Ведьмина башня
Ведьмина башня
Прекрасно подняться до петухов, пройтись по ещё сонному парку, облиться ледяной водой и выпить чашечку бодрящего кофе. Удовольствие усилит отсутствие посторонних глаз, ценных советов и слов искреннего участия.
— Госпожа, как вам угодно внести плату, — проговорила официантка кофейни и поняв, что её заметили, сорвалась в речитатив как в модной опере буф, — только не подумайте — Дитфурт захолустная дыра, здесь есть что посмотреть. Соборный крест предзнаменования, могилы сорока мучеников, и у нас строят настоящую ведьмину башню.
— Ходят слухи, — отозвалась юная особа, — об ангельских столпах.
— Называйте как хотите, но уверяю, тысячу миль окрест не найдёте более грандиозного начинанья. И о чудо сынишку отпустили из гимназии и всего за шиллинг он проведёт, и всё покажет.
— Извините, меня ждут в ратуше.
— Всего одно пени, и вы ощутите себя птицей, сто двадцать ярдов — это не шутка. Весь город у ваших ног. Старое кладбище, развалины монастыря святого Ифраима, родовое гнездо семьи Тифан…
— Спасибо, — оборвала неуместный торг девушка, — счёт отдайте консьержу.
Урсула Дамер не нуждалась в провожатых, она родилась здесь и всю округу знала лучше содержания собственного кошелька. Вряд ли крохотный, патриархальный городишко за десять лет мог измениться до неузнаваемости. Вернувшись вчера вечерним дилижансом, она не стала суетиться в поисках знакомых и родных, а сняла графский номер в гостином дворе и хорошенько выспалась. Встала с первым лучом осеннего солнца, привела себя в порядок, спустилась в кафетерий, плотно позавтракала, и чтобы убить время принялась пролистывать телетекст. Она хотела услышать девять ударов напольных часов, когда пристойно появиться на улице незамужней барышне без сопровождения, чтобы увидеть, как в камне воплощается её мечта. Робкая надежда, сверкающий осколочек, что ляжет в мозаику новой эпохи любви и справедливости — херувимов маяк. Пускай в имперской канцелярии, боясь роста влияния мизарийцев, зарубили идею на корню. Истину не скрыть, не запереть в неприступных замках, не запечатать ни железом, ни сургучом, ни заклятием. Отсюда с окраин она пойдёт победным маршем, сметая всё на своём пути.
По легенде Дитфурт основали, два брата они позарились на густые дубовые леса. Один устроил пильную мельницу на Чёрном ручье, другой начал клепать бочки всех форм и размеров. Дело задалось. За ними осели кузнецы, столяры, углежоги. Но именитые торговые дома обходили его стороной, лишь при Второй империи, когда проложили столбовую дорогу, шёлковый магнат Фишер сподобился построить одну из многочисленных мануфактур. Да и знаменитая Апфе, игнорируя отличную древесину, ограничилось цехом по производству интегральных барабанов для счётных машин. Обычный, ничем не примечательный городок каких в графстве Грубах с десяток. И тут ни с того ни с сего местный магистрат принимает решение возводить колонну высотой в сто пятьдесят ярдов. Граф притворился, что ничего не заметил. Герцог, напротив, приехал посмотреть и изволил похвалить инициативного бургомистра, а в столице насторожились.
Под башню отрядили пустырь в самом центре. Чтобы не строили, долго не стояло. То перекоситься да, так что не исправишь, то сгорит синим пламенем, а то древоточца за месяц в пыль сотрёт. Гиблое место. В народе шептались — «Гаргулья крыльями звенела, а может, и ведьма семя бросила». Последние триста лет на самой дорогой земле крапива, бурьян да лопух. Но пробил час, и все дружно засучили рукава. Вот и сегодня, работа кипела. Вагонетки, запряжённые хмурыми тяжеловозами, подвозили огромные булыжники, их кололи на кубы и тут же лебёдкой наверх. Человек двести каменотёсов, как сердитые муравьи накидывались на очередной бесформенный валун, всего какие-то час-полтора и столп на ряд выше. Звон железа о камень, остервенелая ругань, перекошенные от злобы лица.
Урсула оглядела себя. Бирюзовое платье с высокой талией, алый ментик с золотым шитьём и каракулевой оторочкой. Соломенная шляпка с пером филина и атласным бантом на затылке. Всё идеально. Сотворила пальцами знак хе и полезла на сложенные в пирамиду блоки.
— Друзья мои! — воскликнула она, увидев, что завладела общим вниманием, — к чему угрюмость и сквернослове, вы творите историю. Каждый удар приближает царство совершенства и гармонии. Сейчас всем трудно, но стоит зажечь огонь в лампаде колокольни, беспросветная ночь вспыхнет мириадами звёзд. Наполните душу восторгом…
— Дамочка, а не пройти ли вам мимо? — внезапно и грубо посоветовал дюжий детина без единого здорового зуба.
— Заткнись Кишка, я хочу послушать, может, мамзелька ещё чего на щебечет или покажет эдакого прятственного.
— Кайлом кто стучать будет? Два ряда до обеда положить надо.
— А пусть они как-то сами... Уж больно барышня замечательная.
Начинающая вития опешила, она не ожидала столь агрессивной реакции на свою, тщательно продуманную речь. Вместо, чистых одухотворённых лиц отвратные рожи, а взамен радостного воодушевления, площадная брань, насмешки, и сальные намёки. Гвалт нарастал, со всех сторон потянулся люд, чтобы насладиться бесплатным представлением.
— Что за шум, а драки нет, — резко, хлёстко, словно бичом да по свиному рылу. На авансцену вышел молодой человек в синем сюртуке и с кипой бумаг подмышкой, скроил удивлённую физиономию и приготовился отмечать недовольных указательным пальцем.
Всё замерло, ещё секунда и быстро как ошпаренные тараканы, рабочие кинулись по местам, мгновение и округа вновь наполнилась звуками ударной стройки.
— Разрешите представиться, — проговорил, укротитель бездельников, подавая руку, — Джозеф Вурт.
— Урсула Дамер, — девушка беззаботной бабочкой спорхнула на землю, присела в жеманном книксене, изображая саму простоту, — вы, верно, архитектор.
— Скорее надсмотрщик, — отшутился галантный кавалер, приблизился и медовым голосом спросил: — что скажете о сферах добра и любви?
— Теорию я сдала на отлично. Практика хромает.
— Готов помочь! Пойдёмте оценить прихожую, мусор убрали, светло, чисто, и не так шумно.
У подножья наводили лоск, дорожки мостили красным кирпичам, стены на семь ярдов одели в дымчатый туф, выше серый гранит, парадную лестницу выложили чёрным базальтом. С интерьером не спешили, выставили, на помпезных стендах, образцы обивки, да разметили пол под паркет.
— Краеугольный камень заложили в день святого Христофора, а впору танцевать, — Джозеф исполнил несколько па из гавота. — Ждём важную особу из столицы, как она укажет пальчиком на цвет и породу, две недели и расставляйте мебель. Мне нравится серебристый ясень.
— А я отдам предпочтение груше, от неё веет теплом и уютом, — Урсула отошла от выставки, огляделась. — Скажите, а почему лифт не спустили в подвал.
— Не знаю. Я не занимался проектом. Мы копируем Твердыни Обершура.
— Думаю, Опору Мироздания алхимика Хрубиша. Нет приёмной, там библиотека, а посетителей он принимает выше, куда и ведут эти ступеньки.
— Вы так уверенно говорите, будто побывали там. Признавайтесь, в какой.
— В обоих.
— Подозреваю что в труппе комедии дель арте. А ваше сценическое амплуа жизнерадостная Коломбина.
— Почти угадали. В свите верховной одно время я занимала должность хранителя печати.
— Вы ведьма, — на выдохе произнёс Джозеф и судорожно отдёрнул руку от талии новой знакомой.
— Неужто непохожа? Но и толстые рыжие мурлыки, что постоянно спят у камина, когда-то скакали весёлыми котятами лобастыми такими, с треугольными хвостиками.
— Не с чем сравнивать я видел одну — фрау Хельгу, и когда она на меня смотрела, кровь стыла, а жилы выворачивало наружу.
— Всё изменилось, ведь сама идея мира добра и справедливости родилась в обители близь города Брук.
— Прошу прощения, — тихонько откашлялась девушка в голубом с жёлтыми лилиями платье, она неуверенно переминалась у дверей и мусолила, перетянутый бичевой, серый пакет.
— Проходите милая Гретель, — ожил архитектор, — как вы сегодня прелестно выглядите, вас просто не узнать. А это наверняка описания внешних стропил, что я жду со вчерашнего дня.
— Да, — потупилась пришедшая, затем на что-то решившись подняла глаза.
Урсула состроила умильную мину, требуя, чтобы её немедленно признали, но не сдержалась, рванула вперёд и обняла робкую посыльную.
— Привет, подружка. Давненько не виделись.
— Лет десять как.
Джозеф, обрадовался, что лишний и поспешил удалиться разбирать чертежи.
— Выкладывай. Какую школу закончила? Сколько камней собрала. Небось виманы в Торричелло водишь.
— Волшебницы из меня не вышло университетский только и откликнулся, так что не управлять мне кристаллами фей, лучину не всегда зажечь получается. Работаю в библиотеке при муниципальной сети.
— Значит, про моё житьё можно не говорить?
— О да. Вы с Алисией, просто рвёте новостную ленту. Выезд на соколиную охоту, бал у цеховых старшин, маскарад в пурпурных тонах, везде вы в первых строчках пабликов, мне кажется, про рождение принцессы Анны писали меньше. Не последний ты человек при дворе.
— Ключевое слово была. Но к чертям уныние. Жизнь меняет аллюр на галоп. Дело движется. Я в ратушу. Пошли вместе.
— Не могу у меня работа.
— Тогда вечер наш. Кухмистерская фрау Краузе ещё жива?
— Цветёт и пахнет.
— Прекрасно! Я назначаю тебе свидание, — радостно подытожила Урсула, — ровно в семь и сотри не опаздывай.
***
В детстве, когда делаешь первые шаги, всё, кажется, громадным и грандиозно волшебным, родители безупречны, школьные наставники в курсе всего на свете, а друзья верны до гроба. Идут дни, детские эмоции блёкнут и сладкая вата с ярмарки — это уже не самая вкусная еда. Старый учитель не поспевает за новым в науке. Папа, что с таким упоением говорил о воле и железном характере, не в состоянии бросить курить. Лишь дружба не линяет с годами, конечно, если она настоящая.
Урсула разве что не скакала. Встреча со старинной подругой, дела на стройке, яркое, солнечное утро, всё настраивало на мажорный лад. Известная до последнего булыжника дорога, а вот здесь возвышался на гранитном постаменте старина Томас — основатель графской династии. Она остановилась и решила получше рассмотреть давнего приятеля. Вроде раньше он выглядел намного больше, камень светлее, да и эти потёки весьма сомнительного происхождения…
— Не сочтите за дерзость, я могу вам помочь?
Девушка вздрогнула. Но обернулась плавно и величаво, как и положено благовоспитанной даме. Парень в холщевой рубахе портах и засаленном картузе, стоял напротив, и не стесняясь рассматривал её. Рядом рослый жеребец рыжей масти с великолепным бревном светлого дуба на волокуше.
— С каких это пор дом Тифан приобщился к бочарному делу?
— Мы знакомы?
— О да. Когда-то вы меня катали по этой улочке на тачке. Поспорив с младшим Фишборном, мы, обнявшись и громко вопя, спрыгнули с колокольни на навес свечной лавки. А за скобяной мастерской, когда я сбила коленки в кровь, а ваша сводная сестрица лечила их подорожником, вы утешали и обещали на мне жениться.
— Урсула?
— Мой друг Манфред фон Тифен звал меня Ленни.
— Ты…
— Умна, стройна и обворожительна. А всё, что пишут, алчущие дешёвой популярности столичные щелкопёры, наглые враки. Про себя рассказывай.
— Сама видишь, в заботах аки муравей из басни. Вот хлыст удачно на аукционе прикупил.
— Неужто и правда бочками занялись?
— Отчего бы и нет. Мастеров не осталось, цены растут. Сейчас клёпкой торгуем. На сушке ярдами штабеля лежат.
— А возишь на боевом коне?
— Покос, все першероны в поле.
— Тяжело одним лямку тянуть?
— Привыкли, — Юноша хлопнул по крупу каурого, тот стронул с места, и звеня подковами, пошагал вперёд, — поначалу, когда крепостных отпустили, совсем туго пришлось. Крестьяне разбежались кто куда. Арендаторы на всём обмануть пытались. У Рёйсов, подсолнечник пять лет на одной делянке сеяли, превратили плодородный слой в труху и растворились во времени и пространстве. Приходится во всё вникать самим.
— В Бруке не лучше. После эдикта всю округу заполонили деревенские, довольные, нарядные при деньгах. Недели две длился фестиваль, а потом оказалось, что они ничего не умеют, да и не хотят, хозяин-то с кнутом остался в поместье. Работы нет, деньги кончались, и вся эта орава, конечно же, взбунтовалась, чуть город не спалили. Нас тогда из обители не выпускали, охранных печатей наставили, да таких, что до сих пор печёт пониже спины, а тут ключ от главных ворот в замочной скважине торчит. Девчата им такое устроили, с местными года три царили мир да любовь.
— У нас всё тоже. Собрали пожитки, сбережения и на вольные хлеба. Не вернулся никто. А ведь жили, не тужили, кошелями в сорок гиней хвастали.
Улица ожидаемо взяла вправо и развернулась площадью Эльзы просветительницы, с одной стороны, библиотека с другой, ресторация фрау Маэр, посреди фонтан с читающими огромную книгу мраморными детьми. Вдоль живой ограды летнего кафе дефилировали несколько вычурно одетых щёголей. Они, надменно поглядывая на прохожих, надолго заставали в позах из светских журналов и обменивались односложными фразами. Высокие треуголки, напудренные лица, кафтаны всех цветов радуги, и грошовые позолоченные брелоки.
— Мафи, ты опять в костюме деревенщины, зря пастораль не в моде, — произнёс один из франтов и замер, изображая кронпринца на балу по поводу зимнего солнцестояния. Ожил. Нелепо вытянул губы уточкой и продолжил: — и представь меня этой неземной красотке, знающий толк в утончённом стиле.
— Вряд ли это возможно. Я не имею никаких доказательств о вашем существовании.
Фигляр сельского разлива открыл рот, но так и не нашёлся что ответить.
— А я не понял, куда смотрит фохт, что этот оборванец здесь делает.
— У меня лучший адвокат, считай жалоба уже на столе бургомистра.
— И… — совсем уж раздухарившись начал третьи, но осёкся, рыцарский конь не сделал очередного шага. Пижоны съёжились, ища пути к отступлению.
— Берни, избиение, этой чепухи даже палкой, ляжет несмываемым позором на честь семьи фон Тифан.
Хлыщи предпочли оставить репутацию знаменитого баронского рода безукоризненной и ретировались в павильон кофейни пропустить по чашечке божественного нектара.
— Что это? Труппа клоунов лилипутов на выезде?
— Да кто этих городских разберёт. Стоят целыми днями, кривляются, бормочет что-то несуразное. Им же не надо на графский смотр выводить четыре десятка пехоты и пять паладинов. Живут одним часом, но под ногами особо не мешаются.
— Мне в ратушу, — девушка зачем-то показала на неё пальцем.
— Надолго в родные края?
— Не знаю. Вчера на вечернем дилижансе приехала. Так что ещё увидимся.
— Двери замка Зиберхуфайзен для тебя всегда открыты, — проговорил Манфред и слегка склонил голову.
***
Ещё при Второй империи, когда города, ощутив силу, потребовали поделиться властью, Гюстав справедливый не стал их крушить один за другим, а возглавил земскую реформу и учредил самоуправление. Теперь любая община имела право объявить о создании магистратуса и выбрать в него уважаемых людей. Вместе с помесными баронами назначить бургомистра, а также фохта — судейского исполнителя. Всё гениальное просто, хорошенько отладьте и смажьте механизм, и он переживёт вас не на одну сотню лет.
В приёмной, как всегда, утреннее столпотворение. Здесь и юные дарования с мечтами о переустройстве мира, и почтенные мужи, способные решить любую задачу, и убелённые мудростью старцы, уверенные в ценности каждого прожитого ими дня. Ровный гул, десятков ожидающих очереди прикоснуться к живительному источнику общественных благ. Душно, а напряжение такое, что вот, вот, заискрит ни в чём не повинный пресс-папье.
Урсула окинула присутствующих понимающим взглядом и быстро, но без суеты, подошла к барьеру, отделяющему посетителей от слуг народа. Постучала костяшками пальцев по бюро и поинтересовалась:
— Глава, извините, не помню имени, у себя?
— Мадам возьмите билетус и присаживайтесь, вас позовут, — не поднимая головы велел секретарь.
— Во-первых, мадмуазель, а во-вторых, хотя дайте подумать, что важнее.
— Что вам угодно? — натужно выдавил из себя конторский цербер.
— Мне? — деланно удивилась девушка, — ничего, со своими проблемами я справляюсь сама. Интересно, что понадобилось вам? Моя фамилия Дамер.
В подтверждение она выложила на крышку секретера официальное приглашение, с печатью гильдии обратной стороны солнца. Юноша аккуратно взял конверт и присмотрелся к сургучу, тяжело сглотнул, судорожно поклонился и на полусогнутых рванул докладывать начальству. В приёмной всё вымерло, даже удалось расслышать, как на улице бранятся водители дилижансов. Наступившую тишину разорвал громкий стук щеколды затем скрип калитки балюстрады.
— Вас ждут! — выпалил канцелярский служка и замер в глубоком поклоне.
Урсула вошла в кабинет и оторопела, ей показалось, что она вновь в модном салоне фрау Йогель. Пастельные тона, занавески в пол, две ширмы из далёкого Циня и пьянящий дурман чего-то неуловимого от маркиза ЛяГош. За столом, плотно уставленным писчими приборами, сидел мужчина с узким лицом, слегка подкрашенными губами и густо напомаженными усиками. Он нелепо улыбался и опасливо к чему-то прислушивался, затем спохватился, бросился вперёд и не без изящества поцеловал руку.
— Как славно, что уроженцы наших краёв не забывают родных пенатов, — сладостно пропел молодящийся ловелас, усаживая девушку на резную кушетку, — что бьющая тысячами фейерверков столичная жизнь не заслонила трепетной памяти о счастливых мгновениях, прожитых в убогом захолустье.
— Я тоже рада видеть, что дорогие моему сердцу места в надёжных руках, — ответила на комплимент ведьма, с удивлением отмечая изрядный слой румян на впалых щеках мера.
— И, хотя мы заочно уже знакомы, разрешите представиться, Генрих Шульц, скромный легат общины Дитфурта.
— Очень приятно. Урсула Дамер. До недавнего времени служила при Геновефе Эгер, выведена за штат. Планировал заняться практикой, но услышав о строительстве колокольни добра сразу пустилась в путь.
— Идея переустройства империи витает в воздухе, земля, оставленная нам великими предками на последнем издыхании. Верхушка погрязла в пороках, гильдии в дрязгах, благородное рыцарство нищенствует, крестьянство рассеялось по всему свету и нигде не дало живой росток.
— Я проехала не одну сотню миль по стране — душераздирающее зрелище.
— А ведь совсем недавно, я это великолепно помню: блестящие турниры, яркие фестивали, богатые ярмарки. Представьте, по статистике простой крестьянин покупал значительно больше полотна, чем сейчас зажиточный бюргер. Ежегодная подать упала в пятнадцать раз и если при отце нынешнего эрцгерцога мы проложили дорогу в Ашау, то нынче нам не на что её ремонтировать. По ней попросту опасно ездить.
— Из уксуса не получить вино оно уже скисло.
— Как вы правы, — в голосе бургомистра прорезался металл, слащавость выцвела, а наружу выглянул холодный и расчётливый игрок, — вообразите, в некоем графстве обосновался маг, выстроил башню и даже если он не будет практиковать, а займётся скажем изучением методов пробоя синапса. Будет ли польза?
— Несомненно, в столице с ними нянчатся как с малыми детьми, закрывая глаза на все их чудачества и глупые капризы.
— Граф, если, не дурак конечно, возьмётся всецело поддерживать столь полезного соседа, но не станет подымать налоги, а запугает обывателей и введёт барщину. Окрепнут бороны, поднимется и всё хозяйство.
Генрих сделал многозначительную паузу.
— Но это решительно отличается от концепции ангельских столпов. Здесь необходима…
Урсула недоговорила, дверь беззвучно распахнулась, лиши волна аромата луговой свежести по кабинету. Поджарый старик в чёрном сюртуке и высокой шляпе с серебряной пряжкой, гулко стуча каблуками, подошёл к столу и твёрдым, как кузнецкий молот баритоном отчеканил:
— Простите покорно, что я вот так ворвался, но этот напыщенный балован, не смог ничего растолковать. Такое ощущение, что от страха он язык проглотил.
— А и нечего объяснять, — вспыхнул краской стареющий донжуан, от хладнокровного ниспровергателя государственных устоев не осталось и следа, — сия обаятельная особа здесь по делу. Знакомитесь Урсула Дамер. А этот невоспитанный мужлан — наш фохт Мориц Вайс.
— Сердечно тронут. Мы вас месяца два ждём.
— К чему такая несносная грубость, — кроя страшную гримасу, возмутился Генрих, — вы упомянули об ужасном происшествии.
— Ростовщика Ганзу обокрали.
— Как?!
— Ловко. Улучили момент, когда он уедет в Райхенбах, и разобрали черепицу и каминной трубы.
— Потерпевший вернулся?
— Нет. О взломе сообщили соседи. Я, собственно, за разрешением на вскрытие и представителем магистрата.
— Кого бы послать? — наигранно задумался градоначальник, затем встрепенулся и уставился на Урсулу, будто только увидел: — может, вы согласитесь. Ситуация крайне щекотливая, меняла весьма влиятелен, есть покровители даже в свите графа. Нужна безупречная репутация. Сомневаюсь, что во всём герцогстве мы сейчас сыщем более авторитетного человека.
— На каких правах?
— Если не ошибаюсь вы без должности, посему осмелюсь предложить место городского цензора.
Урсула потупилась, изображая святую наивность. Всё напоминало дешёвую постановку бродячего театра масок.
— С самыми широкими полномочиями.
— Хотя бы на время расследования.
Наперебой принялись уговаривать оба блюстителя закона. Но если в искренность бургомистра верилось с трудом, то фохт подкупил по-стариковски вырубленной прямотой и каким-то светом на дне глаз.
— Сочту за честь господа.
Генрих словно уличный факир из Кёджа, выловил из воздуха фибулу с янтарной каплей в виде кошачьего зрачка. Ведьма приняла символ поместной власти и спрятала в сумку.
— Прекрасно! Формальности оставим на потом. За дело.
— Да, Мориц, дружище, — окликнул мер земского исправника, когда тот собрался уходить, — возьмите старшего помощника.
— Ни за что! И прошу заметить, никакого младшего вредителя я не знаю.
— Кунц вас любит и ценит.
— Я тоже, но, когда он на безопасном расстоянии.
— Мальчику нужно набираться опыту. А кто ещё может похвастаться такими знаниями и мастерством тонкого анализа? У кого должен учиться каждый юноша, решивший выбрать судьбу…
— Хорошо, — раздражённо прервал льстивый панегирик фохт и закрыл за собой дверь.
***
Люди, сотворившие зло, и не получившие по заслугам, творят его снова и снова, превращая в привычку, а некоторые и в профессию. Порок, поселяясь в сердце, медленно, но верно разъедает душу, корёжит плоть, низводя венец творения богов, до ходячего желудка способного только жрать да гадить под себя.
— В четыреста пятьдесят восьмом году, от сотворения Третьей империи, — торжественно продекламировал судебный исполнитель, — второго сентября в одиннадцать сорок две в присутствии…
— Немного помедленней я же записываю, — прервал, одетый как выпускник гимназии юноша, указательным пальцем поправил очки и вновь склонился над столом.
— Зачем! Это принятая форма юридического документа. Отступите шесть строк…
— В сыскной школе с настырностью дятла вдалбливали — протокол оформляется на месте преступления.
— Эдак мы до ночи просидим.
— Закон не терпит…
Урсула едва сдержалась, и поняв, что эта парочка способна препираться часами, решила заняться делом. Помещение, где процентщик хранил деньги, отгораживалась от прихожей стеной из толстых стальных прутьев, посиди зарешеченное окошко. Всё в целости. Свидетели видели, как злоумышленники вылезали на крышу. И смирившись с судьбой — «Так и надо этому гнилому упырю» с удовольствием вызвали фохта. Радость оказалась небеспочвенной. Сейф взломан и пуст, долговых книг нет, а под ногами слой из порванных в клочья закладных.
Девушка обернулась, Мориц всё ещё собачился с младшим вредителем, понятые расселись на диване и смотрели на это бесплатное представление. Достала из сумки окуляр в золотой оправе, сняла крышку и оглядела через него комнату. Навела на еле заметную щель между дымоходом и потолком. Установила диафрагму, затем настроила время и проследила до разодранного гроссбуха, подняла и положила его на стул, а место на полу накрыла носовым платком.
— О, — на выдохе прошептали за спиной, — это же око Гедеона.
Кунц незаметно подкрался, и не скрывая благоговейного ужаса, взирал на чудо алхимической техники.
— Друг мой, вы так глядите на эту занимательную вещицу, словно воры уже пойманы.
— Именно так и будет, если у госпожи Дамер, а в этом я не сомневаюсь, есть перст Ликурга. Эта, как вы непозволительно выразились безделица, с лёгкостью заглянет во вчерашний день и укажет на скрытую улику. Взять след, а стрелка Изиды найдёт негодяя.
— Хочешь подержать? — вкрадчиво поинтересовалась Урсула у мальчишки.
Ответа не последовало, лишь детский всхлип немыслимого счастья.
— Какова доля правды в том, что наплёл этот несносный болтун? — спросил фохт, когда его помощник, уселся по-турецки на стол и углубился в изучение диковинного аппарата.
— Процентов на девяносто. Необходимо ещё зелье. Оно хоть и не сложное, но много возни.
— Если всё так просто, почему не применяется везде.
— Начну со второго это дорогое удовольствие, мастер Грубер делает не более двух комплектов в год. А первое и главное это оружие обоюдоострое их доверяют только прошедшим обитель мизарийцев.
— А откуда оно у вас?
— С предыдущей службы. Скажем так, запамятовала сдать в арсенал. Поэтому всегда ношу с собой.
— Вы упомянули о некоем важном ингредиенте.
— Среди своих его зовут лунным углём. Смогу сварить и сама, но колдовская книга нужна, я заклятия наизусть не учила.
— Они наверняка есть у служки старой ведьмы. Но мне некого послать.
— Сама съезжу.
— Я не знаю, где она живёт.
— Когда-то она вместе с Хельгой меня по-настоящему выручили. А я так ни разу их и не навестила.
— Так вы… — Мориц осёкся, но через мгновение, овладел голосом и продолжил: — я что-то слышал, лет десять назад произошли страшные события у чёрной мельницы. Сгорело трое детей.
— Да это случилось со мной. Никто не подозревал во мне тёмной силы. Мизарийцы дважды проверяли. Представьте. Лето жара. Хочется искупаться, а лучший вход в воду заняли какие-то неизвестные мальчишки. Подошли посмотреть, а они кидаются камнями в крохотных утят. В июне даже охота запрещена, а тут такое.
— И вы вспылили?
— Нет. Гнев разорвал меня, когда они, назвали мою подругу, ублюдочной мразью и дырявой баронской подстилкой. Я хорошо помню их истошные вопли, запах палёной плоти, и как Грети, обвязав вожжами, тащит меня к старухе.
Седовласый пристав прожевал какое-то слово губами, прикоснулся правой ладонью к груди, набрал в лёгкие побольше воздуха… Всё испортил вредный помощник.
— А вот есть вопросец уважаемый гер Вайс, чем вы занимались здесь неделю назад, а именно…
— Это моё личное дело! — перебил его фохт.
— Нет, наше! Вам есть что скрывать?
— Милая Урсула, немедленно отберите у этой безграмотной обезьяны, погремушку сатаны, и вообще куда смотрит святая инквизиция.
— Ну вот, а я хотел ещё ратушу просветить, а кабинет дядюшки требует особого внимания.
— Обязательно глянем и не раз, — ласково успокоила девушка, осторожно вытягивая драгоценный прибор у юного экспериментатора, — а то уж больно слащавая там атмосфера.
— Ни слова более, я понял, что произойдёт, если чистая вещь попадёт в грязные руки, — земский исправник вытащил из кармана сюртука большой продолговатый медяк, — сколько вам понадобится времени на поиски Агны.
— Меня приняли в управу, значит, в любом случае мы встретимся завтра утром.
— Учитесь молодой человек, дисциплина — это высшая добродетель для посветившего себя служению общине.
***
Всю дорогу Урсула шла, прикрываясь совершенно неуместным веером, прохожим не стоило видеть, её невыносимо дурацкое выражение лица. Но она ничего не могла с собой поделать, наиглупейшая улыбка растягивала рот до ушей, щёки горели пунцовым, а в глазах плескались счастливые слёзы. Она хотела спрятаться и дать волю рвущемуся изнутри веселью, но Большой Ганс, как назло, пробил двенадцать раз и улицы заполнились разношёрстым народом, рыщущим в поисках свободных мест в многочисленных ресторациях. Только свернув с бульвара ткачей к конюшням ей удалось отсмеяться.
— Тук, тук, есть кто?! — громко спросила новоиспечённый цензор, в ответ тишина. Пост охраны пуст, контора на замке. Лишь в глубине до боли знакомый голос напевал куплеты о птицелове Диделе. Девушка пожала плечами и пошла искать невидимую солистку. Под навесами около денников в одной нижней рубахе подруга детства чистила рыжего жеребца, тот в упоении похрапывал и кивал в такт. Рядом на скрученном потнике словно на портновском манекене восседало атласное платье с вышитыми лилиями. Ведьма громко прокашлялась, но Гретель настолько увлеклась работой, что ничего не видела и не слышала.
— Марта, Марта надо ль плакать, если Дидель бродит в поле, — подняв на тон выше влилась в песню Урсула.
— Если Дидель свищет птицам и смеётся невзначай? — тут же, взяв немного ниже подстроилась конюшенная примадонна, затем замерла и осторожно обернулась.
— Хорошо спели.
— Это нам всегда удавалось. До квартета не хватает Мамфи и Гумберта.
— И до них доберёмся. Почему про это ничего не сказала.
— Постеснялась. Ты вон какая: сумочка Коффер, ботиночки Гаррат в них и в горы, и верхом и на бал с принцами танцевать. А как назвать это золото — галунное чудо мне и в голову не приходит.
— Гусарский ментик.
— Это в таком герцогиня манская произвела фурор на открытии охотничьего сезона?
— Да, но у неё синий, с серебряным шитьём. Эту моду с Карпат, завёз Маркус Кардова, шляпка оттуда же. Я себя неловко чувствую, должна что-то понять, но не могу. Хочу разобраться во всём. Подскажи.
— Я точно знала, что ты приехала. Придержала пакет и караулила у фонтана роз. Повидаться хотелось.
Урсула, поддалась сильному чувству, кинулась к подруге и крепко прижала к себе.
— Скоро всё изменится, мы вновь будем вместе и больше не расстанемся.
Гретель залилась румянцем, но из объятий вырываться не спешила.
— Ладно, довольно распускать нюни, — одёрнула себя ведьма, — солнышко же пустилось в обратный путь. Есть что ни будь под стременем?
— Вороная.
— Хочу к матушке заскочить да по окрестностям ведьмовское наследство собрать.
— Да, но, — замялась заведующая над лошадьми, — это конюшня магистрата.
— А я уже минут двадцать на службе. Да и ярлычок имеется.
Октавия, совсем ещё молодая кобыла, аж затанцевала, когда почувствовала, что пришли за ней. Подтянули подпругу. Накинули уздечку. Пристроили перемётную суму. Урсула перебросила правое стремя, поддёрнула подол юбки, ухватилась за луку и лихо вскочила в седло. Уселась боком по-дамски и с победным видом глянула на подругу.
— Улли ты прям богиня Артемида.
— В обители я была лучшей в конкуре, — самодовольно заметила грациозная наездница и дала шпор.
***
Хельга обосновалась в этих краях ещё девчонкой. Построила дом между мануфактурой и замком Фошборн. Благополучно пережила и вону с горными фуриями, и манифест об освобождение крестьян и реформу Гогенлоэ, когда запретили любое насилие против ново проявившихся ведьм. Принимала всех. Денег не брала. Зла не творила. С соседями водила дружбу. Высоким чинам не кланялась. Убогих привечала и не любила ездить в город.
Урсула смахнула паутину с окна и скатала её в комочек. Палисадник совсем зарос, но забор ещё держался молодцом. Вспомнилось всё и сразу, июньская жара, ледяной голос Хельги читающий эдикт беснующейся толпе, мучительную беспомощность, будто набитого ватой тела и Гретель у двери с кочергой в руках.
Девушка в бессилии сжала кулачки, вновь придирчиво оглядело всё вокруг, не одной зацепки.
— Ах, Агна, уголок бы загнула, где искать, — на выдохе проговорила она, с досады топнула ножкой и вышла на улицу.
Задача, что казалась проще детской считалки, превращалась в проблему огромного масштаба. Кто подскажет. К Мюллерам на хутор они славно ладили. В деревню точно не стоит, или махнуть к Рёйсам, там и заночевать.
— Красивая! Что искала? Зелье, приворот, жениха покрасивше?
Трое мальчишек, изрядно потасканного вида словно воробьи сидели на забое и лузгали семечки.
— Ты не стесняйся. Старая ведьма скопытилась, теперь мы за неё.
— Гони монету, хоть рог мандрагоры с той стороны синапса достанем.
Юная искательница колдовского приданного, мысленно поблагодарила ангела-хранителя и человеческую глупость, сотворила на лице гримаску простушки и осторожно начала:
— А я слышала, жива её служка. Как её там...
— Кривая Агна!
— Отчего так?
— Была прямой да Курт с выселок ей глаз вышиб.
— А нечего по нашим дорогам шастать.
— И совать длинный нос к добрым людям.
— И где она сейчас?
— Давай флорин, расскажем.
— Друг мой зачем вам столько денег?
— Глупышка, бабла, как и бухла много не бывает.
— Да вы не знаете ничего. Наплетёте, да всё лесом. Малы ещё.
— Сама мелочь пузатая! — взвился один из алчных прохвостов, указал куда-то пальцем и добавил: — на болоте, где старая гать.
— Спасибо, — учтиво отозвалась Урсула.
— Ах ты падаль, дай хотя бы пени дорогу покажем.
— Не слепая, найду.
— Чтоб ты сдохла!
Ведьма, не торопясь, взялась за луку седла, поставила правый башмачок в стремя, подтянулась, села и обратилась к искателям лёгкой поживы:
— Друзья мои, неподалёку, милях в пяти есть большой бук у пруда, его ещё называют Старина, Фриц.
Все трое утвердительно хмыкнули.
— Что там случилось десять лет назад?
— Одержимая девка сожгла с десяток ребятишек.
— Всего троих. Как и вас. А теперь ответьте, довольно ли вы, наговорили мне гадостей…
— Бежим это она! — взвизгнул самый сообразительный и сиганул в лопухи, за ним второй. Оставшийся не смел даже дышать.
Урсула заглянула ему в глаза, мелкая, ничтожная душонка съёжилась и попыталась спрятаться. Ей захотелось вырвать её и пустить по ветру, но нельзя. Она поднесла к глазам, чётки и принялась перечислять добродетели, затем щёлкнула Октавию по крупу прутиком, и та неторопливо зашагала к воротам.
***
Лучшее время для конных прогулок — начало сентября. Позади летний зной и назойливая мошкара, ещё сухо и нет опавшей листвы, что так ловко скрывает превратности дороги. Воздух чист и прозрачен. Ещё две три недели и отяжелевшие облака дождями спустятся на землю, размывая лесные тропинки, пропитывая гнилью перепрелый мох и наполняя лужи жирной грязью.
Агну Урсула нашла по лёгкому аромату заклинания отвода глаз, оно словно маячок указывало правильную дорогу любому, кто обладал истинным зрением. Землянка, небольшой погреб, приземистый амбар всё убрано дёрном и травой, дорожки выложены камнем, посреди крохотный колодец. А рядом окружённый плетнём, буйствовал всеми красками осени огромный цветник. Над робкими фиалками весело желтели крохотные лютики, следом небесно-синие васильки, выше шалфей, мак, цикорий, кругом озорная ромашка и над всем этим луговым великолепием, словно император, царствовал иван-чай. Урсула спрыгнула на землю. Подошла. Провела рукой по макушкам пёстрого разнотравья, оно отдарилось радужным маревом. Как всё свежо и просто ни колючек кичливых роз, ни слёз капризных пионов, ни холодного самолюбования хризантем.
— Неужто госпожа Дамер пожаловала на огонёк?
Девушка обернулась на голос. Невысокая, сухонькая старушка с прямой спиной усердно оттирала засаленной тряпицей перепачканные в земле руки. Седые волосы аккуратно убраны под чепец, изборождённый морщинами лоб, а вместо левого глаза впадина с уже сросшимся веком.
— Здравствуйте, тётечка. Вот захотелось хотя бы вам спасибо сказать.
— Пустое. Говори, зачем на самом деле приехала?
— Ничто от вас не утаить.
— Книги нужны? — утвердительно спросила Агна, — Сберегла. Знала, что пригодятся.
— Я налегке…
— Пойдём. Заждались они тебя. Да и мне помирать пора.
Скромный сарайчик, зарывшийся по самую маковку в землю, скорее напоминал кроличью нору, чем хранилище колдовских диковин. Деревянная щеколда, замок с наборным кодом, да слабенькое сигнальное заклятие.
— Вы волшебница?
— Какой там, третий камень ко мне остался холоден, как мытарь к стенаниям торговца сладостями. Забирай и пользуйся всё твоё.
Бабуля отперла дверь. Вошла. Зажгла ангельскую свечу. Урсула следом, но, не сделала и двух шагов, обомлела. На стеллажах вдоль стен плотным строем стояли баночки, колбочки, коробочки всех материалов на всём этикетки с надписью и магическим знаком.
— Сколько всего, — отойдя от искреннего удивления, восхитилась счастливая наследница, — прям пещера Али-Бабы.
— Мы всю жизнь собирали.
— Ночная роса. Отворот греховной души. Элексир Элриков, если инквизиция найдёт перегонный куб с остатками этого зелья, то костёр или медный бык покажутся лёгкой смертью.
— А вот книги, — хранительница несметных сокровищ по очереди сняла с полки четыре тяжеленных фолианта, — Хельга их получила от Вилды Тёмной, а та вывезла как трофей из Холхейма. Почитай, много интересного почерпнёшь, о чём монахи и думать боятся. Постарайся, чтобы никто, кроме твоих сестриц из обители их даже не видел.
— Но к кому эдакий клад можно вывести. У Эльнеров замок покрепче, Тифаны понадёжней. Хотя узнай про такую коллекцию, любой из пяти высших магов поднимут Крестовый поход, лишь бы заполучить это богатство.
— Я слышала, для тебя в городе башню строят.
Урсула замерла. Машинально достала из потайного кармашка нефритовые чётки, приблизила к глазам и стала медленно перебирать изумрудные бусинки.
— Архитектор сказал, её заложили в Христофоров день это через три недели после разгрома ангельской партии в совете двенадцати. Значит, в магистрате знали о моей отставке. А приглашение пришло перед вакантными испытаниями в округе Лихтенберг. Как быстро и чётко сработано, не зря в бургомистре блеснуло что-то эдакое.
— Появились сомнения?
— Многое смущало с самого начала, но сейчас всё проступило отчётливыми контурами. Понять бы кто, во что и главное, честно ли играет. Хотя благодаря вам с Хельгой мы это с лёгкостью проверим. Да и у старика Хрубиша, как мне, помнится, имелось весьма просторное подземелье, он там медовуху в бочках прятал. Ну а мы кое-что другое хранить станем.
— Фаза чёрной луны, — удивилась Агна, — кого искать собралась?
— Мелких воришек, они ростовщика Ганзу обчистили.
— И на шельмеца нашёлся ухарь, — рассмеялась старушка, — но зачем тебе за живопыру вступаться.
— Местный фохт понравился, решила повязать общим делом. Я ради этого на службу согласилась.
— Да старина Мориц мужчина видный, один минус — честный.
Девушка улыбнулась своим мыслям, жестянку положила в сумку, а книги подхватила под мышку. Прикрыла дверь, соединила большой и средний палец и трижды описала восьмёрку.
— Сильна. Мрак прям с кольца лился. Я её и на ощупь не сразу найду. Вот ещё — бабуля сделала вид, будто вспомнила что-то важное, зашла в землянку. Вернулась с широкополой шляпой ведьмы, — возьми она мне не к чему.
— Может, и вы со мной? — предложила юная преемница Цирцеи, распихивая талмуды по карманам седельной сумки, — ваша помощь окажется не лишней.
— Стара я. Найди себе помощницу, что доверишь ключ от рая. И будь с ней честна.
Урсула вскочила на вороную, приняла шляпу, но не одела, а приспособила на правой стороне седла.
— К матушке поезжай через гать, больше часа выгадаешь там с мая сухо.
— Спасибо тётечка, — искренне поблагодарила Урсула, качнула Октавию, и та послушно зашагала вперёд.
***
Возвращаться после долгой разлуки одновременно радостно, но и тревожно. Волнует всё. Жив ли рыжий пёс, что не отзывался ни на одну кличку? Также хорош закат в ясную погоду и сколько новых морщин появилось у мамы?
— Лина ты стала настоящей красавицей, — воскликнула, женщина почтенного возраста, наконец признав дочь, — какая на тебе шляпка, а вот жакет вроде мужской.
— Ничего не могу поделать, такая мода. Он спустился к нам с вершин Карпат. Называется ментик.
— А я смотрю, заезжает на двор кто-то не иначе графиня. Не узнала. Да и не грех, тебя же в тринадцать годочков от меня оторвали. Десять лет прошло.
— Прости, что только сейчас сподобилась…
— Будет тебе, сама молодой была, знаю. С мануфактуры на воксал, домой через окно. Голову преклонишь, а петух уже кричит во всё горло.
— Очень похоже. С утра в гильдию, оттуда во дворец, после обеда в канцелярии с бумагами допоздна. А если в караул, то на сутки будто умерла.
— А по вечерам?
— В сумерки Берг только просыпается, — наигранно смущаясь проговорила девушка, — На часах появляется луна на фоне карты звёздного неба и пробуждается иная жизнь. Люди меняют личины на маски и срываются наперегонки со страстями в поисках развлечений.
— Понимаю. Пикники, праздники, Балы, часто приглашают?
— Зовут многие, не ко всем езжу.
— Театры, балет и прочие балаганы?
— Верховная оперу любит. Наша ложа вторая после императорской.
— Вот оно как, — изумилась старушка. — пойдём-ка к свету, я на тебя повнимательней гляну.
Они вышли на крыльцо, Астрид приблизила лицо дочери. Будто и не было долгих лет разлуки всё тот же высокий, упрямый лоб, точёной, словно у мраморных богинь, нос и изумрудная зелень бездонных глаз. Старушка в умилении провела шершавыми от постоянной работы пальцами по шелковистой коже. Урсула всхлипнула и прижала маму к самому сердцу. Подняла взор к небу и, пьянея от восторга, вдохнула полной грудью. Ничего не изменилось всё как в счастливом безмятежном детстве яблоня с ветками до земли, такие любимые отцом гладиолусы, краешек просёлка ведущего к замку семьи Тифан. Лишь на амбаре кто-то с чёрной душонкой написал: сдохни ведьма.
Урсула дёрнулась как от удара плетью. Женщина отшатнулась, но проследив взгляд грустно развела руками.
— Я привыкла.
— Зачем они так?
— Страх ослепляет.
— Нет. От него прячутся под лавку. По службе участвовала в рейдах инквизиции. Бывалые ландскнехты, отмороженные на всю башку упыри, кровожадные вервольфы немели от ужаса. А этим чего боятся. Кто их вообще пугает. Наглые, глупые, чванливые, дороги их и не смей по ним ходить. Агну покалечили. Работать не хотят, но по любому поводу — дай денег.
— Так везде ж так, али не знала?
— Не то, чтобы, ничего не видела, верить не хотела. Да и где черпануть полной ложкой навязчивой человеческой благодарности. В обители пять лет меня учили доброте и состраданию, а ухаживали словно мы принцессы крови. За полгода до окончания за мной приехала верховная. Взяла в свиту. Через год доверила печать. Квартиру делю с Алисой фон Гогенлоэ. В друзьях и знакомых благородное рыцарство, гордость университетов, да поэты с музыкантами. А в нижние кварталы выхожу в окружении четырёх паладинов, а простой люд, увидев знак дракона, старается помалкивать.
— Надолго домой? — попыталась сменить тему Астрид.
— Даже не представляю. Всё так закрутилось. Но не пугайся так, монахи знают своё дело, я умею обуздывать эмоции, особенно гнев. В городе встретила Грети. Столько радостных воспоминаний.
— Не обижай её. Эльзу болотная язва свалила.
— Лекарство же есть.
— Им на хлеб не хватает. Все из дома вынесли. И Тифаны помочь не могут, сами хрен с луком доедают. А она мать не бросила, от работы не отлынивает и смотрит молодцом, ко мне частенько забегает, сядет на вашу скамью и любуется, как солнышко за горизонт скрывается.
Урсула с трудом сглотнула и спряталась за край шляпки.
— Лина что с тобой?
— Нахлынуло что-то. Вспомнилось, как, прощаясь в обители, клялась девчатам в вечной дружбе. Сейчас я поеду, но обязательно вернусь не завтра, но на неделе точно. Мне тоже захотелось посидеть на той скамейке, только не одной. И ещё, мне показалось, тебе понравилась эта безделица из ауштадской соломки.
— Чудо, как хороша.
— Я хочу тебе её подарить.
Девушка распустила тесёмки под подбородком и водрузила последний писк столичной моды на голову матери.
— А как же ты простоволосой нехорошо.
— У меня есть. Ещё увидимся…
— А как же деньги?
— Какие?
— Те, что мне на сохранение высылала. Крона в месяц.
Женщина заботливой наседкой кинулась к комоду, достала оттуда мешочек из кожи оленей и со звоном поставила на стол.
— Так это же тебе.
— Четыре гинеи в год! Не смеши. Куда я в нашей глуши смогу потратить такие деньжищи. Рёйсы за три маслобойню у Заячий Балки построили.
Юная сивилла в смятении закрыла лицо ладонью, ринулась вперёд, обняла маму.
— Я всё поняла, спасибо, — шепнула она, отступила на шаг, в лихорадочном возбуждении заметалась взглядом по комнате, наткнулась на кошель, схватила его и выбежала на двор.
Старушка пожала плечами, потом опомнилась и, путаясь в подоле платья, поспешила на свой наблюдательный пост.
Урсула в высокой ведьмовской шляпе помахала рукой на прощанье и направила вороную к воротам, но затем развернулась и, разгорячив Октавию, бросила, на плетень и перемахнув через него, карьером понеслась к столбовой дороге.
***
Солнце зацепилось за горизонт. Ещё час-полтора и изо всех ям нор и щелей полезет тьма. От неё нет спасенья, не поможет, ни поминальные костры, ни свет в тысячу свечей, ни карнавал на всю ночь с танцами и фейерверком, особенно если она зародилась в твоём сердце.
Урсула не рассчитала, и чтобы не загнать вороную последние две мили вела её в поводу. На охране опять никого ворота распахнуты настежь, но контора отперта и замок висит на ручке. Девушка прислушалась, в глубине около кузни кто-то надрывно верещал.
— Что мне ржавую медяшку суёшь, тебе ясно сказали верховая шиллинг, вьючная шесть пенсов. Где деньги убогая. Не фохт — хозяин, а я. Моё слово — закон. Прикажу навоз жрать будешь, даже за добавкой потянешься.
Одетый как площадной комедиант, юноша — один из клоунов, встреченных у ресторации, отчитывал Гретель. Та стояла, низко опустив голову, и протягивала обеими руками жетон.
— Твоя мать — грязная шлюха, вспомни, как она валялась у меня в ногах, умоляя взять тебя на работу. Мои друзья не намерены ждать…
— Потому что такая же дешёвка, как и ты? — вставила ведьма, когда хлыщ сделал паузу, чтобы перевести дух. Он с таким упоением слушал самого себя, что вряд ли бы заметил и боевого носорога в полном доспехе.
Пижон вздрогнул, резко отскочил в сторону, выпучил глаза и просипел что-то невнятное.
— Дорогая сними сумку и поосторожней там много ценного, — с теплотой в голосе произнесла Урсула, затем медленно обернулась к растерявшему весь лоск франту. Растянула рот в кровожадной улыбке, и после леденящей душу паузы швырнула в него поводья, — манежным шагом не меньше часа, вымыть, расчистить копыта, завтра в десять рыжего под седло.
— Кто вы?
Ведьма достала фибулу, символ надзорной власти, и воткнула в золотые шнуры ментика.
— Так понятней.
— Любезная… — жалобно пискнул заморыш.
— Она здесь больше не работает. А вам друг мой три дня, для приведения конюшни в порядок. Стойло вылезать, сбруя на каждую лошадь, и чтобы горн в кузне был раздут. На четвёртый лично приду проверить и драпать не стоит и за синапсом найду, сюда притащу и на ремни порежу.
***
В провинции жизнь угасает вместе с закатом. Усталые после дневных забот бюргеры, с придирчивостью императорского герольда выбирают очередной шедевр в коллекцию крепких напитков и прикупив детям сладостей, нетвёрдой походкой, направляются к семейному очагу. Почтенные отцы семейства собрав всю многочисленную родню в круг, достают виолончель и весь вечер радуют их несравненным искусством. Заботливые матроны, дождавшись дочерей, заводят поучительные беседы о добродетели, а те безропотно и с чувством глубокой благодарности внимают простую житейскую мудрость. Тихо, спокойно, по-домашнему. Город замирает. Два рожка со свечами ангелов на улицу, тусклое мерцание белёсых окон, да ленивое гавканье сторожевых псов.
— Куда идём? — впервые после бурной сцены подала голос Гретель.
— К Лысому Черепу.
— Что-то хочешь заложить?
— Его ограбили.
— Удосужился ведь кто-то на хорошее дело.
— Вот мы и узнаем имена этих достойных людей. Договорилась с фохтом наутро, но меня заели навязчивые сомнения. Хочется устроить кой-кому проверку на вшивость.
Дом Ганзы Крюгера известного всей округе сквалыги и кровопийцы, стоял немного особняком от тесного строя улицы. Он словно прятал от завистливых взглядов в тени соседей, алчных хозяев, отчаявшихся посетителей, и сокровенные тайны горожан.
— И как мы туда попадём?
— Не заперто, — Урсула толкнула дверь, та, беззвучно провернулась на петлях. — Сумки повесь на спинку стула, зажги огонь. И постарайся не касаться белой салфетки на полу.
Волшебница на цыпочках подошла к конторке и одним движением пальцев оживила сальные обмылки в бронзовом канделябре, ещё мгновение и все пять свечей заиграли ровным янтарным пламенем.
— Сколько снесла сюда добра, а с этой стороны прилавка впервые. — проговорила она, рассматривая сваленное в кучу барахло.
— Посвети здесь.
Ведьма аккуратно убрала с пола платок, и посыпала истёртый паркет порошком из жестяной коробки со знаками трёх лун. Затем клочком бумаги вытерла зелье и тут же сожгла его. Растёрла в пальцах. Принюхалась. Осталась довольна. Вытащила из сумки золотую табакерку. Откинула крышку и припорошила стрелку залой, та, сделав четыре полных оборота, уверенно показала куда-то на юго-восток.
— Так вот чему учат в обители.
— Нет, там вдалбливают, что самая большая ценность — это человек. Что жизнь — это любовь, а гордыня страшный грех и не стоит, особенно в душе строить башню из слоновой кости. А этой премудрости набралась на службе, я ведь в Берге не в кабинетах сидела, а то, что называется, работала в поле. Отступники, упыри, нежить, выходила вместе с ночным дозором и инквизиторами. В общем, обычное начало карьеры амбициозной девочки из гильдии.
Ведьма, пытаясь сбить направление, принялась вертеть компас в руке, но он упрямо указывал в однажды выбранную сторону света.
— Это алхимическая вещица, огромных денег стоит, я её со старого места прихватила. Не поверишь, благодаря им в столице почти нет воровства. Снимут ментальный отпечаток и в стального пса, а тот гонит негодяя, пока завод не кончится. А теперь главное.
Девушка сняла с груди фибулу и воткнула в стол, поднесла перст Ликурга, стрелка не шевельнулась.
— Магистрат ни при чём. Бургомистр хоть и хочет вовлечь меня в свои грандиозные планы, но делает это открыто, с поднятым забралом.
— Даже так?
— Он утром разыграл настоящий спектакль. Про старину вспоминал. Рассказал про мага отщепенца, про мудрого и главное, знающего толк в управлении землями графа, про башню до неба.
— Украл-то кто?
— Какая разница. Важно, что Шульц играет честно.
— А как тебе фохт?
— Вайс весь наш. Немного старомодный, зато умный и правильный. Такие судейские только в провинции и остались.
— И что ему скажешь?
— Правду. Таким лгать нельзя, особенно если рассчитываешь на такое же отношение. Ладно засиделись, на улице небось темень несусветная, тебя, верно, с собаками ищут. Пойдём, до дома провожу и книги в нашем тайнике спрячем, не хочу их в гостинице светить.
— Маменьки всегда волнуются, им повод не нужен. Ледяное молоко, жаркая погода, а поддела шерстяное, морозит нещадно. Хотя тебя лишили этого удовольствия.
— Я быстро наверстаю, — улыбнулась воспитанница терпеливых монахов и восстанавливая печать Аралима на входной двери, спросила: — сама, как считаешь, когда было лучше, нынче или тогда?
— Сейчас моя жизнь похожа на… — голос Гретель дрогнул, она закрыла ладонью лицо, — сама всё видела.
— А что с Клосом?
— Подался в наёмники, кузня их сейчас на ладан дышит.
— Есть весточки от Кэти?
— Нет. Как уехала год назад в Грубах, ни слуху ни духу.
— А Виланд?
— За библиотечной счётной машиной смотрит, он-то и пристроил меня там полы мыть.
Идти по знакомым с детства улочкам легко и приятно, даже в наступающих сумерках, даже если с утра во рту мачинки не было, даже когда смертельно устал. Брусчатка, резные почтовые ящики соседей, медные дверные молотки, всё ласкают глаз и возбуждают, полные нежного трепета воспоминания.
— Где гном? — вскричала Урсула, указывая на пустую нишу у ворот.
— Ещё в прошлом году спёрли.
Ведьма решительно сотворила знак альгиз.
— Брось. Малыша Тоби не вернуть, — проговорила, распахивая калитку гостеприимная хозяйка. — Зайдёшь?
— Обязательно, но не сейчас, тётя Эльза вымоталась за день, да и мы не в лучшем виде. Завтра переговорю с фохтом, укажу на воришек, пусть за ними вместе со своей младшей копией гоняется. И часика так в два...
— Я не могу, в четверг езжу с золотарями.
— Хорошо. То есть плохо! Да совсем никуда не годится! — Урсула в смятении поднесла чётки к глазам, затем спрятала, вновь достала, приложила к сердцу, сама вытянулась в струнку, построжела лицом и торжественно произнесла: — Я предлагаю тебе…
— Я не такая, — в крайнем смущении вскрикнула девушка, освещая всё вокруг румянцем.
— Грети, что у тебя в голове?
— У вас в столице такое вытворяют, что мы и удивляться устали. Почитаешь светские новости, аж кровь стынет в жилах, а уши горят адским пламенем.
— Это да, — согласилась ведьма, отсмеявшись, — трудно поверить, но нормальные ещё остались. Я хочу предложить тебе должность секретаря. Есть у меня такая возможность, будешь пять гиней получать от гильдии. Ну и я, конечно, не обижу.
— Зачем тебе такая наперсница, я ведь ни на что не способна.
— Во-первых я обещала, что, даже если вырастим, останемся назваными сёстрами. Да и с волшебством твоим не так всё просто, съездим в бердский университет, покажем тебя главной…
— Самой Марии Анне фон Зельце, прекрасной как весенний день.
— Да, — перебила восхищённый стон Урсула, — здесь недельку покрутимся и в Берг. Месяца за три башню достроят. Справим новоселье. И начнём наводить порядок. Не хотят по-хорошему, значит, будет, как всегда.
— Решила перетряхнуть весь мир.
— Прочь сомненья. Ты права, нет смысла искать беднягу Тоби, его опять украдут. Довольно тасовать актрис надо менять режиссёра. А может, и директора театра.