На дне реки

На дне реки — той самой, что стекает с затуманенных гор — живёт дракон. Это невидимый дракон — не стоит искать его следы в лесу и на скалах, обступивших русло. Лишь тёплыми летними вечерами можно заметить над водой длинный хребет, похожий на гибкую цепь из острых влажных камней.

Дракон сладко спит. Во сне он видит реку, её начало и конец, и то, что есть до начала и после конца. Он видит дракона — такого же, как он, уснувшего на дне и видящего сон о самом себе и о реке, текущей из бесконечности в пустоту. Ты едва ли разбудишь дракона, который, в отличие от тебя, знает, что спит.

К концу осени вода спадает, и жёлтые листья, плывущие к морю, щекочут каменную спину. В такие минуты дракону чудится, будто кто-то гладит его, напевая тихую песню. Дракон грустно улыбается во сне, и в сумеречном лесу по берегам распускаются нежно-фиолетовые цветы.

«А я увижу дракона?»

Этого не знает даже он сам. Впрочем, его можно услышать… А ещё — если укутать шумные мысли покрывалом опущенных век, ты очень скоро попадёшь в ледяную пещеру — ту, что за сумеречным лесом. В пещере всё покрыто инеем, и перемигиваются огоньки. Там водятся существа в белых или зелёных одеждах, но ты не заметишь их, потому что будешь спать сном без сновидений. Существа попытаются разбудить тебя и вывести назад, а я тем временем расскажу, что было дальше, ведь я останусь по эту сторону, чтобы считать твои волны — как затихающие выдохи и вдохи: десять, девять, восемь…

Однажды река захотела уплыть на юг.

— Каждый год все покидают меня, — заявила она, — уплывают и не возвращаются: листья, маленькие рыбки и даже тени летящих птиц. Я тоже хочу со всеми — уйти и не вернуться. Хочу понять, что бывает потом!

— Нельзя, — нахмурился паук. — Без тебя дракон не сможет видеть свой сон — земля задрожит, и кто знает, что случится после.

— Тогда ты должен помочь, — сказала река. — Сплети паутину для его снов, чтобы они не уплыли следом за мной вниз по течению, в бесконечное море.

— Твоя зима пока не пришла, — проворчал паук, но река не слушала, ведь она была совсем юной и глупой.

Той же ночью паук начал плести.

Вдали — там, где смыкаются своды пещеры, и зелёные существа колдуют над чьей-то тенью — ворочался нездешний гром. Вспышки мерцали в вышине — не то цветные огни, не то отблески улетевших светлячков. Паук плёл, а по небу пробегали сполохи: снова и снова; незнакомые слова звучали по ту сторону плотных, как драконья шкура, искристо-чёрных туч. И вдруг — тишина. Флэтлайн. Разряд молнии! И опять темнота — без шороха и вздоха. А затем…

Лучи солнца осветили вершину скалы, нависшую над рекой. Ящерица, остывшая за ночь, потянулась, выглянула из расщелины, но неожиданно замерла на месте. Камни, которым пришла пора отправляться в полёт, оторвались было от скалы, но тут же затихли, решив повременить.

Внизу бесновалась вода! Тугие струи ударяли в берега, разлетались тысячей осколков. Вспыхивали мириадами искр и рассыпались в ничто, возвращаясь назад в реку. То тут, то там зарождались буруны, водяная пыль радужным туманом висела вокруг. Никогда ещё река не была столь полноводной! Всё утро она яростно швыряла потоки воды вверх — туда, где в кроне старого древа свил своё гнездо паук. Швыряла, прекрасно понимая, что не сможет дотянуться.

Так продолжалось долго — до тех пор, пока она не выдохлась, не распласталась в ложе каменистого русла. После затихла, присмирев до той поры, когда наступит её истинный час.

И лишь тогда ослабли тугие нити паутины, перекинутые от берега до берега ниже по течению. Опустились на глубину, растворились, выпуская реку на свободу. Скрывая на дне улыбку того, кто видит сны о реке.