни протекали мирно, почти как в раю, но спустя годы проступили упрёки в нехватке денег, внимания к мелочам. Работа оскорбляла чувства жены особенно: ночные звонки, суточные дежурства и хроническая усталость мужа выводили её из себя. Женщина она была симпатичная, среднего роста, с длинными светлыми волосами, карими глазами и ровной улыбкой. Уголки губ ползли вверх, когда муж приносил зарплату и дарил цветы, все остальные знаки внимания не принимались. Улыбка и глаза тускнели, к примеру, когда Илья заходил домой рано утром, после суточной смены или новых разборок на работе и красными от недосыпа глазами глядел на жену, подходил, обнимал её и забредал в ванную. На кухне, доедая завтрак и поглядывая на кровать в спальне через коридор, он услышал, как жена твёрдо сказала: “Сегодня солнечный день, выходной, а мне приходится смотреть на твою кислую рожу!” Илья встряхнул головой — думал, ему послышалось. Неужто начались глюки от недосыпания, но жена повернулась к нему и лучезарно улыбнулась, освещаемая солнцем. По глазам её он понял — нет, не послышалось.

— Хватит с меня, — прошептал Илья. Говорить было трудно, слова проглатывались.

Жена вскинула брови, переспросила:

— Хватит работать? На что жить будем?

— Тебя хватит!

Секунду жена хлопала ресницами и машинально вытирала полотенцем немытую кружку, но вдруг поставила её на место и ушла в комнату.

Илья проснулся часов в семь и облегчённо заметил, что один дома. Развод прошёл легко, без лишних нервов. И увольнение. Ещё бы немного — и он не жилец.

Идея магазинчика пришла к Илье Ефимову случайно, в разговоре с прохожим. Пожилой мужчина увлекался антиквариатом и продажей всего, что мог найти у себя дома и на даче. Он сказал, продать можно всё, если приметить достоинства вещи, любой. И не просто показать тёмной стороной, которую никто доселе не видел, а показать нужному человеку, тому, кто интересуется подобными вещами. Мужчина говорил задорно, смеясь и жестикулируя. Илья ненароком замечал блеск в его глазах и плавающую по лицу безмятежность, лёгкости по жизни. Заразительной и желанной. Они обменялись телефонами, стали общаться и уже спустя год Илья открыл первый магазин. Он с радостью встречал любого покупателя, заглядывал к нему в глаза и пытался прочитать его желания. Дела не всегда шли гладко. В третий раз сменив товар на прилавках, Илья устроился в охрану средней школы. От ночных сен отказаться не удалось, но договориться с директором оказалось несложно. Всего три ночи в месяц, вполне себе хорошо. Проверок на дежурствах почти не было, поэтому вздремнуть разок-другой не возбранялось. Больше смен выпадало на день, на проходной школы и у ворот, куда заезжали автомобили. Приходилось открывать и закрывать их, отвечать на звонки и спрашивать разрешение у директора по тем или иным посетителям.

Деньги копились невыносимо медленно, налоги погашались неспешно, но всё же подработка спасала Илью и приносила душевный покой по ночам, когда он допоздна зачитывался книгами и дремал в кресле. Утром открывал глаза и находил себя стоящим у запертых дверей выхода с ключами в руках и в точное время открытия школы. По часам оставалось десять минут до того, как первые ученики переступят порог здания. Сон не смывался с лица Ильи долго, но тело будто само знало, когда, что и зачем ему делать. Илья вставлял ключ в замок и открывал дверь минута в минуту, заходил в ванную комнату и брызгал ледяную воду себе в лицо, пока разум не возвращался в привычную работу. Лунатизм? Нарушения психики? Неужели назревал поход к неврологу? В одном Илья был уверен: разум покидал тело и блуждал по неизведанным берегам, никем не открытым. И открыть их мог сам Илья. Ему бы проследить, где пропадал разум ночью и утром. Странности наблюдались и в дневные смены. Илья отвечал на многочисленные звонки, записывал посетителей в журнал и следил за порядком в холле школы, но на время выпадал из мира. На минуту, две, иногда пять, десять он будто бы терял сознание, но двигался, даже разговаривал с людьми. Тело вело себя верно, но глаза могли его выдать. Пустоту, отрешённость и глубину погружения в себя. Так случилось в разговоре с родителями озорного веснушчатого ученика. Он дёргал за рюкзаки детей, обзывал их и громко смеялся. Илья не выдержал и мягко сделал мальцу замечание. Тотчас подбежал отец — коренастый, смуглый от загара человек — и попросил не приставать к его сыну. Илья вступил в перепалку с родителем и увидел, как смуглолицый растворился в воздухе. Потемнело, словно все лампы разом погасли, но глаза как будто были готовы и различили разорванный линолеум на полу и решётку камеры в трёх шагах впереди. Кто-то просил помочь, подойти и помочь. Илья шагнул, но помедлил, ибо кто-то дышал ему в затылок. Он обернулся, положив руку на пояс, где висели дубинка и пневматический пистолет под патрон Флобера, но их не оказалось. На Илье не было формы охранника. Пропитанная потом рубашка, грязные спортивные штаны, разорванные на носу кроссовки цвета выгоревшей травы. Илья обернулся так скоро, как только мог и чуть ли не нос к носу оказался с человеком, моложе Ильи лет на десять. Скуластое лицо было исцарапано, губы опухли, глаза заплыли синяками, измаранные грязью волосы — растрёпаны. Нос перебит, но в глазах стояла решимость воина, непоколебимая и гонимая на первых порах одним страхом, инстинктом выжить. Илья отступил на шаг и спросил, какого чёрта здесь происходит. Парень молча указал на решётку камеры или комнаты для буйных. Так подумал Илья. Некто огромный, широкоплечий стоял в тени и сжимал толстыми пальцами ржавые прутья. Громила шептал под нос странные слова, разобрать их Илья не смог. В углу справа, в темноте непроглядной, угольной, прятался безмолвный наблюдатель. Илья ощутил его шестым чувством и спросил, кто здесь и что происходит. Парень с исполосованным лицом положил руку Илье на плечо. Мол, не вмешивайся, не стоит. Не сейчас. Илья сбросил руку и шагнул к камере, но столкнулся с коренастым отцом своевольного мальчика.

— Вы что творите? — Смуглый мягко оттолкнул Илью.

Илья отпрянул, извинился, со смешанным чувством испуга озирался, не принимая обстановку. Сбежались другие родители, подошли к Илье и усадили на скамейку, где минуту назад собирались школьники. Илья сказал, с ним всё в порядке, просто стало худо.

— Я не хотел вас оскорбить, — виновато подошёл смуглый. — Я думал, вы навредите моему сыну.

Илья невольно оглядел мальчика и остановился на его глаза, блеснувших багрянцем на доли секунды, став для наблюдателя бесконечностью. Его бросили в кроваво-красную реку и оставили на произвол течения, огибавшего острые, как бритва, камни. Жертва захлёбывалась в тёплой, вязкой воде и не могла издать ни звука — держать голову на плаву оказалось не так-то просто. Снова и снова Илья погружался в воду и непроизвольно открывал глаза, вытягивал перед собой руки, дабы не врезаться в камни. Удар, что-то хрустнуло в предплечье, второй удар — крик заполнил его изнутри и разорвал барабанные перепонки. Он всё-таки высунулся из воды за мгновение до падения с вершины исполинского водопада в густой туман червлёного цвета. Полупрозрачного, тянувшего воздушные клещи к жертве. Илья вскочил со скамьи и ева не упал навзничь. Его окружали родители и дети. Кто-то просил вызвать скорую помощь. Илью подняли и вывели на улицу. У выхода он встретился взглядом с мальчиком. Он помахал ему рукой и звонко засмеялся, поправляя чёлку светлых волос. Глаза его были карими, багрянец улетучился смехом, улыбкой, той безмятежностью и необъяснимой жестокостью, что непоправимым образом сочетаются в некоторых детях. Коренастый отец приобнял сына, словно ему угрожала опасность, и скорбно приподняв густые брови, глядел на Илью. Ему не хватало только повторить издевательский жест мальчика — помахать ручкой с немного загнутыми пальцами. Всеми, кроме среднего.

Подоспевшие врачи осмотрели Илью Ефимова и признали его полностью здоровым. Он объяснил плохое самочувствие недосыпанием и нервами с переоформлением магазина. Илья вернулся на работу и стал замечать светло-русого мальчика чаще, чем нужно было. Каждую смену, не замечая ни его, ни пришедших родителей, если они были в зале и ждали, пока он заберёт свои вещи, русый подбегал к девочкам и, громко смеясь, задирал им юбки. Отбегал сломя голову и прятался за спины взрослых, пока девочки крутили у виска и кричали нахалу вслед, чтобы он научился хорошим манерам. Илья вздыхал, но не вмешивался до тех пор, пока в один из похожих случаев — русый с разбега толкнул ученика младше классом — Илья подкрался сзади и встал за ним, пока негодник наблюдал за хныкающей жертвой. Он замер, но продолжал смеяться. Илья сел на корточки и спросил:

— Кто ты такой, если позволяешь издеваться над другими?

Похоже, Илья не отдавал себе отчёта, что по утрам он мог ощущать запах и слышать звуки, которых в обычные дни ощущать просто не мог, ибо занят был всем чем угодно, но только не собой. Он будто бы открывал в себе третий глаз и замечал, как мир наблюдает за ним, как бы подглядывает и приглашает прозревшего пройти увлекательную экскурсию по комнатам мира неизученного. В доли секунды Илья содрогнулся и увидел невоспитанного ученика в полутьме. Ученик не обернулся, просто лицо его вспороло затылок и вылезло из кожи. То же самое лицо мальчика с глазами цвета багряного заката, яркого и сочного. Глаза пылали, едва ли не сжигали Илью. В ужасе он зажмурился, не в силах отвернуться — его будто приковали к месту.

— А ты подумай, — сказал взрослым голосом мальчик. — Ты сам всё знаешь, Ефимов, всё понимаешь, куда лучше смертных доходяг в этом потухшем мире.

— Кто ты? — выдавил из себя Илья. Слова давались ему с трудом, выкатывались на язык и тяжелели.

— Ты мне нужен, Ефимов, такие, как ты, нужны всегда!

Чутьём Илья понял, что пора открыть глаза и не ошибся — мальчик тянулся к нему, к его лицу. Илья хотел крикнуть, но из горла брызнула рвота. Его вырвало на пол, снова и снова рвало, пока желудок не опустел. Тошнота отвлекла его, он упал на колени и схватился за грудь. Позывы продолжались. Глядя на грязный, изодранный деревянный пол и чувствуя гнилой запах, Илья поймал себя на том, что место похоже на то, где он оказался в прошлом приступе, с теми же запахами. Он не успел оглядеться, всё произошло стремительно. Видение и мальчик расселись. Илью окружили родители, в том числе папа странного мальчика. Отец отвёл сына подальше от Ильи и косился на охранника немилосердным взглядом. На лице мальчика замер неподдельный испуг, он следовал за папой и глядел на взрослых с искренним страхом ни в чём не повинного ребёнка. "Нет, думал Илья, русый в полном неведении, как и папаша." С тёмным гостем, кто бы они ни был, Илья обязательно встретится. Подсказывало подспудное чувство человека, видевшего мир с обратной стороны, что была в тени. Почти всегда, как он пытался всмотреться в неё.

По утрам Илья не задавался целью смотреть на мир как-то иначе, нет. Он просто расслаблялся и ни о чём не думал, кроме, как о том, что происходило вокруг. Так случалось и раньше, когда он полностью погрузился в магазин, в общение с клиентами. Люди заходили, прохаживались вдоль витрин и улыбчиво, некоторые равнодушно спрашивали, просили показать ту или иную вещь. В такие мгновение Илья, до этого занимаясь делами, показывал товар и словно наблюдал спектакль. Не все, далеко не все люди рождали в Илье подобное чувство, но случалось оно раз в месяц точно. Замедленность действий, погружение в действие и чувства человека, словно начинаешь просвечивать его пресловутым третьим глазом. Сам хозяин магазина не до конца понимал, что происходило. Поначалу он принимал события за нервозность и особенности психики, даже посетил врача-невролога, но не в силах был объяснить бабуле в очках с толстенными линзами и в белом халате поверх потемневшей от времени кофте, что же с ним происходило. Он читал книги, изучал статьи, искал упоминания о третьем глазе, как он его назвал, но решил самостоятельно изучить самого себя и лишь после задавать вопросы. Он выжидал, когда видения повторятся. Однажды в магазин зашёл молодой человек лет тридцати, в костюме светло-зелёного цвета и с барсеткой в руках. Илья показал ему товар, но вдруг он увидел, как кожа его потемнела и стала облазить, обнажая внутренности. Он видел его сердце, лёгкие, мозг, как они работали, как перетекала кровь, потом всё замедлилось и потекло в обратную сторону. Илья сызнова видел человека изнутри, чувствовал его присутствие так, будто его могло и не быть в помещении, но связь с ним, с каждой его частью — физической и духовной — установилась. Илья не успел задаться вопросом, как её разорвать, ибо парень стал прежним: кожа и внешний вид вернулись, но теперь из глаз его и кончиков пальцев пробился багряный свет. Он менял оттенки, но всегда в нём преобладал кровавый, примесь красного. Темнее, светлее. В прошлый раз, у пожилого мужчины светились руки лазурным светом, у одной женщины — изумрудом, но здесь — багряным, именно тем, что он увидел у мальчика в школе много позже. У каждого человека был свой цвет, всегда особенный и яркий, реже тусклый. И всякий раз, когда глаз открывался, к горлу Ильи подкатывал комок, живот стягивало тошнотой, но в последнюю минуту она оставляла, отпускала, чтобы повториться вновь. И повторилась в школе, повторилась с такой силой, что Илья заблевал весь пол и долго стоял на карачках, содрогаясь от позывов желудка и вспышек багряного света в голове. Они повторялись недолго, и когда закончились, Илья обнаружил себя на скамейке школы у раздевалок в руках врачей скорой помощи. Его глаза сами искали напуганное, полное сочувствия лицо русого мальчика, не понимавшего, что же случилось. Как и отец мальца, не способный понять ни грамма происходящего. Для него наверняка будут виноваты все, кроме того, кто использовал тело его любимого чада, чтобы проникнуть в Илью. Осталось выяснить — для чего.