Игра

Жарко. Постель скомкана и путается в ногах. Марика лежит рядом.

— Зажги свет, — говорит она.

Я нехотя убираю руку с её задницы. Наша одежда сложена на стуле. Я высекаю искру и зажигаю лампу. Свет разливается по комнате. Марика живёт небогато.

Она больше не стесняется. Мы настолько близки, насколько это вообще возможно в наших отношениях. У неё широкие бёдра, синяки на лодыжках и одна грудь больше другой. Я люблю касаться волос Марики, пусть, она и раздражается.

— Так вы уходите? — спрашивает Марика. Её голос напоминает воркование голубя.

— Скорее всего. Нам не удержать перевал.

Уже месяц мы охраняли перевал в Солнечную долину. Под нами концентрировалась армия противника. Алые готовили наступление. С высоты солдаты казались муравьишками. Люди-букашки копали рвы, возводили частоколы из брёвен, обустраивали землянки.

— А что будет с нами?

Женщинам всегда приходится отдуваться за мужчин.

— Сделаете скидку новым клиентам, — говорю нарочито весело. На самом деле мне больно.

— Свинья! — Марика легко хлещет меня поясом от халата.

Одеваемся молча. У неё чуть кривоватые ножки.

— Может, выйдешь за меня?

— Дурак, — улыбается Марика. — Иди уже!

Ночь холодит. Улица пустынна, огни давно погашены. Где-то в темноте бродит патруль военной полиции. Делаю солидный крюк, чтобы избежать вопросов. Но если поймают — хуже не будет. Я всё равно, что покойник.

Наши живут в офицерских блиндажах, брошенных Белой гвардией. Кавалерия, набранная из сынков владетелей, отошла в Солнечную долину. Якобы там больше места для манёвра. Как припечёт, богатенькие улепётывают первыми. И я таким был.

— Стой! Кто идёт?

— Это я — Ишак. Чего тебе не спится?

— Давай на боковую, умник!

На посту стоит мой единственный друг. Каин пятый в очереди на повышение. На прошлой неделе он был седьмым. Прежний командир утверждал, что я худший солдат на свете. Но вот дела — он кормит червей, а я уже десятый в очереди! Мы — это Чёрные — рота арбалетчиков на постоянной королевской службе. Вернее, когда-то были арбалетчиками. После зимней кампании число самострелов уменьшилось вдвое.

 

Салаги храбрятся перед битвой. Когда-то и я был таким. Поднимаю самострел в знак приветствия Бати. Батя молча сплёвывает. На его угрюмом лице трёхдневная щетина. Рядовой состав зарос. Мы больше похожи на разбойников, чем на королевских солдат.

У меня было беззаботное детство, но в десять лет я попаду на войну. Во время летнего контрнаступления Алые сожгут наш замок. Мне будет пятнадцать, когда я останусь последним. Во время осады я окажусь в рядах Чёрных — роте из податных сословий. Только Каин знает, что я из благородных. Чёрные таких не любят. У нас уже был свой дворянчик. В битвах частенько погибают от дружеского огня, но только раз я видел, чтобы получали сразу три стрелы в спину. Каин меня не выдаст. У него тоже есть тайна — он золотарь.

Инженеры возводят систему редутов. Может, хоть это удержит Алых. С воздушного шара видели множество подвод с оружием и продовольствием. Сколько же здесь соберётся солдат? Батя брякнул, что десять тысяч. Судя по подводам — все сто.

Раньше я часто задавался вопросом, кто такие Алые. Отец говорил, что это восставшие мужики. Но это неправда. У них тоже есть дворяне и собственный король, пусть он и называется иначе. Считается, что раньше земля была единой. Мир длился триста лет, а потом всё развалилось. Алые — это бывшие мы. Каждая сторона пытается объединить землю. Получается не очень. А я думаю так — это всё шахматная партия, только фигуры из плоти и крови. Богатые обеих стран ведут игру. На кону реки, шахты, мануфактуры, леса и поля. Когда-то и мои предки участвовали в игре, но за столом не терпят слабаков. Мне никогда не вернуться в игру. С этим я давно смирился.

— Ишак, хватит прохлаждаться! — громыхает Батя. Голос у него командный, пробирающий до костей. — Бери двух молодых и дуй на усиление.

Инженерам не хватает рабочих рук. В прежние времена мы бы нагнали мужиков, но их и так осталось мало. Даже города пришли в запустение, чего уж говорить о здешнем захолустье. Старики бают, будто вымирать мы стали до войны.

В этом году урожая не будет. Армия Алых разорит долину, да и мы поможем. Колосья пшеницы пробиваются из земляных отвалов. Кустарник и виноградные лозы пошли на укрепление. Мы вкалываем так, что кожа лопается через перчатки. Зачерпнуть лопатой гравий и на носилки. Чем выше редут, тем больше Алые сложат голов.

Мимо ошиваются кавалеры. Издалека видно — большие начальники. Все чистые, с иголочки. Холёные руки, никогда не знавшие труда. На фоне кавалеров Батя кажется спившимся бродягой.

— Нас сметут, — говорит Батя.

— У гвардии в долине приказ вешать дезертиров! — повышает голос какой-то кавалер. Судя по холёной роже — родственник графа, не иначе.

— Ну так мне и нужна эта гвардия!

— Не можешь выполнить приказ, так мы найдём того, кто сможет. На твоё место очередь желающих стоит! — тявкает ещё одна породистая сволочь. У него шёлковая рубаха и блестящие кавалерийские сапоги.

— Не будь мужиком, прекрати панику! — продолжает кавалер в шёлковой рубахе. С запозданием я узнаю графа Солнечной марки. — У вас будут и рекруты, и помощь магов.

Я слишком долго простаиваю с лопатой. Молодые шумят. Приходиться показать пример. Эх, были времена, когда я тоже мог ходить, да покрикивать! У нас в замке была сотня слуг. И ещё зал со звёздным, светящимся потолком. Дамы в белых платьях танцевали, вертелись с лощёными кавалерами в ночи. Отсветы магического света скользили у них по одежде. Но я не хотел танцевать. Я убегал в сад и рубил самшит палкой.

 

В начале войны у Чёрных даже колдун был. Звали его Жрец, потому что он любил нажираться. Жрец так долго воевал, что успел состариться. Я видел его только поздним — вонючим старикашкой с красным от пьянства лицом. Нажравшись, он снисходил до простых смертных.

— Жрец, а почему это всё? — спрашивал его молодняк.

— Ну что всё?

— Ну, война.

— А это потому, что солнце слабеет. Вот и пригодной земли становится меньше. А потом и вовсе не останется.

— Но если солнце слабеет, то почему так жарко и реки высохли?

— А это уже простому смертному не понять! — говорил Жрец и тянулся за новой бутылкой. В опустевшие бутылки жрец наливал особую жидкость. Мы бросали бутылки в Алых и те вдруг полыхали огнём. Сколько бы несчастные не катались по земле, не сбивали пламя плащами, они всё равно сгорали. Такое вот колдовство.

Однажды Жрец нассал в эту бутылку и объявил, что изобрёл супероружие. Качаясь, он побрёл на форт Алых, где его и подстрелили. Только на следующий день мы отбили труп. Ненавижу чародеев, но мне не хватает этого старика. Жрец был единственным, кто говорил то, во что сам верил. Как-то он брякнул, что мы все сдохнем. Вообще все. Мы над ним посмеялись, но, судя по всему, он был прав. Адское пекло, как он был прав!

Батя строит пополнение. На нас глядят расширенные глаза отборных головорезов. Это мальчишки лет двенадцати, минимум на две головы ниже меня. На их фоне выделятся худой паренёк с длинным некрасивым лицом и чудовищной осанкой в форме вопросительного знака. Он не знает куда деть руки в строю и часто их мнёт. Каин с ходу предлагает кличку — Дрочила.

— Наш маг, — представляет его Батя. — Прямиком из академии.

Видимо, в метрополии дела совсем плохи.

Маг называет своё имя. Запомнить невозможно, во всяком случае, нам. Как только Батя уходит, мы придумываем новое — Сопля.

Сопля не обижается. У него глуповатое лицо, покрытое румянцем. Бороды, усов нет, как и намёков на щетину. Волосы тёмные, неровно остриженные. Возраст неясен. Может, пятнадцать. Может, двадцать пять.

Сопля возится с сумками, пока Каин не психует и не хватает их сам. На фоне новобранцев Каин кажется сверхчеловеком.

— Спасибо, — говорит Сопля. — Извините!

Салаги разбирают снаряжение. Впервые за полгода вижу новые арбалеты. Граф Солнечной долины не хочет терять место за столом. Арбалет имеет важное преимущество перед луком. Достаточно пары месяцев, чтобы стать опытным стрелком. Ну, и аппарат заряжания на новых моделях облегчил слабосильным использование.

— Когда будет штурм? — спрашиваю я.

Батя на автомате шлёт меня на хрен.

— Сходи в долину и спроси, — гогочет Каин.

Ветераны занимают редут. Спуск полностью простреливается. Алые понесут немало потерь, пока поднимутся. А дальше… Чёрные не сдаются не потому, что храбрые. Нас не берут в плен.

Сопля подзывает Батю и что-то шепчет на ухо. Батя неожиданно улыбается. По его приказу салаги тянут трос. Касаюсь пальцем — трос металлический, холодный.

— Что это? — спрашиваю.

Лицо Сопли расплывается в улыбке. У него кривые и крупные зубы.

— Последний рубеж.

Трос вплетается в ограждение. Второй конец исчезает в блиндаже. Ненавижу колдовские штучки, но хорошо, когда они на нашей стороне. Остаток дня мы роем и маскируем волчьи ямы. С наступлением темноты противник в долине разводит костры. Пытаюсь сосчитать и сбиваюсь на второй сотне.

Мы сидим на камнях, доедаем кашу. Стрекочут цикады.

— Сегодня не пойдёшь? — посмеивается Каин.

— Если только займёшь.

Нас рассчитают после сражения. Лорды получат долю выбывших. Была б их воля — мы бы служили за идею. Вот только какую? С одной стороны мужики. И с другой. Господа сражаются красиво и на своих условиях. Латы выдержат любой удар. Устанешь — спрячешься за спинами. А мы — отродье земли, накипь городов — будем устилать землю трупами. Победа, поражение — нам будет только хуже. «Нам» — я давно уже Чёрный.

Каин поворачивается ко мне:

— Ты же понимаешь, что это игра?

Мне нечего сказать.

— Когда я был подростком, — рассказывает Каин. — В наш город вошли королевские солдаты. Они гуляли в кабаке и у каждого на коленях сидело по грудастой девке. И я такой — вот это мой шанс! Откуда мне было знать, что нормальные женщины не пойдут за солдата…

Каин опять затягивает старую песню про то, как его обманули и он оказался в худшей роте на свете. Все эти девки на коленях прятали татуировки. В этих краях шлюх татуировали, чтобы после завершения карьеры они не корчили из себя почтенных женщин. Каин мечтает жениться на крестьянке с большой грудью. Но какая крестьянка захочет замуж за него? В штанах доброй половины солдат прячется букет заразы. И вообще, нашёл кому плакаться. Каин доброволец, а этих детей вообще никто не спрашивал.

— А ты, — спрашиваю Соплю, чтобы перевести разговор. — Был когда-нибудь с девушкой? Ну, лежал рядом? Трогал за сисю?

Сопля качает головой.

— Ты же маг! Маг может любой бабе сказать — стой, задирай юбку!

— Когда бы? Сначала десять лет учился. Потом пять в академии. Я первый раз уехал из дома.

У него такое глупое лицо, что мне даже хочется его пожалеть. Но потом я вижу эти уродливые зубы, согнутую спину и непропорциональные конечности. Лучше бы он сдох. Ненавижу колдунов! Мещане говорят, что война началась из-за них. Молодые в поисках знаний раскололи страну. А старые маги, хоть и остались с королём, ничуть не лучше. Жаждут изобрести что-нибудь такое, чтобы уничтожить мир.

 

Утром Алые выступают из лагеря. Копейщики собираются в аккуратные прямоугольные формации. Впереди бредут стрелки — наши собраться по несчастью. Лучников никто не уважает. Пехота считает нас трусами, а благородные — сволочью. Стрелков не берут в плен.

— Закрой рот, Ишак, трупная муха залетит! — рявкает Батя, предостерегая мой невысказанный вопрос — когда будут подкрепления?

Первый прямоугольник копейщиков марширует на подъём.

— Рассыпаться!

Салаги рвутся в бой. Много о себе воображают. Новички мнутся в стороне. Недоросток с вечно заплаканными глазами наблевал себе на ноги. Бью его по уху. Худое тело мотает в сторону. Здесь важно соблюдать баланс. Не приведёшь в чувство — он оцепенеет или сбежит. Изобьёшь от души — получишь стрелу в спину.

Шамкают баллисты инженеров. Узкое древко пролетает над головой и приземляется в рядах копейщиков. Этого хватает, чтобы порядки смешались. Шеренги становятся более редкими. Эх, сейчас бы конницей их раскатать и гнать до самого лагеря! Но конница в лице Белой гвардии осталась в долине.

Первые неудачники повисают на кольях. Ну уж дудки! Лёгкой победы вам не будет. В начале года Алые настигли нас в поле и порубили в капусту. С тех пор мы только и можем, что отступать.

Залп! Стрелки Алых разбегаются. У нас без потерь. Салаги переполняются боевым духом и лезут преследовать. Батя, посмеиваясь, раздаёт тумаки «героям».

Копейщики Алых в зоне поражения. Через мгновение на них обрушивается ураган из болтов. Трупы устилают землю. Те счастливчики, что прорвались, вязнут в ограждениях. Чем-то Алые напоминают растревоженных обитателей муравейника, только их атаки носят более системный характер. Солдаты закидывают рвы фашинами, растаскивают колья. Мы им мешаем. Руки и плечи болят. Стрелы кончились. Новички из самых слабосильных наполняют колчаны. Нашего раздатчика подстрелили. Он падает у меня на виду и сучит ногами. На его живот страшно смотреть.

Врагов хорошо видно — это такие же парни, как и мы. На каждого мужчину приходится по два десятка детей. Вооружены едва ли не палками. Опытные солдаты стоят в резерве. Но даже с палками Алые прорываются к редуту. Пахнет потом и кровью. Лица солдат оскалены, глаза выпучены.

Двадцать футов. Нормальный арбалетчик уже бы побежал. Но Чёрные не бегут. Нас всё равно убьют. Не Алые, так Белая гвардия. Выхватываю меч. Фехтовальщик из меня аховый, но умение и не требуется. Рыцарь меня и так зарубит, а в пешей битве одиночных поединков не бывает.

За спиной что-то рявкает и трещит, перекрывая шум битвы. Металлическая оградка начинает гудеть. Магия срубает каждого, кто коснётся металла. Алых косит колдовская сила. Трещат молнии. Солдат трясёт перед смертью. Кого-то откидывает, кого-то воспламеняет. Мало, кто поднимается после удара. Алые бегут…

До глубокой ночи мы убираем трупы и чистим рвы. В схватке мы потеряли трёх салаг. На работе погиб ещё мальчишка из новичков — он провалился в волчью яму и повис на кольях. Пока молодые хватались за голову, Каин зарядил арбалет и всадил бедолаге болт в сердце. Кошмары мне обеспечены.

Хочется расспросить Соплю о колдовстве, но маг куда-то пропал.

 

За ночь число Алых увеличивается. Новые полки прибывают для штурма.

— А ведь почти добрался до вершины, — буркает Каин, имея в виду повышение. Он пятый по старшинству. — Я и не думал, что здесь всё закончится.

Место, конечно, дрянь. В Солнечной долине растут пальмы и всегда тепло. У противника, в Лунной, поля пшеницы и сады. А здесь, на перевале, нет ничего, кроме пыли и щебня. Ну, разве что ещё небольшой городок, в котором живёт моя Марика. Марика… когда-нибудь я заберу тебя. У нас будет сад и маленький домик. Мама бы повесилась с горя, узнав о моих мечтах.

Алые поднимают наблюдательные шары. Изучают наши позиции.

— Сегодня будет тяжело, — говорит Сопля. Голос у него мальчишеский, визгливый.

Батя к нам не выходит. С самого утра в его блиндаже гости из свиты графа. Что-то намечается.

Каин кашляет за спиной. В его руке кусок жареной курицы. Протягивает половину:

— Инженеры что-то затевают. Видел среди них новые лица — форма незнакомая, новая, с иголочки. Кухню свою открыли. Пахнет — просто наслаждение!

— Может, нас не бросят.

 

Отец показал, как натянуть арбалет. Я сразу понял, сколь могущественно это оружие. Даже мои детские ручки с его помощью могли сразить взрослого мужчину.

Мама не скрывала слёз. Сёстры корчили мне рожи из-за её спины. Когда Алые возьмут наш замок, их всех забьют палками мобилизованные крестьяне.

— Когда мы уже поедем? — нахмурился я. Мне не терпелось опробовать арбалет в деле. Это тебе не самшит рубить.

— Завтра, — улыбнулся отец. Первый раз он улыбался при мне. Я ещё не знал, что это его последняя улыбка. Скоро мы разлучимся. Я стану оруженосцем у графа Южной марки, а он вернётся в армию сюзерена, где и встретит свою судьбу.

— Ты! — приказал он мимо проходящему мужику. Тот потупил глаза и медленно, боясь лишний раз шевельнуться, встал на колени.

Отец положил на его голову яблоко и приказал замереть. Затем он поднял арбалет и, прицелившись, выстрелил. Стрела разорвала яблоко. Я и сёстры заверещали от восторга.

— Когда-нибудь и ты сможешь так же, — заявил отец и жестом отпустил мужика. На месте «мишени» осталось мокрое пятно и остатки яблока.

Последнюю ночь в замке я спал вместе с арбалетом. Мне было десять и впереди, казалось, будет только хорошее. В двенадцать я получу золотые шпоры за вовремя поданный шлем. В четырнадцать вступлю в Белую гвардию…

 

Меня будит суматоха. Оказывается, я задремал после еды. Над нами нависает фигура великана. Он полностью чёрный и руки у него огромные — футов на двести. Голова с гору и глаза красные. Копья баллист вязнут в массивном теле великана и проходят без вреда. Великан улыбается. Оскаленная пасть колеблется на ветру.

Что-то грохочет, будто мелкий град барабанит по крыше. Слышны крики раненных. Нас обстреливают! Мелкий осколок впивается в землю у моей руки. Я касаюсь его ногтем — горячий, металлический.

Великан чихал на наши баллисты и грозно машет лапой. На нас обрушивается град. Салаги не выдерживают, волнуются, оглядываются. Батя, конечно, лупит паникёров, но и сам понимает, что дела плохи. Чёрные сражаются до конца только с противниками из плоти и крови.

Сопля подбегает к Бате. Батя посылает салагу к инженерам. Баллисты переводят огонь на воздушные шары. После серии промахов копьё пробивает корзину. Горстка людей сыпется вниз. Я смотрю как они бултыхаются в воздухе, прежде чем шмякнутся в слепой для меня зоне. Град прекращается. Великан по-прежнему грозит нам, но теперь видно, что он ненастоящий. Поднявшийся ветер отрывает от его туловища целые куски, распадающиеся на клубы дыма.

Алые наступают. Масса солдат просто бежит на нас, закидывая ямы фашинами и растягивая крючьями изгородь. Тела лежат без счёта. Мы перемалываем отбросы, ни на что негодные в ратном деле. Кадровые роты Алых остались в Лунной долине.

Батя собирает ветеранов. Рядом с ним лыбится Сопля в окружении мешочков весом в два-три фунта.

— Хватайте это дерьмо! — Батя показывает на мешочки пальцем. — И по одному кидайте из укрытий. Это наш единственный шанс.

— Очень опасная вещь, — замечает Сопля. — Будьте с ней как можно осторожнее.

Каин идёт первым. Несмотря на габариты, он быстр и ловок. Через некоторое время раздаётся взрыв. Землю ощутимо трясёт.

— Я жив! — доносится голос Каина.

— Следующий! — командует Батя.

Моя очередь. За пределами редута всё разворочено. Крови столько, что она кажется ненастоящей. Размахиваясь, я швыряю мешочек в ближайших врагов и падаю на землю. Взрыв происходит прямо в воздухе. Меня оглушает и забрасывает грязью. Щебень иссёк мне плечо. Больно так, что яйца чуть не втянулись, а когда к вечеру загноится, будет ещё больнее. Но я жив, а те парни — нет. Их будто лошадьми разорвало.

Батя наращивает темп атаки. Взрывы следуют один за одним. Алые в беспорядке отступают.

Мы подсчитываем потери. Теперь я восьмой в очереди. Карьерный рост, адское пекло! Каин тоже выжил.

— Сегодня было близко, — говорю.

— А я почти стал капитаном.

Люди графа выкатывают нам бочку пойла. Салаги набрасываются на неё как воробьи на зерно. Радуются, дураки, будто не понимают, что они и на войну-то попали из-за таких как граф. С другой стороны, а что поделаешь? Раньше можно было остановить все войны, истребив богатых. А теперь это ничего не изменит. Не игра, так солнце нас убьёт.

— Мы немного задолжали, да?

— Угу.

Подходим к Сопле. Он пялится в стенку перед собой. Его глаза широко расширены, зрачки не двигаются. Лицо мокрое от пота.

— Мечты сбываются! — Хлопаю его по плечу. — Сегодня гуляем за наш счёт.

Мы отводим его в городок. Очень жаль, что до получки я не встречу Марику. Улочки переполнены адъютантами и курьерами. Что-то действительно затевается.

— Помнишь, ты говорил, что у тебя не было времени. Это ночь твоя.

Сопля немного смущается. Клянусь, у него все поджилки, наверное, трясутся!

— Ты сильный чародей, — замечает Каин. — До архимага дослужишься.

Сопля хмурится, а потом начинает смеяться, словно услышал несусветную глупость. Я прошу пояснить.

— Архимагами становятся не за талант. А у меня и того нет.

— Ты себе цены не знаешь, — улыбается Каин.

— После прошлой войны была охота за мечами. Знание — это тоже оружие. Как только король выиграет, от магов снова избавятся…

Мы привлекаем внимание. Меня здесь все знают. Говорю самой доброй девушке, Рябушке, чтобы она была поласковей. Парень, мол, особый случай. Она мило улыбается и уводит мальчишку. Пухлые ножки, сладкие губки — то, что ему сейчас надо.

Мы ждём во дворе, сидя на ступеньках. Солнце садится где-то в долине и дома окрашивает красным. Скоро здесь будет море крови. Как бы хорошо мы не сражались, никто не устоит против такой силы. Рано или поздно колдуны Алых одолеют нашего. Пусть хоть повеселится напоследок.

— Скучаете? — слышу знакомый голос. Марика меняется в лице, узнав меня.

— Ну, здравствуй, — говорит. — У вас новенький?

Каин изображает поклон. Он ищет повод уйти. К счастью, из дома выходит Сопля. Вдвоём парни возвращаются в роту.

— Наш маг. Сегодня он очень много сделал для нас. Марика…

Марика обнимает меня и тут же отстраняется. Под задравшимся рукавом платья видна маленькая татуировка в форме змейки.

— Это же игра. Ты понимаешь, что это игра.

Я меняю тему:

— Каин чуть не стал капитаном.

— Может, как станет, так и исполнит свою мечту. Он же ещё хочет…

— Жениться на крестьянке с большими сиськами? — продолжаю я. — Естественно. Никто не пойдёт за солдата, но офицер — другое дело.

— Ваш маг забавный, такие истории рассказывает… Про прививку роз, ягоды всякие… о насаждениях, чтобы с пылевыми бурями бороться…

— В смысле, наш маг? Он здесь уже был?

— Постоянный клиент! Вчера его инженеры привели, а до этого адъютант графа.

Сначала я немею, а потом сотрясаюсь от смеха.

 

Алых слишком много, а нас с инженерами и отрядом долины не наберётся и двух тысяч. Тем не менее, мы отбивает первый натиск. Наш частокол почти разрушен, ямы и рвы уже не столь глубоки как прежде. Потребуются недели, чтобы восстановить защиту.

Зевая, я разбираю стрелы. Почему-то вспоминается наш замок — живая изгородь, розы, плющ, подбирающийся к ставням. В моей комнате была хрустальная крыша, так что можно было разглядеть звёзды. Я смотрел на них — такие далёкие, такие свободные и мечтал, что когда-нибудь и сам стану одной из них. У нас было всё — лошади, кареты, музыкальные шкатулки, скатерти-самобранки… Почему-то это воспринималось как должное. Будто мы заслужили это. Только вот в глазах кланяющихся нам слуг — теперь я это понимаю — была ненависть и страх. Страх, что мы отправим их в поле. Ненависть — от того, что их состояние мимолётно, как пена на воде. А мы, говорят, не менялись все триста лет мира. Но потом случился штурм и крестьяне, не смеющие поднять глаза, забили палками мою семью. Сколько раз я думал об этом! Сколько раз я грозился отомстить! Но вот дела — только пожив среди Чёрных, я понимаю, насколько наша семья заслужила свою участь.

Алые опять лезут на штурм. Сопля раздаёт взрывающиеся мешочки. Враги уже привыкли к ним — наступают небольшими партиями и активно перестреливаются. Сильнее всего косит новобранцев. Мальчишки до последнего не понимают, что это всерьёз. Что это не игра, а они не избранные, у которых в рюкзаке маршальский жезл.

— Всем в укрытие! — голос Сопли срывается на визг.

Пока нас отвлекали атаками, Алые протащили свои колдовские орудия почти вплотную. Это обычные шесты, к которым привязаны продолговатые свитки. Орудия прикрывают кадровые роты. Стоят, сверкают латами. На щитах эмблемы лучших дворянских семейств. Плещется знамя Алых — красное солнце на синем фоне.

Человек с факелом идёт вдоль шестов и поджигает свитки. Что-то большое и огненное рвётся к нам с ужасающим воем. Землю вздыбливает. Мимо проносятся обломки и щебень. Пахнет серой. Удар! Удар! Удар! Взрывы не прекращаются. Кажется, я ранен. Мой арбалет засыпан песком. Редут затянут дымом.

Наконец, стихает. Насколько дым позволяет разглядеть — линия редутов разрушена. Всё что могло гореть — горит. Кадровые роты Алых уже в двадцати шагах…

— Оставайтесь в укрытии! — командует Батя.

Ради чего? Чтобы умереть красиво? О нас не сложат песню. Чёрные не галантные рыцари в сияющих доспехах. Мы просто потное мясо. Какой безумец воспоёт мясо?

Алые на позициях. Подъём шевелится от множества тел. Над головами плещут знамёна, плюмажи на шлемах. Поодаль осторожно едут кавалеры. Припишут себе очередную победу, хотя всё время прятались за спинами.

Внезапно раздаётся удар. Земля приходит в движение. Меня прижимает к земле. Воздух выбивается из лёгких — я лежу на спине и не могу пошевелиться. Небо исчерчено тысячью искр. Бьют с нашей стороны. Часть иск рикошетит об скалы, обрушивая камни. Часть задевает редут. Голова не поднимается. Из уха течёт кровь. Кажется, я немного оглох.

Обстрел заканчивается столь же внезапно, как и начался. На этот раз тихо — только угли трещат. Я — живой. На зубах скрипит песок и пепел. Арбалет остался цел, только потому что я на него и упал. Наши позиции будто огромным плугом перебороздили. Всё засыпано. Смотрю на подъём. Зря! Вражеская сторона покрыта воронками. Земля выжжена до смоляного оттенка. Никого нет. О том, что здесь раньше была армия говорят лошадиные туши и полузасыпанные части доспехов. Алые перемолоты! В таких сражениях я ещё не участвовал. Это просто бойня! Повсюду разит самым тёмным колдовством.

Выжившие выползают из всех щелей и строятся. За последние недели наша рота разрослась до полка. Теперь в ней не осталось и двадцати человек. Батя больше не с нами.

Каин озирается.

— Вот я и Батя, — говорит он без радости.

Мы слышим лошадиное ржание. Мимо нас неторопливо проезжают всадники Белой гвардии. Вопреки привычкам, хвастливые дворянчики молчат. Сейчас нечего сказать. Это не та победа, о которой стоит петь песни. Потом они, конечно, успокоятся. Поделят захваченные земли. Будут и дальше поживать за наш счёт и гордится доблестью. Истинно, все богатства построены на крови.

— Кто здесь главный? — слышится голос адъютанта графа.

— Ну я, — буркает Каин.

— Продолжайте наступление! Получите подкрепление в Лунной долине.

Мне вспоминается отлив. Берег усеивали гниющие водоросли, раковины и тухлая рыба. Жрец допил очередную бутылку и закинул её далеко в море. Стекло звякнуло, разбившись об камни.

— Волны бывают разными, Малыш. Большими и малыми, вызывающими ужас и просто пшиком. Но общее у них только одно, — Колдун рыгнул. — Они исчезают, когда достигнут берега.

То море, к слову, тоже исчезло. А где будет мой берег? Может, в Лунной долине. Шаг за шагом я уходил от своей Марики. Вот и кончился наш роман. Сомневаюсь, что мы встретимся снова, разве что в следующей жизни. Может, там будет и Батя, и Жрец. Колдун бы покатился со смеху, прочитав мои мысли.

Сопля идёт вслед за нами. Лицо у него совершенно безумное. Под ногами хрустят кости. Пахнет подгоревшим мясом. Куда ни глянь — мертвецы. Месяца не хватит, чтобы убрать трупы. Средний возраст покойников — лет пятнадцать. Все безбородые, безусые. Бойня детей.

На пути отряда лежит ещё один — тоже ребёнок. Руку ему оторвало, а уцелевшая сжимает древко копья. Тело изорвало осколками, а личико чистое, ни царапинки, даже прыщей нет. И волосы белые такие, прямо ангелочек из свиты Бога войны. На взрытой земле вокруг многочисленные отпечатки копыт. Перешагивая, мы идём дальше.

Сопля падает на колени.

— Я больше не могу, — шепчет Сопля. — Я всего-то хотел разбивать сады.

Каин нависает над магом:

— Пойдём.

— Растить деревья, вывести свой сорт роз. Меня учили только этому. А вместо этого я убиваю детей.

Чёрные собираются вокруг мага. На лицах салаг ужас и отвращение. Впрочем, выжившие больше не были салагами.

— Пойдём!

— Есть такая звезда, — говорит Сопля и лицо у него приобретает ещё более странное, чем обычно выражение. Внезапно я понимаю — да он просто нас не видит! Мы для него больше не существуем.

— Она может только жрать. Жрёт и жрёт, но голод её лишь растёт. Жрёт и жрёт. Никакого от неё прока — ни капельки тепла, ни лучика света! Вот и я стал такой же звездой.

Слёзы и сопли текут по его лицу. Каин тянется к мечу, потом вдруг пожимает плечами. Мы идём дальше, а маг остаётся рыдать. Это не первый и не последний волшебник, который сломался.

Белая гвардия уже в полумиле от нас. Ветер раскачивает знамёна над головами. Жарко. Светит солнце — огромное такое, красное. Алый закат окрашивает белые знамёна. Уже и непонятно, чья кавалерия впереди. А мы идём. Знамён у нас нет. Чёрные не обожествляют тряпки на копьях. Знают нас по делам, а не девизам. Шаг за шагом мы углубляемся в уже не в чужую, а свою землю. Большая игра продолжается.